Атрак (СИ)

Часть 4

В следующий миг я раскрыл глаза. Величие разума и сущности, прозорливость и мудрость, покой и беспечность. Я уже не был человеком. Я стал тем, кто готов преследовать ничтожность и сокрушать её. Мой человеческий путь прервался. Я познал путь бессмертия. Я не ощущал больше этого бренного сердцебиения, марша жизни, что было изъяном для того, кто стремится к возданию. Я не ощущал течение крови по своему туловищу. Сок жизни иссох, и отныне никто не мог пролить её. Я стал слышать и видеть всё. Люди. Тысячи людей. И все они говорят: кто повествует что-то, кто просит, кто смеётся, кто плачет, одни триумфально воздвигаются над другими, иные падают ниц пред третьими и просят пощады. Всякое дело раскрывалось предо мной: мерзость это была иль благо, иль ни то и ни другое. Я ощущал, как сгущается ничтожность над этим миром, как грехи людские сбиваются в стаю и завихряются, подобно непроглядным тучам над головами их вершителей. Однако густую тень, отбрасываемую от этой тучи, не видит никто из слепцов. Я же прозрел теперь, и моему разуму открылось всё. Я мог бы лишь одним пожеланием познать всякое явление и всякое происшествие, но мне не нужен был этот мир. Я изменился.

Я всё ещё находился в том самом тёмном помещении, и зелёные символы, мерно светящиеся во мраке подземелья, глядели на меня. И вдруг я услыхал голос, тот самый голос Агароза. Его я не спутаю ни с каким иным голосом. Он звучал у меня в сознании: «Пойми же, мой друг, что теперь освободился ты от оков прошлой сущности. Вот оно, вот то, чего ты жаждал. Ты более не скован цепями человечности, и разуму твоему открыто всё. Не благодари меня, ведь это должен сделать я. Я увидел в тебе величие и смысл. Ты убивал нечестивцев за их деяния, за то, что они нечестивцы. И в этом есть смысл. Всякого человека переделать не получится. Но, искореняя наиболее мерзких людей, ты показал многим, что кара может настигнуть и его, а потому они оставили свои гнилые деяния и помыслы, направив их в более благородные свершения. Неси воздаяние и дальше, моё создание. Я же покидаю тебя. Существует великое множество миров, и великое предназначение требует моего участия и там» В следующий миг я перестал ощущать его.

Но в то же время я и ослеп. Я больше не мог видеть краски этого мира. Всё, что меня окружало, сделалось ослепляющей завесой света. Я не видел никого и ничего. Это объяснил я тем, что моя переиначенная сущность стала настолько прозорливой, что глаза мои привычны более ко тьме, свет же был мне противен, а потому сознание обратило эту неприязнь в ослепление. Мрак мне стал роднее, безмолвие сделалось наградой. Я возненавидел свет и суету и пожелал, чтобы над моим обиталищем были вечный сумрак и безмятежность. И над моим погостом тут же образовалась свинцовая туча, покрыв это место густой тенью. И тогда я частично прозрел. Стали угадываться очертания погоста в моём взоре. В тот миг над могилой одного из умерших проходила панихида. Несколько человек пришли почтить память того, кто ушёл от них. И внезапное потемнение встревожило их сердца. Я чуял их присутствие, однако видеть физически не мог. За место этого я видел больше — их души — мерзкие, гнусные пучки разврата, искажённые светом и жизнью. В то миг я ещё не совсем понимал, что это такое, однако душа моя ненавидела их, а потому пожелал я, чтобы того не стало, и пять душ померкло. Но на их месте образовались иные души, более благие, более приятные мне. Они витали на том месте, где и пали, прося меня даровать им свободу. Тогда я взглянул на них и познал, что эти души чисты, а потому пожелал дать им свободу, и они поднялись. Теперь души эти были тёмными. И в том была моя отрада, ведь с этого мгновения тьма ассоциировалась в моём сознании с величием и благородием. Я оглядел их и убедился в правильности моих ощущение, потому что те новые души, те новые существа были, и в самом деле, велики и благородны.

Какое-то время я видел только смутные очертания, но позднее мой взор стал проясняться, и я уже смог глядеть на мир своими глазами — опустилась ночь. День — время света и жизни. И хоть над головой моей нависали тучи и скрывали моё обиталище от гнусного светила, всё же в дневное время мой взор затмевался слепящим маревом, ведь наши сущности: моя и сущность мира, — отличались друг от друга. Когда ночь опустится над миром, наступало время тьмы и смерти. И тогда я был всевидящим.

Я ходил по моему погосту и осматривал души усопших. Всякая душа была чиста и непорочна. Человек лежал на дне могил. Однако душа его была безупречна. И тогда познал я, что смерть очищает от грехов, что, умерев, обычный человек, преисполненный ничтожности и скверны, освобождается от грехов своих и очищается. Они все звали меня. Все павшие души тянулись ко мне и просили дать им свободу. И я давал, давал, потому что теперь ничто не препятствовало мне делать это. Я пожелал освободить душу — и она поднималась. В тот же миг, из могилы выбирался белоснежный скелет и, представ передо мной, ожидал указаний. Я глядел в эти бездонные глазницы, я ощущал величие его духа. Это было истинное существо, порождение мрака и безмолвия.

Но наступал день, и мой взор вновь тонул в сиянии света, и вновь человеческие мысли полезли мне в разум, открывая моему сознанию таинства ничтожности души человечьей. Я обитал в пределах своего погоста, питая ненависть ко всему окружающему. Но вскоре я научился не замечать человечьи измышления, и покой объял меня, наконец.

Однажды в мою обитель явились ещё три мерзкие души. Они подошли к вратам, ведущим в мир усопших, и, столпившись там, глядели за тем, что творится в пределах тёмного мира. Я двинулся к ним, чтобы изничтожить этих мерзкий тварей, потому что присутствие человека угнетало меня. Но, увидев лихо, трое заблаговременно покинули мои угодья, и мир вокруг вновь сделался безмятежным. Однако предчувствие подсказывало мне, что следом за этим явлением состоится иное, более мерзкое. Я ожидал его.

Со временем я так же стал свыкаться и с сущностью дня — солнце слепило глаза с каждым днём всё меньше и меньше. И вскоре, что при свете дня, что в безмятежность ночи — во всякое время мой физический взор был одинаково прозорлив. Однако ненависти пред светом это не убавило. Так я познавал свою сущность и возвеличивал сам себя.

Как я уже говорил раньше, моё предчувствие готовило меня к ещё более мерзкому явлению людей. Так оно и случилось. На третий день после того, как я прогнал троих, явились в сотни раз больше. Большинство из них были стражники. Но в те времена мой разум не отличал простолюдина от воителя, и пред моими глазами воздвиглись только мерзкие души, которые нужно было истребить. Я скрылся во мраке своего обиталища и глядел из неведомого для человека места за тем, что они станут творить. Осторожно перемещаясь по моим угодьям, как словно тем самым они не привлекут внимания грозных сил тьмы, каждый имел мысль приблизиться к сторожке смотрителя погоста. Дом Агароза был не тронут, и всё там было на своих местах, словно смотритель никуда и не уходил. Войдя внутрь, они убедились, что всё в порядке. Некоторые принялись осматривать дом. Большинство же из прибывших разбрелись по моему погосту. И всякий был удивлён, когда видел разрытые могилы, называя того, кто это свершил, гнусным человеком и богохульником. Излазив мой погост вдоль и поперёк, люди собрались на середине и стали думать, что здесь произошло. Я же больше не мог терпеть их присутствие и, выйдя к ним, стал истреблять всякого, кто бы ни попался на моём пути. Мои слуги-скелеты также покидали тёмные закоулки моей обители и помогали мне в истреблении гнусных душ, обращая их также в существ, очищенных от скверны. Так погибли все, кто ко мне явились. И поползла молва о том, что на погосте близ Каанхора обитает лихо, которое пожирает всякого, кто явится в его угодья. Я прислушался к людским размышлениям и беседам, которые открыты мне, что собирается люд вольный и смелый, чтобы изничтожить меня и вернуть погост этот себе. Из большого поселения Ва́лика, которое расположено севернее столицы, вышли воители славные и крепкие. Двигаясь к месту лиха, они созывают с собой всякого добровольца, готового пожертвовать своей жизнью, чтобы сокрушить чудище, поселившееся там. Они говорили так: «Не дадим гнусной нежити пожрать наших детей и жён! Изгоним нечистую силу оттуда! Будет знать, как угнетать людей!» И многие откликались на тот призыв. И вскоре к моим угодьям подошло огромное полчище людей, чьи сердца пылали…нет, не гневом праведным и не решительностью положить конец страданиям. На этот подвиг их толкнула жажда славы. Они не имели понятия, что таится в пределах тёмного погоста. Они лишь наслушались наивных сказаний о героях, которые выступали в одиночку против полчищ ужаса и одолевали их. И это поселило в их глупые сердца уверенность, что им, целому воинству героев, удастся выдворить лихо с погоста. Как же они были глупы… Я говорю «были», потому что в тот же миг, как они перешагнули порог, отделяющий мой мир от мира людей, их и не стало. Они не смогли даже увидеть моего облика, ведь мои слуги растерзали всякого, кто явился и до конца стоял или сазу же бежал. После недолгой бойни близ каанхорского погоста моё воинство возросло вдвое. И на этот раз я решил явить людям мощь лиха.

Собрав всё своё воинство (а было у меня более трёх тысяч скелетов), я двинулся на Валику. Всякий, кого мы встречали на своём пути, — пилигрим иль странствующий торговец, иль ещё кто — всякий был убит и перерождён в совершенном обличии. День и ночь двигалось белоснежное воинство к злополучному поселению, и на утро шестого дня истребление началось. Всякий был убит нами: старик иль молодой, мужчина иль женщина. Крики и мольбы пощады оглашали этот город. Никто не мог противостоять нашему несломимому натиску. Ни один из оставшихся жителей не подумал и взяться за оружие, ведь рассудил каждый, что пощада их ожидает, если они не окажут сопротивления. Глупо было на бессмертного применять человеческие принципы, которым не следует и сам человек. Брань длилась до ночи. И всякий проходивший мимо путник бежал на звуки борьбы, чтобы помочь, но, увидев, что в том сражении участвует белоснежная рать нежити, бежали прочь, страшась, как бы карающая длань смерти не забрала и его с собой. Никто не выжил в той бойне. И воинство моё уже насчитывало более десяти тысяч очищенных душ. В Валике нами были найдены большие мраморные плиты. По всей видимости, они готовились для постройки какого-то монумента иль строения, но, покидая руины некогда людского поселения (а теперь там второй погост), мы забрали с собой мрамор и выстроили из него четыре мавзолея. Я же наполнился такой силой, что познал множество чар, с помощью которых я воздвиг на месте избы Агароза большую чёрную башню и сделал четыре входа в неё из мавзолеев. Расширялась и область моей обители — погост ширился сообразно моей мощи. И слушая мысли и разговоры людские, я прознал, что человек стал бояться меня, и было принято решение «не тревожить более покой лиха, а путь, ведущий в обитель тьмы, сокрыть на веки, чтобы не помирал больше люд от злостности его». Таким образом, я обрёл покой и не желал интересоваться людскими деяниями, ведь для меня они сделались мерзкими и ничтожными существами.

Не было в мире силы, способной одолеть меня, и я чуял лишь своё величие. Отрезанный от человеческого вмешательства, я наслаждался безмолвием и покоем. Никакие мысли, ни чьё бы то ни было присутствие не тревожили меня. И я готов был просуществовать так вечность. Но спустя много лет появился человек. Я не услышал её мыслей, не уловил её сознание. Я почуял её. Дева, внутри которой скрывалось могущество нечеловечье. И хоть это могущество было премного меньше моего, я ощутил его. Я прокрался своим сознанием в дом, где она родилась, и увидел, что девочка эта похожа была на человека, когда как в ней скрывалось могущество, о границах которого не ведала она сама. Пока девочка росла, в мир наш явилось воинство завоевателей. Я почуял их мощь. Меня ослепило могущество их величия. Багровый дух пылал ярким пламенем, пламенем войны. И они шли боевым маршем прямиком к обители вирана. Я долго глядел за тем, что станут творить те воители. Я подумал, что они пришли развязать войну и сгубить человека. Однако пробыв недолго в вирановых чертогах, они ушли. Когда же мощь войны исчезла, я увидел иную мощь, что затмила первую. Это была та девочка. Она ещё была несмышлёной, потому я не стал придавать ей должного внимания. Но годы шли, и её мощь росла. Она пережила многих людей и познавала свои силы. Вскоре ей открылось то, что на погосте обитает лихо. И услышала о том позднее, нежели почуяла. Как-то раз я даже уловил её присутствие в своём чертоге. По всей видимости, таим же образом, как я вошёл в её дом и стал свидетелем её рождения, так и она вошла ко мне в башню и увидела меня. Но на том всё и закончилось. Она покинула угодья мрака и больше никак не интересовалась мною. А позднее я вновь почуял присутствие боевого духа. Это был одинокий воитель, стоящий на горе. Я не ведал тогда о нём ничего, но, думаю, не сложно догадаться, что тот некто был бог войны. Дракалес двинулся в мою сторону и неуклонно приближался к моей обители. Я был уверен, что мимо меня он не пройдёт. Я почуял, что предназначение моё придёт через него…

***

«Ты — нежить?» — спросил грозный ваурд. «Да, — отвечал я, — И, насколько мой взор позволяет мне видеть твою душу, тебя это вовсе не удивляет» — «Именно так. Я наслышан о величии бессмертных. И даже имел мысль скрестить клинки с одним из них. А потому вставай, нежить, бери своё оружие, и мы начнём сражение» Я и не сомневался, что тогда ещё незнакомый воитель одолеет меня, ведь я отчётливо видел его сущность, сущность обречённого на победу в любом сражении. Я видел, как сжимались его кулаки, концентрируя в ладонях мощь своей магии. Ваурд готов был начать бой сразу же, как только я соглашусь. Однако было в нём нечто, что не позволяло ему настоять на этом. И я сказал ему так: «Что ж, могучий воитель, гляжу я, для тебя нет ничего более важного, нежели сражение. Но скажи мне: что ты делаешь тут? Почему не прошёлся по этому миру, подобно плугу, вспахивающему поле, и не утолил свою жажду войны, убивая людей и сокрушая их дома? Какова твоя цель?» И отвечал Дракалес так: «В мир этот явился я, чтобы покорить самого себя и познать, кто мой враг, а кто друг, пред кем должно мне вынимать меч для сражения, а кому протягивать руку помощи» — «Так пойми же, что, навязав мне поединок, ты не сможешь выполнить своего предназначения, что путь свой ты пройдёшь зря, а потому оставь помыслы свои боевые, присядь напротив меня и поведай о себе и своём пути» Только ваурд двинулся к свободному креслу, как снизу башни раздался девичий визг. «Тебе ведомо, что следом за тобой увязалась дева человечья?» — спросил я. Тот мне отвечал: «Ведомо. Но позволил ей следовать за мной, ведь в ней есть нечто, отличное от человека. Если же страх не воспрепятствовал ей войти в твой чертог, я думаю, она достойна похвалы» После этого Дракалес присел на кресло, и мы стали ожидать, пока мои слуги не приведут её к нам.

Створы залы распахнулись, и двое белоснежных слуг ввели в помещение её, ту, кого я видел дважды. Вот он, миг, когда слились три силы, имеющие значение для этого мира, в одном месте. Как словно три стихии вдруг обнаружили, что имеют нечто общее и таким образом соединились. Война, смерть и… что за сила была у Золины? Весьма необычна эта дева была.

Слуги мои ввели пойманную в пределы моего обиталища, а после устремились восвояси, а двери за их спинами затворились. Девушку объяло изумление. Остолбенев, она с широко раскрытыми глазами стала взирать на двоих великих. Смятение и нерешительность также охватили её. Чуть попривыкув к необычной встрече, она коротко поприветствовала нас. Дракалес сказал ей: «Не вняла ты слову, сказанному мною, и последовала за моей поступью, подвергнувшись опасности и приблизив мгновение своей гибели» Золина, презрев всякое гнетущее чувство, владеющее ею в тот миг, отвечала: «Пойми же, Дракалес, не могу я сидеть на месте! Душа жаждет приключений, а ты…» Но ваурд перебил её пылкую речь: «Не питай беспокойства, ведь, ослушавшись слова моего, ты лишь показала, что готова ринуться в битву, где обретёшь себя. Личина простолюдина не к лицу тебе, потому пусть тропа моя будет тропой твоей» В тот миг девичьей радости не сыскалось пределов. Страх сгинул с её сердца, и это было подтверждением того, что в ней живёт особый дух, способный преодолеть всякое испытание, уготованное предназначением. И понял я в тот миг, что линии предназначения Дракалеса и Золины пересеклись, что долгий путь их ждёт впереди. После этого ваурд поведал мне вкратце свою историю, и я увидел ещё больше его предназначение, после чего Дракалес сказал: «Что ж, могучая нежить. Вознамерился покидать я твои угодья мрачные и славные. Но после того, как путь мой окончится, я непременно вернусь к тебе, чтобы сразиться с тобой и познать величие битвы» Я же отвечал ему так: «Не загадывай наперёд, что собираешься делать. Пусть будет то, что будет» — «Непременно. Но позволь мне вызнать, как твоё имя» — «Аир» — «Что ж, Аир, я запомню твоё имя» И после этих слов Дракалес и его новая спутница удалились из моей обители и побрели дальше. Я проводил их незримым взглядом до вторых врат, что находятся на севере, а после предался своим тёмным измышлениям.

Зловещий погост остался далеко позади. Целый день и всю ночь Дракалес и Золина шли по дороге, ведущей в стольный город. Девушка то и дело вынимала из своей наплечной сумки еду и подкреплялась в пути. Так, в начале следующего дня они вошли в поле высокой травы. Девушка заговорила: «Поля драконов. Не раз тут бывала» «Драконы? — вдруг воодушевился Дракалес, — С этими диковинными существами не прочь бы я сразиться» — «А чего с ними-то сражаться? Они мирные» — «Коадир же иное о них рассказывал мне» — «Что-то учителя твои напутали. Как эти безобидные ящерки могут навредить?» — «Видно, что о разных вещах толкуем мы. Сказал мне первейший из учителей, что драконы есть огромные, размером с гору крылатые ящеры. Сверху они покрыты непробиваемой бронёй, но уязвимо лишь брюхо драконье, ведь там нет брони. И меч, впившись в это место, сразу же отнимет жизнь исполина. Голова его рогами усеяна, глазища прозорливы очень, что одним взором повергают своего врага, берут под свою власть чужое сознание и владеют им, пока не надоест рептилии это. В пасти его полыхает пламя, которое выдыхает он, что воздух. Но мудры они и хитры, что делает их вдвое опаснее. И говорить могут устами иль мыслями. Я не желаю уничтожить это великое существо, но лишь схватиться жажду в поединке и испытать мощь дракона» Помолчала чуть девица и отвечала так: «Точно ты сказал, о разных вещах мы толкуем, потому что драконы у нас не размером с гору и крыльев не имеют. А уж про дыхание пламени, владение сознанием и разговоры я вообще молчу. В общем, если нам повезёт, мы сможем увидеть одного из них» Дракалес в тот же миг подошёл к дереву и подозвал за собой Золину. Девушка проследовала за ним и увидела, как Дракалес указывает на небольшую рептилию, которая недвижно расположилась на земле под тенью дерева, а после отвечала ему: «Вот. Это вот дракон» Ящер бездумно глядел в одну точку, изредка высовывая язык. Ваурд выпрямился и говорил ей: «Странно весьма, ведь одинаковым словам присваивают разные значения. Это не дракон нисколько, если только не его детёныш» — «Не знаю, откуда твой Коадир взял образ дракона, который ты мне описал, но мы знаем драконов вот такими» — «Что ж, да будет так, ведь человеку свойственно искажать то, что было незыблемо. Так, война стала не средством победы, но лишь кровавой резнёй, лишённой смысла и желания её вершить» Девушка не бралась говорить что-то богу войны про войну. Они молча продолжили путь.

Поле было широким, и горизонт был затянут той высокой травой. Дракалес и отважная Золина шагали всё время на север, стремясь настигнуть Каанхор. Часто бывало так, что в стороне от них что-то шевельнётся, пошуршав травой, и затихнет. И было понятно, что это драконы, скрывающиеся в траве, стремились поскорее уйти с дороги путников. Но однажды на очередное шуршание в траве Дракалес обратил особое внимание. Золина подметила: «Ты же слышал много шорохов, доносившихся из зарослей, и не обращал на них никакого внимания. Что особенного в этом звуке?» Дракалес погрузил руку в заросли, а после извлёк оттуда человека. Дракалес держал его за шиворот над землёй. Был это коротышка. И по выражению лица стало понятно, что он очень напуган. Глядя в чёрно-оранжевые глаза ваурда, он сотрясался от страха и шёпотом тараторил: «Дума́х, Варху́г, Беленга́р, Кха́рдруг, Йор, хоть кто-нибудь… помогите» Золина выглянула из-за спины Дракалеса и с некоторый странной радостью заговорила: «Ой, какой маленький человечек. А ты кто? Гномик?» Но «гномик» лишь вторил своё заклинание полушёпотом, не отрывая своего взора от Дракалеса. «Эй, ты чего? — Золина выбралась из-за Дракалеса, — Мы не причиним тебе вреда» Вытаращенные глазища глянули теперь на девушку, и его торопливые слова заговорили: «Твари Йоровы, сгиньте со свету, прочь в Хор. Твари Йоровы…» Спутница отвечала: «Да что ты там бормочешь?! Скажи внятно, что тебя пугает?! Это Дракалес, мой друг. Он из другого мира, но довольно-таки милый бог войны, — Дракалес с недоумением поглядел на девушку, — Меня звать Золиной. Мы идём в Каанхор» Коротышка остановил свою бессвязную речь и обратился к ней: «Так вы не демоны и не стражники?» — «Нет же, трусишка. Мы просто мимоходом» — «Тогда скажите вашему…другу, чтоб отпустил. У меня ещё очень много дел» — «Дракалес, отпусти его» Но ваурд отвечал ей: «Внутренний голос его неугомонно говорит, прося его хозяина оставить деяния, которыми он занят. Ответь, хо́рган, что ты пытаешься утаить от нас?» Коротышка пуще прежнего забоялся и говорил, заикаясь: «Откуда вы знаете, кто я? Вы люди Га́пфиля? Если это так, то я верну ему долг, пусть не беспокоится» Золина продолжила: «Да ни от кого мы не пришли. Говорим же, что проходили мимо» Дракалес же не отступал: «Говори, что твоя душа пытается скрыть, ведь под пытками ты расскажешь всё» — «А, вас послал Флоре́нто. Тогда ладно. Я охочусь на драконов. Шкура их очень хорошо сбывается на рынке. И долг Гапфилю отдам, и сам обогащусь. Кстати, как батюшка Фло поживает? Не болеет?» Золина всё недоумевала: «Да никакие мы не послы дядюшки Фло! Мы мимо проходили!» Дракалес же продолжал о своём: «Если ты здесь охоту устраиваешь, то почему ты так взволнован этим? Стало быть, лжёшь ты нам» Хорган вновь затрясся: «Честное слово охочусь! Вон, троих уже подстрелил, поглядите» Маленькая рука указывала на то место, откуда Дракалес его достал. Золина погрузилась в ту траву, и её голос послышался оттуда: «Фу! Зачем ты убиваешь этих драконов?! Тебе что, заняться что ли не чем?! — девушка вылезла из травы, — Свежеванием тоже сам занимаешься?» — «Конечно. Рынок нынче капризный. Им чисто товар подавай» — «Ну и мерзок же ты!» Ваурд не унимался: «И всё же, какую тайну ты хранишь? Не может Подгорный народ так тревожиться по поводу одной лишь охоты. Говори, не тая» Коротышка чуть поёрзал в руке Дракалеса и заговорил-таки: «Вы правы. Я не охотник. Точнее, охотник, но не это основное моё деяние. Я — заклинатель. Призываю демонов» Золина изумилась: «Чего делаешь?!» — «Да-да, вы не ослышались. Призываю демонов. Я маленький и слабый человек. Сам себя не могу защитить. И все, кому не лень, измываются надо мной, грабят, бьют. Меня из-за моего роста не берут ни на одну нормальную работу. Пытаюсь зарабатывать как-то на жизнь охотой. Но в большинстве случаев кто-нибудь отбирает у меня мои трофеи, — Дракалес немного обозлился, услыхав слово «трофеи», — И я не знал, что и делать. Но одна ведьма продала мне книгу, которая научит меня призывать демонов, которые будут служить мне. С меня она взяла приличную сумму денег. Но я был настолько отчаявшимся, что не задумывался над этим нисколько. И оказался вновь обманутым, потому что все попытки воззвать к потусторонним силам не увенчались успехом. А тут я увидел вас, — коротышка поглядел на Дракалеса, — И подумал, что всё получилось, что демон тут, мой демон. Но когда вы подошли ближе, я просто обомлел. Какое-то смятение охватило меня. И я подумал, вы злы за то, что я вызвал вас из вашего мира в наш. Но вы не демоны…» Последнее слово из уст хоргана вырвалось с досадой. Золина возмутилась на это: «Вызвать демонов?! Да вы ещё более мерзкий тип, чем я думала!» — «Почему вы так думаете? Если суметь подчинить демона себе, то вы станете всемогущей! Поверьте!» — «Ладно, Дракалес, пошли отсюда. Оставим сумасшедшего охотника наедине с его безумием» Тарелон опустил охотника на землю, и они двинулись дальше. Богу войны было знакомо ремесло саткара́ла, а также то, что несёт оно скверну. Коадир советовал ему искоренять тех, кто этим делом занимается. Здесь же он не видел особой угрозы в этом хоргане, а потому и оставил его.

Опустился вечер, светило уже начало садиться за горизонт. Золина торжественно заявила, что доела свои последние припасы, и теперь умрёт от голода. Ваурд предложил ей поохотиться на драконов, однако она не согласилась, ведь ей совсем не хотелось убивать этих животных. Он спросил, далеко ли им до столицы. Она отвечала, что недалеко, а потому постарается дотерпеть. Они прибавили шагу, однако ж вскоре состоялась ещё одна встреча. Из высокой травы на Дракалеса налетели два человека, как словно появились они из ниоткуда. Ударившись о могучего ваурда, они упали на спины, с изумлением таращась на высокого незнакомца. «Чур тебя, бе́сина ты окаянная! Прочь! Сгинь!» Второй же совсем обомлел и даже пошевелиться не смел, как словно Дракалес видит лишь движущиеся объекты и к ним питает интерес. Но выскочившая из-за могучей спины девушка усмирила их обоих: «Не бойтесь! Он вам не сделает зла!» И слова эти, словно заклинание, стёрли с сердец человечьих страх. Люди поднялись и стали оглядывать могучего тарелона, задавая обычные для такой встречи вопросы. Бог войны же отвечал им: «Дракалес — имя мне. И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя» Ваурд уже знал, что людям его голос неприятен, а потому взял за правило не выказывать своего могущества в слове своём и обращался к ним тихо. Но на этот раз голос его стал даже преткновением, ведь эти двое почувствовали себя уверенно, а были это люди гнусные. Но кто может увидеть зло, хранимое в сердце? Дракалес ещё недостаточно умудрён в человекознании, Золина не способна читать намерения сердца. Заговорили тогда они так: «Никак пришелец с других планет ты, да? Впервые видишь людей и всё такое, да?» Дракалес отвечал им: «Именно так. Не в этих землях я был сотворён. И человек в диковину мне. Однако ж познаётся он легко» И стали беседы вести эти двое меж собой, чтобы пришелец и спутница его не слышали их. Золина и в самом деле не знала, о чём шепчутся эти двое. Дракалес же слышал всё весьма отчётливо. «Нас двое, а он один, — сказал первый, — Баба не в счёт — по башке ей разок дадим, и она готова. А этого громилу как-нибудь повяжем вдвоём-то» Второй ему отвечал: «Ты вспомни, как мы ударились-то в него. Как скала, непоколебим остался. Хоть бы отшагнул назад» — «Да мы тогда были не готовы. А теперь-то мы во всеоружии. Повяжем, привезём вирану. Он нам золотца-то отсчитает полные кошельки» — «Ну ладно» — «Короче, я бабой этой займусь, а ты пока верзилу этого отвлеки» — «А почему я верзилу, а ты бабу?» — «Да потому что мой план! Ладно, хватит спорить. Давай начинать» Только они обернулись, чтобы начать свои гнусные дела, как повстречались с кулаком Дракалеса. Одним ударом ваурд, почитай что, убил двоих лиходеев. Золина же стала расспрашивать, зачем воитель это сделал, ведь не знала она до того мига о планах двоих злоумышленников. А ваурд поведал ей причину своего решения. Она согласилась с ним и добавила: «Надо было убить их за такие мысли вообще» Дракалес отвечал: «Это не сложно и довершить» — «Ладно уж, пусть живут. Надеюсь, теперь будут думать, прежде чем замышлять глупости» Оставив страдающих людей позади, путники двинулись дальше.

Ночь прошла, настало утро, которое успело смениться днём, и только тогда они преодолели драконье поле. Указывая на вырастающие невдалеке возвышенности, дева сказала, что прямиком за ними располагается Каанхор, к которому они движутся, а потому они оба взяли курс именно туда. На протяжении всего пути Золина говорила о многом. Однако ни разу не заикнулась о том, что ей хочется есть. И ваурд стал внимательно наблюдал за ней и видел, что её тело не страдает от голода. И он в очередной раз подумал, что она вовсе не человек. Но всё же не стал разговаривать с ней об этом.

Под вечер они оказались на возвышенности, с которой открывался прекрасный вид на стольный город. Теперь же Дракалес увидел то, что он назвал бы самым настоящим городом: каменные стены, превышающие рост человека в несколько раз; огроменные врата с каменными створами; сторожевые башни со стражниками. Вот то, о чём говорил Лиер, вот истинный оплот, истинная крепость. Золина, уподобившись Дракалесу, поравнялась с ним и стала озирать столицу, говоря: «Да, давненько я тут не была. Всё так изменилось» Ваурд высказал положительные отклики по поводу Каанхора, и они двинулись к вратам, где их поджидали трое.

Опустилась ночь, однако множество людей тянулось к главным вратам, рядом с которыми стояли трое высоких незнакомцев. Уар, Татик и Лиер облачились в балахоны тёмных цветов, натянув на головы свои капюшоны, но они всё равно сильно бросались в глаза: тёмно-зелёный Уар, тёмно-красный Татик, тёмно-синий Лиер. Дракалес приветствовал своих учителей ударом правого кулака в нагрудник своего доспеха. Таким же образом его приветствовали и ратарды. Уар протянул Дракалесу чёрный балахон, и ваурд стал облачаться. Золина стояла чуть позади, немного робея приближаться к его учителям, испытывая пред ними благоговейный страх, что был привит ей Дракалесом. Она чувствовала себя лишней. Хотелось либо влиться в совет воителей, либо убежать прочь. Но эти желания она подавила, подумав, что приближение к ратардам человека может быть расценено как неуважение, потому что воители Атрака не питают дружелюбия к людям, а бегство выкажет то, что она слаба. В суждениях этих проглядывается влияние Дракалеса. Невольно дева перенимала поучения и мировоззрение ваурда. Ей даже чудилось, что три ратарда поглядывают на неё, но не с презрением, хотя так оно и было — Уар, Татик и Лиер взглянули в тот миг на деву, стоящую позади ученика своего, с уважением, потому что видели, какая борьба шла в душе её и что окончилась она победой. И она ощущала это своей незримой силой, но сочла то за паранойю.

Дракалес начал: «Путь мой не был долог, но изобиловал препятствиями и множеством интересного и неописуемого. Я познал частицу себя и почти что весь мир и его обитателей. Ни разу мои оружия не были призваны, хотя многое тому потворствовало. И думаю, я преодолел это испытание. А теперь явился я к стольному городу и стою пред вами» Лиер отвечал ему: «Ты велик, томелон Дракалес» Но будущий томелон его перебил: «Не называй меня томелон, потому что к тому я лишь стремлюсь» — «Да будет так, Дракалес. Верно ты подметил, что путь твой успешен, ведь так оно и есть. Незримо созерцали мы за твоим шагами и нашли их безупречными. Ты обучился быть учтивым со своими союзниками и грозным со своим врагом. Ты был спасителем и авантюристом, ты выглядел враждебно, хотя нёс с собой лишь мирные намерения. Голос твой теперь не сотрясает земную твердь и не внушает трепет в сердца человечьи. Это великие достижения. И даже та человеческая дева, что стоит за спиной твоей, также есть достижение твоё. На многое ты раскрыл глаза её, многое она познала, ходя с тобой. А теперь желаешь ты продолжить обучать этого человек. Воистину, мудрый воитель способен поделиться своей мудростью с другими. Это так же есть хорошо в глазах твоего отца» Дракалес подхватил его слова: «Неужели Датарол вам это сказал?» Отвечал ему Татик: «Нет же. Но он дал чёткие указания и велел нам следить за тем, как ты приближаешься к совершенству. И своими разумами, познавшими войну, мы можем дать тебе оценку, как если бы её давал твой отец. И мы больше, чем уверены в том, что познал ты самого себя. Однако ж следующее поручение отца твоего будет ещё более трудным испытанием. Как ведомо тебе из поучений Лиера, стольный город от того стольным и зовётся, что стоит там стол, а за ним восседает тот, кто правит этим государством. Тебе нужно войти в отряд рекрутов вирановых и делать великие свершения, пока не удостоишься ты чести воссесть по правую руку управителя. Как только будет такая честь тебе оказана, ты станешь томелоном Атрака» Дракалес отвечал ему: «Стало быть, для этого понадобится много времени. Я же думаю, что выполнение этого поручения может быть ускорено тем, что я убью вирана и займу место его на престоле» Уар вступил в разговор: «Не стоит этого делать, потому что этот правитель велик и мудр, а потому заслуживает жизни и трона своего. Ты же будь рекрутом и служи верой и правдой ему, и в тот миг ты будешь быстро расти в званиях, а вскоре добьёшься заветной цели. Мы же тебе в этом поможем. Много веков назад мы, ведомые твоим отцом, ступили на земли эти. И нашёл томелон Датарол вирана того великим человеком и предрёк великое будущее ему и его потомству, а врагам его — великую кару. Прожил предок нынешнего управителя в мире, потому что мы забрали дух войны отсюда, но незримый враг посеял семена гнева, алчности и безумия в три народа, что окружали его страну. Долго семена эти произрастали и готовились дать всходы. И вот время жатвы приблизилось. Один за другим будут пробуждаться управители вражеские, чтобы напасть на государство, где будешь находиться ты. И это будет для тебя отрадой, потому что сможешь наконец-то поучаствовать в войне, и будешь успешнее других в этом. Твои свершения и станут путём к твоему возвеличиванию» Дракалес же возрадовался: «Вот так славные вести. Орх и Гор на славу попируют в той войне» — «Но оружия твои пусть пока что будут в своих заточениях, ведь они весьма опасны для этих миров. Пусть сражения твои будут производиться с помощью человеческих оружий. Но проникнуть в воинство вирана не получится сразу. Однако твой отец настолько велик, что прозорливость его сродни предсказанию, ведь он устроил всё так, что путь твой до этой столицы занял именно столько времени, сколько и нужно. Так что явился ты сюда очень вовремя. Завтрашним днём на главной площади, что располагается пред дворцом вирана, состоится состязание. Всякий принявший там участие, как бы проходит ритуал посвящения. Тот, кто сразился на этом турнире, будет взят в воинство, чтобы служить и быть готовым к битве каждый миг. Твоим первым шагом будет участие в поединке, а после уже всё решит время и случай. И уверены мы, что тебе по плечу это поручение» — «Да будет так. И без оружия я смогу одолеть сколь угодно людей» Лиер ему отвечал: «Тогда двигайтесь в общем потоке людей, пока не настигнете первого трактира, что попадётся вам на пути. Предстань пред трактирщиком, и он предоставит вам помещение для подготовки» Воители распрощались так же, как и повстречались, а после ратарды смешались с толпой людей и направились в город. Ваурд взглянул на Золину, дав понять, что они могут войти в Каанхор. Девушка пошла за ним. Смеркалось.

В сумерках столица также полнилась людьми, и шагали они двое в общем потоке: девушка, прелестней которой нет на свете (это подмечали молодые парни, мимо которых проходили они) и высокий некто в чёрном балахоне и накинутым на лицо капюшоном. Золина помнила каждый уголок этого города, озиралась по сторонам и кивала сама себе, как бы говоря: «Это и то я помню». Дракалес также озирался по сторонам, но он глядел на город как на вражью крепость, выискивая в ней нестроения, изъяны или ошибки. Но на удивление ваурда, город казался неприступным. Хотя для воинства Атрака нет преград, но воитель оценил по достоинству работу архитектора — мою работу. Золина заговорила: «Твои учителя такие великие. Я чувствовала, сколько мудрости в их словах, взглядах, да просто душах» Дракалес ей отвечал: «Ты верно поступила, что стояла там, ведь присутствие человека подле ратарда очень оскорбительно, но и не бежала, тем самым выказав своё поражение» — «Спасибо» Чуть помолчав, ваурд ответил ей: «Не за что»

В трактире также было много людей. Кто трапезничал в ночную пору, кто разговаривал с собеседником. Были и те, кто предстали перед трактирщиком и возмущённо что-то обсуждали. Вкусный запах пробудил в девушке аппетит, ведь давно она не ела ничего. Они подошли к прилавку, около которого ютилось много людей. Прислушавшись к разговору, они поняли, о чём идёт речь. Из многих городов съехались сюда люди, чтобы посмотреть за тем, как будут проводиться показные бои. Но все комнаты уже заняты. Те же, кто остались без них, теперь скандалили и пытались выкупить те, что заняты, по более высокой цене. Трактирщик же, пребывая в смятении, пытался донести до них мысль, что больше спален у него нет, а те, что заняты, он освобождать не посмеет, потому что тогда о его трактире пойдёт плохая молва. И тут его взор пал на Дракалеса и спутницу его. Замешкался пуще прежнего бедняга и, выйдя из толпы, окружающей его, заговорил в пол голоса с ними: «А вот и вы. Мне о вас предупредили. И одну комнату я припас для вас. Так же мне велели угостить вас. Присаживайтесь за свободный столик у окна. Я распоряжусь, чтобы вас обслужили» Человек скрылся в глубине трактира. Не успели ваурд и девушка усесться за свободный столик, как к ним подошёл один из скандалистов, шепча им: «Я слышал, что сказал вам Пасли́м. Плачу за проживание в вашей комнате десятикратную стоимость. Я уверяю Вас, моё присутствие никак не помешает вашему сну» Следом за этим человеком подоспел ещё один из тех, кому срочно нужна комната, и предлагал то же, что и предыдущий, только в двадцатикратном размере. А вскоре вся спорящая толпа находилась уже подле гостей. Дракалес этого терпеть не стал. Поднявшись с места, он стукнул кулаком по столу, да так сильно, что тот переломился, и говорил чуть громче обычных речей с человеком: «Прочь отсюда, отродья ничтожности, покуда я не переломил вам кости таким же образом» Всякому было достаточно того, что произошло с трактирным столиком, а потому вся мятежная толпа покинула трактир. Многие с изумлением поглядывали на то, что сотворил ваурд одним лишь ударом кулака, но были и те, кто с благодарностью откликались на содеянное незнакомцем. То и дело слышалось ото всюду одобрительных обрывков фраз: «Давно бы так…», «Вот это понимаю, сделал…», «Надоели идиоты…» Примчавшийся Паслим увидел переломанный стол и раздосадовался, но всё же отвечал так: «А, бог с этим столиком. Главное, в трактире теперь спокойно. Давайте-ка так: я подам ужин в вашу комнату» Золина одобрила: «Это было бы замечательно» Помощник Паслима проводил гостей к их комнате и оставил наедине.

Помещение было небольшим. И скудна была обстановка. Но разве для трактира многого надо? Кровать, комод, занавешенное окно, небольшой половик. Золина подметила: «Кровать маленькая какая-то. Но ничего, уместимся как-нибудь» После этого она стала свидетелем того, как ваурд разоблачает свои доспехи. Как я рассказывал ранее, что подарком Ксариора был механизм, который позволял ваурдам и ратардам мгновенно собрать свои доспехи в одну перчатку. А теперь Дракалес продемонстрировал это. Коснувшись незримой кнопки у себя на руке, он запустил механизм, и как по волшебству в мгновение ока он предстал перед Золиной в ином облачении. Теперь ваурд был одет в чёрный льняной костюм, весьма лёгкий и гибкий. Но даже так тарелон Атрака был могучим и статным, как словно на нём всё ещё были его доспехи. Покуда Золина изумлялось необычному способу снятия доспехов, Дракалес сложил под собой ноги и уселся прямиком на половике, сомкнув глаза. «А что ты делаешь?» — поинтересовалась девушка. «Это и есть подготовка, — сказал ей воитель, — Всю ночь я планирую провести в состоянии этом, чтобы усвоить то, что за дни минувшие я познать успел» — «То есть ты не будешь спать на постели?» — «Мне ни к чему сон. Но я знаю, что в нём нуждаешься ты. А потому после трапезы ложись спать» — «То есть тебе и пищу принимать не нужно?» — «Именно так. Уста мои лишь для того служат, чтобы издавать боевые кличи» Не успела она подивиться этому, как тут же прозвучал стук в дверь. Она откликнулась на стук — на пороге стоял Паслим, а в руках было блюдо, накрытое сверху крышкой. «Вот ваше кушанье» — добродушно произнёс он, а после взор его упал на расположившегося на полу Дракалеса, и трактирщик продолжил: «Это же он? Тот самый наследник трона Атрака?» Девушка чуть изумилась, отвечая: «Да, это Дракалес. А что?» — «Ну просто для нас честь принять самого владыку войны у себя» — «Я так думаю, вам много чего известно о нём» — «О нём — нет, но его отец раньше приходил к нам и благословил наш народ. Если хотите, я могу занести вам книгу о приходе ратардов. Там много чего интересного можно вычитать» — «Я была бы не прочь» — «Хорошо. Сейчас занесу»

_________________

… Ау́д, Сиа́л, Ко́ин и Астига́л есть имена великие, ведь чрез них есть и пошла история та, которую мы знаем и видим ныне. Это были четыре брата. И они вошли в Андо́р первыми и стали заселять его. Ниже приведена перечень владений славных:

Ауд был старшим, потому он первым удосужился сделать выбор того, какими землями будет владеть. И пошёл он на север и там основал своё государство со столицей Гальтори́н. Располагалось оно на землях плодородных, а потому в пище не нуждался он, ведь, куда бы ни упало семя от плодоносного куста иль древа, везде оно произрастёт и будет давать плод несколько раз в год. Произвёл много ферм его народ и садов. И не было ограничений у них в какой еде.

Сиал вышел из утробы своей матери, держась за пятку Ауда. Потому дана была ему возможность вторым выбрать себе незанятые земли. Двинулся он на запад, где пролегали горы и каньоны, богатые полезными рудами. Там он воздвиг стольный град Седа́лум, и стал тот бастион укреплением великим. Каменные стены и дома строили его жители и ощущали себя неприступными. Сиал воздвиг множество шахт и рудокопных компаний. И всякому нашлось место в его угодьях.

Коин вышел на свет спустя год после рождения Ауда и Сиала. Потому он был третьим в очереди, кто желал выбрать себе место обитания. И были то земли восточные у берегов бескрайнего моря. И столица Талази́л стала портовым городом. Принялся третий брат промышлять рыбным делом и построил себе много кораблей, путешествуя по морским просторам, имея в изобилии морепродукты.

Астигал был младшим из них. И потому ему достались южные земли, которые славились только обширной территорией, но не было там изобилия садов, руд или рыбы. И там родился Каанхор.

Так и стали жить четыре брата. Ауд довольствовался изобилием садов своих, Сиал восхвалял свои шахты и рудные компании, Коин превозносил свой улов. И лишь один Астигал работал, не покладая рук, пытаясь укрепить своё государство. И в тот миг, как три его брата уже с лихвой вели торговые отношения между собой, виран южный только ещё заканчивал укреплять свой город. Но года шли, и четыре вирана зажили припеваючи. Астигал также проложил торговые пути со своими соседями и влился в это дело. Но теперь то, что ранее Ауд, Сиал и Коин сочли благом, обернулось проклятьем, ведь, устраивая свои сады, шахты и порты, они не оставляли места для жилья. И страны их умалялись, когда как владения Астигала выросли до такой степени, что смогли бы вместить себя все три соседних государства. Четвёртый брат сумел обратить во благо то, что другие сочли проклятьем. И тогда возненавидел Ауд его, Сиал позавидовал четвёртому брату, а Коин позволил безумию завладеть собой. И предали братья кровную связь и напали на Астигала…

_________________

Дракалес слышал, что спалось его попутчице неспокойно. Из уст доносились обрывки непонятных фраз, девушка постоянно ёрзала, как словно уворачивалась от смертоносных ударов. Но вскоре покой вернулся к ней, и ваурд смог продолжить подготовку…

Дракалес перестал пребывать в состоянии боевой подготовки быстрее, чем его попутчица избавилась от сна. Из-за штор просачивался свет, но Золина и не думала вставать с постели. Поднявшись с пола, тарелон вновь облачился в свои могучие латы по одному лишь нажатию тайной кнопки. И предстал перед постелью девушки. Где-то там, под грудой одеял находилась она, его спутница. Грозный ваурд стал звать по имени. Воители из Атрака, когда входят в состояние познания, задействуют для этого лишь часть своего сознания, так что хватит лишь позвать Дракалеса по имени, чтобы он услышал этот зов. А потому подумал ваурд, что ото сна пробуждение вызывается таким же образом. Но, не дозвавшись до своей спутницы, он применил одну из своих божественных способностей, а именно боевой клич. Но нет, он сейчас не стоял и не кричал на неё, потому что сила клича воителей Атрака заключена не в громкости голоса. Можно сказать, он шептал, но в этом шёпоте была заключена сила, которая проникает не через уши, а через душу. И вот, используя эту силу, он проник в душу Золины и воодушевил её, так что груда одеял зашевелилась, и на свет явилась растрёпанная девушка. Собранные по обычаю в хвост волосы были распущены. Щурясь и укрываясь от солнца, она недовольно говорила: «С добрым утром, как говорится у нас, у людей» Дракалес отвечал: «Добрые пожелания в части́ у людей — это мне ведомо. Но ответа на пожелание утра я не знаю» — «Надо отвечать так же: доброе утро» — «Теперь запомню я это и буду отвечать тебе тем же» Пока девушка накидывала на себя одежду, Дракалес попытался покинуть это помещение. Но, когда он толкнул дверь и она не открылась, он толкнул сильнее, и получилось так, что сила ваурда сломила преграду. От этого Золина не на шутку перепугалась, ведь прошлым вечером этот грозный воитель и так поломал столик в харчевне, а теперь ещё и дверь: «Я ж на ключ нас закрыла, чтобы никто не беспокоил! Надо было попросить меня отворить. Вот как мы теперь будем оправдываться перед Паслимом?» Ваурд оглядывал дверь и место, где она раньше стояла. Починка возможна, но для этого потребуется время, которое у воителя нет. Тогда девушка водрузила дверь так, чтобы возникало ощущение, словно всё в порядке, и они двинулись в трапезную.

Трактирщик осведомился, как прошла эта ночь, и, получив ответ, что всем спалось хорошо, отвечал: «Я рад, что вам всё понравилось, — а после он понизил голос свой, — И какого это, быть рядом с богом войны?» — «Сложно. Он не человек. С ним не поговоришь по душам. Многое ему в нашем мире не понятно. Интересует его лишь война» Дракалес, слыша эти слова, вступил в разговор: «Война войной, но день близится. Нужно торопиться» Трактирщик отвечал: «Но как же завтрак?» Золина сказала: «Спасибо, Паслим, но я не голодна. Мы пойдём. Мир вашему трактиру и удачных сделок вам» Распрощавшись, они устремились прочь, пока ещё поломка замечена не была…