25 февраля «Илья Муромец»-Киевский третий раз вылетел в боевой полет с заданием бомбардировать станцию Вилленберг и пролететь до станции Нейденбург, произведя разведку. На Вилленберг опять было сброшено пять двухпудовых фугасных бомб. Разрывы были засняты, и по снимкам можно судить, что попадания были хорошие. Противодействия с земли опять не было замечено. Пролетев до станции Нейденбург, сбросили пять осколочных бомб и вернулись обратно. Противник в нас не стрелял (а может быть и нечем было стрелять), но зато, пролетая мимо фортов Новогеоргиевской крепости, Корабль снова был обстрелян огнем своих же войск и батарей. Несколько пуль попало в Корабль, но повреждений не было. После посадки штабс- капитан Горшков подробно отрапортовал о боевом полете и доложил, что форты Новогеоргиевска вновь его обстреляли. Сейчас же была послана телеграмма Коменданту крепости генерал-лейтенанту Бобырю с категорическим требованием не стрелять по «Муромцам», которые, возвращаясь с боевых заданий, снижают высоту.
Конец февраля и начало марта сопровождались неблагоприятной погодой. В течение всего месяца штабс-капитан Горшков сделал три полета, бомбардируя станции Вилленберг, Нейденбург, Млава и Сольдау.
6 апреля вылетели два Корабля: капитан Горшков и штабс-капитан Бродович. До станции Вилленберг они летели вместе, там сбросили бомбы. Бродович полетел обратно, а Горшков еще раз бомбардировал.
Однажды они оба попытались разрушить мост через реку Вислу у города Плоцка. Была сброшена Горшковым одна бомба в десять пудов, но в мост не попала, после чего еще было сброшено пять двухпудовых, которые тоже в мост не попали.
После этой попытки бомбардировать малоразмерные цели наши корабли избегали, не желая бесцельно тратить бомбы.
Немецкое командование не могло примириться с тем фактом, что у русских имеются тяжелые самолеты, и они бомбят железнодорожные станции Восточной Пруссии. Но факты заставили их, наконец, принять меры противодействия «Муромца». На станции Вилленберг поставили одну 120 мм гаубицу для стрельбы по аэропланам.
Перебежчики, допрошенные в штабе 1-й Армии, сообщили, что по немецким войскам был отдан приказ о том, что доносящий о пролете русских многомоторных самолетов будет отдан под суд за распространение ложных панических слухов. У русских нет и не может быть больших аэропланов! Этим до некоторой степени объясняется очень медленное наращивание способов противодействия нашим Кораблям.
Проводимые боевые действия Воздушных Кораблей побудили высшее командование пересмотреть ранее намеченную ликвидацию Эскадры. Эскадра была спасена. Вновь были утверждены штаты, но уже не на 10, а на 20 Кораблей, и завод, не работавший в течение 143 дней, получил дополнительные заказы.
В течение марта и апреля железнодорожные станции Восточной Пруссии подвергались частым нападениям «Муромцев», наносящих разрушения постройкам, убивавших и калечащих войска и станционных работников. Примеры боевых полетов Горшкова и Бродовича вызвали стремление прочих командиров включиться в боевую работу, несмотря на то, что их Корабли были снабжены моторами «Сальмсон» и их боевая высота не превышала 2200 м. Первым последователем был поручик Панкратьев, командир «Ильи Муромца 2-го», и поручик Шаров, командир «Ильи Муромца 4-го».
Несмотря на недостаточную высоту (2200 м), Корабли выполняли свою боевую работу, бомбардируя ближайшие железнодорожные станции Восточной Пруссии, и невредимыми возвращались обратно. В общей сложности к концу апреля было четыре боевых Корабля и готовился еще один (поручика Алехновича).
При появлении этих Кораблей на немецких железнодорожных станциях возникала паника.
Немецкое командование, не учитывая свершившегося факта — наличия у нас тяжелой бомбардировочной авиации — крайне медленно организовывало меры противодействия. Так, Горшков доносил, что только на четвертом его полете было замечено у станции Вилленберг одно стреляющее по Кораблю орудие (по немецким данным 120 мм гаубица), при этом снаряды рвались метров на 800 ниже Корабля и далеко сзади. Наши артиллеристы понимали, что немцы упорно считали размах крыла «Муромца» не более чем у «Альбатроса», т. е. четырнадцать метров, и их дальномеры по этой причине давали высоту почти вдвое меньше действительной.
В одном из полетов был обнаружен аэродром у местечка Санники, и в первых числах марта к нам на аэродром прилетел «альбатрос» сбросил три небольшие бомбы над поселком и, сделав над аэродромом круг, посыпал нас стрелами и улетел. Подобрав несколько таких стрел, мы их рассмотрели. Это были железные стержни длиной пятнадцать сантиметров, на одну треть они были цилиндрические, а на две трети выфрезерованы, что получалось вроде стабилизатора. На этих гранях написано по-немецки: «изобретение французское, а изготовление немецкое». Про особую пробивную способность этих стрел стали рассказывать небылицы: будто попавшая во всадника пробивает насквозь человека и лошадь, но никто этого не видел. У нас же одна стрела залетела в палатку и вонзилась в верстак, облицованный оцинкованным железом. Железо было пробито, но стрела торчала, углубившись на три-четыре сантиметра в доску верстака. Все же это оружие казалось нам весьма неприятным, и одну стрелу отвезли в Варшаву, заказав тысячу таких стрел (без надписей), а вторую такую же найденную отправили в ГАУ с просьбой снабдить нас такими. Вскоре мы получили варшавский заказ и, выдав «на три Корабля («Киевский», 2-й и 3-й) по 250 стрел, «отвезли» их на станции Вилленберг, Нейденбург и Сольдау. На следующий день капитан Горшков вторично посыпал станцию Сольдау стрелами, так как там заметил скопление войск.
Вскоре получили из Петрограда несколько тысяч стрел разных форм: со вставленным жестяным стабилизатором, были такие же, как немецкие, и чугунные шары диаметром три сантиметра — картечь.
К началу марта штаб 1 — й Армии стал несколько нервничать и настойчиво просил произвести разведку по всей линии фронта. Там были уверены, что немцы что-то затевают, и чтобы избежать повторения Самеоновского поражения, все свои надежды возложили на Эскадру.