Бабочки и порочная ложь

Глава 10

Рафферти

Возраст: 16 лет

Она заходит во двор школы с жалким выражением лица. Что ж, мне может быть только жаль, потому что я вижу это сквозь маску храбрости, которую она носит. Что касается всех остальных, я уверен, что они действительно видят сильную девушку с твердым, мне плевать, отношением. Как бы она ни старалась, Пози Дэвенпорт никогда не станет таким человеком. Самый большой недостаток ее характера в том, что она слишком много заботится, слишком много чувствует.

Вероятно, она унаследовала это от отца. Вы не можете сказать мне, что работа полицейского не связана с впечатляющим комплексом спасителя. Они оба хотят помочь всем и всему, что встречается на их пути. Она самоотверженна в такой степени, что однажды это укусит ее за задницу.

Здесь, в Хэмлок-Хилле, Пози совершенно не в себе. Возможно, она выросла среди нас с Паксом, но она не знает этих людей. Она не знает, как они думают и ведут себя. Прямо сейчас, когда она сидит одна на каменной скамейке с грустным подносом школьного обеда на коленях, я уверен, она думает, что кто-то сжалится над ней и присоединится к ней.

Конечно, она совершенно не права.

Они будут смотреть и шептаться о ней, но туда не пойдут. Не после того, что произошло сегодня утром с Фитцгиббонсом. Сплетни здесь распространяются быстрее лесного пожара. Каждый студент и сотрудник под этой крышей знает, что я почти описал воображаемый круг вокруг нее. Я сказал одному человеку держаться от нее подальше, и тем самым дал понять, что всем следует держаться на расстоянии. Это не было моим первоначальным намерением, но в ту секунду, когда я увидел, как этот придурок Брайс ухмыляется ей, как извращенец, глядя на свою новую жертву, я не смог сдержаться.

Это была ошибка. Мне следовало просто отдать ее волкам, но ущерб уже нанесен. Я просто еще не понял, какие будут последствия.

Ханна, которая сидела напротив меня и нахмурилась с тех пор, как поняла, что все внимание сосредоточено не на ней, закатывает глаза в сторону Пози.

— Я не понимаю, что такого особенного. Мы получаем стипендию для таких детей, как она, каждый год. Почему все так шумят по этому поводу?

Как будто было неочевидно, кому она адресовала этот вопрос, ее пристальный взгляд великолепно подсказывает мне суть. Ханна держит студентов мужского пола за яйца. Они ласково следят за каждым шагом, который она делает в своих итальянских кожаных туфлях на шпильке. Она привлекательна со своими вьющимися рыжими волосами и пышным телом, но ее манера поведения сравнима с ногтями по классной доске. В ее голосе постоянное раздражающее нытье. Я не могу представить, какие звуки она издает в постели. Я надеюсь, что какую бы бедняжку она ни заманила в свою спальню, они вложили средства в хороший кляп.

— Ты беспокоишься, что у тебя сейчас есть конкуренты или что-то в этом роде? — спрашиваю я, откинувшись на спинку стула со скрещенными руками.

Я не совсем понимаю, зачем мне нужен этот разговор. Возможно, это потому, что мне любопытно, что все думают о девушке, которую я знаю всю свою жизнь. Я знаю, что вижу, когда смотрю на нее, но видят ли они что-то другое?

Ее челюсть отвисает от ужаса. Выражение ее оскорбленного выражения настолько преувеличено, что можно подумать, что я только что оскорбил каждого члена ее семьи.

— Конкуренты? Ты не можешь всерьез думать, что стипендиатка находится в той же лиге, что и я, Рафферти.

Все, кто сидит за нашим столом, наблюдают за этим взаимодействием, как на теннисном матче. Они такие же тихие, как будто любой шум может полностью разрушить предстоящее шоу.

— Ты абсолютно права, я нет.

— Спасибо. Господи, я на секунду подумала, что ты говоришь серьезно, — выражение облегчения Ханны мгновенное и ощутимое, но оно исчезло за считанные секунды, потому что сегодня я просто не могу держать рот на замке.

— Я думаю, ты очень далека от того, чтобы оказаться в ее лиге. По внешности и характеру она тебя превосходит. Не говоря уже об общем интеллекте. Скажи мне, ты все еще ругаешься с учителем математики после уроков, чтобы получить проходной балл? Ты уже понял, что тебе нужно сделать, чтобы получить пятерку?

Я нахожу радость в том, как ее лицо становится все более темно-красным, чем дольше я говорю.

Нормальные, хорошо приспособленные люди, вероятно, не находят развлечения в том, чтобы ставить в неловкое положение вечно любящих людей. Я, с другой стороны? Я все больше и больше убеждаюсь в том, что это одно из моих любимых занятий. Опять же, я никогда не утверждал, что я хорошо приспособлен. Нет, я — влажная мечта терапевта и полный кошмар, завернутый в одну красивую упаковку.

Ее верные друзья, сидящие вокруг нее, смотрят на меня широко раскрытыми глазами, но молчат. Между тем, остальные студенты, сидящие среди нас, совсем сходят с ума.

Взволнованная и разъяренная Ханна вскакивает со своего места. Ладони ее ухоженных рук ударяются о каменный стол, и она кричит:

— Ты не можешь со мной так разговаривать!

— Да? И почему так? Ты собираешься меня остановить? Мне бы хотелось увидеть, как ты попробуешь. Давай, Ханна, посмотрим, что у тебя есть, — я держу руки вдоль тела, дразня ее, чтобы она сделала все возможное. В ее карих глазах кипит ярость и, возможно, даже намек на слезы, но она остается застывшей. — Это то, о чем я думал. А теперь сделай нам всем одолжение и заткнись. В двух кварталах отсюда из-за твоего голоса воют собаки.

С этими словами я хватаю бумажный пакет, в котором находится оставшаяся половина моего сэндвича, и отталкиваюсь от стола. Из-за моего ухода раздаются шепоты, но мне плевать. Они могут говорить все, что хотят. У меня нет проблем быть их темой разговора.

Когда я приближаюсь, медовые глаза Пози поднимаются в мою сторону. То, как она переглядывается, когда понимает, что это я, заставляет меня ухмыляться. Остановившись прямо перед ней, носки наших туфель почти соприкасаются, она хмуро смотрит на меня.

— Что ты делаешь? — спрашивает она, ее тон скорее любопытен, чем раздражен.

Не зная сам ответа на ее вопрос, я игнорирую его и задаю свой.

— Ты серьезно это ешь? — она смотрит на еду у себя на коленях, которую вежливо ковыряет. — Полагаю, что так.

Она пожимает узкими плечами под темно-синим пиджаком.

Я думаю, это восхитительно, что она носит все части обязательной униформы. Вы могли бы предложить мне сто тысяч прямо сейчас, чтобы я сказал вам, где мой пиджак, но я все равно не смог бы вам сказать. Я не носил эту вещь с первой недели здесь, на первом курсе. Между тем, у Пози даже есть клетчатая повязка на голову, которая соответствует ее юбке, и черные носки до колен. Такая милая и законопослушная, но она даже не подозревает, что она — пара каблуков и юбка, которая на дюйм короче, чем выглядит так, будто она вышла из школьных фантазий каждого мужчины.

Поморщившись от сырого салата и сухого куска курицы, я молча отбираю у нее поднос и иду к ближайшему мусорному баку. Пластиковый лоток и все такое, я все это сбрасываю туда. Ее рот нахмурился, когда я вернулся и сажусь на скамейку рядом с ней.

— Еда здесь чертовски отвратительная. Либо возьми с собой обед, либо заранее съешь обильный завтрак.

Можно было подумать, что они будут выделять часть миллионов, которые они зарабатывают каждый год на оплату обучения, на кухню столовой, но совет директоров считает, что лучше потратить деньги на нашу и без того перегруженную футбольную команду и новую студию йоги. В какой школе йога является факультативом?

Подняв перед ней сумку со второй половиной моего сэндвича, я говорю ей:

— Съешь это. По крайней мере, это не вызовет пищевого отравления, — когда она продолжает сердито смотреть на меня и не брать предложенную еду, у меня закатываются глаза. — Ты хочешь этого или нет, Пози?

С побежденным вздохом она неохотно забирает пакет из моих рук.

— Спасибо, — вынимая еду, она колеблется, прежде чем откусить. — Как ты это получил? У тебя нет машины.

— Есть, — моя мама заказала мне машину полгода назад. Пока мы говорим, его привозят из Германии на лодке. — И я одолжил машину, — парень был мне должен, поэтому, когда я попросил у него ключи, он отдал их бесплатно.

В то время как щедрые поступки Пози исходят из бескорыстного места, мои — из более… корыстного. Я рассматриваю это исключительно как транзакционный акт. Если я почешу тебе спину, ты почешешь мою еще сильнее, а если я найду на тебя компромат, ты дашь мне все, что я захочу, чтобы я не использовал это против тебя. Я мог бы выведать кое-что из маленького секрета Ханны, полученного учителем математики, но выражение ее лица, когда я тер её по лицу, на этот раз было достаточной наградой.

— Когда? У тебя нет перерыва.

— Господи Иисусе, ты задаешь много вопросов, — стону я, внезапно пожалев, что пришел сюда. — Я ходил во время математики, — я могу выполнить урок, над которым мы работаем, во сне, и мне не нужен какой-то придурок-матлет с галстуком-бабочкой, который будет читать мне лекции в течение часа. Есть более приятные способы провести время, чем смертельно скучать над алгебраическими уравнениями.

Задумчивые глаза изучают меня, пока она пережевывает кусочек еды. Сглотнув, она наконец говорит то, что у нее на уме.

— Сомневаюсь, что в этом здании больше пяти человек, которые знают, насколько ты умен. Ты скрываешь это от них. Всегда. Ты бы предпочел, чтобы они думали, что ты не более чем задумчивый засранец с красивым лицом.

В этом проблема Пози. Она была постоянным зрителем моей жизни с тех пор, как была в подгузниках. Каждый раз, когда я приходил домой из школы с запиской от учителя и отец отчитывал меня за плохое поведение в классе, она была свидетельницей этого. Она также была там и наблюдала, как мама хвалила меня за отличные оценки. Нетрудно соединить эти два понятия. Как рабочая собака, у которой недостаточно стимулов, я становлюсь деструктивным, когда мне скучно.

Было бы легко разозлиться на нее за ее нефильтрованный комментарий, но вместо этого я решил сосредоточиться исключительно на последней части ее комментариев.

— Ты думаешь, у меня красивое лицо?

Ее рот приоткрывается, и я наблюдаю, как паника отражается в ее глазах, когда она пытается найти способ взять обратно то, что сказала. В конце концов она просто вздыхает и качает головой.

— Ты невыносим.

— Так мне говорили уже, — признаю я, вставая с жесткой скамейки. — Машина будет ждать ровно в три. Не опаздывай, иначе я прикажу водителю оставить тебя здесь, — не дожидаясь ее ответа, я оставляю ее там доедать остаток обеда в одиночестве.

Ее лицо светится, когда мы заходим на кухню. Поставив чашку с золотой отделкой на мраморную стойку, моя мама обходит большой остров посередине, чтобы как следует поприветствовать всех нас троих. Она всегда старалась быть здесь, когда мы возвращались из школы. В детстве ее родители так часто оставляли ее в дома одну, что она всегда говорила, что не хочет этого для нас.

Единственный раз, когда ее здесь нет, — это когда ей приходится ехать с моим отцом по делам или когда она не чувствует себя достаточно хорошо, чтобы встать с постели. Последнее, кажется, происходит чаще, но то, как ее голубые глаза яркие и ясные, подсказывает мне, что сегодня хороший день. Или лучший день, я бы сказал. Я не уверен, что у моей матери когда-либо был «хороший день». Это ужасно, когда твой мозг — твой враг. Если вы постоянно воюете сами с собой, сможете ли вы когда-нибудь победить? Она скрывает свою молчаливую битву за отточенной улыбкой Креста Уайтстрипа и идеальным внешним видом. В ее дизайнерской одежде никогда не бывает неуместных темных волос или складок. Со стороны Молли Уайлд-Блэквелл — воплощение совершенства.

Я знаю лучше.

Раньше ей лучше удавалось скрывать от меня свои недостатки, но чем старше я становлюсь, тем заметнее становятся трещины на ее фарфоровой поверхности. Как и во всем остальном, я изо всех сил стараюсь оградить от этого Пакстона.

— У вас у всех был хороший день? — спрашивает мама, целуя меня в щеку, прежде чем сделать то же самое с Паксом. Достигнув Пози, она берет ее лицо в руки и улыбается ей. — А что насчет тебя, П? Как прошел первый день? Ты кого-нибудь встретила?

То, как глаза Пози бегут в мою сторону, прежде чем она отвечает на вопрос, заставляет меня бороться с высокомерной ухмылкой.

— Нет, не совсем. Не уверена, что произвела хорошее первое впечатление.

— Ну, это не может быть правдой. Просто дай себе время. Ты найдешь там свое место раньше, чем задумаешься, — мама еще раз нежно похлопывает Пози по щекам и отступает. — Зимние танцы пройдут в конце месяца. Может быть, ты сможешь добровольно помочь и таким образом познакомишься с некоторыми людьми.

Залезая в мешочек с виноградом, который вытащил Пакс, я, усмехаясь, отправляю несколько штук в рот.

— Зимние танцы? Неужели люди действительно идут на это?

Пакс кивает головой.

— Там собирается большая группа первокурсников. Мама Сейди заранее бронирует для нас заднюю комнату своего ресторана, чтобы мы могли там пообедать.

Обойдя меня, Пози толкает Пакса плечом и понимающе ухмыляется.

— Сейди, да? Ты собираешься пригласить ее на танец?

— Что? Нет, — голова Пакса трясется, и он смотрит на фрукт в своей руке, как будто внезапно найдя его невероятно интересным.

Однако он не отводит взгляд достаточно быстро. Я до сих пор замечаю, как его лицо становится розовым, и это говорит мне больше, чем могли бы сказать его слова.

Судя по всему, это не осталось незамеченным и для Пози, потому что она тыкала его в покрасневшую щеку.

— Ты уверен в этом?

Если бы я это сделал, он бы занял оборонительную позицию и разозлился, но в случае с Пози он отшучивается, игриво отталкивая ее руку.

— Да, я уверен. Плюс, я не знал, захочешь ли ты пойти, а поскольку ты никого не знаешь, я не хочу, чтобы ты была одна, пока я застрял со своим свиданием.

И вот яркий пример их дружбы. Никто не делает шага, не обдумав сначала другого. Они так близки, что мой отец всегда говорил, что однажды они окажутся вместе. Однако, когда он говорит об этом, он, похоже, не в восторге от этой перспективы.

— Это было очень мило с твоей стороны, дорогой, — замечает моя мама, роясь в поисках чего-то в своей кожаной сумочке.

Пози кивает в знак согласия, но ее брови нахмурены.

— Слишком сладкий. Пакс, тебе следует пригласить Сейди. Я не уверена, что вообще пойду, и хочу, чтобы ты хорошо провел время. Не беспокойся обо мне.

— Я просто подожду, чтобы спросить ее, пока ты не поймешь это. У нас есть время.

— Неа! Ну-у-у, ты собираешься спросить ее на этой неделе, потому что если ты этого не сделаешь, кто-то спросит ее раньше тебя, и тогда тебе будет грустно, а это расстроит меня. Итак, по чисто эгоистическим причинам, мне нужно, чтобы ты занялся этим. Я помогу тебе. Что нам нужно? Плакат с каким-то глупым вопросом? Цветы?

С новой миссией Пози выходит из комнаты, а мой брат следует за ней.

Моя мама улыбается им в спину, как будто они только что сделали ей весь день, прежде чем кивнуть мне головой.

— А что насчет тебя, Рафф? Пригласишь кого-нибудь? — она не может быть серьезной.

— Я не могу вспомнить ни одного человека, с которым бы мне хотелось потанцевать под сверкающим светом. Неважно, сколько блесток они добавят или сколько снега покроет землю, ты все равно медленно танцуешь в спортзале средней школы.

— Действительно? Ты не можешь вспомнить ни одного человека?

— Неа.

— Ты говоришь, как твой отец, — она смеется, но это не радостный звук. Из него капает меланхолия, охватившая ее сердце и голову. — Он никогда не был романтиком.

Количество силы воли, необходимое для того, чтобы не закатить глаза, должно принести мне награду.

— Действительно? Могла бы меня обмануть, — бормочу я с сарказмом. — Он такой удивительно ласковый.

Свет, который горел в ее глазах, когда мы впервые вернулись домой, погас, когда она хмуро посмотрела на меня.

— Рафферти. Пожалуйста, не надо.

Вытащив руку из дизайнерской сумочки, она что-то сует в рот. Горло её шевелится, когда она сглатывает его досуха.

Я не первый раз вижу, как она это делает, но на этот раз я не могу удержаться и не открыть рот.

— Что это было?

Она не может заставить себя посмотреть на меня и в ответ небрежно пожимает плечами.

— Просто мятное дыхание.

Да, конечно.