Бабочки и порочная ложь

Глава 5

Пози

Возраст: 15 лет.

Я так горжусь своим отцом за то, что он получил работу своей мечты, но смена школы в середине первого года обучения в средней школе — это далеко не идеальный вариант. С новым назначением папы на должность капитана полиции у него появилось много новых связей. Как мэр. Он сам тянул за веревочки, чтобы меня зачислили в лучшую частную школу в новом районе отца.

Мой отец в восторге от этой возможности, а я все еще пытаюсь ею воспользоваться. Генри Дэвенпорт всегда учил о важности хорошего образования, и я благодарна, что мне посчастливилось получить стипендию в Академии Хэмлок-Хилл, но, идя в эту школу, я чувствую себя так, как будто я иду в волчье логово.

Это если бы логово было ультрасовременным институтом, построенным из дорогого мрамора и стекла.

Мы живем очень комфортно, и я никогда ни в чем не нуждалась, но по сравнению с обеспеченными семьями, которые отдают своих детей в эту школу, мой папа зарабатывает копейки.

Подъезжая к полицейскому внедорожнику моего отца, я чувствую себя чужой. Каждая машина на этой стоянке яркая и дорогая. Я никогда не пойму, почему подросткам нужно возить импортные предметы роскоши. Многие, если не все, ездят на более новых и роскошных автомобилях, чем преподаватели и персонал.

Мимо нашей машины проходит группа девушек, каждая с дорогой сумкой через плечо и туфлями на красной подошве. Все здесь носят разные варианты одной и той же черной, белой и темно-синей униформы, но именно аксессуары, подобные их, отличают их от детей-стипендиатов вроде меня.

— Папа, — ворчу я, опускаясь ниже в кожу пассажирского сиденья. — Почему я не могла просто остаться в школе?

Он вздыхает, перемещая руку на руле.

— П, мы говорим об этом уже две недели. Это пойдет тебе на пользу и будет отлично смотреться на твоих заявлении в университет. Это также может повысить твои шансы поступить в ту модную школу в Массачусетсе, которую ты хочешь посещать.

Его последнее замечание касается того, почему я неохотно согласилась на перевод из школы — не то чтобы у меня действительно был выбор в этом вопросе.

Моей целью с самого первого урока балета было поступить в Джульярд. Я посвятила свою жизнь танцам и сделала все, что в моих силах, чтобы повысить свои шансы на достижение своей мечты. Школа-интернат исполнительских искусств, расположенная в Массачусетсе, дала многим ученикам, таким как я, возможность поступить в Джульярд. Процесс подачи заявок конкурентный, и мои шансы на поступление невелики, но я не теряю надежды.

Директор моей нынешней балетной академии зашла так далеко, что обратилась к своим знакомым в отрасли в надежде, что они напишут рекомендательные письма для моего заявления. Теперь это просто игра ожидания, и я могла бы ждать до года, чтобы услышать от них.

— Я просто… я не знаю этих людей. Учащиеся государственной средней школы, которую мне следует посещать, — это те же ученики, с которыми я ходила в начальную и среднюю школу. Возможно, я не была особенно близка ни с одним из них, но между нами, по крайней мере, была общая история.

Папа приближается к очереди на высадку, в которой мы ждём. С каждым дюймом, когда мы приближаемся к фасаду впечатляющего здания, тем сильнее моё сердце стучит от нервов. Я могу стоять перед театром с сотнями зрителей и не моргнуть глазом, но когда я захожу в эту новую школу, у меня мурашки по коже.

— Ты не останешься одна, — папа успокаивающе сжимает мое плечо. — Мальчики здесь. Они покажут тебе окрестности.

Я не знала об этом.

Мы знаем семью Блэквелл столько, сколько я себя помню. Я почти уверена, что мы с Пакстоном сделали первые шаги вместе. Поскольку папа работал на станции долгими дежурствами, я много времени проводила в доме Блэквеллов. Черт, одну из их свободных спален практически отдали мне, потому что папа часто ночами не мог меня забирать. Их мать, Молли, — самое близкое мне существо к матери с тех пор, как меня бросили, когда мне было два года.

Пакс был более чем взволнован, когда я сказала ему, что переведусь в его школу. Рафферти замолчал и ничего не сказал. Его холодные голубые глаза скользнули по мне, прежде чем он молча вышел из комнаты. Я не думаю, что ему понравилась идея моего вторжения в его мир больше, чем мне.

Иногда выражение его лица заставляет меня думать, что он едва терпит мое существование, что то, что я дышу с ним одним воздухом, как-то оскорбительно. В других случаях его интенсивный голубой взгляд изучает меня, как будто он медленно раскрывает каждый дюйм меня. Как будто он знает каждую тайну и частичку моей души. Сердце у меня колотится, а ладони потеют. Иногда мне кажется, что он не осознает, что смотрит на меня таким образом. Когда он ловит себя на этом, перемены происходят почти мгновенно — как будто щелкаешь выключателем. Если вы моргнете, вы можете полностью это пропустить.

Мне бы хотелось читать его мысли и знать, о чем он думает, когда так смотрит на меня, но Рафферти Блэквелл всегда умел сдерживать свои эмоции.

— Да, я полагаю.

Наконец мы доходим до линии высадки, и я расстегиваю ремень безопасности. Папа снова трубит, когда мои пальцы касаются дверной ручки.

— Не забудь, что сегодня я работаю допоздна. Молли будет здесь, чтобы забрать вас после школы, а когда моя смена закончится, я заберу тебя из их дома.

Я смеюсь над этим.

— Под Молли ты, очевидно, имеешь в виду ее водителя, верно? — Молли Уайлд-Блэквелл не водит машину сама. Это просто еще одна обыденная задача, для которой она нанимает персонал. Я не до конца уверена, что она чистит зубы самостоятельно.

Лицо папы сжимается за светоотражающими очками.

— Да, я полагаю, я имею в виду ее водителя.

Мой отец, возможно, был окружен безумно богатыми семьями, такими как Блэквеллы, но он сохранил трудолюбивые взгляды рабочего, с которыми он вырос. Их образ жизни для него так же чужд, как и эта школа для меня.

— Хорошего первого дня, дорогая, — он машет мне рукой, пока я вылезаю из машины. — Увидимся вечером.

«Сабурбан» уезжает, и я официально остаюсь лицом к лицу со всем этим одна. Я понятия не имею, где находится Пакстон, и не хочу выглядеть слабой, написав ему сообщение о встрече со мной здесь.

Это всего лишь школа, Пози. Ты прошла продвинутый курс пуантов госпожи Василисы и ее резкую критику невредимой. Ты можешь пережить основной день в школе.

Заставляя себя изображать тот же уровень уверенности, что и на сцене, я поднимаю подбородок и поднимаюсь по крыльцу своей новой школы.

Все время, пока я иду по главному коридору к крылу, где находится мой шкафчик, я чувствую на себе взгляды. Люди смотрят на меня и шепчутся своим друзьям. Учащиеся этой школы происходят из семей, которые все знают друг друга. «Посторонние», вроде меня, нечасто становятся здесь новыми студентами.

Та же группа девушек, что проходила мимо нашей машины, прислонилась к синим шкафчикам. Их осуждающие взгляды скользят по мне, выискивая недостатки или доказательства того, что мне здесь не место. Я знаю, что они что-то нашли, когда великолепная рыжая в центре ухмыляется и что-то шепчет девушке рядом с ней.

Стиснув зубы, чтобы не обернуться и не сказать что-то, о чем пожалею, я заставляю себя идти дальше. Моя единственная цель на сегодня — оставаться как можно дальше от радаров, и противостояние им — верный способ стереть этот план. И только дойдя до своего шкафчика, я немного расслабляюсь. Спрятав внутри свой холщовый рюкзак, я беру расписание занятий, которое распечатала вчера вечером, и книги, которые мне понадобятся для первого занятия. Конечно, это математика. Я отстой в математике. Идея написать подряд три эссе по английскому языку более привлекательна, чем сдавать один финал по алгебре. Я никогда не пойму, почему они почувствовали необходимость использовать алфавит в математике. По моему мнению, это был ненужный и грубый шаг.

Имея в руках необходимые мне вещи, я начинаю закрывать металлическую дверь, но моя рука почти мгновенно убирается, когда ее закрывает человек, появившийся рядом со мной.

Вздрогнув, я отступаю от них. Это действие только усиливает дерзкую улыбку на лице блондина.

— Немного пугливая, да? — размышляет он, изучая мое лицо темно-карими глазами. — Не волнуйся, свежее мясо, мы очень скоро почувствуем, что тебе здесь рады, — группа его друзей, стоящих позади него, смеется над этим, только еще больше усиливая его явно вышедшее из-под контроля эго. Чертовски богатые придурки. — Где твой следующий урок? Я покажу тебе дорогу.

Он тянется к распечатанному расписанию в моей руке, но я прячу его за спину, прежде чем он успевает его схватить.

— Все нормально, — если бы он потрудился присмотреться, то обнаружил бы, насколько меня не впечатляет его поведение, но я не думаю, что этот чувак часто смотрит мимо себя. — Я могу найти свой собственный путь. Спасибо, что предложил… — я замолкаю, не зная его имени.

— Брайс Фитцгиббонс, — он произносит свое имя с такой гордостью, а его глаза изучают меня так, словно ждут, что я отреагирую, услышав это имя. Как будто я должна автоматически упасть с ног от этой информации.

Между тем, все, о чем я могу думать, это то, что имя Брайс идеально подходит для абсолютного придурка. А это значит, что его родители действительно проявили отношение своего сына, когда вписали это в его свидетельство о рождении. Давайте будем честными: это почти так же нелестно, как и Чад.

Не собираясь и дальше помогать его раздутому эго, я сохраняю безразличное выражение лица.

— Отлично, — я киваю один раз. — Ну, Брайс, сейчас я пойду искать свой класс.

Моя попытка пройти мимо него прерывается, когда он снова скользит передо мной.

— Я не расслышал твоего имени, — ухмылка на его лице напоминает мне улыбку скользкого политика. При виде этого у меня в животе пузыри отвращения. — И мне очень интересно это знать, учитывая, что ты чертовски самая красивая стипендиат, которая когда-либо входила в эти двери. Держу пари, что твое имя такое же красивое, как и все остальные.

Как надвигающаяся буря, на нас падает темная тень. Позы стоящих студентов мгновенно напрягаются, а энергия становится напряженной, как будто они готовятся к удару.

— Тебе не обязательно знать ее имя, — позади меня раздается голос, который я бы узнала где угодно. — Тебе не о чем беспокоиться, когда дело касается ее, Фитцгиббонс.

Пока все вокруг шарахаются, я подхожу ближе к его телу, но не смею прикоснуться к нему. Неважно, как долго я его знаю, мне не кажется, что это разрешено. Он поставил между нами невидимую границу, и я точно не буду первой, кто ее переступит.

Брайс поднимает руки вверх, изображая капитуляцию.

— Эй, я просто пытался поприветствовать ее в школе, — эта глупая нахальная улыбка осталась на месте. — Просто считайте меня желанным фургоном Хэмлок-Хилла.

— Иди, поприветствуй кого-нибудь еще. Твои услуги здесь не нужны.

Лицо этого опрятного придурка становится суровым.

— Я просто хотел быть вежливым и протянуть руку помощи нашему новому ученику. Я не понимаю, почему ты почувствовал необходимость вмешаться, Рафферти, — честно говоря, я тоже не понимаю, почему Рафф вмешивается. У меня сложилось впечатление, что он скормит меня волкам при первой же возможности. — Если бы я знал, что наступлю на твои ноги, я бы никогда не подошел к ней. Если ты хочешь бедную стипендиантку себе, так и скажи.

Мой отец воспитал меня сострадательной, но в то же время и мужественной. Я не позволяю людям так говорить со мной или обо мне. Я начинаю шагать вперед, готовая поставить этого засранца на место, но едва отрываю ногу от земли, как Рафферти поворачивается вокруг меня, вставая между нами.

Ему шестнадцать, но Рафферти держит себя так, что кажется старше и крупнее. Я видела, как взрослые мужчины смотрели на него с опаской в глазах.

Когда я сказала, что Рафферти скрывает свои эмоции, я имела в виду именно это, но в тех редких случаях, когда он решает показать свои чувства, это никогда не бывает хорошим способом. Это всегда гнев. Он никогда не показывает хорошее, только плохое и безобразное.

Улыбки, украшавшие его красивое лицо в последнее время, не были искренними. Те, кого я видела, были жестокими или насмешливыми. У него всегда была проблема на плече, но за последний год она начала расти.

— Ты действительно хочешь меня разозлить? — голос Рафферти такой тихий и ровный, что у меня по спине бегут мурашки. Но не в страхе. Это что-то… другое. — Мы с тобой оба знаем, какой это неразумный выбор, но если тебе действительно хочется туда направиться, меня это устраивает.

Брайс смеется над этим и отмахивается от этого, как будто он не нервничает. Однако то, как его глаза бегают по сторонам в поисках учителя или администратора, выдает его ложную браваду.

Рафферти смеется над этим вопиющим шагом. Холодный, угрожающий звук.

— Думаешь, они придут тебе на помощь и остановят меня? Никто не остановит меня. Они бы, черт возьми, не осмелились. Знаешь, почему?

Друзья Брайса разошлись и в качестве меры предосторожности отошли на несколько шагов.

— Потому что, когда я произношу свое имя, это, черт возьми, что-то значит. Ты считаешь себя кем-то, потому что твой папа-продавец автомобилей заработал немного денег, когда твоя бабушка сдохла? Это имя, которым ты так чертовски гордишься, ничего не значит. Никому здесь нет дела до Фитцгиббонов, — его подбородок слегка кивает в мою сторону. — И ей определенно плевать, кто ты и как тебя зовут.

Все еще не отступая, Брайс заставляет ухмылку оставаться на лице.

— Да? Если бы ты не вмешался, я уверен, что смог бы позаботиться о ней. Это было бы достаточно легко. На таких девушек, как она, легко произвести впечатление.

Под черной школьной рубашкой на пуговицах, той, которую он носит с закатанными рукавами, а требуемого галстука и пиджака нигде не видно, позвоночник Рафферти напрягается. Я видела, как это происходило раньше, и ожидаю, что он нападет на Брайса, но он по-прежнему твердо стоит передо мной.

— В следующий раз, когда я увижу тебя, скачущим вокруг нее и хвастающимся, как гребаный павлин, я напомню тебе, насколько ты на самом деле несущественен. Как муравей под моей туфлей, ты вспомнишь, где ты стоишь в пищевой цепочке.

Мастерски высказав свое мнение, Рафферти решает, что на этом все закончилось. Не глядя на меня, его рука тянется назад и сжимает мое запястье. Резким рывком он уводит меня от глазеющих студентов и преподавателей и проходит мимо теперь уже бледного Брайса. Выражение его лица было бы смешным, если бы Рафф только что не разрушил мои планы. Не так я хотела начать свой первый день в этой новой школе. Мое желание быть сдержанной фактически вылетело в никуда. До истечения этого периода все в здании будут знать, что Рафферти Блэквелл вступился за нового стипендиата.

И они будут в таком же замешательстве, как и я.

Рафферти мчится по коридорам, не утруждая себя ни от кого. Подобно приближающемуся сверхскоростному поезду, люди отпрыгивают с его пути, чтобы их не переехали. Мои попытки высвободить запястье тщетны, и мне приходится неуклюже бежать за ним.

— Рафф… — я пытаюсь привлечь его внимание, но мой тихий зов остается неуслышанным в суете коридора. Люди смотрят на нас, когда мы проходим, нахмурив брови и слегка приоткрыв рты. Все, что он делает, это способствует слухам и слухам, которые будут говорить обо мне. Желая положить этому конец и попытаться хоть как-то контролировать ущерб, я сильнее дергаюсь из его хватки. — Рафферти.

Наконец он останавливается и поворачивается ко мне.

— Что это было? — я пытаюсь спросить, но резкость, которую я вижу на его лице, говорит мне, что я не получу ответа.

Ледяной взгляд в его глазах для меня не нов. Это напоминает мне ледники в Арктике. Они такие же холодные и непригодные для жизни.

— Тебе нужно держаться от него подальше.

Теперь запястье освободилось от его хватки, я беру её в другую руку и прижимаю к груди.

— Я буду стараться изо всех сил, но не обещаю. Ты знаешь, что эти придурки в рубашках поло и туфлях-лодочках мне очень нравятся, — моя попытка улучшить настроение полностью терпит неудачу, и лицо Раффа становится только темнее. Более угрожающе.

— Ты думаешь, я шучу? — он делает шаг ко мне и наклоняет подбородок к груди, чтобы продолжать удерживать мой взгляд. — Держись от него подальше, Пози. На самом деле, держись подальше от них всех.

Раздражение вспыхивает в моей груди, и беззаботная улыбка, которую я носила, исчезает, и ее место занимает хмурый взгляд.

— От всех? И что, Рафф? Ты не хочешь, чтобы у меня появились друзья, пока я здесь?

— У тебя есть Пакстон.

Я скрываю легкое вздрагивание от того, что он включает в себя только Пакса, а не себя. Это должно быть то, к чему я уже привыкла, но почему-то это все еще причиняет боль. Я не знаю, что я когда-либо сделала, чтобы Рафферти стал таким сдержанным и ожесточенным по отношению ко мне.

— У нас с Паксом всего два урока вместе. Мы даже не делим обеденный период, — от одной мысли о том, чтобы посидеть в столовой в одиночестве, у меня сводит живот.

На его лице нет и тени сочувствия. Выражение его лица остаётся совершенно пассивным, а поза — жёсткой.

— Делай, что я говорю, и иди на урок, бабочка.

Рафферти понятия не имеет, какую реакцию вызывает мое тело, когда он меня так называет. Как будто, просто произнося это слово, он вызывает их рой, который извергается в моем желудке. Их крылья яростно бились о мои ребра, требуя, чтобы я признала их. Он единственный, кто называет меня "бабочкой", и даже если он использует это прозвище лишь в редких случаях, интенсивность моей реакции всегда одинакова.

Чувствуя себя напористой, я поднимаю подбородок и скрещиваю руки на груди.

— Почему я должна делать то, что ты говоришь?

Не знаю, то ли это затянувшееся волнение от конфронтации с Брайсом, то ли тот факт, что я только что бросила ему вызов, но что-то мелькает в его глазах. Не говоря ни слова, он делает еще один шаг вперед и заявляет, что больше моего личного пространства принадлежит ему. Смелость, которую я чувствовала всего несколько секунд назад, испарилась от его близости.

Его голос понижается, когда он бросает вызов:

— Ты действительно хочешь узнать, что произойдет, если ты не послушаешься меня?

Один вопрос — это все, что мне нужно, чтобы потерять способность говорить. Мое ошеломленное молчание — это именно тот ответ, который он хотел, и, когда он в последний раз внимательно рассмотрел мое лицо, уголок его рта приподнимается в слабом намеке на ухмылку.

— Это то, о чем я думал.

С этими словами он разворачивается на пятках и идет по коридору со своей обычной высокомерной беспечностью. Он уходит, как будто то, что только что произошло, было нормальным, хотя это было совсем не так.