Бабочки и порочная ложь

Глава 40

Пози

Прошло семьдесят два часа с тех пор, как мое время защиты тайны Пакстона подошло к концу, и Рафферти оставил меня одну в вестибюле больницы. Кажется, что оно длиннее, потому что за последние три дня я не спала больше нескольких часов здесь и там. Между заботой о Паксе, пока он проходит детоксикацию от наркотиков и алкоголя, и беспокойством о Раффе, мне было нелегко заснуть. Вдобавок ко всему, я чертовски эмоционально истощена. Как будто последние шесть лет наконец-то настигли меня, и я чувствую все, через что мы прошли, одновременно.

Врачи пытались дольше держать Пакса под наблюдением, но когда он им в этом отказал, они пригласили врача поговорить с ним о поездке в реабилитационный центр. Я могла сказать, что какая-то часть его хотела принять их помощь, но в конце концов он сказал «нет». Я не думаю, что он сможет думать о следующих шагах в своем выздоровлении, пока не узнает, что происходит с Рафферти. Стресс неизвестности влияет на него так же, как и на меня.

Ну, это не совсем неизвестно. Мы оба довольно хорошо представляем, что он там делает, но никто из нас не сказал этого вслух. Это не совсем та тема, которую легко вплести в разговор. Я знаю и понимаю, почему Рафферти считает, что ему нужно это сделать, но меня беспокоит, как это отразится на его душе. С некоторыми артистами жить труднее, чем вы думаете изначально, а Рафф уже многое пережил. Я не хочу, чтобы это стало тем, что окончательно сломит его — тем, что наконец позволит тьме поглотить его.

Пакс подписал бумаги, в которых говорилось, что он покидает больницу вопреки рекомендациям врача на следующее утро после исчезновения брата, а час спустя мы вошли в пустую пожарную часть. Были доказательства того, что Рафф был там в какой-то момент ночи, но к тому времени, как мы добрались туда, обеих машин уже не было. Я должна предположить, что Роум ведёт одну из них, и меня это утешает, потому что, по крайней мере, он не один.

Я писала и звонила ему больше раз, чем могу сосчитать, но все оставалось без ответа. То же самое и с моими попытками связаться с Роумом. В этот момент тишина становится оглушительной, и от нее у меня в груди невыносимо сжимается.

Чашка кофе, которую я держу в руке, возвращаясь в гостиную, может стать для меня четвертой за день, а может быть и восьмой. В этот момент я полностью потеряла счет. Я даже не знала, сколько уже времени, пока не увидела время на кофейнике, когда налила эту чашку.

Проходя мимо Пакса, лежащего на кожаном диване в одних черно-серых клетчатых боксерах, я прижимаю ладонь к его лбу. Его кожа липкая и теплая, но он далеко не такой горячий, как несколько часов назад.

— Думаю, у тебя спала лихорадка, — говорю я ему, когда его налитые кровью глаза встречаются с моими. — Как ты себя чувствуешь?

Я сажусь на противоположную сторону Г-образного дивана. Это то же самое место, на котором я спала с тех пор, как мы вернулись домой. Мне не хотелось находиться слишком далеко от Пакса на случай, если что-нибудь случится, поэтому я решила спать здесь, а не на кровати Раффа. Медсестра в больнице предупредила меня о возможных припадках перед отъездом, и с тех пор я беспокоюсь о них.

Не хочу быть слишком оптимистичной, но похоже, что он наконец-то поворачивает за угол.

Он отодвигает одеяло, под которым дрожал последние два дня, ниже по ногам и напряженно качает головой.

— Каждый дюйм моего тела болит. У меня такое чувство, словно меня сбил поезд, но в остальном я великолепен.

— Я знаю, ты этого не чувствуешь, но ты выглядишь и звучишь намного лучше, чем вчера в этот раз, — не знаю, помнит он или нет, но между рвотой в миску, которую я нашла на кухне, у него были галлюцинации. Он думал, что я его мама почти четыре часа, и каждый раз, когда он звал ее, мое сердце разбивалось из-за него еще больше. Я не поднимала эту тему и не думаю, что когда-либо буду. Это печальное воспоминание, которое ему не нужно носить с собой.

Закрыв глаза, он стонет и уткнулся головой в подушку, которую я принесла из его комнаты.

— Если это так, то я даже не хочу знать, как я выглядел вчера, потому что я мельком увидел себя в зеркале, когда помочился, и это было некрасиво.

— Ты выглядел лучше, — поддразниваю я, наслаждаясь этим моментом легкомыслия. У нас такого не было очень давно. Впервые с тех пор, как вернулась, я слышу в его голосе хоть какое-то подобие юмора. Это дает мне надежду, что тот беззаботный мальчик, которого я помню, все еще где-то здесь.

— Знаешь что? Отвали. Ты тоже не выглядишь слишком сексуально.

Сегодня утром, когда Пакс спал, мне наконец удалось принять душ, но я оставила волосы высыхать на воздухе, заплела небрежную косу и не стала наносить макияж. Темные опухшие круги под глазами все еще были видны сквозь фунт консилера, поэтому я даже не пыталась их скрыть. На мне леггинсы и одна из черных толстовок Рафферти, которая поглощает меня целиком. Белые носки, доходящие до голеней, дополняют гламурный образ.

— Это справедливо, — признаю я, застенчиво поглаживая пряди волос, выпавшие из моей косы.

Уголок его рта, сторона с двумя одинаковыми черными обручами на губе, поднимается в нерешительной улыбке, но она быстро переходит в гримасу. Я жду минуту, чтобы он что-нибудь сказал, но он молчит, погруженный в свои мысли.

— Что происходит в твоей голове?

Распахнув глаза, он смотрит на меня.

— Мне просто интересно, как я позволил себе дойти до этого момента. Все началось с того, что я просто хотел расслабиться. Знаешь, я просто оторвался от реальности, и потерял контроль. И я ненавижу то, что сделал. Я никогда не хочу возвращаться к этой нижней точке, но не знаю, как этого не делать, — он делает паузу, глубоко выдыхая. — Но я также… рад, что мне больше не нужно держать это в секрете от Раффа. Мне следовало сказать ему раньше, и мне жаль, что я этого не сделал. Я знаю, что сохранение моей тайны сделало с вами, ребята.

— Ты должен перестать извиняться, Пакс. Это то, что тебе никогда не придется делать для меня. Я знала, что делаю и сколько это будет стоить, и все равно сделала это. Счастливо. В любом случае, это больше не имеет значения, потому что мы все сейчас здесь. Все будет хорошо, — думаю, я пытаюсь проявить эту последнюю частицу, потому что камень в моем животе становится только тяжелее, чем дольше нет Рафферти.

Пакс не разделяет моих обнадеживающих взглядов.

— Я совершенно уверен, что мой брат где-то там и пачкает руки в кровь из-за меня. Ты правда думаешь, что после этого все будет хорошо?

Вот оно. Гигантский розовый слон-убийца в комнате. Теперь, когда Рафф знает, что сделал Адриан, он ни за что не оставит его в живых. Я не виню его в желании самому устранить своего отца, но я не хочу, чтобы он при этом подвергал себя риску. Он нужен Паксу здесь.

Он мне нужен.

Я только что вернула его и не готова его отпустить.

— Адриан находится в охраняемой тюрьме штата. Не то чтобы Рафферти мог прийти туда и записаться на экскурсию, — я не знаю, кого я пытаюсь обмануть или почему я пытаюсь заставить себя поверить, что это не совсем то, что он делает. Может быть, это потому, что, если его поймают, мне придется навестить любовь всей моей жизни через пуленепробиваемое стекло, а это далеко не идеальная ситуация.

— Ты знаешь моего брата. Ты видела, на что он способен.

Желудок у меня резко падает, и меня охватывает приступ беспокойства.

— Да… я знаю.

— П, просыпайся.

Встревоженный голос Пакса вырывает меня из прерывистого сна, которому я наконец-то поддалась, и мгновенно приводит меня в бешенство.

Я так быстро принимаю сидячее положение, что у меня кружится голова.

— В чем дело? Что случилось? С тобой все в порядке? — как словесная рвота, вопросы вылетают из моего рта. Сквозь тусклый свет комнаты я смотрю на него все еще размытыми глазами. — Почему ты одет?

— Роум написал мне, пока ты спала, — он обходит диван и хватает что-то с пола. Оно с грохотом приземляется у моих ног. Прищурившись, я обнаружила, что он бросил мне мои туфли. — Нам нужно идти.