Бестолочь

Глава 37

На службе все прошло гладко, удивительно гладко. Уолтер всего лишь вошел в кабинет Джорджа Мартинсона (это был один из тех дней, когда Уилли Кросс не появлялся на работе, о чем Уолтер пожалел) и заявил, что уходит, а Мартинсон в двух словах дал согласие. При этом он взглянул на Уолтера так, будто не верит собственным глазам, что тот еще разгуливает на свободе.

Такими же взглядами встретили его и все остальные сослуживцы, даже Питер Злотников. В лучшем случае бормотнули под нос «привет» и тем ограничились. У всех был такой вид, будто они только и ждут, чтобы кто-то другой проявил инициативу, набросился на него, задержал или тут же упек за решетку. Джоун и та казалась испуганной, не решилась сказать ему ни единого теплого слова. Но Уолтеру было все равно. Нечто — то ли охватившее его безразличие, настоящее и всеобъемлющее, то ли физическая усталость, притупившая чувства на манер алкоголя — словно одело его в доспехи, которые защищали от всех и вся.

Когда он освобождал ящики стола и собирал книги, в кабинет вошел Дик Дженсен. Уолтер разогнулся. Подбородок Дика задумчиво покоился на воротничке, утреннее солнце весело играло на золотой монетке-брелке, которая украшала его цепочку для часов и свешивалась из жилетного кармашка.

— Не нужно ничего объяснять, — начал Уолтер. — Все в порядке.

— Куда ты уходишь? — спросил Дик.

— На Сорок четвертую улицу.

— Открываешь бюро в одиночку?

— Да.

Уолтер снова принялся разбирать ящик.

— Уолт, ты, надеюсь, понимаешь, почему я не могу быть твоим партнером? Мне нужно жену содержать.

— Понимаю, — ответил Уолтер ровным голосом. Он выпрямился и вытащил бумажник: — Да, чтобы не забыть — хочу вернуть тебе твой пай за аренду. Вот чек на двести двадцать пять долларов. — Он положил чек на край стола.

— Я возьму его с тем условием, что ты заберешь «Coprus Juris»,[11] — сказал Дик.

— Но он же твой.

— Мы собирались им вместе пользоваться.

«Corpus Juris» находился у Дика дома и составлял часть его личной библиотеки.

— Придет день — он тебе самому понадобится, — возразил Уолтер.

— Это еще не скоро. И вообще я хочу, чтобы он перешел к тебе, а также сборники решений суда штата. К тому времени, как я открою свое бюро, они давно устареют.

— Спасибо, Дик, — сказал Уолтер.

— Я прочитал твое объявление о бюро в утренней газете.

Уолтер еще не видел объявления. То было коротенькое оповещение, которое он дерзко дал в субботу утром, прежде чем поехал в Ньюарк.

— Я специально не упомянул наших имен, — заметил Уолтер. — Твоего имени. В повторном объявлении на этой неделе будет фигурировать одно мое имя.

Дик заморгал своими большими нежно-карими глазами. Он явно был поражен.

— Я хотел сказать, Уолт, что восхищаюсь твоим мужеством.

Уолтер мучительно ждал, чтобы Дик сказал что-нибудь еще, но тот, судя по всему, не собирался. Под взглядом Уолтера он взял чек и сложил его.

— Я с удовольствием как-нибудь заеду и сам заберу книги. Вечерком, когда тебе будет удобно. С сегодняшнего дня я буду жить в Манхаттане. А книги, скажем так, ты даешь мне в пользование, пока они тебе самому не понадобятся.

— Не беспокойся, я их сам заброшу как-нибудь в рабочее время, — возразил Дик. — Доставлю прямо в бюро.

С этими словами он двинулся к двери. Уолтер совершенно непроизвольно дернулся следом. Хотя Дик отказался от договоренности и не захотел сказать, что он думает, Уолтер не мог допустить, чтобы четыре года приятельства так просто закончились.

— Дик, — произнес он.

Дик обернулся:

— Да?

— Мне хотелось тебя спросить… Ты считаешь меня виновным? И поэтому?..

Дик нахмурился, облизал губы.

— Ну я… Ей-богу, Уолтер, я просто не знаю, что и думать. Откровенно говоря…

Дик посмотрел ему в глаза, смущенно, но твердо, словно закончил фразу именно теми словами, которых Уолтер только и мог ожидать — от него и от любого другого.

И Уолтер понял: так оно и есть, он не имеет права упрекать Дика, потому что Дик не мог ответить иначе. Но, глядя Дику в глаза, он почувствовал: то, что оставалось от их веры друг в друга, от их верности и обоюдных надежд, вдруг провалилось неизвестно куда, а на месте всего этого обнаружилась отвратительная щемящая пустота.

— Ты ведь не сдашься, будешь бороться? — спросил Дик. — Чем это кончится?

— Я не виновен! — сказал Уолтер.

— Но тогда… тогда ты, может, хотя бы выступишь с заявлением?.

— Неужели мне нужно доказывать свою невиновность? — взорвался Уолтер. — Разве наше право перешло на новые принципы?[12]

— Согласен, — ответил Дик. — Ты исходишь из верного постулата, но все же…

— Неужели ты думаешь, что будь я виновен, то стоял бы сейчас перед тобой? У них даже нет достаточных оснований, чтобы предъявить мне обвинение.

— Но многие вроде меня…

— К черту их всех! Я по горло сыт такими, как ты, сыт трепом, за которым нет никаких фактов! И пусть говорят, что угодно, — мне теперь на это плевать!

— Надеюсь, ты выкарабкаешься, — произнес Дик ледяным тоном, повернулся и вышел.

Уолтер вернулся к столу к бумагам.

Когда он закончил и собирался уходить, вошла Джоун. Она закрыла за собой дверь.

— Вы уходите? — спросила она. — Открываете новое бюро?

— Да.

Заметив, что она растерялась, он пришел ей на помощь:

— Я все понимаю, Джоун. Считайте, что вы меня ни о чем не просили. Я хочу сказать, в том смысле, чтобы работать со мной и дальше.

Она замялась. На мгновенье ему показалось — вот-вот она скажет своим тихим ровным голосом, что продолжает верить в него и по-прежнему хочет уйти из фирмы, чтобы с ним работать, потому что считает: он одолеет и все это. Целое мгновенье он позволил себе надеяться. Но она произнесла:

— Я должна вам сказать, что передумала уходить с работы — с этой работы. Пожалуй, я лучше останусь.

— Хорошо, — кивнул он и, не сводя с нее глаз, все ждал, что она скажет нечто более решительное, более определенное, ведь как-никак, а два года она честно ему помогала, и вдруг осознал, что так же растерялся, как она. — Все в порядке, Джоун, не стоит переживать.

Он прошел мимо нее к двери, остановился и добавил:

— Вы были прекрасной секретаршей.

Джоун ничего не ответила.

Уолтер повернулся и быстро вышел.

Вот так оно пойдет и дальше, подумал он, одно к одному. Как с его друзьями при жизни Клары. Изоляция. Скоро он узнает, что это такое. Скоро изоляция станет полной. Честно говоря, он не верил, что найдется молодой человек, пожелавший бы у него работать после того, как узнает его фамилию. Он всего лишь тупо занимается тем, чем приказал себе заниматься, — так же тупо, как занимался продажей мебели, так же тупо, как будет сегодня искать меблированные комнаты и даже внесет аванс за месяц-другой, хотя отнюдь не предполагает пожить в них больше недели — дней десяти. Конец обязательно придет, вот только какой? Рука опустится ему на плечо? Или его поразит пуля, выпущенная из тьмы метким стрелком? Или пальцы Киммеля сомкнутся у него на горле? Но прежде, чем это произойдет, от него отвернутся все. С ним никто не захочет говорить. Земля превратится в Луну, и он станет таким же одиноким, как единственный человек на Луне.