Библиотека литературы Древней Руси. Том 13 (XVI век)

ОРИГИНАЛ

Во время великаго князя Василья Ивановича,[1121] в царствующем граде Москве, — препосит некий, имянемъ Стефанъ Калычевъ.[1122] Сему же Стефану родися благочестивъ отрокъ и нареченъ бысть Феодоръ.[1123] И егда же достиже возраста, вданъ бысть в научение грамоте.

По неколице же времени преставися великий князь Василей Ивановичь во иноцехъ Варлаамъ.[1124] По нем же приемлетъ отчее достояние сынъ его, Иванъ Васильевичь, скипетръ царствия. Отрокъ же Феодоръ любимъ бе сему Ивану Васильевичю.

Слышав же отрокъ Феодоръ о Соловетцкомъ монастыри в морскомъ отоце во стране северной — о обители преподобных отецъ Зосимы и Саватея,[1125] и отиде от царствующаго града Москвы,[1126] и прииде до великаго Новаграда, на езеро Онего, и достиже некоей веси, глаголемой Кижа.[1127] И прилепися единому от жителей веси тоя, поноже не имеяше ничтоже с собою, токмо нужная одеяния, яже ношаше, и нача овцы паствити.

Потом же и обитель Соловецкую достиже,[1128] и бе же во обители тружаяся годищное время и полъ: дрова секий, и землю копая, и камение нося, и всяку работу монастырскую работаше. Посем же постризается во иноческий образ, и вместо Феодора нареченъ бысть Филиппъ. И пребысть во иноческих подвизех девять летъ.

Тоя же обители игуменъ Алексий[1129] в то время уже престарея, поручает же сему Филиппу власть свою. Такожде и вси братия возлюбиша его и избраша. И идоша с нимъ в великий Новъградъ ко архиепископу Феодосию.[1130] И тамо поставленъ бысть игуменомъ от архиепископа Феодосия, и отпущенъ вскоре во обитель.

Святый же Филиппъ печашеся о обители. И советовавъ з братиею, и воздвиже церковь Пресвятей Богородицы честнаго Успения,[1131] и в том же храме прегради престолъ Иоанна Предтечи,[1132] там же присовокупивъ и трапезу, 12 сажень внутри имущи.

И горы великия прекопа, и удолия избразди, и воду текущи от езера въ езеро сотвори и подъ монастырь во езеро приведе.[1133] Толчи же и молоти к покою братцкому сотвори, и полаты благостройны содела.

Призывает же на помощь святыхъ отецъ Зосиму и Саватея, и восхоте создати церковь величайшу Преображения Господа нашего Исуса Христа плинфеную,[1134] идеже виде преподобный лучю пресветлу сияющу.[1135] Святый же Филиппъ якоже восхоте, тако и сотвори. Присовокупи же тут церковь преподобных отецъ Зосимы и Саватея, и архистратига Михаила, на иной же стране иныхъ четырех на высоте соградивъ: церковь 12 апостолъ,[1136] и церковь 70 апостолъ,[1137] и церковь преподобнаго Иоанна Лествичника,[1138] и церковь святого великомученика Феодора Стратилата.[1139] И украси святыми иконами, и освященными сосуды, и книгами, и всякимъ церковным украшениемъ.[1140] В той же церкви от северныя страны и гроб себе ископа (ту бе и мощи его положены, егда от заточения принесены).

В царствующемъ же граде Москве Макарию-митрополиту[1141] ко Господу отшедшу, и по его благословению Афонасия некоего[1142] возведоша на престолъ великия митрополия царствующаго града Москвы. Той же Афонасий едино лето бысть на митрополии и остави самъ митрополичество.

Царь же Иванъ Васильевичь всеа Русии, слышавъ о житии святаго Филиппа, и написа послание на Соловки ко святому Филиппу-игумену, повеле ему быти вскоре в царствующий градъ Москву духовных ради исправления. Оному же приемшу писание и братии прочетшу, братия же о семъ зело оскорбишася.

Святый же вскоре пути касается. И поиде, и егда же достиже Великого Новаграда за три поприща, людие же Великаго Новаграда, слышавше пришествие святаго Филиппа и изыдоша на стретение его, и стретивше святаго с честию, и молящеся ему, яко да ихъ заступаетъ предъ царемъ и печалуется о них, убо же слуху належащу, яко царь гневъ держитъ на градъ той.

Ивскоре поиде святый к царствующему граду. Егда же доиде царствующаго града Москвы, и повеле царь стретить святаго с великою честию. Святый же на трапезе царьской быв, и дары великими царь почте святаго. Таже царь сказуетъ святому Филиппу от Божественнаго Писания и глаголетъ сице: «Церковь руския митрополии вдовствуетъ, и наставника не обретаемъ. И ныне по нашему совету и всего Священнаго собора та благодать да будетъ тобою действуема». Святый же слышавъ сия, и исполни очи свои слез, глаголя: «Дело паче моея силы! О благий царю, отпусти мя, Господа ради!» Царь же и вси боляре належаще о том превеликомъ деле на святаго и премогоша его.

И повеле царь писание послати по градомъ: да соберутся архиепископи и епископи в царствующий град Москву на поставление святаго митрополитомъ.

Святый же поучивъ царя и царьския его дети от Божественнаго Писания и возвратися в митрополию. И оттоле царь велми любляше святаго Филиппа-митрополита. Такоже и святый Филиппъ-митрополитъ печашеся о царьском здравии. И поминая пустынное житие, и призывая себе на помощь преподобныхъ отецъ Зосиму и Саватея, соловецких чюдотворцовъ, и в митрополии храм во имя ихъ согради, и всякими добротами украси. И по вся дни приходя ту, и спасеное желание совершаше, и уныние и печаль свою отгоняя.

И по неколице же времяни вложи врагъ плевелы в велможи: ненависть друг на друга злыми умышлении, аки змии, шипяху, и царя велми на гневъ подвигоша. И от техъ злых советовъ, верных своихъ слугъ и известных сродникъ и приятелей бояшесь, и на бояр своихъ неукротимо гневашеся.

И того ради царь и великий князь Иванъ Васильевичь всеа Русии советъ сотворяетъ, и собираетъ в царствующий градъ Москву Освященный соборъ: Новгородскаго архиепископа Пимина,[1143] Казанскаго Германа,[1144] Суждалскаго Пафнотия,[1145] Разанскаго Филофея,[1146] Смоленскаго Феофила,[1147] Тверскаго Варсонофия,[1148] Валогоцкаго Макария[1149] и прочия святители. И возвещаетъ имъ свою царьскую мысль, чтобы ему свое царство разделити, и свой царьской дворъ учинити.

Блаженному же Филиппу согласившуся съ епископы и между собою укрепишася вси, еже противъ таковаго начинания крепце стояти.[1150]

Единъ же от нихъ епископъ общий советъ изнесе ко царю. И прочии же своего начинания отпадоша, инии же на блаженнаго Филиппа восташа. Царю же советъ свой утвержающу вси же, страха ради, не смеюще вопреки глаголати ко царю. Святый же Филиппъ-митрополитъ нача молити царя, еже престати от таковаго начинания, и начатъ ко царю от Божественнаго Писания глаголы предлагати, и посемъ рече: «Никакоже на таковое дело несть и не будетъ нашего благословения!»

Таже нача глаголати: «Священнособор! На се ли совокупистеся, отцы и братия, еже молчати? Что устрашаетеся? Еже в правду глаголати, ваше убо молчание цареву душу в грехъ влагает, а своей души — на горшую погибель, а православной вере — на скорбь! Что желаете славы тленныя? Никийже санъ избавит насъ муки вечныя! И на се ли взираете, еже молчати: царьской убо сигклитъ обязали ся куплями житейсками, изжделели славы тленныя и мира!» И ина многа изрекъ. Они же стояху смиреннообразни, делы же — предатели и злобе пособницы.

Творяще же царю угодная — Пиминъ Новъгородцкий, Пафнотий Суждалский, Филофей Резаньский, благовещенский протопопъ Евстафий (тогда убо ему в запрещении бывшу от святаго Филиппа в духовных винахъ, бе бо онъ царевъ духовъникъ:[1151] сей же непрестанно отай и яве нанося неподобныя речи ко царю на святаго Филиппа). Прочии же ни по Филиппе побарающе, ни по царе, но яко царь восхощетъ, тако и они. Но токмо единъ способствовавше блаженному Филиппу — Германъ, архиепископъ Казанский.

Угодницы же царевы речи сшивающе на святаго и глаголюще: «Добрее бы было, еже во всемъ царя слушати и на всяко дело без рассуждения благословляти, и волю его творити, и не гневати». Где бы гневъ царевъ пременяти на милосердие, они же на ярость подвизающе и на разделение. Царь видев, яко никтоже противъ его смея глаголати, но вси его воли повинуются и благословиша его, но токмо единъ блаженный Филиппъ сопротив глаголаше: о благочестии еже не разделяти царства, прочии же вси уклонишася, и бысть гневъ царевъ на святаго Филиппа-митрополита.

И нача царь по воли своей и по совету онехъ наветниковъ дело свое совершати. Которые князи, и боляре, и прочии велможи ему, государю, годны — называ ихъ опришницами, сии речь — дворовыми; а иных князей, и бояръ, и прочихъ велмож называше земскими. Такоже и всю землю своего державъства разделити.

По неколице же времяни для таковаго совету бывшу ему во своемъ любимомъ дому, в слободе Александровой[1152] — о, моих слез! — словомъ именуется слобода, а советомъ своим горши египецкие работы явися, видеша бо внезапу царствующий град весь облежащь, еже и слышати страшно. Тогда явися царь и великий князь Иванъ Васильевичь со всемъ своимъ воинствомъ вооруженъ весь, наго оружие нося, едино лице и нравъ имея, такоже и дело: «еже зачася грехъ — и роди беззаконие», еже есть вси единолично в черномъ платье, и ина неудобь писанию предати.

Входитъ же царь и в соборную церковь Пречистые Богородицы.[1153] Святый же Филиппъ зря се, и никакоже устрашися сицеваго свирепства, видя в православии велико возмущение, неудобносимыя, велия, бесчестныя скорби и раны. Просветися душею и укрепися сердцемъ, начатъ царю глаголати многая от Божественнаго Писания. Царь же, сия надолзе слушавъ, и не терпя от святителя обличения, ярости наполнися, и рече: «Что тебе, чернцу, дело до нашихъ царьскихъ советовъ? Не веси ли того, что мои меня хотятъ поглотити?» Святый же рече: «Чернецъ моему Владыце — Христу, якоже глаголеши. По данней же намъ благодати от Пресвятаго Духа, по избранию Священнаго собора и по вашему изволению пастырь есмь Христовы церкви. И едино есмь с тобою, еже должно имети о благочестии». Царь же рече: «Едино ти, отче святый и честный, глаголю: „Молчи!” А насъ на се благослови по нашему изволению». Святый же рече: «Наше молчание — грехъ души твоей налагаетъ и смерть наноситъ! Егда убо корабленикъ соблазнится — малу приноситъ пакость, а егда кормчий соблазнится — всему кораблю творитъ погибель!»[1154] И посемъ многая словеса от Божественнаго Писания изрече. Царь же рече: «Владыко святый! Восташа на мя искреннии мои и ищутъ мне злая сотворити».[1155] Святый же рече ему от Божественнаго Писания многая полезная. Таже рече: «Подобаетъ убо тебе, благочестивому царю, неправо глаголющаго обличити и отгнати от себе, яко гнилъ удъ». Царь же рече: «Филиппе, не прекослови нашей державе, да не постигънетъ гневъ мой на тя! Или сан сей остави!» Святый же рече: «Благочестивый царю! Ни моления ти простирахъ, ни ходатаи увещах, ни мздою руки твоея исполних, еже власть сию восприяхъ. Почто мя лишилъ еси пустыни? И аще дерзеси чрез каноны — твори еже хощеши! Подвигу же нашедшу, не подобаетъ ослабити».

И абие царь отиде в полаты своя во мнозе размышлении, и велми бысть гневенъ[1156] на святаго Филиппа-митрополита. Того же начинания советники и злобе пособницы — Малюта Скуратовъ[1157] да Василей Грязной[1158] с своими единомысленики непрестанно всякъ ковъ подвижуще на святаго,[1159] и царя увещающе, да не велитъ имъ отпасти таковаго начинания (последиже и сами поболеша о семъ[1160]).

Таже посемъ многая бысть злоба в православней вере, и от того опришенства воста велие возмущение во всемъ мире, и кровопролитие, и судъ неправеденъ. И от належащия скорби друг друга не сведаху!

Нецыи же приидоша к пастырю заступления ради, с великимъ рыданием вопиюще, смерть пред очима видяще, а глаголати не могуще, токмо показающе ему мучение различное и раны на телесехъ своих. Святый же утешаше ихъ от Божественнаго Писания. Они же питаеми словесы, отхожаху в домы своя.

Времяни же немалу минувшу, в день неделный, блаженному Филиппу-митрополиту совершающу Божественную литоргию, царь же прииде к соборному пению, оболчен в черные ризы, такоже и прочии подобницы злу, одеяние в таковы же черные ризы, еще же на главахъ своихъ имуще шлыки высоки, ризамъ подобни, якоже и «халдеи» имут.[1161] Бояре же и весь сигклитъ таковоже одеяние и единъ образ имуще. Святому же Филиппу по чину молебная совершающу, рад же бывъ о приходе цареве, и исполнися божественнаго света. И стоящу ему на уготованномъ месте, царю же трикраты к месту пришедшу и благословения просящу, святителю же ничтоже ко царю отвещавшу. Боляре же реша: «Владыко святый! Царь Иванъ Васильевичь прииде к твоей святости, требуетъ благословен быти от тебе». Блаженный же, возревъ на него, и приступль рече: «Благочестивый царю! Кому поревновалъ еси? Сицевым образомъ своего создания доброту изме, понеже не подолепно вообразилъ ся еси! Отколе солнце на небеси нача сияти, несть слышано, еже благочестивымъ царемъ свою державу возмущати». И посемъ рекъ: «О царю! Мы убо приносимъ жертву Господеви, а за олтаремъ неповинно льется кровь християнская, и напрасно умираютъ». Царь же возгореся яростию и глаголаше: «О Филиппе! Наше изволение приложити хощеши?!» Святый же Писания простираше глаголы, яко стрелы. Царь же святительская запрещения и учения никакоже внимая, нагневаяся нань зело, и рукою помавая, и изгнаниемъ прещаше, и различными муками, и смертными наветы. И рече царь: «О, Филиппе! Нашей ли державе являешися противенъ быти?» Долготерпеливый же страдалец и пастырь словесных овецъ не бояся прещения, ни мукъ предложения, но полагаше душу свою за порученное ему от Владыки стадо словесныхъ овецъ, и рече: «Благий царю! Вашему повелению не повинемся, и разуму, — егоже недобре смышляеши, — не согласуемъ, аще и тмами от васъ лютая постражемъ». И паки многая предлагаше от Божественнаго Писания.

Царь же сия слышавъ, ярости исполнися. Навадницы же безумнии, бесомъ научени, не радуются о благочестии и о смирении мира, но паче тщашеся озлобити православное християнство и разорити благочестие, и на гневъ велий подвизаху православнаго царя. И умышляютъ советъ неправеденъ для своей мимотекущей славы и чести, подвигоша убо царя на ярость и на велий гневъ. И сшиваютъ ложная словеса, и наустиша лживыхъ свидетелей, да изготовятъ на святаго Филиппа вину, и возглаголютъ на него народа ради, дабы от него народ отвратили, и конечное хотяще епископию взяти.

Царю бо и епископомъ еще в церкви сущимъ, некто анагностъ соборные церкви, наученъ враги его, начатъ на блаженнаго Филиппа износити скверныя словеса. Слышавше же епископи, угождающии царю, — Пиминъ Новгородский и прочии — недугующе на святаго, и рекоша: «Како сей царя утвержаетъ, сам же неистова творитъ!» Святый же Филиппъ глагола архиепископу Пимину: «Аще и человекоугодие твориши и тщишися престол чюжий восхитити, но и своего зле изверженъ будеши!» (По мале же времяни по извержении блаженнаго Филиппа, отгнану бывшу и Пимину-архиепископу от своего престола и в заточении скончавшуся).

Епископи же, любищеи святаго Филиппа-митрополита и знающе, яко лжа есть, и ничтоже смеяше глаголати, видяще, яко сложишася на извержение его. Отецъ же отеческая отроку показуя, ведяше бо, яко легчайша суть юношская винамъ согрешения, и рече анагносту: «Буди тебе милостивъ Христосъ, о любезне! Остави бо темъ, иже тя на се научиша, вижу бо тебе тризну даему. Но весте ли, любимицы, чесо ради хотят мя изврещи и царя поущаютъ на се? Понеже имъ не прострох словесъ лестныхъ, ни в ризы брачны одеяхъ, ни ласкосердъства имъ утешихъ. Не буди ми, аще о истинне умолчю, да вочту ся въ епископский престолъ».

Народи же православнии подвизающеся о благочестии и никакоже отступиша, но приляпляющихъся блаженному Филиппу-святителю. Царю же гневающеся на святаго Филиппа: где убо ни сошедшимася има — словеса мирна не глаголаша, доблий же страдалецъ сего не убояся и не умолча.

Малу же времяни минувшу, празднику пришедшу святыхъ апостолъ Прохора, и Никонора, и прочихъ.[1162] Монастырь убо девический — вне града,[1163] в нем же бе храмъ во имя ихъ. Обычай бо царемъ и митрополиту приходити на праздникъ той по уложению древнихъ царей. Пришедшу же царю со всеми боляры, блаженному же Филиппу со всеми служащими вне монастыря с честны кресты по стенамъ ходящу, дошедшу же до святыхъ вратъ. И времяни убо пришедшу, хотяше чести Святое Евангелие, и обозревся святый Филиппъ вспять, и виде царева мужа, стояща в тафии.[1164]

И обращься ко царю, и рече ко царю: «Державный царю! Се ли подобаетъ благочестивому царю агарянский закон держати?» Царь же рече: «Како се?» Святый же рече: «Се ото ополъчения твоего с тобою пришедшии предстоятъ, яко от лика сатанина!»

Царь же, обозревся, хотя видети бывшее. Повинный же скрывъ з главы своея тафию. Царю же крепъце истязающу, хотяше уведети о сотворших се. И никомуже смеющу от предъстоящихъ се сказати царю: бе бо от любовныхъ царемъ. Злобе же пособницы и обавницы превратише се на блаженнаго Филиппа, яко «сия глаголет — державе твоей царьской ругается».

Царь же, гнева и ярости наполнися, поношаше святаго нелепыми словесы, и яко во всем противенъ ему есть.

Посем же нача умышляти, како бы изврищи сана святаго Филиппа-митрополита. Просто бо его изврещи не хотяше: да не возмятетъ народомъ. Вскоре же царь по извещании лживыхъ свидетелевыхъ словесъ посылаетъ в Соловки испытати о блаженномъ Филиппе, каково было прежнее житие его, Суждалскаго владыку Пафнотия, да архимадрита Феодосия,[1165] да князь Василия Темкина,[1166] а с ними — многихъ от воинъских людей. Сиим же дошедшимъ Соловецкого монастыря, неправая бо имъ творящимъ, и начаша инокъ техъ ласканиемъ и мздоимъствомъ умягчати, овых же — сановными почестьми услаждаху, яко да по ихъ хотению речи дадут; овехъ же страхомъ прещения прещаху. Лехкоумныхъ же, реку — и безумных, к своему умышлению привлекоша.

Князь же Василей Темкинъ да архимандритъ Феодоси малоотраднее на святаго вину слагая, Пафнотий же епископъ ни слышати хотяше еже о святемъ истинну глаголющихъ. Игумену же Паисии[1167] епископский санъ посулиши и к своему умышлению привлекоша.

И тако смрадную сонмицу совокупивше, и сплетше советъ неправеденъ, и изостриша языки своя яко змиинъ. Богоносным же и честнымъ старцемъ, живущимъ во обители той, многи раны наложиша, повелевающе имъ напрасно на святаго неподобные глаголы лгати. Они же прообраз благочестив нравъ имуще, многи скорби с радостию прияша за своего пастыря, яко едиными усты вопияху истинну: честное и непорочное житие его по Бозе, и попечение о святем месте, и о брацкомъ спасении.

Они же ни слышати хотяще о святемъ благаго его исправления, и возвратишася в царьствующий град, взяша же с собою и лехкоумнаго Паисию-игумена, но пачеже — и безумнаго, со инеми его советники и ложноглаголники.

И поставиша пред царемъ лжесвидетелей, и ложныя и многосмутныя своя свитки положиша, ослеплени бо быша грехолюбиемъ, не помянуша пророка, глаголющи: «Ровъ изры и ископай, и впадется вь яму, юже содела».[1168]

Царь же слышавъ на блаженнаго ложные книги, яко мало ему есть на пользу, и повеле пред собою и пред боляры чести. И вскоре гневъ свой исполнити хотя, не убояся Суда Божия, еже «царемъ не подобаетъ святительския вины испытовати,[1169] но епископи по правиламъ судятъ», и аще вины достоинъ будетъ — и царь власть свою на немъ исполняетъ и показуетъ. Здеже самовластно сотвори, нимало пожда, ни (пред) оклеветающими его постави.

И посла по святаго болярина своего Александра Данилова сына Басманова[1170] со многими воины (каментари[1171] оныи каментар и сий), и повеле блаженнаго Филиппа изгнати из церкви.

Пришедшу же болярину в церковь Пречистыя Богородицы, и изрекъ пастырю царевы глаголы, и к симъ прирекъ: «Не достоинъ еси, Филиппе, святительского сана!» И повеле пред ним и пред всемъ народомъ чести лжесоставителная книги и укоризненая словеса.

Пришедши же с нимъ нападоша, аки суровии пси, на святаго, и совлекоша с него святительский санъ. Он же обращься к своимъ клиросникомъ, пророчески изрече: «О чада! Се скоро разлучение мое от васъ, но паче радуюся, яко церкве ради сия пострадах. Настоитъ бо время, яко вдовъство приятъ церковь: пастыри, яко наемницы, извержени будутъ, ниже совершенное седалище кто утвердитъ во святей сей церкви Божия Матери, ниже аще хто от нихъ погребен имать быти».[1172] Якоже пророче святый — тако и бысть!

И возложиша на святаго одеяние иноческое многошвенное и раздранное, и изгнаша его из церкве яко злодея, и посадиша его на злосмрадная возила реюще, и везуще вне града, ругающеся ему. Инии же ко исходу дебрей пхающе его, и вейнами биюще и, и тмами злодейственныя укоризны приношаху ему. Что бо безумнии сии, какава диаволя игралища на святаго сего не сотвориша! Но всякъ видъ мучения и досаждения на святительстемъ венцы святаго сотвориша, и исполниша умиления позоръ!

Блаженный же святитель Филиппъ, поругания и гнусныя одежди на себе видя, и досаждения терпя, будущими надеждами укрепляемъ, веселуяся, якоже мученикъ новъ явися, поминая страсти Христа, Бога нашего. И привезоша святаго во обитель Богоявления Господа нашего Исуса Христа за ветошной рядъ.[1173] Народи же провожаху его, плачющеся, учителя своего отлучахуся и себе всеконечнаго чающе погубления. Преподобный же архиерей Божий Филиппъ на обе страны народы крестообразно осеняя, своего благословения сподобляя ихъ, и многая поучения отъ Божественныхъ Писаний глаголя имъ. Они же, конечное прощение от него приемлюще, возвращахуся плачюще, понеже бо гроза царева всехъ обимаше: укрытися никаможе могущем.

По мале же времяни повеле царь привести блаженнаго Филиппа вь епископию на свидетельство пред ложными свидетели. Святый же возимъ бяше, якоже и преже, с поруганиемъ. Ставшу же святому предъ царемъ, и тыя ложныя его наветники, таже пастыревъ ученикъ — Соловецкого монастыря игуменъ Паисия (делы же — яко вторый Июда-предатель), и многа хулная словеса изнесе на святаго. Святый же рече ему: «Безумне! Аще и подщался еси выше сея власти юже имееши, восхитити, но и сея, нечестиве, гонзнеши. Писано бо есть: „Аще кто, — рече — что сеетъ, се и пожати имат”».[1174]

Многу же смятению бывшу предъ царемъ, святый же стоя, аки агня незлобиво посреде волковъ, и именемъ Господнимъ противляшеся имъ. Блаженный же Филиппъ неотложное течение скончевая и цареву ярость обличая: «Престани, — рече, — благочестивый царю, таковаго неподобнаго начинания. Помяни прежде тебе бывшихъ царей, иже добре суть жили, и Божия заповеди творили, и по смерти блаженми суть. А иже зле царства си содержаша, и ныне немалыми клятвами поминаются». И ина многа наказания подобная симъ изрекъ к царю.

Царь гнева и ярости наполнися, не отвеща ничесоже. И повеле святаго предати суровымъ и немилостивымъ воиномъ. Они же прияша его и реша в себе: «Искусимъ, — рече, — беззлобство его и смертию безобразною осудимъ его, зане противится повелению царьскому. Аще сего умертвимъ, никтоже будетъ обличая беззакония наше, занеже единъ той крепокъ, обличая царя и укрепляя».

Посем же всадиша его в злосмрадную храмину и нозе его забиша в кладе[1175]* со всяцемъ утвержениемъ. И поругающеся ему зле, и вериги тяжки, на се уготованны, возложиша на выю добляго страдалца, и десницу стягнуша святому оковы железъными. К сим же еще и гладомъ морити покусишася непобедимаго, иже от юности навыкшаго седмицу пища!

Святый же мужески пострада и победу показа! Даниила убо в Вавилоне лвы устыдешася,[1176] человецы же не помиловаша сего добляго страдалца. Но и бездушная крепость устыдеся мужества сего святаго: с выи его и с руку вериги сами спадоша, и «ноги красны, мир утвержающеи»,[1177] сами свободишася от клятвы. Царю же поведано бысть преславное сие чюдо, и бысть во удивление.

И по осми днехъ повеле святаго привести во обитель святаго Николы, нарицаемаго Стараго.[1178] Посем же повеле царь брату Филиппову Михайлу Калычеву главу отсещи[1179] и посла ю ко святому Филиппу. Святый же Филиппъ благочестивне воста, и со всякою честию восприятъ, и поклонися до земли, и благослови ю, и любезно лобыза. И рече: «Блажени, яже избра и приятъ и Господь, память ихъ — в родъ и родъ».[1180] И даде ю принесшему.

Виде же царь святаго крепкое терпение, и осуди его заточениемъ во Тверь-градъ во Отрочь монастырь,[1181] и назирателя неблагодарны ко святому приставити повеле, и вскоре сего посла. Святый же на пути многи пакости и уничижения приятъ: на мсках везения, и нужное пищи лишение, и — просто рещи — совершенны беды приятъ, многострадалная она душа — и никакоже оскорбися, поминая глас божественнаго апостола Павла, глаголюща: «Ничтоже мя от любве Божия разлучитъ!» Изглаголаше же во уме своемъ: «Доброразсудне надею бо ся, яко ни смерть, ни живот, ни заточение, ни позоръ, ни сродникъ разлучения, ни сановые почести, ни ина кая тварь отторгнет мя от любве Божия.[1182] Яко Господу годе, тако и будетъ».[1183]

И егда уже лето совершашеся, блаженному в заточении страдалческое житие проходя. Во оно же время царю шествие творящу в Великий Новъградъ,[1184] свое начинание на дело производя. Еще бо ему недошедшу града, идеже святый заточенъ, супостат же Малюта Скуратовъ внезапу прииде без опасения во обитель, и сурово вскочи в келию святаго.

Блаженный же Филиппъ прежде трехъ дней пришествия его к сущимъ ту глаголаше: «Се уже совершение моего подвига время наста». Они же не разумеша от него глаголемых, яко о себе глаголетъ, дондеже скончася. Таже нача светелъ бывати, глаголаше: «Уже бо отшествие мое близ есть». Приемлет же к пути ако Пречистое Тело Христово и Животочную его Кровь. И обилнейше исполнися Пресвятаго Духа и бываетъ тайновидецъ сокровенным.

Начало лукавства властолюбиваго раба, умилне припадающи ко святому и глаголюща сице: «Владыко святый! Подаждь царю благословение итти в Великий Новъградъ!» Блаженный же рече: «Буди тебе! Якоже хощеши, о любезне, нань же пришелъ еси — твори. Вскую мя искушаеши! И даръ Божий непщевал еси утаити». И помолися святый: «Владыко! Господи Исусе Христе, святый Вседержителю! Приими с миромъ духъ мой, и посли аггела мирна от пречистыя славы своея, наставляюща мя усердно, и к триипостасному Божеству да не возбраненъ ми будетъ входъ от началника тмы со отступными его силами. И не посрами мене пред аггелы твоими, и лику избранных мя причти, яко благословенъ еси вовеки. Аминь!»[1185]

Каменосердечный же онъ мужъ, Малюта, заятъ преподобнаго уста подглавиемъ, обличающихъ неистовъства. И тако предаде душу свою в рупе Божии, венцемъ мучения увязеся, в лето осмыя тысящи седмьдесятъ осмаго, месяца декабря въ 23 день течение сконча и подвиг соверши.

Неблагодарный же он муж, Малюта Скуратовъ, сконча хотение свое, и абие изыде ис келии, пронырствомъ начатъ глаголати к настоятелю обители тоя и приставникомъ, яко «небрежениемъ вашимъ Филиппъ-митрополитъ умре от неистовства зноя келейнаго». Они же страхомъ одержими, ничтоже отвещати могуще.

Малюта же ровъ глубокъ повеле изрыти пред собою, и погребе многострадалное тело блаженнаго Филиппа-митрополита за олтаремъ великия церкве Пресвятыя Троицы,[1186] и возвратися отнюдуже прииде.

Оних же, глаголавшихъ на святаго неправедно, уведа царь, яко лукавствомъ сложиша лжу на святаго Филиппа, и известно изыскавъ, повеле изгнати по различьным странамъ. Мнози же от нихъ на пути лютыми смертьми скончашася, инии же от нихъ согнитиемъ и смердениемъ телесъ пострадаша, овии же от нихъ умъ сибе погубиша. Соловецъкия же обители игумена Паисию во островъ Валаамъ[1187] заточи, а иже с ними единомысленники — по инымъ странамъ розослати повеле. Филофея же Резанскаго сана изверже святительскаго.

И егда же возвратися царь со всеми вои своими из Новаграда, Пимина-архиепископа Новгородцкаго к Николе на Веневу во обитель сосла,[1188] изыскав на него потребну вину, к сему же и се приложи, еже негодоваша на святаго Филиппа, понеже раскаяся о блаженномъ, яко неправедно о немъ сотвори.

Не попусти же Богъ и сихъ, иже у святаго в приставъстве быша и оскорбиша святаго, но вскоре месть своему злодейству прияша: Стефана наричема Кобылина[1189] в черныя ризы облече и во островъ Каменной заточи,[1190] иных же по инымъ странамъ розосла и заточи, и никомуже жити от нихъ попусти. Но и се тайна: честнаго отца глаголы, солнца светлейши, всемъ пред очию предложишася, Писанию бо глаголющу: «Всяко беззаконие заградит уста своя».[1191]

Посем же минувшу неколико прехождения временъ по смерти царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, в седмое же лето царства царя и великого князя Феодора Иванновича всеа Русии, по двадесять первое лето по преставлении святаго бысть се. В лето осмыя тысящи девятьдесять втораго Соловетцкие обители иноци: игуменъ Ияковъ[1192] з братиею, молиша царя Феодора, дабы повелелъ имъ даровати мощи святаго Филиппа-митрополита. Царь же послуша моления ихъ, и повеле имъ дати грамоту к епископу града Твери,[1193] и повеле им дати мощи святаго.

Они же достигоша града Твери и места, идеже положены мощи святаго. Егда же раскопаша землю и обретоша гроб, — и искипеша миро от мощей святаго, и благоухание некое неизреченно изыде, яко наполнитися воздуху и всему граду от вони благоухания. И открывше гроб и обретоша тело святаго цело и нерушимо, яко ни ризамъ его прикоснутися тлению.

Народи же стекошася к мощемъ святаго, и яко звезду пресветлу видети, ту же и епископъ градский прииде. Игумен же Ияковъ мощи святаго вземъ и привезе во обитель Соловецкую.

И внесе в соборную церковь. Егда же прииде утренее клепание, урани настоятель внити в церковь. И обоня воня благоухания необычнаго полну сущу, яко мира благовонна и многоценна излияся от мощей святаго. По совершении же утреняго словословия, егда же убо уготоваша место, идеже хотяше почити, и целовавъ место святаго с подобною честию, и погребоша ту святаго, идеже самъ уготова.

И согреяся сердце его в немъ, и возрадовася плоть его, яко жива и одушевленна, о Бозе живетъ, и чюдесъ дарованиемъ обогатися о Христе Исусе, Господе нашемъ. Ныне и присно и во веки векомъ. Аминь.

ПЕРЕВОД

Во времена великого князя Василия Ивановича, в царствующем граде Москве, <жил> вельможа некий, по имени Стефан Колычев. У этого Стефана родился благочестивый отрок и наречен был Феодором. И когда подрос, отдан был на обучение грамоте.

Спустя некоторое время преставился великий князь Василий Иванович во иночестве Варлаам. После него принимает отчее достояние — скипетр царствования — сын его, Иван Васильевич. Отрок же Феодор любим был этим Иваном Васильевичем.

Юношей Феодор, узнав о Соловецком монастыре на морских островах в северной стороне — об обители преподобных отцов Зосимы и Савватия, покинул царствующий град Москву, и пришел в Великий Новгород, <дальше> на озеро Онежское, и добрался до некоей деревни, называемой Кижи. И нашел пристанище у одного из жителей той деревни, поскольку ничего не имел у себя, только скудную одежду, что на себе носил, и начал овец пасти.

После этого и до обители Соловецкой добрался, и трудился в монастыре полтора года: дрова рубя, и землю копая, и камни нося, и всякую монастырскую работу исполнял. А затем постригается в иноческий образ, и вместо Феодора наречен был Филиппом. И пребывает во иноческих подвигах девять лет.

Той же обители игумен Алексий, в то время уже одряхлев, препоручил этому Филиппу управление монастырем. Также и вся братия полюбила его и избрала <игуменом>. И пошли с ним в Великий Новгород к архиепископу Феодосию. И там архиепископом Феодосием он был поставлен игуменом, и вскоре отпущен в обитель.

Святой же Филипп заботился об обители. И, посоветовавшись с братией, воздвиг церковь честного Успения Пресвятой Богородицы, и в том же храме создал престол в честь Иоанна Предтечи, пристроив туда же и трапезную, имеющую внутри 12 саженей <длины>.

И горы большие сравнял, и долины избороздил <каналами>, и сделал так, что вода потекла от озера к озеру и в озеро под монастырскими стенами слилась. Толкуши же и мельницы к покою братскому пристроил и палаты благоустроенные сделал.

Призывает он на помощь святых отцов Зосиму и Савватия, и захотел создать церковь великую из плинфы во имя Преображения Господа нашего Иисуса Христа на том месте, где видел преподобный пресветлый луч сияющий. Как святой Филипп захотел, так и сделал. Присоединил же тут церковь преподобных отцов Зосимы и Савватия и архистратига Михаила, а на другой стороне на подклете четыре других выстроил: церковь во имя 12 апостолов, и церковь 70 апостолов, и церковь преподобного Иоанна Лествичника, и церковь святого великомученика Феодора Стратилата. И украсил их святыми иконами, и священными сосудами, и книгами, и всяким церковным украшением. В той же церкви с северной стороны и могилу себе выкопал (тут и были положены мощи его, когда были принесены из заточения).

Когда в царствующем граде Москве Макарий-митрополит к Господу отошел, по его благословению некоего Афонасия возвели на престол великой митрополии царствующего града Москвы. Тот же Афонасий один год был митрополитом и сам оставил митрополичий престол.

Царь же всея Руси Иван Васильевич, узнав о житии святого Филиппа, написал послание на Соловки к святому Филиппу-игумену и повелел ему быстро прибыть в царствующий град Москву ради совершения духовных дел. Когда же он получил послание и братии прочел, братия о том очень скорбела.

А святой скоро в путь пускается. И пошел, и когда достиг от Великого Новгорода третьего поприща, то слышавшие о приходе святого Филиппа люди из Великого Новгорода вышли навстречу ему, встретив святого с почестями, молили его, да заступится за них пред царем и покровительствует им, ибо слух прошел, что царь гнев держит на город тот.

И быстро пошел святой к царствующему граду. Когда же дошел он до царствующего града Москвы, то повелел царь встретить святого с великими почестями. И святой был на царской трапезе, и великими дарами царь почтил святого. Затем царь святому Филиппу приводит слова из Божественного Писания и так говорит: «Церковь русской митрополии вдовствует, и наставника не обретаем. И ныне по нашему и всего Священного собора совету да будет та благодать тобою исполняема». Святой же, услышав это, с глазами, полными слез, стал говорить: «Это дело свыше сил моих! О благой царь, отпусти меня ради Бога!» Царь же и все бояре в том великом деле оказали давление на святого и превозмогли <сопротивление> его.

И повелел царь послания разослать по городам: да соберутся архиепископы и епископы в царствующий град Москву на поставление святого митрополитом.

Святой же, наставив царя и царских детей словами Божественного Писания, возвратился на митрополичий двор. И с тех пор царь очень любил святого Филиппа-митрополита. Также и святой Филипп-митрополит пекся о <душевном> здравии царя. И вспоминая уединенное житие, призывая на помощь себе преподобных отцов Зосиму и Савватия, соловецких чудотворцев, создал он на митрополичьем дворе во имя их храм и всякими красотами украсил. И каждый день приходил туда и, желание о спасении утоляя, отгонял уныние и печаль.

И спустя какое-то время кинул сатана сорняки вражды в круг вельмож: с ненавистью, как змеи, они шипели друг на друга злые наветы и царя сильно подвигли на гнев. И из-за тех злых замыслов стал он опасаться верных своих слуг, и известных родственников, и друзей, и на бояр своих неукротимо гневался.

И по той причине царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич умысел <свой> претворяет и собирает в царствующий град Москву Священный собор: Новгородского архиепископа Пимена, Казанского Германа, Суздальского Пафнутия, Рязанского Филофея, Смоленского Феофила, Тверского Варсонофия, Вологодского Макария и других святителей. И возвещает им свое царское замышление: царство свое разделить и свой царский двор устроить <по-иному>.

Блаженный же Филипп тогда пребывал в согласии с епископами, и между собою все они твердо уговорились, что будут все они против такого намерения стоять крепко.

Один же из епископов об общем решении донес царю. И иные от своего намерения отказались, иные же против Филиппа поднялись. И когда царь стал на своем решении настаивать, все из-за страха не посмели царю перечить. Святой же Филипп-митрополит начал умолять царя, чтобы тот отказался от своего намерения, и начал обращаться к царю со словами из Священного Писания, а потом сказал: «Ни за что на такое дело нет и не будет нашего благословения!»

Затем стал говорить: «Священный собор! На то ли вы собрались, отцы и братия, чтобы молчать? Зачем устрашаетесь? Если говорить правду, ваше молчание цареву душу в грех ввергает, а своей душе оно — на горшую погибель, а православной вере — на скорбь! Зачем желаете славы тленной? Никакой сан не избавит нас от муки вечной! С того ли пример берете, чтобы молчать: царские советники опутали себя выгодами мирскими, вожделеют славы тленной и мирской!» И иное многое изрек. Они же стояли по виду смиренны, на деле же — предатели и злу пособники.

Творящие угодное царю — Пимен Новгородский, Пафнутий Суздальский, Филофей Рязанский, благовещенский протопоп Евстафий <ибо тогда на него было наложено наказание святым Филиппом за духовные вины, потому что был он духовником царя: и сей непрестанно втайне и явно наговаривал на святого Филиппа несуразное царю>. Прочии же ни вместе с Филиппом не боролись, ни на стороне царя, но как царь пожелает, — так и они. И только один помогал блаженному Филиппу — Герман, архиепископ Казанский.

Угождающие же царю сплетали ложные слухи о святом и говорили: «Лучше было бы во всем царя слушать, и на всякое дело без рассуждения благословлять, и волю его творить, и не гневать». Где бы гнев царев изменить на милосердие, а они на ярость подстрекали и на разделение <государства>! Царь, видя, что никто против него говорить не смеет, но все воле его повинуются и благословили его, а только один блаженный Филипп против говорит: о благочестии, чтобы не разделять царство, а прочии все уклонились, и гнев царя пал на святого митрополита Филиппа.

И начал царь по своей воле и по совету тех клеветников свое дело творить. Тех князей, и бояр, и прочих вельмож, которые ему, царю, угодны, назвал опричниками, то есть <принадлежащими> его двору; а других князей, и бояр, и остальных вельмож называл земскими. Так и всю землю державы своей разделил.

Спустя некоторое время, когда был он <царь> в своем любимом дворце в Александровской слободе — о, слезы мне! — именем называется слобода, а по замышляемому там делу — горше египетского плена оказалась, ради <претворения> такового замысла, увидели вдруг весь царствующий град войском окружен, так что и слышать страшно. Тогда явился царь и великий князь Иван Васильевич в полном вооружении со всем своим воинством при обнаженном оружии, и видом, и нравом, и делом — на один пошиб: «зачался грех — родил беззаконие», все единообразно в черном платье, а об ином и писать стыдно.

Входит царь в соборную церковь Пречистой Богородицы. Святой же Филипп, видя это, совсем не устрашился подобной ярости, предвидя великую смуту для православных, невыносимые, великие, бесчестящие скорби и кары. Просветлел он душою и укрепил свое сердце, начал царю многое из Божественного Писания говорить. Царь же это долго слушал, и, не терпя от святителя обличения, исполнился ярости, и сказал: «Какое тебе, монаху, дело до наших царских решений? Или не ведаешь того, что ближние хотят меня погубить?» Святой же отвечал: «Я — монах, как ты говоришь, для моего Владыки Христа. Ныне же по поданной нам от Пресвятого Духа благодати, по избранию Священного собора и по вашему изволению я — пастырь Христовой церкви. И с тобою я одно в том, что должно делать ради благочестия». Царь же сказал: «Одно тебе, отец святой и честной, говорю: „Молчи!” А нас на сие благослови по воле нашей». Святой же произнес: «Наше молчание грех на душу твою кладет и гибель приносит! Ибо когда кто из корабелыциков ошибется — невеликое зло приносит, а когда ошибется кормщик — всему кораблю гибель несет!» И после того много из Божественного Писания изрек. Царь же ответил: «Владыко святой! Поднялись против меня ближайшие и хотят мне зло причинить». Святой же говорил ему из книг Божественного Писания много полезного. А затем сказал: «Следует тебе, благочестивому царю, говорящих неправду обличить и прогнать от себя, как гниющую часть тела <отсечь>». Царь же сказал: «Филипп, не прекословь нашему могуществу, да не падет на тебя мой гнев! Или сан сей оставь!» Святой же сказал: «Благочестивый царь! Ни молений своих к тебе не обращал, ни через посланных не увещевал, ни богатыми дарами не отяготил руки твоей, чтобы получить эту власть. Зачем лишил меня уединения? И если дерзнешь нарушить каноны — твори, что хочешь. Когда наступило время подвига, не подобает ослабевать!»

И тотчас царь удалился в палаты свои в глубоком размышлении, и был очень гневен на митрополита Филиппа. Того же начинания советники и злу помощники — Малюта Скуратов да Василий Грязной со своими единомышленниками беспрестанно всякие лживые наветы возводили на святого и царя уговаривали, чтобы не велел им отстать от такового начинания <потом же и сами пострадали от него>.

После этого много зла было в людях православной веры, и от той опричнины поднялось великое возмущение во всем мире, и кровопролитие, и суд неправедный. И от обрушившейся скорби друг друга не понимали!

Некии же люди пришли к пастырю ради <его> заступничества, через великий плач кричали, смерть пред собою видя, а говорить не в силах, только показывали следы разных пыток и раны на телах своих. Святой же утешал их словами Божественного Писания. Они же, подкрепленные словами, расходились по своим домам.

По прошествии немалого времени, в день воскресный, когда блаженный митрополит Филипп совершал Божественную литургию, пришел царь к церковной службе, одетый в черные одежды, также и другие последователи зла, одетые в такие же черные одежды, да еще и с высокими колпаками на головах своих, подобными уборам, что носят «халдеи». И бояре, и весь синклит таковое же одеяние и облик одинаковый имели. Святой же Филипп, по порядку совершая чин службы, обрадовался приходу царя и исполнился божественного света. И когда стоял он на предназначенном для него месте, царь трижды подходил к нему и благословения просил, святитель же ничего на то не отвечал. И сказали бояре: «Святой владыка! Царь Иван Васильевич пришел к твоей святости, требует, чтобы ты благословил его». Блаженный же, взглянув на него, приблизившись, сказал: «Благочестивый царь! Кому подражать захотел? Таким образом существа своего доброту исторг, ибо в неподобающий образ облекся! С тех пор как солнце начало сиять на небе, не слыхано, чтобы благочестивый царь сам свою державу ввергал в смуту». И после того сказал: «О царь! Мы приносим жертву Господу, а за стенами храма безвинно льется кровь христианская и напрасно умирают». Царь же разгорелся яростью и сказал: «Филипп! Нашу волю изменить хочешь?!» Святой же слова Писания рассыпал, как стрелы. Царь же, святительским наказам и учению нисколько не внимая, на него сильно разгневался и, рукою потрясая, изгнанием грозил, и различными муками, и наветами, способными уничтожить. И сказал царь: «О, Филипп! Нашей ли власти противишься?» Многотерпеливый же страдалец и пастырь духовный не испугался ни наказания, ни угроз мучениями, но душу свою положил за стадо духовных овец, порученное ему Владыкой, и сказал: «Благой царь! Повелению вашему не повинуемся, и замысла, который ты недобро замыслил, не разделяем, если даже и тысячекратно от вас люто пострадаем». И вновь повторял слова Божественного Писания.

Царь же, услышав это, исполнился ярости. Подстрекатели же безумные, бесом подученные, не радуются о благочестии и о поддержании мира, но, более того, стараются принести беды православным христианам и уничтожить благочестие, и на больший гнев толкают православного царя. И умышляют заговор неправедный ради своей преходящей славы и почестей, ибо толкают царя на ярость и великий гнев. И собирают клевету, и подговорили лживых свидетелей, чтобы те придумали вину святому Филиппу, и сказали о ней народу, дабы народ от него отвратился, и, наконец, желая лишить его епископского сана.

Когда царь и епископ были еще в церкви, некто чтец соборной церкви, подучен врагами Филиппа, начал изрыгать грязные слова на блаженного Филиппа. Слышавшие же <это> епископы из угождающих царю — Пимен Новгородский и прочии — стали негодовать на святого и сказали: «Как этот царя наставляет, а сам недостойное творит!» Святой же Филипп сказал архиепископу Пимену: «Хотя и человекоугодничаешь, и пытаешься престол чужой похитить, но даже и со своего зло свержен будешь!» <Недолгое время спустя после свержения блаженного Филиппа был изгнан и Пимена-рхиепископ со своего престола и в заточении скончался>.

Епископы же, любившие святого митрополита Филиппа и знающие, что все — ложь, ничего не смели сказать, видя, что все подстроено для изгнания его. Отец же, любовь отеческую проявляя к юноше, ибо знал, что легчайшая вина — юношеские прегрешения, сказал чтецу церковному: «Да будет к тебе милостив Христос, любезный! Прости тем, кто тебя на это подучил, ибо вижу, что тебе <за обвинения> заплатили. Но знаете ли вы, любимые мои, из-за чего хотят меня свергнуть и царя подбивают на то? Потому что не рассыпал пред ними лестных слов, не одевал их в шелковые ризы, не потакал их невоздержанию. Не будет мне того, чтобы об истине умолчать ради пребывания на епископском престоле».

Люди же православные, стремящиеся к благочестию, ни в чем не отступали, но больше приблизились к блаженному Филиппу-митрополиту. Царь же гневался на святого Филиппа: где бы они ни встречались — и слова тихого не скажут, добрый же страдалец сего не убоялся и не умолкал.

Немного времени минуло, пришел праздник святых апостолов Прохора, Никанора и прочих. Был монастырь девичий за городом, а в нем — храм во имя их. И был обычай царю и митрополиту приходить туда на тот праздник по традиции прежних царей. Когда пришел <туда> царь со всеми боярами, блаженный Филипп со всем причтом ходил вне монастыря вокруг стен крестным ходом, и дошел до святых ворот. Время уже подошло, хотел читать Святое Евангелие, и оглянулся святой Филипп назад, и увидел одного из царевых людей, стоящего в шапочке.

И, повернувшись к царю, он сказал ему: «Царь державный! Подобает ли благочестивому царю придерживаться мусульманского закона?» Царь же сказал: «Как это?» И ответил святой: «Вот пришедшие с тобою из воинства твоего стоят, словно <принадлежащие> к образу сатанинскому!»

Царь оглянулся, желая увидеть случившееся. А виновный спрятал шапочку со своей головы. Царь же стал сильнее дознаваться, желая узнать, кто так сделал. И никто из его окружения не смел об этом сказать царю: ибо был тот из любимцев царя. Злу же пособники и обманщики переложили вину на блаженного Филиппа, де «это говорит — власть твою царскую хулит».

Царь гнева и ярости преисполнился, ругал святого дурными словами, что во всем — противник его.

После того стал царь думать, как бы лишить сана святого митрополита Филиппа. Беспричинно его свергнуть не хотел: да не поднимется мятеж в народе. Вскоре по произнесении лживых свидетельских слов царь посылает в Соловки разузнать о блаженном Филиппе, какою была его прежняя жизнь, суздальского владыку Пафнутия, да архимандрита Феодосия, да князя Василия Темкина, а с ними — многих людей из своего войска. Когда эти, творящие неправое дело, дошли до Соловецкого монастыря, то начали иноков одних — лестью и взятками умягчать, других же — высокими почестями услаждать, чтобы те по их желанию свидетельства дали; иных же — страхом наказания пугали. Легкоумных же, скажу — и безумных, к своему замыслу привлекли.

Князь же Василий Темкин да архимандрит Феодосий, не усердствуя, провинности святого собирали, а Пафнутий-епископ и слышать не хотел рассказывающих о святом правду. Игумену же Паисию посулили сан епископа и тем привлекли к своему умыслу.

И так собрав зловонное сонмище и сплетя навет неправедный, изострили языки свои, словно змеиные. Богоносным же честным старцам, живущим в той обители, многие раны нанесли, тщетно приказывая им несуразное на святого лгать. Они, пример благочестивого поведения имея, многие муки с радостью приняли за пастыря своего, как один, возвещали истину: честную и непорочную его жизнь по божественной заповеди, и попечение о святом месте и о спасении братии.

Они же, и слышать не желая о благих деяниях святого, возвратились в царствующий град, взяв с собою и легкоумного, но более того — безумного, Паисия-игумена с иными участниками заговора и лжесвидетелями.

И они поставили пред царем лжесвидетелей, и лживые и несущие многую смуту бумаги свои положили, ибо были ослеплены грехолюбием, не вспомнили слов пророка: «Ров вырывший и выкопавший сам и упадет в яму, ту, что сделал».

Царь же, услышав много против святого ложных показаний, которые мало чести ему делают, и повелел читать их пред собою и боярами. И быстро захотел дать выход своему гневу, не убоялся суда Божия, что «царям не подобает вины святителей расследовать, но епископы по правилам должны судить», и если достоин будет <святитель> наказания, — тогда царь власть свою над ним осуществляет и показывает. Здесь же самовластно сотворил, нисколько не ждал, ни клеветников его опровергнуть не дал.

И послал царь за святым своего боярина Александра Даниловича Басманова со многими воинами <виновники они, и этот — виновник>, и повелел блаженного Филиппа изгнать из церкви.

Когда же боярин пришел в церковь Пречистой Богородицы, то изрек пастырю царевы слова и к ним прибавил: «Не достоин ты, Филипп, святительского сана!» И повелел пред ним и всем народом читать лживо составленные многие листы и позорящие слова.

Пришедшие же с ним напали на святого, как злобные псы, и сорвали с него знаки святительского сана. Он же, обращаясь к своему клиру, пророчески изрек: «О чада! Скоро разлучат меня с вами, но радуюсь, что за церковь страдания принял. Ибо наступает время, когда вдовство принимает церковь: пастыри, как наемники, изгнаны будут, никто не утвердит окончательного пребывания во святой этой церкви Божьей Матери, и никто не будет погребен здесь». Как сказал святой — так и стало!

И возложили на святого одеяние иноческое много раз латаное и драное, и изгнали его из церкви как злодея, и посадили его на злосмрадную повозку разболтанную, и повезли за город, оскорбляя его. Иные же выталкивали его прутьями, и метлами били его, толкая, и бесчисленным множеством злобных укоров осыпали его. И каких только игр дьявольских сии безумцы над святым ни сотворили! Все из возможных мучений и оскорблений над святительским венцом святого сотворили и переполнили умилением зрелище!

Блаженный же святитель Филипп, издевательства над собою и грязное рубище на себе видя и оскорбления терпя, надеждами на будущее укрепляем, радовался, ибо новым мучеником явился, вспоминая страсти Христа, Бога нашего. И привезли святого в монастырь Богоявления Господа нашего Иисуса Христа за ветошным рядом. Люди же, плача, провожали его, разлучались со своим учителем, ожидая себе окончательной погибели. Преподобный же архиерей Божий Филипп на все стороны осенял народ крестным знамением, своего благословения сподобляя их и много поучительных слов Божественного Писания говорил им. Они же, последнее прощение от него получив, возвращались с плачем, ибо всех охватил страх пред царем: никуда не могли <от него> укрыться.

И вскоре царь приказал привести блаженного Филиппа на собор церковных иерархов на ставку пред лживыми свидетелями. И везли туда святого, как и прежде, с позором. Когда же святой встал пред царем, те лживые клеветники, а затем пастырев ученик — игумен Соловецкого монастыря Паисий <по делам же — второй Иуда-предатель> много оскорбительных слов произнесли о святом. Святой же сказал ему: «Безумный! Хоть тщишься ухватить власти выше той, которую имеешь, но и этой, нечестивый, лишишься. Ибо написано: „Если кто, — сказано, — что посеет, то и пожнет”».

И большое смятение было пред царем, святой же стоял, словно агнец беззлобный среди волков, и с Божьей помощью противился им. Блаженный Филипп, неотступно подвиг свой завершая, ярость цареву обличал: «Прекрати, благочестивый царь, — сказал, — столь недостойное начинание. Вспомни о царях, бывших прежде тебя, которые хорошо жизнь прожили и по заповедям Божьим творили, и после смерти — блаженны. А те, кто скверно царствами правил, — и ныне немалыми проклятиями поминаются». И иные многие поучения, подобные этим, изрек царю.

Царь гнева и ярости преисполнился, ничего не отвечал. И повелел отдать святого грубым и немилостивым воинам. Они же взяли его и про себя решили: «Испробуем, — сказали, — беззлобия его и к смерти безобразной осудим его, ибо он противится повелению царя. Если этого умертвим, никого не будет, обличающего беззакония наши, ибо он один неизменен, обличая и наставляя царя».

После этого посадили его в зловонное помещение и ноги его забили в колоду со всем усердием. И оскорбляли его гнусно, и железные цепи тяжкие, для того и приготовленные, возложили на шею доброго страдальца, и правую руку святого стянули оковами железными. Ко всему этому еще голодом морить попытались непобедимого, с юности привыкшего принимать пищу раз в неделю!

Святой же мужественно страдания принял и победу показал! Ибо Даниила в Вавилоне львы устыдились, а люди того доброго страдальца не помиловали. Но и души не имеющие орудия <пыток> устыдились мужества сего святого: с шеи его и с правой руки железные цепи сами упали, и «ноги прекрасные, мир утверждающие», сами собою освободились от запоров. Об этом преславном чуде было поведано царю, и было то на удивление <ему>.

А через восемь дней приказал <царь> перевести святого в монастырь святого Николы, прозываемый Старым. Потом повелел царь брату Филиппа — Михаилу Колычеву голову отрубить и послал ее святому Филиппу. Святой же Филипп встал с достойным почтением, и со всеми почестями <ее> принял, и поклонился до земли, и благословил ее, и с любовью поцеловал. И сказал: «Блаженны те, кого избрал и принял Господь, и память их — из рода в род». И отдал ее принесшему.

Узнал царь о мужественном терпении святого, и осудил его на заточение в город Тверь в Отрочь монастырь, и надзирателей немилостивых повелел приставить к святому. И вскоре после этого сослал. Святой же по дороге много пакостей и унижений принял: на мулах езду, и лишение необходимой пищи, и — просто сказать — всю полноту бед приняла эта многострадальная душа и нисколько не ожесточилась, вспоминая слова божественного апостола Павла, говорящего: «Ничто меня не разлучит от любви Божьей!» Сказал он себе: «По добром размышлении надеюсь, что ни смерть, ни жизнь, ни заточение, ни позор, ни разлука с родными, ни сановные почести, ни иное что из сотворенного Богом не отторгнет меня от любви Божьей. Как Господу угодно, так и будет».

И уже завершался год, как блаженный жил в заточении страдальческой жизнью. В то время царь начал поход на Великий Новгород, свое начинание в дело превращая. Когда он еще не дошел до города, где был заточен святой, супостат Малюта Скуратов внезапно пришел в монастырь один без сопровождающих и грубо ворвался в келию святого.

Блаженный же Филипп за три дня до его прихода бывшим у него сказал: «Уже пришло время окончания моего подвига». Они же не поняли произнесенных им слов, что он о себе говорит, покуда он не скончался. Затем стал просветлен, говоря: «Уже уход мой близок». Причастился, словно отправляющийся в дорогу, Пречистого Тела Христова и его Животворящей Крови. И еще более преисполнился Пресвятого Духа и становится тайновидцем сокровенному.

Вначале притворства властолюбивый раб умильно припал к святому и сказал так: «Святой владыка! Дай царю благословение идти на Великий Новгород!» Блаженный же сказал: «Будет тебе! Ради чего ты пришел, любезный, то и твори. Зачем искушаешь меня! И дарованное Богом не думай скрыть». И помолился святой: «Владыка! Господи Иисусе Христе, святой Вседержитель! Прими с миром дух мой и пошли мирного ангела пречистой твоей славы, наставляющего меня усердно, и к трехипостасному божеству да не закрыт мне будет вход властителем тьмы с его отступническими силами. И не посрами меня перед ангелами твоими, и к лику избранных причти меня, ибо благословен Ты вовеки. Аминь!»

Тот же человек, каменное сердце имеющий, — Малюта — закрыл подушкой преподобного уста, обличающие безумства. И так предал он душу свою в руки Божии, увенчавшись венцом мученика, в год восемь тысяч семьдесят восьмой <1569> месяца декабря в 23-й день, жизнь закончил и подвиг свершил.

Неблагодарный же тот человек, Малюта Скуратов, сделал задуманное им, и тотчас вышел из кельи, и с коварством стал говорить настоятелю обители той и приставленным к Филиппу, что «по вашей небрежности умер митрополит Филипп от чрезвычайной духоты в келье». Они, охваченные страхом, ничего не смогли ответить.

Малюта же приказал вырыть в своем присутствии глубокую яму, и погребли многострадальное тело блаженного Филиппа-митрополита за алтарем большой церкви Пресвятой Троицы, и вернулся туда, откуда пришел.

О тех же, что оговорили неправедно святого, лукавством собрали ложь про святого Филиппа, царь узнал и, доподлинно расследовав, приказал изгнать их в различные стороны. Многие из них по пути лютой смертью умерли, иные из них гнойными воспалениями и истечениями смрадными заболели, другие же из них в слабоумие впали. Соловецкой же обители игумена Паисия <царь> на остров Валаам в монастырь заточил. А кто с ним заодно делал — по другим краям разослать повелел. Филофея же Рязанского сана лишил святительского.

Когда же царь возвратился со всеми воинами своими из Новгорода, архиепископа Новгородского Пимена в Никольский Венев монастырь сослал, найдя ему соответствующую вину, к которой и то прибавил, что выступал тот против святого Филиппа, ибо раскаивался в том, что несправедливо обошелся с блаженным.

Не оставил Бог вины и тем, кто надзирателями был у святого и оскорбили его, быстро они месть за злодейство свое приняли: Стефана, прозываемого Кобылина, <царь> в монашеские ризы облек и на остров Каменный заточил, иных же в другие края разослал и заточил и никому из них не спустил. И вот тайна: честного отца глаголы, более светлые, чем солнце, всем очевидны стали, ибо в Писании сказано: «Всякое беззаконие замкнет уста свои».

По прошествии некоторого времени по смерти царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, в седьмой год царствования царя и великого князя всея Руси Феодора Ивановича, в двадцать первый год по смерти святого случилось следующее. В год восемьтысяч девяносто второй <1584> иноки Соловецкой обители: игумен Иаков с братией, умоляли царя Феодора, чтобы повелел он даровать им мощи святого Филиппа-митрополита. Царь же внял их мольбам, и повелел дать им грамоту к епископу города Твери, и приказал отдать им мощи святого.

Добрались они до города Твери и места, где было захоронено тело святого. Когда же раскопали землю и нашли гроб, — излилось миро от мощей святого, и появилось какое-то несказанное благоухание, так что наполнился воздух всего города ароматом благоухания. И открыли гроб, и обрели тело святого целым и невредимым, так что и риз его не коснулось тление.

Люди же приходили к мощам святого, словно звезду пресветлую увидеть, пришел туда и епископ города. Игумен же Иаков взял мощи святого и привез в Соловецкий монастырь.

И внесли в соборную церковь. Когда же пришло время звонить к заутрене, поспешил настоятель войти в церковь. И вдохнул запах необыкновенного благоухания, которым церковь была наполнена, словно миро благовонное и многоценное излилось от мощей святого. После совершения утреннего славословия, когда было приготовлено место, где хотел почить святой, целовали место упокоения святого с подобающей честью и погребли святого там, где он сам место приготовил.

И согрелось сердце его в нем, и возрадовалась плоть его, словно живая и душу имеющая, по милости Бога живет она, и дарованием чудес обогатилась во имя Иисуса Христа, Господа нашего. И ныне и всегда и во веки вечные. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

Личность митрополита Филиппа оставила яркий след в истории России. Уже его строительная деятельность в Соловецком монастыре свидетельствует о блестящих организаторских способностях и широте технических взглядов Филиппа и должна была сохранить его имя потомкам. Но едва ли не более значительна роль Филиппа в утверждении нравственных законов, нарушение которых не может быть оправдано ни обстоятельствами, ни страхом смерти, ни политической целесообразностью. Справедливо считая эпоху Ивана Грозного одной из самых кровавых, жестоких и безнравственных, мы не можем не видеть, что и тогда были люди, которые привносили в жизнь смысл, красоту и незыблемость нравственных начал: это и Ермолай-Еразм с его убеждением, что «все чюдотворения меньше есть любви», и архиепископ Герман Казанский, и епископ Иосиф Коломенский, открыто выступавшие против опричнины, пыток и казней. Наиболее яркой личностью в этом ряду является, бесспорно, митрополит Филипп.

Филипп (в миру — Федор Степанович Колычев) принадлежал к родовитому боярству: он вел свой род от Андрея Кобылы, к которому возводили свои родословные Романовы, Шереметевы, Епанчины, Боборыкины, Сухово-Кобылины, Неплюевы, Коновницыны. Мать Федора (по предположению М. Л. Боде-Колычева, издавшего в 1886 г. исследование «Боярский род Колычевых» под литерами Б. М. Л. Б. К.) была новгородкой: когда новгородцы молили Филиппа, направлявшегося в Москву, покровительствовать Новгороду, то просили его заступиться за «свое отечество». Хотя имя Филиппа упоминается во многих исторических источниках (Новгородские летописи, Соловецкий летописец, грамоты), литературно-публицистических сочинениях авторов самой различной ориентации — от Андрея Курбского до опричников-иноземцев Таубе, Крузе и Штадена, но достоверных и точных данных не так уж много. Филипп родился 11 февраля 1507 г., в 1537-м — ушел из Москвы, в 1539-м принял постриг, в 1545-м стал игуменом Соловецкого монастыря, 20 июля 1566 г., подписав грамоту с условием «в опришнину и в царский домовный обиход не вступаться», стал митрополитом Московским и всея Руси; не в силах оставаться безмолвным свидетелем беспредельной жестокости царя в течение двух лет борется с ней, 4 ноября 1568 г. был свержен с митрополичьего престола по наветам царского духовника и целым «книгам» оговоров, которые были будто бы привезены из Соловецкой обители (однако конкретных обвинений против Филиппа не содержится ни в одном из известных современных Филиппу источников), сослан в Тверской Отроч монастырь в заточение и 23 декабря 1569 г. был там задушен Малютой Скуратовым. Известно, что в 1591 г. его мощи были перенесены в Соловецкий монастырь, где он почитался как святой с момента гибели.

Житие Филиппа, которое очень часто использовалось в качестве основного исторического источника сведений о нем, дошло до нас в значительном числе списков (их около 170). Однако все его редакции возводятся к трем основным: Тулуповской, Колычевской и Краткой. Во всех исторических исследованиях и сочинениях по истории Церкви рассказ о жизни Филиппа всегда велся по Тулуповской редакции, представленной более чем 150-ю списками. Вторая из пространных редакций — Колычевская — стала предметом специального исследования Г. Г. Латышевой. Исследовательница пришла к выводу, что именно эта редакция, дошедшая в единственном списке, сохранила текст, еще не расширенный монологами Филиппа, источником которых в Тулуповской стало сочинение византийского автора VI в. Агапита «Поучение благого царства». О Краткой редакции впервые упомянул И. Яхонтов. Отметив, что в пространных редакциях сильно «стремление к украшенному, витиеватому слогу и ощутимо влияние Житий Кирилла Белозерского, Александра Свирского, Александра Ошевенского», исследователь указал на существование Краткой редакции. Яхонтов подчеркнул, что ее составитель «нашел возможность выпустить не только пространное витиеватое предисловие, но и из самой биографии вычеркнул все типические места, разного рода амплификации и риторические фигуры, оставив единственно чисто исторические показания» (Жития святых севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник. 1881. С. 153). Хотя никто и никогда не приводил доказательств того, что Краткая редакция является сокращением пространных, это считалось очевидным, и почти 100 лет Краткая редакция никак не учитывалась при изучении Жития. Однако проведенное текстологическое исследование позволило прийти к выводу, что Краткая, Тулуповская и Колычевская редакции восходят к одному общему источнику. Текст этого источника наиболее близко к оригиналу передан Краткой, а составителем пространных расширен (см.: Лобакова И.А. «Житие митрополита Филиппа». 1. Соотношение Краткой и Пространных редакций Жития // ТОДРЛ. Т. 50. СПб., 1997. С. 270—280).

Краткая редакция Жития отличается не только отсутствием общих мест, витиеватости и риторической выспренности. В Краткой в отличие от пространных нет стремления перенести большую часть вины с Ивана Грозного на его окружение. В Краткой редакции единственно он — главная сила творимого зла: и Малюта, и Грязной, и Басманов, и Пимен — лишь покорные исполнители его воли. Именно ему нравственно противостоит Филипп, причем противостоит без злобы и ненависти, борясь с самим Иваном за доброе в его душе. Осуждающий опричнину Филипп изображен как неизменный противник крови, ненависти, беззакония (этим объясняется смещение в тексте ряда дат, наличие элементов легендарных сюжетов и т. п.). Традиционный для житийной литературы конфликт царя-мучителя и святого в «Житии митрополита Филиппа» перенесен в область нравственно-политическую: именно отсутствие нравственного начала в политике и делает Ивана Грозного в изображении автора Жития царем-мучителем. Особое значение приобретает исторический «фон»: строительство в Соловецком монастыре помогает раскрыть созидательную силу Филиппа; трагически звучит тема Новгорода (мольбы к Филиппу о заступничестве на его пути в Москву — предательство новгородским архиепископом Филиппа — гибель Филиппа, отказавшегося благословить поход на Новгород Ивана IV, который завершился гибелью самого Новгорода как центра севернорусской культуры); тема мучения и гибели людей «разделенного царства» и др.

Создание Краткой редакции может быть отнесено ко времени между 1591 (временем перенесения на Соловки мощей митрополита Филиппа, о чем рассказано в Житии) и 1597 г. (датой перевода игумена Иакова, главного инициатора перенесения мощей Филиппа, из Соловецкого в Костромской Ипатьевский монастырь). То, что в Краткой редакции Жития не содержится описания чудес у гроба Филиппа, также поддерживает мысль о первичности этой редакции.

Для настоящего издания текст «Жития митрополита Филиппа» приводится по Краткой редакции (рукопись 3-й четверти XVII в., хранящаяся в РНБ, Соловецкое собр., № 191/191, л. 1—23 об.).