Битва ставок. Великое противостояние. 1941-1945

«ЦИТАДЕЛЬ»: ПРОХОРОВКА

В ночь на 1 мая командующему ВВС маршалу авиации Новикову в Абинскую позвонил Верховный.

– Несколько часов жду вашего звонка, товарищ Новиков. А вы, похоже, не очень торопитесь доложить в Ставку, как разворачивается сражение за господство в воздухе на Кубани.

Командующий ВВС уверенно ответил:

– Пока разворачивается успешно, товарищ Сталин. Наш удар по семнадцати аэродромам противника в Приазовье, на юге Украины и в Крыму оказался для противника очень болезненным. По предварительным данным, выведено из строя более двухсот боевых машин.

– Но немец все еще сохраняет численное превосходство своей авиации? – возразил Верховный.

– Противник уже не имеет численного превосходства, товарищ Сталин, – твердо заявил маршал авиации Новиков. – Мы подкрепили 4-ю воздушную армию генерала Науменко 2-м бомбардировочным авиакорпусом генерала Ушакова и 3-м истребительным авиакорпусом генерала Савицкого. В 5-ю воздушную армию генерала Горюнова прибыли 2-й смешанный авиакорпус генерала Еременко и 282-я истребительная авиадивизия генерала Данилова. Усилена и группировка, возглавляемая заместителем командующего АДД генералом Скрипко. В состав 6-го авиакорпуса генерала Тупикова влились 50-я и 62-я дальнебомбардировочные авиадивизии.

– А как используется авиаторами 4-й и 5-й воздушных армий опыт, накопленный в Сталинградском сражении, товарищ Новиков? – Верховный не первый раз ставил схожие вопросы перед командующим ВВС, и, как оказалось позднее, не ради праздного интереса.

– Опыт, накопленный под Сталинградом, используется нами в полной мере, товарищ Сталин. Отныне бомбардировщики действуют в основном крупными группами, бомбят вражеские войска не с одного захода, а с нескольких. Штурмовые группы остаются над расположением противника возможно дольше. Это увеличивает продолжительность авиационного воздействия на противника и повышает эффективность массированных бомбовых ударов, – маршал авиации Новиков говорил о групповых действиях нашей авиации с гордостью, потому что уже давно, еще с Ленинградского фронта, вынашивал в себе прогрессивные идеи.

Верховный Главнокомандующий уточнил:

– Но в этом случае, товарищ Новиков, истребители прикрытия тоже должны действовать по-иному, мобильными группами?

– Истребительные патрули, товарищ Сталин, эшелонируются по фронту и по высоте. Большую часть боевой работы они ведут теперь за линией фронта, перехватывая вражеские самолеты на подходе к передовой, – дополнил свой доклад командующий ВВС.

– Этот тактический прием и называется у вас «Кубанской этажеркой»? – неожиданно для маршала авиации Новикова спросил Сталин.

– Совершенно верно, товарищ Сталин, – подтвердил командующий ВВС. – Эшелонирование боевых порядков по высоте, вертикальный маневр, управление групповым воздушным боем с наземных пунктов по радио и обеспечило успех нашей «Кубанской этажерке».

– А где сейчас находится управление 5-й воздушной армии, товарищ Новиков? – спросил Верховный.

– Передав свои соединения, 132-ю авиадивизию ночных бомбардировщиков, а также 236-ю и 287-ю истребительные авиадивизии в состав 4-й воздушной армии, товарищ Сталин, оно уже убыло под Курск, в распоряжение командования Степного военного округа, – четко доложил Новиков.

Напряженные воздушные бои над Кубанью продолжались почти всю первую половину мая. Закрепляя день ото дня свое господство в воздухе, соединения 4-й воздушной армии, в командование которой вступил генерал-лейтенант Вершинин, наносили массированные удары по живой силе и боевой технике противника в прифронтовой зоне. В приказе наркома обороны от 4 мая ставились в пример всему личному составу ВВС действия летчиков 7-го гвардейского штурмового авиаполка лейтенантов Смирнова и Слепова, которые в конце января сорок третьего нанесли редкий по эффективности удар по станции Малороссийская и надолго вывели ее из строя, прервав железнодорожное движение.

4 мая Ставка направила директивы Военным советам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов, поставила задачи по уничтожению авиации противника на аэродромах и в воздухе, по срыву железнодорожных перевозок и автомобильного движения на дорогах. Операция была назначена на 6 мая.

Главное внимание Ставки с первых дней мая было всецело привлечено к ситуации на участках Центрального и Воронежского фронтов генералов армии Рокоссовского и Ватутина. Четко работали разведывательные службы всех уровней. Обстановка накалялась.

В ночь на 8 мая в Военные советы Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов поступила директива Ставки: «По некоторым данным, противник может перейти в наступление 10–12 мая на Орловско-Курском или на Белгородско-Обоянском направлениях либо на обоих направлениях вместе. Ставка приказывает к утру 10 мая иметь все войска в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особенное внимание уделить готовности нашей авиации, с тем, чтобы в случае наступления противника, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе».

Командование фронтов Курского направления, получив предупреждение Ставки, активизировало усилия войск по совершенствованию систем огня в обороне, созданию дополнительных инженерных заграждений, установке минных полей на танкоопасных направлениях.

Многократно обсудив возможное развитие ситуации на Курском направлении, Верховный принял решение 15 мая о командировании в войска Центрального и Воронежского фронтов своего заместителя Жукова для всестороннего изучения обстановки и хода подготовки наших войск к предстоящим действиям. В это же время в войска Западного и Брянского фронтов прибыл начальник Генштаба Василевский.

Доклады ответственных представителей Ставки внимательно анализировались Верховным. Маршал Василевский предложил 21 мая подкрепить к началу операции «Кутузов» 11-ю армию двумя танковым и полк ами прорыва, переместить 19-й стрелковый корпус из района Гжатска в Юхнов, сохранив его в составе 10-й гвардейской армии Попова. С этой же целью 4-ю стрелковую дивизию Московского военного округа он предложил перевести из Загорска в Малоярославец.

На следующий день, 22 мая, в Ставку поступило донесение маршала Жукова. Он изложил свое понимание обстановки в полосе обороны Центрального фронта. Особый интерес для Сталина представляли оперативные данные о противнике.

Жуков сделал вывод о том, что противник искусно маскирует свои приготовления. Но, анализируя расположение его танковых частей, недостаточную плотность пехотных соединений, отсутствие группировок тяжелой артиллерии, а также разбросанность резервов, можно считать, что противник до конца мая перейти в наступление не может. Он предложил усилить 48-ю армию Романенко двумя стрелковыми дивизиями, тремя танковыми полками, двумя артиллерийскими полками резерва главного командования.

Столь же глубокими явились анализ и предложения Жукова об обстановке и средствах усиления войск Воронежского фронта Ватутина. Просчет был допущен в одном: Ставка и Генштаб сделали вывод, что наиболее сильная группировка создается ОКВ в районе Орла для действий против Центрального фронта. Она насчитывала около тысячи двухсот танков. На самом деле более сильной оказалась группировка фельдмаршала фон Манштейна, действующая против Воронежского фронта. Она располагала почти полутора тысячью танков и штурмовых орудий.

В кабинет Верховного вошел начальник Главпура Щербаков. Верховный поздоровался с ним, спросил:

– Как живет Калининский фронт, товарищ Щербаков? Какие меры предпринимаются его Военным советом, чтобы наладить снабжение войск, подготовить их к активным боевым действиям?

Генерал-лейтенант Щербаков достал из папки нужные записи, поправил очки, уверенно ответил:

– Командный и политический состав Калининского фронта многое делает, товарищ Сталин, для преодоления трудностей с продовольственным снабжением. По этому вопросу проведено два совещания с аппаратом тыла и с начальниками армейских тыловых служб. Энергично действует в этом направлении новый командующий фронтом Еременко.

– Все действуют энергично, товарищ Щербаков, а проблемы со снабжением войск до сих пор остаются, – сердито возразил Верховный. – Подготовлено постановление ГКО по вопросу питания личного состава на Калининском фронте, и мы обяжем командиров частей лично утверждать меню-раскладку на каждый день, пока не наладят как следует питание. Вот это будет действенной мерой для всех – и командного состава, и политработников.

– В соединениях 43-й армии генерала Голубева командный состав так с начала мая и поступает, товарищ Сталин, – возразил начальник Главпура.

– Генерал Голубев – опытный военачальник и действует правильно, по-суворовски, – сказал Верховный и тут же перевел разговор на другую тему: – Главпур уточнил перечень упраздняемых должностей политсостава, включаемых в постановление ГКО?

– Да, уточнил, товарищ Сталин, – искоса взглянув на Верховного, ответил Щербаков и прочитал написанное на листке: – Объединить должность заместителя командира по политической части с должностью начальника политического отдела соединения, упразднить должности заместителей начальников штабов по политической части в бригадах, дивизиях и корпусах, а также заместителей командиров рот по политической части и приравненных к ним отдельных подразделений.

– Ваши предложения, товарищ Щербаков, только часть решаемого вопроса, – пристальный взгляд Верховного замер на массивной фигуре начальника Главпура. – В таком случае нам придется расформировать около пятидесяти военно-политических учебных заведений, а в оставшихся резко уменьшить переменный состав. Этот момент учитывался Главпуром при подготовке документа?

– Учитывался, товарищ Сталин. Так именно мы и предлагаем поступить, – генерал-лейтенант Щербаков ни на йоту не сомневался в своей правоте.

Верховный начал молча ходить взад-вперед по кабинету. Был поставлен сложный вопрос, и решить его с ходу не представлялось возможным. Сделав несколько «привычных челноков», он сказал:

– Такое постановление и примем. Готовьте его на завтра. Но при этом мы не должны допустить снижения уровня партийно-политической работы в войсках ни на один час. Приближается жаркое военное лето, и его важно встретить во всеоружии.

Сталин умолк. Паузу нарушил начальник Главпура:

– Член Военного совета Леонов поднял еще один вопрос, товарищ Сталин. В частях продолжают нести службу добровольцы, кандидаты и доктора наук, являющиеся крупными специалистами народного хозяйства. Возможно, уже пришло время для того, чтобы возвратить их на прежнюю работу?

Верховный остановился у торца стола, ответил:

– Такое время, товарищ Щербаков, еще не пришло. Переживем это лето, а потом примем исчерпывающее постановление ГКО по этому вопросу. А самых крупных специалистов мы и сейчас отзываем с фронтов.

Расставаясь, Верховный напутствовал начальника Главпура еще одним важным поручением:

– Следует уделить внимание, товарищ Щербаков, формированию 1-й Чехословацкой пехотной бригады и 1-й Польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко. Направьте к товарищам Свободе и Берлингу в Новохоперск и в Селецкие лагеря своих опытнейших работников, чтобы выяснил и все острые вопросы. Это дело большой политической важности.

Конец мая выдался нервным. Второе предупреждение Генштаба о возможном наступлении противника 26 мая снова не подтвердилось, и Военный совет Воронежского фронта попросил Верховного решить во прос о целесообразности нанесения по вражеской группировке упреждающего удара.

В полдень Сталин разговаривал по телефону с маршалами Жуковым и Василевским на предмет пересмотра решения о преднамеренной обороне, но ни тот, ни другой представитель Ставки не дрогнул, и каждый убеждал Верховного не идти на «спорный компромисс», проявить выдержку, усиливать оборону Центрального и Воронежского фронтов.

Поэтому малозаметными в Ставке прошли начала двух операций на юге 26 мая: третьего воздушного сражения за господство в воздухе на Кубани и наступление войск Северо-Кавказского фронта генерал- лейтенанта Петрова у станиц Киевская и Молдаванская с целью прорыва «Голубой линии» обороны 17-й армии генерала Руоффа от Азовского моря до Новороссийска.

Вечером 27 мая заместитель начальника Генштаба Антонов доложил Верховному о донесении из прифронтовой зоны: «Немцы готовят наступление из Орла на Елец и из Харькова на Воронеж с задачей окружить и уничтожить советские войска в этих районах. Продолжается накопление немецких войск южнее Орла».

В полдень 8 июня начальник Генштаба Василевский доложил Верховному о том, что генерал-полковник Попов вступил в командование Брянским фронтом. Сталин выслушал доклад, заинтересованно спросил:

– Войска вы, товарищ Василевский, озадачили на лето, а с товарищем Поповым вы по душам поговорили, как он должен вести себя, командуя фронтом?

Маршал Василевский ответил:

– Я не только разговаривал на эту тему с генералом Поповым, товарищ Сталин, но и на правах старшего товарища потребовал от него всецело отдаться подготовке важной наступательной операции.

Верховный перевел разговор на конкретную тему:

– Каково состояние 3-й армии, товарищ Василевский? У Ставки есть предложение назначить в командование ею генерала Горбатова. Как вы смотрите на такую перестановку? Корзун пусть пока побудет в резерве.

– Я хорошо знаю генерала Горбатова, товарищ Сталин. Это принципиальный и справедливый человек. Кандидатура на должность командарма 3-й достойная.

– Как ведет себя немец, товарищ Василевский? Что представляет собой его 2-я танковая армия? У нас есть сведения, что она является таковой только по названию.

– По данным разведки, товарищ Сталин, в составе армейских корпусов передней линии противника действительно нет танковых и моторизованных соединений. В резерве имеется одна танковая дивизия, дислоцированная в Дятьково, и одна моторизованная дивизия в Орле. Обе дивизии боеготовы.

– Значит, в полосе Брянского фронта немец наступать не собирается? – подытожил диалог Верховный.

– По-моему, не собирается. Нечем ему наступать, – подтвердил предположение Верховного Василевский.

– Тогда надо вам скорее прибыть в Москву, товарищ Василевский, – завершил разговор Сталин. – Появились срочные вопросы, которые необходимо обсудить с вами.

В ночь на 12 июня Генштаб получил донесения Центрального и Воронежского фронтов о дислокации танковых сил противника. Возникшие в Ставке опасения, что командование группами армий «Центр» и «Юг» осуществляет скрытую перегруппировку на Курском направлении, не подтвердились. Фон Клюге и фон Манштейн продолжали усиливать мощь своих ударных группировок южнее Орла и севернее Харькова. Ставка обязала фронтовые штабы усилить все виды наблюдения за противником.

Ночью 15 июня Верховному позвонил командующий Юго-Западным фронтом Малиновский. Доложив о предпринимаемых Военным советом фронта мерах по укреплению обороны на участке от Волчанска до Ворошиловграда, он высказал тревогу за прочность позиций на стыке с Воронежским фронтом. При этом он сослался на мнение маршала Жукова, который считал, что в полосе Юго-Западного фронта противник обязательно нанесет сильный удар. Их общее предложение было конкретным: расположить в районе Волчанска общевойсковую армию или танковый корпус из резерва Ставки.

Сталин поблагодарил командующего Юго-Западным фронтом за такую предусмотрительность, но предложение как таковое отклонил. Верховный заверил Малиновского в том, что вопросы прикрытия всех фронтовых стыков, не только Воронежского и Юго-Западного фронтов, внимательно рассмотрены Ставкой и учтены по средством создания Степного военного округа, который имеет в своем составе сразу четыре общевойсковых и одну танковую армии. Вопрос быстро был исчерпан.

Вечером 17 июня командующему Северо-Западным фронтом Коневу позвонил заместитель начальника Генштаба Антонов и сообщил о приказе Верховного: «Передать командование фронтом генерал-лейтенанту Курочкину, а самому прибыть в Ставку не позднее 19 июня».

Сталин тепло поздоровался с Коневым, сказал:

– ГКО назначил вас, товарищ Конев, командующим Степным военным округом. Вы знаете о той сложной обстановке, которая складывается сейчас на Южном направлении. Противник, видимо, создает очень сильные группировки для того, чтобы срезать Курский выступ. Ваш военный округ, который Ставка намерена преобразовать позднее в Степной фронт, расположившись за Центральным и Воронежским фронтами, должен находиться в готовности отразить удары врага в случае его прорыва через переднюю линию нашей обороны, не допустить развития прорыва в восточном на правлении, как со стороны Орла, так и со стороны Белгорода. Верховный сделал паузу, продолжил монолог: – но особенно важную роль предстоит сыграть войскам Степного фронта в планируемом Ставкой контрнаступлении. Измотав главные силы немца в оборонительных боях, выбив у него максимум танков, наши войска без всякой оперативной паузы перейдут в контрнаступление. Мы планируем ликвидировать Орловский выступ и обеспечить прорыв к Бобруйску. Брянский, Центральный, Степной, Юго-Западный и Южный фронты должны выйти на левобережье Днепра по всему его течению. Нам надо побыстрее освободить Харьковский промышленный район и угольный район Донбасса.

Июнь шел к завершению, звонков в Ставку прибывало. Вечером 20 июня Сталину позвонил командующий Воронежским фронтом генерал армии Ватутин:

– Товарищ Сталин, противник в ближайшие дни не намерен переходить в наступление. Скоро осень, и все наши планы сорвутся. Я предлагаю прекратить создание оборонительных рубежей и начать наступление.

– Так считаете вы, товарищ Ватутин, а вот маршалы Жуков и Василевский все-таки предлагают оставаться в обороне, – спокойно возразил Верховный.

Но Ватутин не согласился:

– Так думаю не только я, но и член Военного совета фронта Хрущев, товарищ Сталин.

– Но товарищ Василевский докладывает мне с вашего фронта, что немец в ближайшее время перейдет в наступление, – повысил голос Сталин. – Впрочем, так думает и командующий Центральным фронтом, а я Рокоссовскому верю.

– Боевая инициатива находится в наших руках, товарищ Сталин, и этим преимуществом надо умело распорядиться, – продолжал настаивать Ватутин.

– Противника больше беспокоит уходящее летнее время, товарищ Ватутин, – возразил Сталин. – Он разработал планы захвата Ленинграда и Москвы, прорывов к Волге.

22 июня маршал Василевский был отозван в Москву. Ставка рассмотрела ситуацию под Курском. Хотя члены ГКО Берия и Ворошилов поддержали Ватутина о целесообразности самим начать наступление, предложения Жукова, Василевского, Кузнецова прозвучали убедительнее. Верховный поддержал эту точку зрения.

Вся последующая неделя до начала июля прошла в томительном ожидании грозных событий. Фронтовые штабы регулярно докладывали в Ставку о замеченных переменах в дислокации противника, а их было немного. Дневная воздушная разведка тоже не сообщала о кардинальных переменах во вражеской группировке. Лишь Центральный штаб партизанского движения 28 и 29 июня донес в Генштаб о прибытии в Орел и Харьков до двадцати эшелонов с военной техникой. Все маршруты их продвижения к фронту, а продвигались они только ночью, круглосуточно тщательно охранялись большими силами эсэсовцев и полевой жандармерии.

В ночь на 30 июня сведения, переданные партизанами с Курского направления, в разговоре с Верховным подтвердил Жуков. Сталин приказал ему оставаться на Орловском направлении для координации действий Западного, Брянского и Центрального фронтов.

Вечером 1 июля начальник Генштаба Василевский, получив донесение разведуправления о том, что в период с 3 до 6 июля неизбежен переход противника в наступление на Курской дуге, тотчас сообщил об этом Верховному и предложил проект директивы Ставки в войска:

«По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3–6 июля.

Ставка приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного в скрытия его намерений.

2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника.

3. Об отданных распоряжениях донести».

Сталин утвердил текст директивы и приказал направить ее командующим Западным, Брянским, Центральным, Воронежским, Юго-Западным и Южным фронтами, а в копии – маршалу Жукову, маршалу артиллерии Воронову, маршалу авиации Новикову и генерал-полковнику Федоренко.

Утром 2 июля Василевский улетел в Бобрышево, для координации действий Воронежского и Юго- Западного фронтов, а также Степного военного округа.

В тот же день вблизи Воронежа был сбит самолет-разведчик. Пленный пилот показал, что наступление войск групп армий «Центр» и «Юг» намечалось начать в конце июня, но затем было отложено на июль ввиду недопоставок танков. Теперь танки поступили. Окончательный срок начала наступления – 5 июля.

В течение дня 3 июля Жуков и Василевский, вместе с командующими Центральным и Воронежским фронтами Рокоссовским и Ватутиным, провели рекогносцировку на участках ожидаемых главных ударов противника вблизи Тросна – Поныри и Пролетарский – Бутово.

Ночью 3 июля нарком боеприпасов Ванников и заместитель наркома вооружения Новиков были вызваны в Кремль. Когда они вместе вошли в кабинет Сталина, председатель ГКО обратился к наркому боеприпасов с в опросом:

– Скажите, товарищ Ванников, сколько противотанковых авиабомб конструкции Ларионова доставлено на данный момент в 16-ю и 2-ю воздушные армии?

Нарком боеприпасов достал блокнот с особо важными записями, открыл нужную страничку, прочитал:

– Согласно вашим указаниям, товарищ Сталин, 20 июня в Уколово и Бобрышево отгружено по сто пятьдесят тысяч противотанковых авиабомб.

– А 5-й воздушной армии не поставлялись авиабомбы этого класса? – снова спросил председатель ГКО.

Ванников перевернул страничку, прочитал:

– 5-й воздушной армии, товарищ Сталин, 27 июня поставлено пятьдесят тысяч кумулятивных авиабомб.

– Хорошо, – удовлетворился ответами председатель ГКО, занес названные цифры в свою записную книжку и тут же приказал: – А завтра направьте Руденко и Красовском у еще по сто тысяч противотанковых авиабомб.

– Надо, значит, направим. Сейчас в резерве имеется четыреста тридцать тысяч этого вида боеприпасов.

– Четыреста тридцать тысяч, – Сталин повторил оброненную Ванниковым цифру и занес ее в свою записную книжку. Но следующий вопрос задал уже Новикову: – Товарищ Новиков, как выполняется постановление ГКО по танковым и противотанковым орудиям?

– И 85-мм танковая, и 100-мм противотанковая пушки находятся в работе, товарищ Сталин. В июле будут изготовлены опытные образцы, – доложил «вооруженец».

– А на чем основаны, товарищ Новиков, такие высокие темпы разработки новых орудий?

– Конструктор Грабин строит работу с перспективой. Он умело тиражирует накопленный в прошлые годы опыт. Для противотанковой пушки им применен ствол-монолит, используемый в морской артиллерии. Лафет пушки построен сварной, облегченный.

– Понятно, с этим разобрались. А теперь наркомату надо подналечь на увеличение выпуска 57-мм противотанковой пушки. Фронты хорошо отзываются о ней.

– Меры такие принимаются, товарищ Сталин, – заверил председателя ГКО заместитель наркома Новиков.

Долгий звонок прервал эту аудиенцию. Понимая, что доклад Василевского будет «основательным», председатель ГКО отпустил управленцев по рабочим местам.

Представители Ставки, маршалы Жуков и Василевский, поддерживали между собой постоянную связь. Когда в 16.00 4 июля противник силами до полка предпринял разведку боем у Солдатского, Василевский тотчас по ставил в известность о происшедшем Жукова. Обменявшись мнениями, они пришли к выводу: это – начало наступления, основная фаза которого, видимо, сдвинута на утро.

Сталин, получив это сообщение, заключил:

– Обождем еще сутки. Проявим выдержку.

Вначале третьего 5 июля в Москву позвонил из Уколова Жуков. Верховный только что закончил переговоры с Василевским и с ходу задал «традиционный вопрос»:

– Что нового, товарищ Жуков? Как ведет себя немец? Представитель Ставки четко доложил:

– С вечера противник ведет подготовку проходов в минных полях, товарищ Сталин. Перебежчик с его стороны показал, что наступление назначено на 3. 00.

– Какое решение принято вами, товарищ Жуков?

– На 2.20 отдан приказ о контрподготовке.

– Артиллерия противотанковых районов также участвует в нанесении этих ударов? – уточнил Сталин.

– Нет. Это позволило бы противнику обнаружить расположение наших противотанковых районов.

– Хорошо, – закончил разговор Верховный, но через двадцать минут уже сам позвонил в Уколово, спросил: – Контрподготовку начали, товарищ Жуков?

– Она в самом разгаре, товарищ Сталин. Под нами земля дрожит, – ответил Жуков.

– А как повел себя немец с ее началом?

– Предпринял попытку на ряде участков организовать контр-дуэль, но был быстро подавлен.

– Понятно. Информируйте меня почаще о развитии обстановки. Я буду в Ставке ждать ваш их сообщений.

В пять сорок в Ставку позвонил генерал Рокоссовский. Радостным голосом он доложил:

– Противник наступает, товарищ Сталин! Верховный встретил сообщение вопросом:

– Так в чем радость, Константин Константинович?

– Теперь победа будет за нами, товарищ Сталин!

– Понятно, Константин Константинович. Позвоните мне после десяти. Яна пару часов прилягу отдохнуть.

До десяти в Ставку звонили Жуков и командующий Воронежским фронтом Ватутин. Но Поскребышев раз за разом отвечал, что товарищ Сталин еще отдыхает.

До конца дня 5 июля противник силами 47-го и 41-го танковых корпусов предпринял пять яростных атак, чтобы прорвать первую полосу армейской обороны. Но только севернее Гнильца и Саборовки сумел вклиниться в нее до семи километров. 6 июля враг продвинулся вперед еще на четыре километра, овладел Саборовкой.

Еще более яростное сражение развернулось на южном фасе «Курской дуги» в полосе обороны Воронежского фронта. В шесть утра, приведя ударные соединения в сносное состояние, после авиационного удара и получасового артиллерийского налета с рубежа Стрелецкий – Томаровка – Зыбино – Трефиловка перешла в наступление группировка фельдмаршала фон Манштейна.

Командующий Воронежским фронтом Ватутин приказал командующему 1-й танковой армией Катукову, командирам 2-го и 5-го гвардейских танковых корпусов Бурдейному и Кравченко нанести контрудар по 4-й танковой армии Гота в общем направлении на Томаровку.

Вечером 6 июля командующему 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрову позвонил Сталин:

– Товарищ Ротмистров, вы получили директиву Ставки о переброске в состав Воронежского фронта?

– Нет, товарищ Сталин, директиву я не получил, но мне изложил ее содержание генерал Конев.

– Каким об разом, товарищ Ротмистров, вы намерены передислоцироваться в район Старого Оскола?

– Своим ходом, товарищ Сталин.

– А вот начальник Главного бронетанкового управления товарищ Федоренко предлагает перебросить ваши соединения железнодорожным транспортом.

– В сложившихся условиях, товарищ Сталин, так поступать нельзя. Авиация противника может разбомбить наши эшелоны или железнодорожные мосты, и мы долго не сможем потом собрать армию воедино.

– Вы хотите совершать марш только в ночное время?

– Нет, товарищ Сталин. Продолжительность ночи в июле всего семь часов, и если машины будут двигаться только ночью, то на светлое время танковые колонны придется заводить в леса, а вечером снова выводить на маршруты. Лесов, кстати, у нас на пути очень мало.

– Что вы предлагаете, товарищ Ротмистров?

– Прошу вашего разрешения, товарищ Сталин, на передислокацию армии днем и ночью…

Верховный прервал командарма 5-й гвардейской танковой на полуслове, заинтересованно возразил:

– Но ведь в светлое время суток вас будет нещадно бомбить фашистская авиация?

Ротмистров не согласился:

– Да, товарищ Сталин, этого исключать нельзя. Поэтому я и прошу вас дать указание командующему 2-й воздушной армии генералу Красовскому, чтобы он надежно прикрыл нас с воздуха во время марша.

– Хорошо, товарищ Ротмистров, просьба о прикрытии марша вашей армии авиацией будет удовлетворена.

Напряженный характер 7 и 8 июля приняло сражение в полосе обороны Воронежского фронта. Пренебрегая потеря ми, 4-я танковая армия и оперативная группа «Кемпф» на Обоянском и Корочанском направлениях продолжали рваться вперед. Войска 6-й гвардейской и 1-й танковой армий медленно отходили в направлении Калиновки, Кочетовки, Прохоровки. Преобразовав 9 июля Степной военный округ в Степной фронт, Ставка дала директиву Коневу начать выдвижение войск к району боев в полосе Воронежского фронта.

Ставка пристально следила за развитием обстановки под Курском. Утром 9 июля Сталин позвонил Жукову.

Представитель Ставки уверенно доложил:

– Считаю, товарищ Сталин, что к этому дню 9-я армия Моде-ля исчерпала свои наступательные возможности и не может без подкреплений наступать.

– В таком случае, товарищ Жуков, пришла пора вводить в дело войска Западного и Брянского фронтов согласно оперативному плану?… Как вы считаете?

– И я считаю, товарищ Сталин, что пора вступать в дело войскам Соколовского и Попова.

– А когда, по-вашему, смогут перейти в наступление войска Соколовского и Попова?

– Не раньше двенадцатого, товарищ Сталин.

– Хорошо. Вы езжайте к Попову и вводите в дело войска Брянского фронта.

В полдень 10 июля 5-я гвардейская танковая армия вышла на рубеж Веселый – Прохоровка, готовая к выполнению сложной боевой задачи. Ротмистров был вы зван в Бобрышево. Представитель Ставки Василевский и командующий фронтом Ватутин поставили боевую задачу. Она была взвешенной, продуманной.

Командующий Воронежским фронтом округлил карандашом район Прохоровки и негромко сказал:

– Не сумев прорваться к Курску через Обоянь, товарищ Ротмистров, Манштейн решил сместить направление главного удара восточнее, вдоль железной дороги Курск – Белгород, через Прохоровку. Именно сюда стягивается 2-й танковый корпус СС генерала Хауссера.

– Танковые соединения врага, – добавил Василевский, – имеют на вооружении тяжелые танки «Тигр» и «Пантера». От них очень пострадала в первые дни наступления гитлеровцев 1-я танковая армия генерала Катукова. Как вы, товарищ Ротмистров, намерены с ними бороться?

– Нам знакома эта техника врага, товарищ маршал, хотя воевать против нее пока что не приходилось. Ее технические данные мы получили из штаба Степного фронта. Продумали и способы борьбы с танками врага.

– Доложите о них, товарищ Ротмистров, – оживился Ватутин. – Это принципиально важно.

– «Тигры» и «Пантеры» оснащены не только сильной лобовой броней, но и мощной 88-мм пушкой с большой дальностью прямого выстрела, – доложил Ротмистров. – В этом их преимущество перед нашими танками. Поэтому на сегодня успешная борьба с ними наиболее эффективна лишь в условиях ближнего боя.

– Образно говоря, следует идти с ними в рукопашную схватку, брать их на абордаж, – заключил Ватутин.

Вечером 11 июля на КП Ротмистрова прибыл Василевский. Он сообщил командарму 5-й гвардейской танковой, что днем у него состоялся разговор с Верховным, который поручил представителю Ставки в течение всей операции находиться среди танкистов, координировать их действия с пехотой 5-й гвардейской армии.

В 6. 30 утра 12 июля над Прохоровкой уже бушевали воздушные бои. В 7. 00 грянули первые залпы артиллерии. Огневой шквал завершали грозные залпы «катюш». После них навстречу друг другу устремились две ревущие танковые лавины. Раннее солнце тоже оказалось на нашей стороне – оно слепило глаза немецким танкистам, освещало нашим черные контуры вражеских машин.

И вот «Т-34», стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки дивизий СС «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова». Гитлеровцы не ожидали встретить у Прохоровки такую массу наших танков. Управление боем у врага нарушилось. Тяжелые «Тигры» и «Пантеры» лишились в ближнем бою огневого преимущества и поражались «тридцатьчетверками» с коротких дистанций. Поле сражения заволокло дымом и пылью. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись насмерть, уже не могли разойтись. Потерявшие ход машины продолжали вести огонь: Танки вели борьбу с танками! Прекратила огонь артиллерия. Не бомбила поле боя авиация. Радиоэфир наполнился сложной гаммой боевых команд, отдаваемых открытым текстом: «Вперед!», «Шнеллер!», «Карпов, действуй, как я!», «Мильке, форвертс!»…

Не добившись успеха у Прохоровки, Манштейн силами 48-го танков ого корпуса обошел слева 18-й танковый корпус и врезался в передний край 33-го гвардейского стрелкового корпуса Козлова. Прорвав наши боевые порядки на участке Красный Октябрь – Кочетовка, противник продвинулся до рубежа Веселый – Полежаев.

Командарм 5-й гвардейской танковой принял оперативные меры. Он направил 24-ю гвардейскую танковую бригаду Карпова в район совхоза «Ворошилов» с задачей разгромить прорвавшегося противника. Одновременно 10-я гвардейская мехбригада Михайлова была переброшена в район Остренько го, чтобы не допустить продвижения вражеских танков в обход Прохоровки.

В 8. 30 утра 12 июля в прорыв на участке 2-й танковой армии Шмидта перешли войска Западного и Брянского фронтов. Левофланговая 11-я армия Баграмяна с рубежа Чернышено – Ульяново наносила удар в направлении Карачева. Одновременно позиции 5 3-го армейского корпуса атаковали войска Брянского фронта Попова. Началась операция «Кутузов».

В полдень 13 июля на командный пункт 5-й гвардейской танковой армии прибыл маршал Жуков. В сопровождении Ротмистрова он осмотрел «Прохоровское поле брани».

На рассвете 15 июля в контрнаступление перешли 48-я, 13-я, 70-я и 2-я танковая армии Центрального фронта Рокоссовского. Главный удар они наносили в общем направлении на Кромы. Над Орловской группировкой 2-й танковой и 9-й армий Моделя нависла реальная угроза окружения.

Отложив начало операции «Цитадель» с 28 апреля на неопределенный срок, Гитлер сам оказался в растерянности. Привходящих обстоятельств имелось множество, и носили они противоречивый характер.

Главком ОКХ решил созвать представительное совещание. 3 мая в нем приняли участие Кейтель, Клюге, Манштейн, Рихтгофен, Йодль, Цейтцлер, Гудериан, Ешоннек, Модель и Хойзингер, а также министр Шпеер. Гитлер предложил отнести на июнь начало операции «Цитадель», ввиду недопоставок танков «Тигр» и «Пантера». Против отсрочки начала операции выступили Цейтцлер и Ешоннек, а также командующие группами армий «Центр» и «Юг».

Фельдмаршалы Клюге и Манштейн считали необходимым в максимально сжатые сроки завершить подготовку операции с тем, чтобы не дать большевикам создать сильную оборону. Фельдмаршал Рихтгофен, генералы Гудериан и Модель, министр Шпеер утверждали, что намного выгоднее, в целях усиления ударных группировок под Орлом и Харьковом новейшими танками и «самоходками», несколько повременить с началом наступления. Последняя точка зрения и восторжествовала, так как ее разделял и Гитлер.

Никакого конкретного срока начала «Цитадели» в Мюнхене так принято и не было. Подготовка к ней продолжалась своей чередой. Генштаб ОКХ строго следил за ходом насыщения ударных группировок дополнительным вооружением и систематически докладывал фюреру о каждом следующем эшелоне поступивших в Орел или в Харьков новейших танков и самоходных установок.

Вечером 5 мая «партайгеноссе» Борман доложил фюреру последнюю сводку гестапо. Она гласила:

«Имеется две возможности применения урана.

1. Урановая машина может быть использована как двигатель, если удастся контролировать процесс деления атомных ядер в определенных пределах.

2. Может быть создана урановая бомба, если удастся подвергнуть ядра урана бомбардировке нейтронами».

Гитлер молча воспринял эту информацию. Она была ему недоступна. Другое дело танки и самолеты, даже ракеты, о которых его информировал доктор фон Браун.

Геринг все реже появлялся в Главной Ставке, и все «шишки» за провалы авиации обрушивались на голову Ешоннека. При докладе 6 мая опять «бушевал шторм». Потеря свыше двухсот самолетов на прифронтовых аэродромах за одну ночь привела Гитлера в неистовство.

– Теперь я знаю, Ешоннек, – кричал Гитлер, – кто срывает грандиозную наступательную операцию на Востоке! Еще два-три подобных удара большевиков по аэродромам в России – и немецкие войска полностью лишатся воздушного прикрытия!

– Мой фюрер, фельдмаршал фон Рихтгофен принимает экстренные меры, и такой удар русских больше не повторится! – попытался заверить Главкома ОКХ Ешоннек. – На аэродромы Карачева, Орла и Сталино выдвинуты дополнительные силы истребительной авиации.

– Я не верю, Ешоннек, вашим заверениям. Они звучали здесь уже много раз! – левая рука Гитлера судорожно затряслась на столе. Правой рукой он с силой прижал ее к туловищу. – Задача нашей авиации в России проста. Я поручил Рихтгофену разгромить воздушную мощь красных, уничтожить их артиллерию и непрерывной активностью помочь пехоте захватить Курск.

– Мой фюрер, все так и будет. Мы примем все меры, чтобы с честью выполнить ваш последний приказ.

Несколько поостыв, Гитлер распорядился:

– Передайте фельдмаршалу Мильху, Ешоннек, чтобы он немедленно восполнил допущенные в России потери.

Налет авиации русских повторился и 7 мая, но Гитлер уже был захвачен новым мероприятием – совещанием гауляйтеров, которому придавал важное значение в смысле укрепления своего пошатнувшегося авторитета.

Совещание в «Вольфшанце» 8 мая завершилось триумфом Гитлера. Гауляйтеры были в восторге от встречи с фюрером. Гитлер как бы обрел «второе дыхание»:

«В Европе я намерен покончить с наличием многих мелких государств. Целью нашей борьбы по-прежнему является образование единой Европы. Но Европа может быть четко организована только немцами. Другой руководящей силы практически нет. Я выражаю твердую уверенность в том, что настанет время, когда рейх будет господствовать над всей Европой. Мы должны будем выдержать еще очень много боев, но о ни, несомненно, приведут к блестящим успехам. С этого времени перед нами фактически откроется путь к мировому господству. Кто овладеет Европой, тот, несомненно, завоюет и главенствующую роль в мире…»

Позади осталась целая неделя после представительного раута в Мюнхене, прежде чем Гитлер принял новое решение о дате начала «Цитадели». Лишь 11 мая им был назван следующий день «X» – 12 июня.

В полдень 23 мая в Оберзальцберге по личному приглашению Гитлера собрались столпы авиационной мысли рейха: Арадо, Дорнье, Мессершмитт, Танк, Хейнкель.

Приглашенных по одному вызывали на аудиенцию к фюреру. Первым он принял Хейнкеля:

– Об этом совещании никто в «люфтваффе» не знает. Я пригласил вас неожиданно. Я хочу лично составить себе картину в авиации. До этого дня я не вмешивался в ее дела, считая нашу авиацию самой сильной в мире. Но ужасное разочарование, которое я испытываю в течение двух последних лет, заставляют меня стать на путь выяснения сути дела. Я требую честных ответов на вопросы, которые я задам, и такой же безупречной правдивости в раскрытии истины.

– Мой фюрер, мы уже сделали вызов русским. Фронтовой истребитель Танка «Фокке-Вульф-190» и мой штурмовик «Хейнкель-129» позволят «люфтваффе» выиграть воздушное сражение на Восточном фронте, – убежденно заявил маститый авиаконструктор.

– На чем основывается эта уверенность, Хейнкель?

– На лучших летных качествах наших самолетов, мой фюрер. «Фокке-Вульф-190» имеет скорость более шестисот километров и вооружен четырьмя пушками. Ни один истребитель русских не имеет такой мощи.

Гитлер помедлил, как бы пропуская через себя полученную информацию, негромко осведомился:

– А что же ваш самолет, Хейнкель? В чем он превосходит штурмовики большевиков?

Авиаконструктор сдержанно доложил:

– Мой самолет имеет четыре пушки против двух пушек на «Ил-2», мой фюрер. Значительно больший боекомплект. Наличие двух моторов существенно повышает живучесть машины. Я уверен, что наш штурмовик явится подлинной грозой для советских танков.

– По-вашему, Хейнкель, нам необходимо резко увеличить выпуск новейших истребителей и штурмовиков?

– Да, необходимо, мой фюрер. В связи с большими потерями нашей авиации на Кубани такие действия следует предпринять как можно быстрее.

– Спасибо, Хейнкель. – Гитлер встал, протянул авиаконструктору руку. – Я был уверен перед встречей, что наши лучшие в мире авиаконструкторы помогут мне вернуть былую мощь и славу немецкой авиации.

Вслед за Хейнкелем рейхсканцлер Германии беседовал с Мессершмиттом, Танком, Дорнье и Арадо.

Мессершмитт настойчиво доказывал Гитлеру, что последние модификации его истребителей «Ме-109Ф», «Ме-109Г» и «Ме-109Г2» обеспечили заметные преимущества перед истребителями Лавочкина и Яковлева.

Но Гитлер проявил осведомленность, возразил:

– Но у большевиков появился истребитель с мощным мотором, Мессершмитт?

Знаменитый авиаконструктор парировал этот довод:

– Мы, мой фюрер, тоже форсируем свой мотор.

– Значит, мотор становится тяжелее, Мессершмитт?

– Прирост веса самолета за счет новых систем значительно перекрывается приростом мощности мотора при форсаже, – уверенно возразил авиаконструктор.

Особых похвал на этот раз удостоился создатель «выдающегося истребителя» Танк. Гитлер выразил уверенность в том, что его славное детище непременно остановит воздушное наступление большевиков на Кубани, внесет долгожданный перелом в неблагоприятное развитие обстановки на Восточном фронте.

Начало июня принесло и первую обнадеживающую весточку с Восточного фронта. Рихтгофен доложил 2 июня в «Вольфшанце»: массированный удар 4-го и 6-го воздушных флотов по Курскому железнодорожному узлу надолго вывел его из строя.

Успех «Цитадели» решал многое, мог даже обеспечить приемлемые условия для переговоров с англосаксами на предмет заключения с ними сепаратного мира. Он так и заявил представителю фон Риббентропа, что лучшей предпосылкой для продолжения переговоров с Западом должны стать победы немецкого оружия на Восточном фронте.

Около 12.00 5 июня, когда фюрер только что завершил прогулку с овчаркой Блонди, в Главную Ставку позвонил Ешоннек. Он в радужных тонах доложил об ударах бомбардировочных сил Рихтгофена по оборонным объектам Горького и Саратова. Налетами вызваны многочисленные пожары. Авиазавод в Саратове полностью уничтожен. Нарушено движение эшелонов на Приволжской железной дороге.

Гитлер выслушал доклад Ешоннека сдержанно. В заключение он попросил его передать асам 8-го авиакорпуса Дислофа его благодарность за проявленный героизм. Рихтгофену было приказано повторить в ближайшее время массированные удары по городам Поволжья, включив в орбиту своих действий еще и промышленный Ярославль, а также Казань.

Не менее оптимистично через сутки, 7 июня, прозвучал доклад начальника абвера [1] адмирала Канариса: четырехмоторный «Юнкерс-290» высадил близ железной дороги Элиста – Утта в калмыцких степях диверсионный отряд капитана Краста. Получена первая радиограмма: «Десантирование на рассвете прошло успешно, но в середине дня истребители русских неожидан но атаковали его временный лагерь у поселка Яшкуль. Незамаскированный самолет был уничтожен. Убито семь человек. Отряд меняет дислокацию и приступает к выполнению операции „Римская цифра II“».

Начало июня получилось многообещающим. К концу первой декады участвующие в операции «Цитадель» войска групп армий «Центр» и «Юг» фельдмаршалов фон Клюге и фон Манштейна в основном сосредоточились в исходных районах, но все не поступал итоговый доклад генерал-полковника Гудериана о прибытии в Орел и Харьков новейших танков «Тигр» и «Пантера». Без них, считал Верховный Главнокомандующий, не имело смысла начинать важнейшую операцию середины войны, по масштабам сравнимую разве что с битвой за Москву в конце сорок первого.

В полдень 8 июня начальник Генштаба ОКХ генерал Цейтцлер доложил Гитлер у о готовности 9-й армии Моделя к переходу в наступление. Им было особенно подчеркнуто, что недопоставка новейших танков и «самоходок» не особенно беспокоит командарма 9-й.

Сходную позицию – сил для наступления уже достаточно – занимал и командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге. Он пообещал начальнику Генштаба ОКХ прислать в Главную Ставку специальную докладную записку с изложением в ней своей позиции по «Цитадели».

Гитлер в рассудительном тоне возразил:

– Но Манштейн не считает, Цейтцлер, что и его войска тоже полностью готовы к наступлению?

– Да, это так, мой фюрер, – согласился начальник Генштаба ОКХ. – Но доставка в течение предстоящей недели в группу армий «Юг» нескольких эшелонов «Тигров» и «Пантер» вынудит и его изменить свою позицию.

– Все не так просто, Цейтцлер, – возразил Гитлер. – Мы в тылу просто обречены на пассивное восприятие многих фронтовых реалий, которые там, оказывается, обладают несравненно большим весом.

«Брожение» в Главной Ставке по поводу «Цитадели» не утихало всю неделю. 18 июня Цейтцлер ознакомил Гитлера с телеграммой Клюге по этому вопросу. Тот, наконец, пришел к выводу: «Это решение является, по-моему, наилучшим. Оно вынудит противника попасть под удар наших клещей. Само наступление будет развиваться быстро благодаря наличию крупных танковых сил в обеих группах армий. Имея большой размах, оно неизбежно вовлечет в свою орбиту основные силы всех русских войск, в том числе находящиеся севернее Орла. В случае удачи оно должно принести максимальный успех. Последнее является решающим. Лучшим решением будет осуществление нашего наступления в соответствии с планом „Цитадель“».

Фельдмаршал Манштейн сообщил свое мнение по поводу «Цитадели» начальнику Генштаба ОКХ по телефону. Он тоже был «за». Операция должна быть проведена. Командование группы армий «Юг» убеждено в том, что наступление будет хотя и трудным, но успешным. После победы у Курска вермахт сможет покончить с кризисом в Донбассе и, возможно, добьется здесь большой победы. Он – за «Цитадель»!

Оперативное совещание по обстановке 18 июня получилось бурным. Отклонив изложенные в докладе Йодля опасения по поводу операции под Курском, Гитлер окончательно высказался за проведение наступления:

– Несмотря на неоспоримые трудности, борьбу за «Курскую дугу» я встречаю с уверенностью. Еще никогда в русском походе немецкие войска не были лучше подготовлены и оснащены таким превосходным тяжелым оружием! Оставить на произвол судьбы такие важные районы, как Донец кий бассейн на Востоке и Балканы на Юге, для дальнейших военных операций немыслимо!

Возможно, доводы командующего 4-й танковой армией как-то побудили Гитлера поторопиться с назначением срока начала «Цитадели» – 21 июня, он назвал день «X» – 3 июля!

Для проведения «Цитадели» Гитлер упорно добивался подачи в состав ударных группировок сверх тяжелых танков, но основополагающий приказ № 15 подписал 22 июня о поднятии… боеспособности пехоты:

«… Немецкий пехотинец во всем превосходит русского, и так будет всегда. Он более стоек, чем славянин. Тем не менее на четвертый год войны именно в пехоте, которая приносит кровавые жертвы и теряет своих лучших людей, проявляются известные недостатки в подготовке. Эти недостатки в гораздо большей мере присущи пехоте врага, которую мы превосходим с самого начала и которая понесла несравненно большие потери. Это должен знать каждый солдат и каждый офицер.

Адольф Гитлер».

Оперативное совещание 25 июня вновь констатировало, что прибытие сверхтяжелых танков задерживается и это автоматически оттягивает срок начала операции под Курском. Какой срок назначить теперь? Теснимый неотвратимостью проведения наступления, Гитлер сухо продиктовал начальнику Генштаба ОКХ свое окончательное решение – 5 июля!

Начальник штаба ОКВ Кейтель педантично исполнял все указания Гитлера. 27 июня он представил ему на утверждение план операции под кодовым названием «Валькирия». Им предусматривалось, что в случае восстания военнопленных и иностранных рабочих на территории рейха должно быть введено осадное положение.

Весь день 29 июня Гиммлер провел в Пенемюнде. Руководители секретного центра, генерал Дорнбергер и штурмбаннфюрер СС фон Браун, обстоятельно доложили ему о трудностях, сдерживающих дальнейший рост выпуска ракет – перебои с сырьем, поставками специального оборудования и компонентов для «ФАУ-1» и «ФАУ-2».

К началу июля укомплектование и сколачивание ударных войск групп армий «Центр» и «Юг» для наступления на Курск завершилось. Приказы по 9-й и 4-й танковой армиям, оперативной группе «Кемпф» на операцию «Цитадель» прошли.

Чтобы лишний раз подчеркнуть исключительность момента перехода в решающее наступление года, 1 июля Гитлер созвал в «Вольфшанце» итоговое совещание. На него были приглашены командующие группами армий, армий и корпусов, участвующих в «Цитадели».

Главком ОКХ произнес длинную речь, особо подчеркнув, что армии, предназначенные для наступления, оснащены всеми видами вооружения, которое оказались в состоянии создать немецкий изобретательный дух и немецкая техника. Численность личного состава поднята до высшего возможного предела. Россия, ввиду понесенных громадных потерь, должна дрогнуть или, как Китай, впасть в агонию! Окончательный срок начала операции под Курском – 5 июля!

Командующий группой армий «Центр» Клюге добивался тщательной отработки взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации.

Он то и дело напоминал командарму 9-й, командирам корпусов о необходимости показного отвода в тыл вспомогательных частей и усиленного распространения ложных слухов о том, что немецкие войска наступать не собираются. Все это предпринималось с целью достижения внезапности наступления.

Командующий группой армий «Юг» Манштейн, напротив, главные усилия командарма 4-й танковой Гота подчинил мероприятиям по созданию ложных представлений о подготовке наступления южнее Харькова. Он запретил передвижения частей в сторону передовой в дневное время. Была запрещена радио- и телефонная связь с прибывающими на фронт подкреплениями.

Начальник Генштаба ОКХ доложил Гитлеру поступившие оперативные данные по операции «Цитадель». Они выглядели обнадеживающе.

– Мой фюрер, обе ударные группировки 9-й и 4-й танковой армий готовы к наступлению наилучшим образом, – твердо заявил Цейтцлер. – Особенно важно то, что решены все вопросы с доставкой бронетехники.

– И как же они решены, Цейтцлер, в итоге?

– В течение мая – июня, мой фюрер, в группе армий «Юг» выделенное для операции «Цитадель» количество танков возросло более чем в два раза.

– А как это выглядит в натуральных цифрах, Цейтцлер? – уточнил Гитлер.

– Могу доложить, мой фюрер. Из тысячи трехсот пятидесяти танков, которые имеются сейчас у Манштейна, тысяча сто пятьдесят будут участвовать в наступлении под Курском. В их числе сто сверх тяжелых «Тигра» и сто девяносто две «Пантеры».

– Скажите, Цейтцлер, а какими резервами располагают сухопутные войска в данный момент на Восточном фронте? – спросил Гитлер.

– Резервы, мой фюрер, получились невелики – одна пехотная и одна охранная дивизии, а также две пехотные бригады, – уже другим тоном ответил Цейтцлер.

– Не густо получается, Цейтцлер, – отметил Гитлер. – На такие резервы особо рассчитывать не приходится.

– Согласно вашим указаниям, мой фюрер, все прибывающие с Запада резервы направлялись мною на доукомплектование дивизий первой линии. В них ощущался тридцатипроцентный некомплект.

– Значит, после смыкания клещей восточнее Курска, Цейтцлер, Модель и Гот вынуждены будут добивать окруженную группировку русских собственными силами?

– Оперативная группа «Кемпф», мой фюрер, сразу же после первого этапа «Цитадели» должна выполнять самостоятельную задачу южнее Харькова.

– А какими резервами располагают группы армий «Центр» и «Юг», Цейтцлер? – снова спросил Гитлер.

Начальник Генштаба сухопутных войск посмотрел в свои справочные материалы, нетвердо ответил:

– По данным «Аскании», мой фюрер, Клюге изъял для своего резерва две пехотные дивизии из 4-й армии Хейнрици. А вот фон Манштейн не считает нужным четко обозначить соединения, которые он намерен использовать в качестве резерва своей группы армий.

– У нас есть все основания смело и без колебаний приступить к выполнению утвержденного плана операции «Цитадель», – оптимистично завершил эту часть разговора Гитлер. – На этот раз большевики непременно будут сметены немецкой танковой мощью!

Вечером 3 июля Гитлер подписал приказ по офицерскому составу, участвующему в операции «Цитадель»:

«Мои командиры! Я отдал приказ о первой наступательной битве этого года. На вас и подчиненных вам солдат возложена задача добиться ее успешного проведения. Значение первой операции этого года исключительно велико. Эта начинающаяся новая немецкая операция не только укрепит наш собственный народ, произведет впечатление на остальной мир, но и придаст немецкому солдату новую веру. Укрепится вера наших союзников в конечную победу, а нейтральные государства будут соблюдать осторожность и сдержанность.

Поражение, которое потерпит Россия в результате наступления, вырвет на ближайшее время инициативу у советского руководства, если вообще не окажет решающего воздействия на последующий ход событий.

Однако вы сами должны знать, что именно успех этой первой великой битвы 1943 года будет иметь больше значения, чем какая-либо обыкновенная победа. При этих обстоятельствах не сомневаюсь, что я, господа командиры, могу положиться на вас.

Адольф Гитлер».

На следующий день, 4 июля, Гитлер подписал обращение к солдатам накануне операции «Цитадель»:

«Солдаты! Сегодня вы начинаете великое наступательное сражение, которое может оказать решающее влияние на исход войны в целом. С вашей победой укрепится убеждение о тщетности любого сопротивления немецким вооруженным силам. Кроме того, новое жестокое поражение русских еще более поколеблет веру в возможность успеха большевизма, уже пошатнувшуюся в войсках Красной Армии. Точно так же вера в победу у них, не смотря ни на что, исчезнет.

Мои солдаты! Русские добивались того или иного успеха в первую очередь с помощью своих танков. Теперь, наконец, у вас лучшие танки, чем у русских… Могучий удар, который настигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от исхода этой битвы может зависеть все.

Адольф Гитлер».

Подготовка к грандиозной наступательной операции «Цитадель» завершилась. На исходе 4 июля полк 168-й пехотной дивизии на широком участке, восточнее Солдатского, провел разведку боем. Вклиниться в передний край русских ни одному из батальонов не удалось.

Командарм 4-й танковой Гот, лично наблюдавший развитие этой «прикидочной операции», остался доволен действиями войск, но не обольщался ее результатом. Вечером он высказал свои сомнения командующему группой армий «Юг» Манштейну…

Решающее летнее наступление, подготовка к которому продолжалась без малого аж четыре месяца, началось драматической завязкой. Русские, разведав точный срок перехода вермахта в атаку, сами нанесли массированные авиационные и артиллерийские упреждающие удары по северной и южной группировкам, когда те уже заняли исходные для наступления позиции. Это привело к значительным потерям в людях и боевой технике и как-то сразу надломило веру командующих группами армий «Центр» и «Юг» в окончательный успех операции «Цитадель».

Приняв утренний огненный шквал 5 июля за начало наступления русских, из Орла и Харькова полетели радиозапросы в Главную Ставку: «Что делать?» Ни Клюге, ни Манштейн не могли взять на себя ответственность за будущее грандиозной операции на «Курской дуге». Войска приводились в состояние готовности к наступлению. Но в «Вольфшанце» никто не решался доложить Гитлеру о происшедшем. Наконец, разбудить фюрера вызвался камердинер Линге. Последовал категорический приказ: «Цитадель» начинать!

В 5.30 на северном фасе «Курской дуги» перешла в наступление 9-я армия Моделя; в 6. 00 на южном фасе – 4-й танковая армия Гота и оперативная группа «Кемпф».

Южнее Орла, в направлении Курска позиции Центрального фронта Рокоссовского в полосе до сорока километров атаковали 47-й и 41-й танковые корпуса. Севернее и южнее Белгорода в направлении Обояни и Корочи двинулись вперед 48-й и 3-й танковые корпуса, а также 2-й танковый корпус СС.

Первый день «Цитадели» был оценен в Главной Ставке оптимистично: наступление развивается успешно, обе группировки прорвали главную полосу обороны противника.

Второй день наступления вселил новые надежды: южная группировка продвинулась в направлении Курска на восемнадцать километров, северная – на десять. В течение дня 6 июля русские потеряли четыреста тридцать два самолета при потерях 4-го и 6-го воздушных флотов двадцати шести машин.

Начальник Генштаба ОКХ доложил фюреру:

– 2-й танковый корпус СС Хауссера захватил плацдарм на восточном берегу Северского Донца и прорвался ко второй полосе обороны большевиков.

– Ваш доклад, Цейтцлер, – выразил недоумение Гитлер, – создает впечатление неуклонного продвижения наших группировок к Курску, но на третий день операции Модель, судя по всему, уже исчерпал все свои резервы?

– Да, это так, мой фюрер, – согласился начальник Генштаба ОКХ. – Первые два дня «Цитадели» выдались для 9-й армии особенно трудными. Однако для прорыва первой и второй полос обороны большевиков Модель использовал на Ольховатском направлении только две танковые дивизии. Сегодня он на носил главный удар на Поныри и вынужден был для гарантии успеха ввести в дело последние три танковые дивизии. У него в резерве осталось всего две пехотных дивизии.

– Но Модель при этом сужает и полосу прорыва в позициях большевиков, Цейтцлер? – Гитлер пристальнее вгляделся в «оперативку».

Генерал Цейтцлер уклонился от прямого ответа:

– Вчера я докладывал вам предварительные данные, мой фюрер. Я полагаю, что Модель, по-видимому, не снижает напора у Ольховатки, так как это в наибольшей степени приближает его войска к Курску.

– А что происходит у Манштейна? – Гитлер перевел взгляд на южный фас «Курской дуги». – Наступают только 48-й танковый корпус и 2-й танковый корпус СС.

– Мой фюрер, успешно наступает 3-й танковый корпус Брейта, – начальник Генштаба ОКХ смело черкнул указкой восточнее Белгорода. – Его дивизии атакуют позиции русских в направлении Шопино и Мелехово.

К концу дня 9 июля, когда 9-я армия генерал-полковника Моделя, понеся невосполнимые потери на Ольховатском направлении, остановилась для перегруппировки сил, группировка Манштейна вклинилась в оборону русских до тридцати пяти километров севернее Сторожевого, прорвалась в направлении Прохоровки.

Утро 11 июля отнюдь не оказалось для Манштейна «мудренее», так как разведка обнаружила у Прохоровки сразу две новых армии большевиков – 5-ю гвардейскую танковую и 5-ю гвардейскую. Что за армии? Откуда они взялись? Двое суток назад о них ничего не было известно! Это сообщение явилось для командующего группой армий «Юг» ужасной новостью. но решение об атаке у Прохоровки уже принято. И, значит, вперед!

Прежде чем написать донесение за 12 июля, командарм 4-й танковой Гот осмотрел поле грандиозного сражения у Прохоровки. За двадцать с лишним лет, отданных им моторизованным войскам, он еще не видел ничего подобного! Сотни сгоревших танков и «самоходок», с заживо погребенными в них экипажами, застыли в невероятно драматических позах!

Манштейн позвонил в тот момент, когда командарм 4-й танковой еще не закончил писать донесение. Вопрос был поставлен прямо: «Что доложить о сражении под Прохоровкой в Главную Ставку?» Готу трудно было говорить о потерях – свыше двухсот пятидесяти машин! Еще один такой фронтовой день – и 4-я танковая армия останется вообще без танков!

Тут же Манштейн с тревогой сообщил, что русские атакуют позиции 2-й танковой армии на Орловском выступе. Ее фронт уже прорван на трех участках. Обозначилось явное стремление большевиков пробиться к Карачеву и перерезать железную дорогу Брянск – Орел.

Встревоженный развитием обстановки на Восточном фронте, Гитлер 13 июля вызвал в Главную Ставку командующих группами армий «Центр» и «Юг». Он предложил каждому из них высказаться по поводу развития обстановки на Курском направлении. Оба маститых стратега высказались диаметрально противоположно.

Клюге доказывал участникам совещания:

– Мой фюрер, в условиях прорыва фронта 2-й танковой армии южнее Козельска, у Болхова и Новосиля командование группы армий «Центр» не может думать о продолжении наступления 9-й армии на Курск. В ходе прорыва на Ольховатку и Поныри Модель потерял свыше двадцати тысяч человек! В настоящее время всего важнее стабилизация фронта.

– Не буду скрывать, Клюге, что я разочарован результатами «Цитадели». Теперь, когда рушится наш фронт на Западе, это неприятно вдвойне, – сказал Гитлер. – Командующий 2-й танковой армией хорошо знает о коварстве русских, как это уже имело место под Сталинградом. Вам также известно, что группа армий «Север» уже подготовила наступление на Петербург и поэтому невозможно снять оттуда войска и перебросить их в центр. Вы изъяли подвижные силы у 9-й армии и бросили их для прикрытия брешей вблизи Орла. Но может последовать новый удар там, где три дня назад имел успех Модель? Что делать тогда?

– Мой фюрер, – смело возразил Клюге, – и теперь 9-я армия располагает достаточными силами, чтобы сдержать прорыв войск Центрального фронта.

– Что предлагаете вы, Цейтцлер? – Гитлер круто повернулся в сторону начальника Генштаба ОКХ.

Генерал Цейтцлер не задержался с ответом:

– Я считаю, мой фюрер, что войска Клюге на участке от Кирова до Сум должны перейти к позиционной обороне, чтобы измотать русские армии.

– А что вы скажете о командующем 2-й танковой армией Шмидте, Цейтцлер? Мы уже говорили, что прорывы большевиков допущены исключительно по его вине и дорого нам обходятся, – строго сказал Гитлер.

– Шмидт может быть заменен, мой фюрер, – уклончиво ответил «генштабист». – Но я не могу сейчас назвать кандидатуру на его место. Его должен занять очень твердый и решительный генерал.

Гитлер выждал некоторое время и, бросив нетерпеливый взгляд в сторону Цейтцлера, заявил:

– Модель по праву считается лучшим организатором обороны. Ему я и подчиняю 2-ю танковую армию.

Все вопросы по северному фасу «Курской дуги» оказались решенными, и Гитлер тут же обратился к командующему группой армий «Юг»:

– Теперь я хотел бы услышать ваше мнение, Манштейн, по поводу обстановки в районе Белгорода. Борьба танковых сил у Прохоровки подтверждает, что «Цитадель» должна получить победное продолжение.

– Я не вижу оснований для остановки «Цитадели», мой фюрер. Только успешное окончание этой операции в состоянии изменить всю ситуацию на Восточном фронте в нашу пользу, – твердо заявил Манштейн. – После отражения атак противника, бросившего в бой все свои резервы, победа уже близка. Остановить сейчас битву означало бы упустить победу! Если 9-я армия будет сковывать противостоящие ей силы, то мы попытаемся разбить действующие против нас части противника. Для полной уверенности в успехе я прошу вас, мой фюрер, о передаче мне 24-го танкового корпуса.

Установившуюся было пауз у прервал Гитлер:

– Как я и предполагал, вы, Манштейн, способны довести «Цитадель» до победы. Отныне у меня нет сомнений, что она будет продолжена. Вы не подвержены паническим настроениям по поводу ударов большевиков на Орловском выступе. Я проникаюсь все большей уверенностью в невозможности наступления большевиков на Харьков, и, значит, с пользой для развития «Цитадели» вы примените там войска 1-й танковой армии.

Гитлер снова медленно повернулся к карте:

– Поэтому группа армий «Центр» Клюге переходит к обороне. Я не могу, однако, во избежание всякого риска в Донбассе, удовлетворить вашу просьбу, Манштейн, о передаче 24- го танкового корпуса. И без него ваша группировка располагает силами для окончательного разгрома большевиков на Курском выступе.

Совещание в Главной Ставке 13 июля, приняв половинчатые решения в отношении последующих действий своих войск в районе Курска, не привело к положительному результату, поскольку однобоко и поверхностно опиралось лишь на «интуитивные желания» одной стороны. Возможности противника не были должным образом разведаны, цели не определены и, разумеется, по традиции начисто проигнорированы.

Развитие фронтовой обстановки уже через сутки полностью опровергло радужный «наступательный прогноз» Манштейна. Более того, оставив в начале операции «Цитадель» свои подготовленные оборонительные позиции, войска групп армий «Центр» и «Юг» под ставили себя на открытой местности под нарастающие контрудары большевиков и на высотах под Ольховаткой, и на подступах к Прохоровке.

Провал грандиозной стратегической операции «Цитадель» не вызывал сомнений, но признать столь неприятный факт никому в Главной Ставке еще не хотелось.