Последние дни второй декады июля выдались на Юго-Западном направлении чрезвычайно напряженными. Практически одновременно повели наступление войска Степного, Юго-Западного и Южного фронтов генералов Конева, Малиновского и Толбухина.
Так и было решено Ставкой, что 17 июля Юго-Западный и Южный фронты начинали Изюм-Барвенковскую и Миусскую операции. 1-я и 8-я гвардейские армии Кузнецова и Чуйкова с рубежа Изюма наносили удар на Барвенково, Красноармейское. За тем, по плану, в прорыв вводились 2 3-й танковый и 1-й гвардейский мехкорпус с задачей их быстрейшего выхода в район Сталино. С рубежа Привольное – Лисичанск врага атаковала 3-я гвардейская армия Хетагурова.
5-я ударная, 2-й гвардейская и 28-я армии Цветаева, Крейзера и Герасименко из района Ровеньки наносили главный удар в направлении Успенской, Артемовки и Федоровки. Правофланговая 51-я армия Захарова с рубежа Красного Луча атаковала в направлении Сталино, а левофланговая 44-я армия Хоменко наступала вдоль азовского побережья на Таганрог и Мариуполь.
В начале операции войска Юго-Западного и Южного фронтов форсировали Северский Донец и Миус, вклинились в оборону 1-й танковой и 6-й армий фон Маккензена и Холлидта до шести километров. Но дальнейшего развития эти наступательные действия не получили. Они сковали противостоящие им войска и не допустили переброски боеспособных соединений в район «Курской дуги», где еще продолжалось решающее сражение года.
К концу дня 18 июля, когда войска Центрального фронта отбросили 9-ю армию Моделя на исходные позиции, Ставка ввела в сражение на «Курской дуге» Степной фронт Конева. При этом его 52-я армия, 5-й и 7-й гвардейские кавкорпуса были переданы в состав Воронежского фронта. Степной же фронт пополнился 69-й армией Крюченкина и 7-й гвардейской армией Шумилова, оказавшимися в полосе его наступления.
В Короче, на КП Степного фронта, представители Ставки Жуков и Василевский 19 июля подвели итоги сражения на «Курской дуге». Они пришли к важным выводам: для достижения решительных целей стратегические резервы следует вводить в действие массированно и на важнейшем направлении. В оборонительный же период сражения под Курском резервы использовались по частям, главным образом для усиления Воронежского фронта. Это привело к ослаблению Степного фронта, объединявшего стратегические резервы.
В полдень 19 июля представитель Ставки на Брянском фронте Воронов доложил в Москву, что ввод 3-й гвардейской танковой армии в прорыв осуществлен своевременно. К исходу дня армия создала выгодные условия для удара в тыл Мценской группировке врага.
В ночь на 20 июля командующий Брянским фронтом Попов получил срочную директиву Ставки:
«1. Ближайшей задачей Брянского фронта иметь разгром Мценской группировки противника и выход 3-й армии на р. Ока. Для этого 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко с утра 20.VII нанести удар в направлении Протасово, Отрада. К исходу дня 20.VII перерезать шоссейную и железную дороги Орел – Мценск и, развивая в течение 21.VII наступление на Мценск с юга, совместно с 3-й армией Горбатова завершить уничтожение Мценской группировки противника и освободить г. Мценск.
2. После выполнения этой задачи 3-ю гвардейскую танковую армию Рыбалко направить на юг с целью перерезать железную дорогу Орел – Моховое и содействовать 63-й армии Колпакчи в выходе ее также на Оку.
3. В дальнейшем 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко перерезать железную дорогу Орел – Курск в районе по решению командующего фронтом и при благоприятных условиях овладеть г. Орел. Если овладение г. Орел не будет соответствовать обстановке, 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко двигаться дальше на запад в направлении г. Кромы».
Почти месяц Сталин не вызывал в Москву командующего Волховским фронтом Мерецкова. И он всецело был захвачен гигантским сражением на «Курской дуге». Но вот 21 июля, в первой половине дня, сам позвонил в Малую Вишеру, поздоровался и спросил:
– Вы уже подготовили наступление, товарищ Мерецков, чтобы еще дальше отбросить немца от Ленинграда?
– Наступление подготовлено согласно утвержденному Ставкой плану, товарищ Сталин. Завтра начинаем, – четко доложил командующий Волховским фронтом.
– А вы не торопитесь с наступлением, товарищ Мерецков? Может, встретите немца в обороне, как это сделали Рокоссовский и Ватутин на «Курской дуге»?
– Нет, товарищ Сталин, откладывать наступление нельзя. Разведка докладывает ежедневно, что фон Кюхлер шлет в сторону Мги эшелоны с подкреплениями, сосредоточивает на аэродромах авиацию. Промедление может осложнить положение защитников Ленинграда.
– А каковы шансы на успех операции?
– Шансы есть, товарищ Сталин. Мы подкрепили артиллерией и танками 8-ю армию. Командование Ленинградского фронта также поступило с 67-й армией, которая атакует противника со стороны Синявино на Мгу.
– Желаю успеха. Постоянно держите меня в курсе дела, товарищ Мерецков, – завершил разговор Сталин.
К концу дня 23 июля и на южном фасе «Курской дуги» войска Воронежского и Степного фронтов отбросили группировку 4-й танковой армии и оперативной группы «Кемпф» на исходные позиции. Встал не простой вопрос: «Какие действия предпринять дальше?»
В конце концов в Ставке возобладала наиболее реалистическая концепция предстоящей операции. Было решено первым делом изолировать противостоящую группировку противника от притока свежих резервов с Запада. С этой целью следовало наиболее эффективно использовать 1-ю и 5-ю гвардейскую танковые армии, чтобы в первые же дни взломать и дезорганизовать неприятельскую оборону, расчленить ее и разрозненные войска быстрее уничтожить по частям.
Жуков весь ушел в подготовку нового наступления подшефных фронтов, поскольку отработка плана операции «Полководец Румянцев» протекала преимущественно в войсках, непосредственно на местности. Весь день 27 июля он посвятил работе в 53-й армии Манагарова. Вечером того же дня он доложил Верховному: «С командующим 53-й армией Манагаровым отработал решение по „Румянцеву“».
Чтобы оперативно разрешить все возникшие вопросы по операции «Полководец Румянцев», 1 августа Жуков возвратился в Москву и лично доложил их Верховному.
Разговор, с учетом всех аспектов предстоящего наступления, при участии Антонова, получился продолжительным. Кстати, Сталин с удовлетворением воспринял сообщение Жукова о том, что командующий Воронежским фронтом Ватутин признал свою неправоту, предлагая в начале июля непременного перехода его войск в наступление. Теперь «настырный Ватутин» понял, что он страдает тем же недостатком, что и неприятель, – переоценивает свои силы и недооценивает силы того, который стремится тебя победить.
Разговор у Сталина уже перешел на «личности» – Верховный придирчиво выспрашивал у Жукова его оценки командующих армиями и некоторых командиров дивизий Воронежского и Степного фронтов, когда через внутреннюю дверь в кабинет вошел нарком Молотов с «совершенно неотложными вопросами». Сталин сознательно оставил у себя военных при этом разговоре.
Для Жукова и Антонова не было секретом то, как тщательно отрабатывал Сталин тексты военных директив Ставки. Теперь оба они с интересом наблюдали за тем, как готовились важнейшие документы внешней политики страны. И тут военным было чему поучиться.
Утром 2 августа Жуков улетел в Курск. 3 августа войска Воронежского и Степного фронтов Ватутина и Конева перешли в наступление на южном фасе «Курской дуги», положив начало операции «Полководец Румянцев». Но Верховного в этот день уже не было в Москве – он всецело посвятил следующих три дня подготовке Смоленской наступательной операции.
Начальник личной охраны Верховного Власик встретил представителя Ставки Воронова и командующего Западным фронтом Соколовского в березовой роще вблизи Юхнова и проводил к деревянному домику, в котором их уже поджидал Сталин. Сам этот факт лишний раз подчеркивал то важнейшее значение, которое постоянно придавала Ставка Смоленскому, а в стратегическом смысле – Московскому направлениям. Нельзя было сбрасывать со счетов и личностный фактор. Верховный давно замышлял такую поездку на какой-то из участков фронта, чтобы своими глазами взглянуть на происходящие там события, но до начала августа осуществить этот замысел все не удавалось. И вот специальный поезд из товарных вагонов и одного пассажирского салон-вагона, закамуфлированного под остальные, 3 августа доставил его в Юхнов.
Когда Воронов и Соколовский вошли внутрь домика, Сталин стоял у дощатого стола и разговаривал с кем-то по телефону. Он поприветствовал вошедших, приподняв навстречу свободную руку, а закончив разговор, сразу же приступил к делу, ради которого приехал на Угру.
– Как идут у вас дела, товарищ Соколовский? – обратился Сталин к командующему Западным фронтом.
Соколовский достал из портфеля карту с планом операции, уверенно начал доклад:
– Учитывая, что войскам Западного фронта противостоит мощная группа армий «Центр», насчитывающая в своем составе свыше сорока моторизованных и пехотных дивизий, утвержденная Военным советом операция «Суворов – 1», товарищ Сталин, включает прорыв обороны противника на четырех участках с небольшим сдвигом по времени. Операцию начинают 7 августа 5-я, 10- я гвардейская и 33-я армии Поленова, Трубникова и Гордова. 13 августа переходят в наступление 43-я и 39-я армии Калининского фронта и 31-я армия нашего фронта в районе Духовщины. Затем, исходя из достигнутых результатов, будет проведена перегруппировка сил, уточнены задачи войск и переход к выполнению плана операции «Суворов – 2». Армейские планы на операцию рассмотрены Военным советом фронта и утверждены.
– Скажите, товарищ Воронов, а как обеспечена операция по освобождению Смоленска артиллерийской поддержкой? – Верховный повернулся к представителю Ставки на Калининском и Западном фронтах. – Как обеспечены артиллерийские части боеприпасами и горючим?
Маршал артиллерии Воронов четко доложил:
– Эта работа в артиллерийских частях обоих смежных фронтов продолжается, товарищ Сталин. Уточняются вопросы взаимодействия с командующим 1-й воздушной армией генералом Громовым. Есть договоренность с маршалом авиации Головановым об участии в Смоленской операции авиации дальнего действия. В соединениях Западного фронта ощущается недостаток зенитной артиллерии, тогда как активность фашистской авиации в последние дни резко возросла, особенно ночью.
– А как будет выглядеть накапливание сил, особенно артиллерийских, на главных направлениях, товарищ Воронов? – снова поставил ключевой вопрос Верховный.
– Основная масса артиллерии, товарищ Сталин, сосредоточивается на участках прорыва. В полосе Западного фронта достигнута плотность в сто шестьдесят стволов на километр, на Калининском – в сто тридцать, – профессионально ответил начальник артиллерии.
– А как обстоят дела с подходом резервов, выделенных фронту Ставкой, товарищ Соколовский? – Верховный снова привлек к разговору Соколовского.
Соколовский скосил взгляд на «оперативку»:
– 21-я армия и 6-й гвардейский кавкорпус уже находятся в районах сосредоточения вблизи Ельни, товарищ Сталин. Передислоцируются войска 68-й армии и 5-го мехкорпуса. Военным советом принимаются меры по ускорению их выдвижения в исходные районы.
– Надо принять все меры, товарищи Воронов и Соколовский, чтобы обеспечить успех Смоленской наступательной операции. – Сталин сопроводил эти слова характерным жестом. – Более двух лет в Смоленске бесчинствуют фашистские варвары. Надо как можно быстрее вызволить город из гитлеровских лап. Для достижения внезапности наших действий Ставка не отдавала исходных письменных документов. Впервые для операции такого масштаба мы ограничились утверждением ее плана на оперативных картах. Теперь ее успех всецело зависит от умения командования Калининского и Западного фронтов…
Вечером 3 августа специальный поезд Верховного на время возвратился в Москву, а утром 5 августа доставил Сталина на станцию Мелехово, в район Ржева. В селе Хорошево Верховный встретился с командующим Калининским фронтом Еременко, чтобы и с ним на месте обсудить план Смоленской наступательной операции.
Подробно расспросив Еременко о снабжении войск фронта продовольствием, горючим и боеприпасами, выяснив ситуацию с группировкой противника на участке главного удара, Сталин распорядился довести плотность артиллерии до ста семидесяти стволов на километр прорыва, вдвое увеличить подвоз снарядов и мин.
Убедившись, что силами 43-й и 39-й армий Голубева и Зыгина прорвать сильно укрепленную оборону противника в районе Духовщины едва ли удастся, Верховный тут же позвонил в Генштаб и приказал Антонову направить в район Белого, в распоряжение Калининского фронта, 3-й гвардейский кавкорпус Осликовского.
В середине доклад командующего Калининским фронтом был прерван телефонным звонком из Москвы. Генерал-полковник Антонов сообщил Верховному, что войска Брянского и Степного фронтов освободили от врага Орел и Белгород. Поделившись этой радостью с Еременко, Сталин тут же распорядился в адрес Генштаба в тот же день произвести в Москве салют двадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати орудий…
Проанализировав развитие обстановки в районе Харькова, представитель Ставки маршал Жуков вместе с командованием Степного фронта 6 августа направили Верховному свои предложения по дальнейшему развитию операции «Полководец Румянцев».
В директиве от 16 августа Ставка потребовала от командующего Западным фронтом усилить удары по врагу, не допустить его отхода на промежуточные оборонительные рубежи, выйти к 25–26 августа на Десну, развивать далее наступление на Смоленск и Рославль.
Почти неделю напряжение боев между Ахтыркой и Богодуховым не спадало. Но поражение группы армий «Юг» в районе Харькова, а также в полосе наступления Юго-Западного и Южного фронтов предопределило окончательный успех наших войск.
Вечером 22 августа командующий Степным фронтом распорядился о ночном штурме Харькова. Всю ночь в городе продолжались уличные бои. К полдню 23 августа войска 53-й, 69-й, 7-й гвардейской, 57-й и 5-й гвардейской танковой армий генералов Манагарова, Крюченкина, Шумилова, Гагена и Ротмистрова полностью очистили «вторую столицу» Украины от оккупантов. Контрнаступление советских войск на «Курской дуге» завершилось.
Вечером 25 августа Жуков возвратился в Москву. Поздоровавшись с ним, Верховный спросил:
– Как идут дела на Воронежском и Степном фронтах, товарищ Жуков? В их штабы уже поступила директива Ставки о продолжении наступления на Днепр?
– Инициатива всецело находится в наших руках, товарищ Сталин, – доложил маршал Жуков. – Но войска понесли большие потери в ходе Белгородско-Харьковской операции. Их необходимо под крепить личным составом и боевой техникой, особенно танками. Войскам обоих фронтов требуется кратковременная передышка.
– Но передышку получит и немец? – возразил Сталин.
– Конечно, – согласился Жуков. – Но за неделю или две фон Манштейн не сможет воссоздать сплошного фронта. Группа армий «Ю г» понесла огромные потери и уже никогда не восстановит свою первоначальную мощь.
– Понятно, товарищ Жуков. Эти вопросы мы обсудим позже, а сейчас пусть товарищ Антонов доложит о ходе наступления наших войск на других направлениях.
Антонов быстро разложил на столе карты Западного и Юго-Западного направлений, доложил:
– Войскам Калининского и Западного фронтов противостоит сильная группировка Клюге в составе сорока четырех дивизий. В их числе одна танковая и одна моторизованная дивизии. Верховное Командование вермахта принимает меры, чтобы остановить прорыв наших войск. В ближайшие дни Смоленская наступательная операция получит продолжение.
– А как обстоят дела на Юго-Западном фронте?
– Начав наступление в центре фронта из рай она Изюма, войска Ма ли но вского не с мо гли прорвать оборону 1-й танковой армии на всю глубину. Успешнее такой прорыв осуществила 3-я гвардейская армия Лелюшенко.
Сталин как бы продолжил доклад Антонова:
– Вот и подготовьте проект директивы Ставки, товарищ Антонов, о том, чтобы Юго-Западный и Южный фронты быстрее вышли к Днепру и реке Молочной. Мы не можем позволить немцу превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустынный, безжизненный район.
Быстро завершилась недельная передышка войск Центрального фронта Рокоссовского. С рассветом 26 августа они перешли в наступление, нанося главный удар на Новгород-Северском направлении.
Тут же последовала директива Ставки: «Командующему Центральным фронтом немедленно перебросить в полосу наступления 60-й армии основные силы 13-й и 2-й танковой армий генералов Пухова и Родина». Командующий Центральным фронтом тут же поставил им оперативную задачу – обеспечить прорыв на Конотоп.
После частичной перегруппировки сил 28 августа войска Западного фронта возобновили наступление на Дорогобужско-Ельнинском направлении. Спустя два дня, 30 августа, в прорыв вошел 2-й гвардейский танковый корпус Бурдейного. Действуя на острие ударной группировки фронта, его танковые бригады продвинулись за день на двадцать километров и вместе с 10-й гвардейской армией Трубникова ворвались в Ельню.
Недельная передышка пролетела быстро, но нехватка транспорта и испортившиеся дороги не позволили командованию Калининского фронта завершить перегруппировку войск. Роль «ходатая» об отсрочке наступления выпала на долю представителя Ставки.
Маршал Воронов позвонил в Москву:
– Товарищ Сталин, войска Калининского фронта не готовы продолжать наступление. Артиллерия по «88» и «122» калибрам не обеспечена боеприпасами. Остаток моторесурса у танков не превышает тридцати процентов. Истребительная авиация располагает горючим на одни сутки. Принимаются меры, чтобы в течение ближайшей недели поправить положение со снабжением.
– Какие еще трудности вы можете назвать, товарищ Воронов? – Верховный не скрывал неудовольствия.
– Командар м 39-й Берзарин только сегодня вступил в командование, товарищ Сталин, и ему необходимо три-четыре дня, чтобы войти в курс дела.
– Вы, товарищ Воронов, выражаете свое мнение или его разделяет и командование Калининского фронта?
– Это наше общее мнение, товарищ Сталин.
– Что вы предлагаете, товарищ Воронов?
– Перенести начало операции на плюс шесть суток.
– Что это значит – «плюс шесть суток»?
– Начать наступление предлагается 14 сентября.
– Перенос срока начала операции утверждается. Но ни днем позже! – закончил разговор Верховный.
Чтобы ввести противника в заблуждение относительно направления главного удара войск Калининского фронта, левофланговая 43-я армия Голубева перешла в наступление на Демидов на сутки раньше планового срока, 13 сентября. Удар оказался неожиданным для врага, поскольку его резервы – 18-я танковая и 25-я моторизованная дивизии – были накануне переброшены из-под Невеля в район Духовщины.
Утром 14 сентября повела наступление 39-я армия. Но вместо обхода Духовщины южнее, 84-й стрелковый корпус Князькова нанес удар севернее города. 91-я гвардейская, 184-я и 97-я стрелковые дивизии Озимина, Цукарева и Давыдова при поддержке 28-й гвардейской танковой бригады Дремова теснили врага к Каспле.
Южнее, столь же успешно, в направлении Городка наступала 9-я гвардейская стрелковая дивизия Простякова, поддержанная танкистами Чупрова. Утром 15 сентября острия их ударных клиньев сомкнулись у Клевцов.
В этот же день, 15 сентября, возобновил наступление Западный фронт. 31-я армия Глуздовского с ходу форсировала Вопь и освободила Ярцево. Продолжая победоносное движение на запад, в ночь с 18 на 19 сентября 39-я армия Берзарина овладела ключевым опорным пунктом врага на пути к Смоленску городом Духовщиной. Южнее, 10-я и 49-я армии Попова и Гришина на пути к Рославлю освободили Екимовичи.
Учитывая успех наших войск на Западном направлении, 20 сентября Ставка приказала командующему Калининским фронтом сосредоточить усилия на левом фланге и не позднее 9-10 октября освободить Витебск. Но в день получения этой директивы Ставки успеха добилась, наконец, правофланговая 4-я ударная армия Швецова. Ударом вдоль Западной Двины она овладела окружающими Велиж высотами и к концу дня очистила город от оккупантов.
От командующего Западным фронтом Соколовского Ставка потребовала усилить удары в центре и 26–27 сентября освободить Смоленск, Починок и Рославль, а 10–12 октября овладеть городами Орша и Могилев.
Выполняя поставленную Ставкой задачу, 68-я и 10-я гвардейская армии Журавлева и Трубникова 23 сентября перерезали железную и шоссейную дороги Смоленск – Рославль в районе Починка и пробились к реке Сож. Оперативная судьба Смоленска была решена. Охваченный в полу-клещи войсками 39-й и 10-й гвардейской армий генералов Берзарина и Трубникова, израненный войной город жил предчувствием скоро го освобождения.
В ночь на 25 сентября в результате удара с северо-востока соединения 31-й и 5-й армий генералов Глуздовского и Поленова ворвались в Смоленск и к середине дня очистили его от немецких захватчиков.
Над уцелевшим зданием городской гостиницы в центре города автоматчики 11 06-го стрелкового батальона капитана Клепача водрузили победоносный красный флаг. В этот же день войска 49-й армии генерал- лейтенанта Гришина освободили от врага Рославль.
Особо отличившиеся в боях за Смоленск тридцать девять соединений и частей Западного фронта генерала армии Соколовского приказом Верховного Главнокомандующего были удостоены почетного наименования «Смоленских». Вечером 25 сентября в честь освобождения Смоленска и Рославля небо Москвы озарилось двадцатью победными залпами из двухсот двадцати четырех артиллерийских орудий.
25 сентября Ставка потребовала от Ватутина, Конева, Малиновского и Толбухина, с выходом войск к Днепру, форсировать его на широком фронте. К исходу 26 сентября 38-я армия форсировала Днепр севернее Киева. Южнее столицы Украины 3-я гвардейская танковая, 40-я и 47-я армии овладели Букринским плацдармом.
Получив донесение командующего Воронежским фронтом, Сталин тут же созвонился с представителем Ставки Жуковым и начальником Центрального управления военных сообщений Ковалевым. Они поддержали просьбу Ватутина. И Воронежский фронт до конца сентября увеличили количество плацдармов на правом берегу Днепра, включая Лютежский и Букринский.
Вечером 2 октября командующий 5-й гвардейской танковой армией Ротмистров был вызван в Ставку. Сталин тепло поздоровался с «укротителем Манштейна» и сразу поставил вопрос о боевых действиях наших танкистов в победной Курской операции:
– У меня нет оснований сомневаться, товарищ Ротмистров, что танковые армии новой организации вполне себя оправдывают. А что вы скажете по этому поводу?
– Исходя из опыта боев 5-й гвардейской танковой армии в Курской операции, я еще больше убедился, что Ставка приняла верное решение, товарищ Сталин.
– Так, понятно, – подтвердил свое согласие Сталин, – но что-нибудь следует еще добавить в новую структуру?
Командарм 5-й гвардейской танковой задал:
– Да, следует, товарищ Сталин.
– Что же следует? – спросил Верховный.
– Танковые армии новой организации нуждаются в усилении их противотанковой артиллерией, а также в надежном прикрытии их боевых порядков с воздуха.
– Это хорошо, что вы учитываете и опыт противника, – Верховный тут же круто изменил тему разговора: – А как вы думаете, товарищ Ротмистров, почему наши войска в Курской операции не перешли в наступление первыми? В Ставку поступали и такие предложения?
Вопрос озадачил Ротмистрова, но, чуточку помедлив, он все-таки высказал свое мнение:
– Насколько мне известно, товарищ Сталин, минувшим летом наши войска готовились к наступлению на Орловском и Харьковском направлениях. 5-я гвардейская танковая армия тоже готовилась к наступательным боям. Но гитлеровское командование допустило очевидный просчет, посчитав свою группировку войск сильнее, и решило упредить нас в наступательных действиях…
Верховный сам ответил на поставленный вопрос:
– Ставка сознательно приняла оборонительный план действий, товарищ Ротмистров, потому что наша пехота с артиллерией наиболее сильны в обороне и наносят крупные потери немцу именно в оборонительных боях.
– Сегодня уже ни у кого нет сомнений, товарищ Сталин, – вступил в дискуссию Антонов, – что оборонительный вариант в Курской операции в наибольшей степени отвечал нашим возможностям на начало и юля. Теперь это признает и Ватутин. Он лично говорил мне об этом.
Верховный остановился, выслушал мнение «генштабиста», но разговор продолжил с Ротмистровым:
– А как показали себя «Тигры» и «Пантеры»? Как вы обучали личный состав поражать вражеские чудища?
Ротмистров с полной уверенностью ответил:
– Конечно, товарищ Сталин, «Тигры» и «Пантеры» производят впечатление даже на бывалых танкистов, но испытания трофейных образцов позволили выявить и их «слабые места». У «Пантер» нередко отказывает ходовая часть. Но орудия у них посильнее наших.
– Вот, товарищ Федоренко, – Верховный повернулся к начальнику бронетанкового управления, – надо помочь танкистам в борьбе с «Тиграми» и «Пантерами» и вооружить наши танки равноценными пушками.
– Испытания 100-мм пушки завершаются, товарищ Сталин, – возразил Федоренко. – К концу этого года нарком Малышев обещает дать танки с новой пушкой.
– Вот так, товарищ Ротмистров, скоро вы получите «КВ» и «Т-34» с новой пушкой, – завершил встречу Сталин.
Ставка тщательно анализировала перемены в обстановке на Витебском, Могилевском, Гомельском, Киевском, Кировоградском и Криворожском направлениях. В ночь на 3 октября в адрес Попова, Рокоссовского, Ватутина и Конева поступила ее директива с уточнением изменившихся задач и некоторой перегруппировкой сил.
К середине октября завершилась пауза в полосе наступления Степного фронта. Не глубокий, но широкий плацдарм южнее Кременчуга занимали 5-я и 7-я гвардейские, 57-я и 37-я армии. Во втором эшелоне 5-й гвардейской армии сосредоточилась к наступлению 5-я гвардейская танковая армия.
Из штаба Степного фронта представитель Ставки Жуков 17 октября направил донесение в Ставку:
«Создается благоприятная обстановка для развития прорыва на Воскресенск. Я считаю, будет очень хорошо, если вы прикажете перебросить от Малиновского 1 пару танковых корпусов и пять-шесть стрелковых дивизий. Будет лучше, и мы скорее разгромим Запорожско-Криворожскую группировку противника ударом Степного фронта, нежели со стороны Малиновского. Я также прошу быстрее подавать генералу Коневу горючее и боеприпасы».
Реакция Ставки была мгновенной. Верховный распорядился об усилении Степного фронта четырьмя стрелковыми дивизиями и 1-м гвардейским мехкорпусом Руссиянова, а также 20-м танковым корпусом Лазарева.
При всей сложности обстановки Ставка адекватными перестроениями войск подчеркивала их достижения в пути на запад. 20 октября ГКО принял постановление о переименовании действующих фронтов. Калининский фронт стал 1-м Прибалтийским, Прибалтийский – 2-м Прибалтийским, Центральный – Белорусским, Воронежский – 1-м Украинским, Степной – 2-м Украинским, Юго-Западный – 3-м Украинским, Южный – 4-м Украинским.
Вечером 23 октября Верховный заслушал доклад Ватутина об обстановке в полосе фронта. Командующий 1-м Украинским фронтом доложил о бесперспективности удара на Киев с Букринского плацдарма и о тех благоприятных оперативных условиях, которые сложились для нанесения главного удара, с Лютежского плацдарма.
Неожиданно быстро, 24 октября, Военный совет 1- го Украинского фронта получил новую директиву Ставки:
«1. Ставка Верховного Главнокомандования указывает, что неудача наступления на Букринском плацдарме произошла потому, что не были учтены условия местности, затруднявшие здесь наступательные действия войск, особенно танковой армии генерала Рыбалко.
2. Ставка приказывает произвести перегруппировку войск 1-го Украинского фронта с целью усиления правого крыла фронта, имея ближайшей задачей разгром Киевской группировки противника и овладение Киевом».
На следующий день, в присутствии представителя Ставки Жукова, Военный совет фронта принял решение об усилении группировки в районе Лютежа передислокацией туда 3-й гвардейской танковой армии.
К 1 ноября на Лютежском плацдарме сосредоточились: 3-я гвардейская танковая армия, 38-я армия, 5-й гвардейский танковый корпус, 7-й артиллерийский корпус прорыва, пятьсот гвардейских ми номе тов. Но наступление в этот день повели вновь 40-я и 27-я армии с… Букринского плацдарма. Манштейн принял этот удар за главный и срочно перебросил в район Ходорова дополнительные силы, в том числе и последнюю свою резервную танковую дивизию СС «Райх».
Но главный удар 1-й Украинский фронт Ватутина наносил теперь севернее Киева, с Лютежского плацдарма. Утром 3 ноября в решительное наступление перешли 60-я и 38-я армии Черняховского и Москаленко. Боевые порядки врага в направлении Житомира таранил 5-й гвардейский танковый корпус Кравченко.
В конце дня 3 ноября на имя генерала Ватутина поступила директива из Москвы: «Операцию, начатую на правом крыле фронта, не затягивать, так как каждый лишний день дает только преимущество противнику, позволяя ему сосредоточить сюда свои силы, пользуясь хорошими дорогами, тогда как у нас разрушенные противником дороги затрудняют и ограничивают маневр».
Отметив, что Лютежский выступ является важнейшим и наивыгоднейшим плацдармом на правом берегу Днепра, имеющим исторически важное значение для изгнания немцев из Правобережной Украины, Ставка потребовала не позднее 5 ноября перерезать железную дорогу Коростень – Киев и не позднее 5–6 ноября освободить столицу Советской Украины.
Сражение на Орловском выступе становилось все напряженнее. Приняв под свое командование и 2-ю танковую армию, Модель изо всех сил «штопал бреши» на ее участке обороны от Чернышено до Новосиля. Но 16 июля и 9-я армия начала откат с плацдарма севернее Ольховатки. Командующий группой армий «Центр» Клюге позвонил в «Вольфшанце» и, обрисовав критическую ситуацию в районе Орла, попросил Гитлера либо о переброске подкреплений за счет группы армий «Юг», либо его разрешения на отвод войск к рубежу по Оке.
Гитлер сдержанно объяснил фельдмаршалу Клюге, что оба его предложения не приемлемы. Из-за недостатка сил Манштейн сам отводит войска на исходные позиции. Утрата же Орловского выступа ухудшала условия боевой работы авиации 6-го воздушного флота Грейма против важных объектов Советов в Поволжье. Демарш фельдмаршала Клюге не увенчался успехом, но он вынужден был смириться с безвыходным решением фюрера, поскольку у ОКВ действительно отсутствовали резервы.
Следующий день не принес облегчения. Ухудшение обстановки приняло в полосе группы армий «Юг» обвальный характер. Наступление Юго-Западного и Южного фронтов вблизи Изюма, Лисичанска и на Миусе 17 июля застали Манштейна врасплох – он не ожидал таких мощных ударов противника по позициям 1-й танковой и 6-й армий Маккензена и Холлидта с рубежей, обойденных вниманием войсковой разведки.
«Цитадель» закончилась поражением. 19 июля Манштейн предпринял попытку задержать фронт в районе Харькова, не допустить прорыва русских к Днепру.
Грозные события на Востоке и Западе заявляли о себе все решительнее и тверже. Однозначный итальянский финал был уже неизбежен. Но Гитлер не хотел верить, что он наступит так скоро. Распорядившись о непринятии без него ответственных решений по Курскому выступу, фюрер 19 июля улетел в Верону, чтобы вдохнуть «новые силы» в подрастерявшегося Муссолини.
Переговоры Гитлера и Муссолини в Вероне продолжались и 20 июля, но кардинально изменить ситуацию в Италии, на Восточном фронте они уже не могли.
Положение группировки Моделя продолжало оставаться тяжелым. Утром 20 июля начальник Генштаба ОКХ Цейтцлер передал приказ Гитлера Клюге: «Фюрер приказывает, чтобы в ночь с 20 на 21 июля ни в коем случае не последовал отход войск на фронте 9-й и 2-й танковой армий. Относительно дальнейшего ведения боевых действий на „Орловской дуге“ фюрер примет свое решение 21 июля».
В полдень 22 июля в Главную Ставку поступило тревожное донесение командующего группой армий «Север» о том, что русские атакуют на Мгинском выступе. Их планы наступления пока неизвестны, но, чтобы не допустить прорыва их танков на коммуникации 18-й армии Линдемана, пришлось из-под Пушкина перебросить к Анненскому и Мишкино две пехотные дивизии.
Масштабы сражения на подступах к Орлу стремительно разрастались. 23 и 24 июля неуступчивая схватка с громадным напряжением сил с обеих сторон велась на фронте свыше четырехсот километров от Думинич до Тросны. В донесении Моделя за 24 июля отмечалось, что танковый прорыв к шоссе Карачев – Брянск на участке 2-й танковой армии обеспечил противнику возможность зажать в клещи весь район «Орловской дуги». 9-я армия вынуждена была отойти на отсечную позицию. Во время этого отхода, в результате танкового удара на Змиевку, образовалась брешь, которую удалось ликвидировать введением в действие последних резервов.
Но на совещании в «Вольфшанце» 25 июля Цейтцлер оптимистично оценивал положение на Орловском выступе. Он доложил Гитлеру, что русские уже задействовали все свои резервы. На участке у Волхова наступление в основном отбито. На участке 35-го армейского корпуса вблизи Мценска ничего существенного не произошло. На участке 3-й моторизованной дивизии русские сумели вклиниться в немецкую оборону.
Гитлер отрешенно слушал доклад Цейтцлера. Когда тот его закончил, он круто повернулся к Варлимонту:
– Вы читали доклад Сталина, Варлимонт? Его вчерашний приказ, где он точно называет количество мотопехотных, танковых и пехотных дивизий?
– По «Цитадели», мой фюрер? – уточнил Варлимонт.
– По «Цитадели», – подтвердил Гитлер. – У меня такое ощущение, что это отбой наступления, то есть он представляет дело таким образом, что наш план сорван.
Эту тему попытался развить Цейтцлер:
– Для такого вывода, мой фюрер, мы не располагаем основаниями. По-моему, там все обстоит сложнее.
Обсуждение обстановки на Восточном фронте на этом закончилось. В «Вольфшанце» еще ничего не было известно о событиях в Италии. Они ошеломили Главную Ставку на следующий день. А в Растенбург, 26 июля, по делам Орловского выступа был вызван Клюге.
Обращаясь к нему, Гитлер сказал:
– Я не знаю, господин фельдмаршал, осведомлены ли вы об общей обстановке на Западе?
– Только из сегодняшнего сообщения радио, мой фюрер, – ответил фельдмаршал Клюге.
– Но сообщение радио не соответствует действительности, – заметил Гитлер. – На самом деле речь идет о мятеже, нити которого ведут к маршалу Бадольо. Вчера был арестован и смещен декретом дуче. Потом было образовано новое правительство, которое, конечно, еще заявляет, что оно будет с нами сотрудничать. Это все маскировка, чтобы выиграть время для нового режима. Где находится сам дуче, я не знаю. Когда мне станет это известно, я выручу его с помощью парашютистов.
Закончив монолог, Гитлер обратился к Клюге:
– Теперь доложите мне, господин фельдмаршал, какая у вас обстановка.
– Мой фюрер, положение в настоящий момент складывается так, что в районе Орла стало заметно давление крупных сил, которое еще полностью не проявилось, поскольку русским трудно переправиться через Оку, – сказал Клюге. – К сожалению, вчера противник совершил глубокий прорыв в полосе 34-й пехотной дивизии, который все же удалось ограничить путем нанесения контрударов. Но силы, которыми мы тут располагаем, относительно слабы. Прорыв был осуществлен и в полосе 297-й пехотной дивизии. Сегодня он был локализован путем отвода войск со всей этой линии фронта.
Цейтцлер развернул перед Гитлером карту и указал на центр треугольника Орел – Мценск – Новосиль.
– На этой карте, мой фюрер, точно дана сегодняшняя обстановка. Севернее Моховое показан отвод войск.
Гитлер перевел взгляд западнее того района, на который только что указал генерал-полковник Цейтцлер.
– Доложите мне, Клюге, что про исходит здесь.
– Ситуация ныне такова, – указка командующего группой армий «Центр» уперлась в район Болхова. – Вчера здесь состоялось наступление ограниченного размаха. Хотя оно и привело к прорыву фронта, нам все же удалось приостановить его. Наблюдались сильные танковые атаки. Вблизи Болхово противник ввел в бой одновременно сто пятьдесят танков, пятьдесят из них было подбито.
Наше намерение таково: мы хотим отойти на окские позиции, сократить «Болховскую дугу» и предпринять это уже этой ночью. Я прошу разрешить начать сейчас же такой маневр, чтобы сократить здесь немного фронт и:
Гитлер решительно прервал Клюге:
– Мне надо уяснить себе общую ситуацию, господин фельдмаршал. Речь идет о том, что мы должны отвести с фронта несколько соединений. К ним относится 3-я танковая дивизия СС. Ее я должен взять из группы армий «Юг». В Италии я смогу кое-что сделать только с помощью первоклассных соединений, которые преданы фашизму политически. Если мы удержим Северную Италию, меня ничто не будет страшить. Ничто…
Клюге взорвался:
– Мой фюрер! В данный момент я не могу снять ни одного соединения. Это исключено в данный момент!
Гитлер тоже повысил голос:
– Но это необходимо сделать, Клюге!
– Мы сможем высвободить войска только после занятия позиции «Хаген», – пошел на попятную Клюге.
– Однако, господин фельдмаршал, вы должны все же признать: когда эта линия обороны будет достигнута, определенное число дивизий должно высвободиться!
– Мой фюрер! – взмолился Клюге. – Я обращаю ваше внимание на то, что четыре дивизии…
– Обескровлены, – закончил фразу Гитлер. Фельдмаршал Клюге взволнованно повторил:
– Да, четыре дивизии полностью обескровлены! Дискуссия приобрела крайне острый характер. В пику командующему группой армий «Центр» Гитлер заявил:
– Позиции на Оке еще не готовы, Клюге. И русские не станут наступать на оборудованные позиции.
Цейтцлер косвенно поддержал Клюге:
– Если занять оборону по Оке, господин фельдмаршал, то часть высвобождающихся дивизий можно перебросить для строительства позиций «Хаген».
Клюге не согласился с Цейтцлером:
– Этим ничего не достигнешь, Цейтцлер. По моему мнению, самый ранний срок занятия позиций «Хаген» наступит примерно через четыре недели.
Гитлер не смог скрыть разочарования:
– Так долго мы определенно не сможем ждать, Клюге. Силы нужны раньше, иначе это все не поможет:
Тяжелый кризис преследовал рейх повсюду – на фронтах и в тылу. Утром 26 июля «партайгеноссе» Борман телеграфировал гауляйтерам: «Необходимо беспощадно выявлять и немедленно передавать полиции всех врагов государства, которые сейчас демаскируются. Бесполезных, слабых людей надо исключать из партии и увольнять. Настоящие люди в партии, как уже неоднократно подчеркивалось, должны действовать на нервные и возбудимые умы успокаивающе. В любое время именно партийные товарищи обязаны излучать непоколебимую уверенность в том, что фюрер в нужное время всегда совершит нужный шаг».
Ночью 29 июля немецкой разведке удалось подслушать переговоры Рузвельта и Черчилля о предстоящем выходе Италии из войны. Американский президент обязался обратиться к королю Италии Виктору-Эммануилу по этому вопросу. В «Вольфшанце» был сделан вывод о том, что ведутся тайные переговоры англичан и американцев с правительством маршала Бадольо.
Хотя Гиммлер не решился представить Гитлеру накануне его отлета в Верону про странное досье секретной службы о положении в Италии, ее текущие донесения возбудили у фюрера подозрение. Донесения же абвера, напротив, все последние месяцы бездоказательно ублажали Главную Ставку: Италия остается самым «верным союзником» Германии. «Ось» Берлин – Рим нерушима.
Ожесточенные бои с начала августа развернулись на подступах к Орлу. Войска Западного, Брянского и Центрального фронтов по всей линии «Орловской дуги» теснили позиции группы армий «Центр» Клюге.
Кошмар возможной утраты Донбасса настолько сильно повлиял на настроения в «Вольфшанце», что Верховный Главнокомандующий, не колеблясь, распорядился снять с Орловского выступа моторизованную дивизию «Великая Германия» и перебросить ее в район Ахтырки.
В дневнике боевых действий ОКВ появилась запись: «После кровопролитных боев войска оперативной группы „Кемпф“ сдали Белгород. Правое крыло 4-й танковой армии тоже вынуждено было отступить после того, как ее фронт был прорван в нескольких местах».
Оборона вермахта на Восточном фронте трещала по всем швам. Положение все более приобретало критический характер. Чтобы остановить повсеместное наступление русских, 11 августа Гитлер отдал приказ о немедленном строительстве оборонительного рубежа «Восточный вал» на линии: Западная Двина – Полоцк – Витебск – Днепр до Могилева – Запорожье – Крым.
Однако тотчас возникли разногласия. Оказалось, что при начертании «Восточного вала» не было учтено значение северного фланга. Главком ВМС гросс-адмирал Дениц потребовал избрать на северном участке линию обороны от Нарвы через Чудское озеро, с тем чтобы обеспечить подступы к Финскому заливу. Иначе, за явил Главком ВМС, Балтийский флот русских получит оперативную свободу на всей Балтике.
Гитлер буквально «разрывался на части». С одной стороны, его ни на час не отпускала критическая обстановка на Восточном фронте. С другой, в Главной Ставке не сходила с повестки дня животрепещущая «итальянская тема». Он требовал ежедневного доклада Йодля о результатах поиска Муссолини. Фюрер твердо настроен спасти дуче. С третьей, его беспокоила ситуация на Миусе. Но сил для решения столь масштабных задач не хватало.
К августу сорок третьего практически надломилась и боевая мощь «люфтваффе». Начальник Главного штаба ВВС генерал-полковник Ешоннек не видел никакой возможности предупредить гибель воздушных сил и в состоянии сильной душевной депрессии 19 августа покончил жизнь самоубийством.
На оперативном совещании 18 августа начальник Генштаба ОКХ так оценил положение в полосе обороны Манштейна: «Создавшаяся обстановка свидетельствует о том, что противник, несмотря на понесенные до сих пор потери, по прежнему стремится всеми средствами использовать ставшее, по-видимому, ему известным напряженное положение немцев».
Гитлер неумолимо требовал от Манштейна отстоять Харьков, не допустить прорыва русских в район Полтавы и далее к Днепру. Командующий группой армий «Юг» перебросил на Харьковское направление пятнадцать дивизий с других участков, но переломить ситуацию в лучшую сторону не смог. Опасность окружения была столь очевидной, что 22 августа он отдал приказ: об отводе войск из Харькова.
Падение Харькова и прорыв русскими «Миусфронта» вынудили фон Манштейна срочно просить «Вольфшанце» о помощи, чтобы отстоять Донбасс. Около десяти утра 27 августа «юнкерс» фюрера приземлился в Виннице. С докладом об обстановке выступил Манштейн:
– Мой фюрер! Невероятно большие потери, понесенные группой армий в операции «Цитадель», и отсутствие резервов вынуждают меня поставить вопрос об оставлении Донбасса. Другого выхода у меня просто нет:
– Ваш доклад сплошь пессимистичен, Манштейн, – сердито прервал подчиненного Гитлер. – Вам достаточно хорошо известно, что ОКВ не располагает в настоящее время резервами. Призыв новобранцев начинается в декабре. События в Италии тоже стоили нам немалых усилий: Впрочем, что вы предлагаете?
– Я прошу, мой фюрер, не менее двенадцати дивизий, чтобы закрыть бреши и удержать в наших руках Донбасс. В противном случае его потеря неизбежна.
– Донбасс сдавать нельзя, фельдмаршал Манштейн. Некоторое количество дивизий вы получите из состава групп армий «Север» и «Центр». Но передислокация войск, конечно, потребует определенного времени.
– И все-таки, мой фюрер, я прошу оказать помощь резервами моей группе армий как можно скорее:
4 сентября Гитлер отдал приказ «Об отходе с Кубанского плацдарма и обороне Крыма»:
«Чтобы высвободить соединения для решения других задач, я решил сдать Кубанский плацдарм и отвести 17 – ю армию через Керченский пролив в Крым:».
В условиях чрезвычайного осложнения обстановки на Восточном фронте до крайности обострились отношения между Гитлером и начальником Генштаба ОКХ. Цейтцлер настаивал на быстром отходе на тыловые рубежи, чтобы как следует подготовить оборону. Гитлер же считал, что необходимо биться за каждый метр территории, как это делали русские в сорок первом.
Вечером 8 сентября командующий группой армий «Юг» отдал приказ 1-й танковой и 6-й армиям перейти к подвижной обороне, которую им следует организовать так, чтобы обеспечить стойкость войск и выиграть как можно больше времени для осуществления отхода.
Вопрос о резервах снова повис в воздухе. События же и на Западе, и на Востоке развивались стремительно. 10 сентября Италия капитулировала перед англо-американскими войсками. Повсеместно продолжался откат войск групп армий «Центр» и «Юг» от Великих Лук на северо-западе до Мариуполя на юге.
В обстановке подавленности духа и непредсказуемости дальнейшего развития обстановки, Гитлер принял решение 15 сентября об отводе войск группы армий «Юг» за Днепр, на оборонительную линию «Восточного вала». Плану организации обороны по Днепру Главная Ставка присвоила кодовое наименование «Вотан».
С падением Брянска и Чернигова положение на всем Восточном фронте выдалось непредсказуемым. Оборонительный «Восточный вал» начал рушиться на глазах. Манштейн не смог выполнить категорическое требование Гитлера об обороне Полтавы до последнего солдата. 8-я и 1-я танковая армии отступили за Днепр.
В середине сентября штаб-квартира группы армий «Центр» переместилась из Красного Бора в Борисов. Ее положение под Смоленском стало крайне уязвимым. 25 сентября 4-я армия Хейнрици оставила Смоленск.
Острые проблемы одолевали. Их количество с каждым днем прибывало. Гитлер окончательно разуверился во вчерашних «верных союзниках» и 26 сентября отдал приказ Цейтцлеру срочно подготовить оперативный план военной оккупации Венгрии и Румынии.
Некоторым «оплотом стабильности» на Восточном фронте в канун октября оставался участок от Петербурга до Великих Лук. В директиве ОКВ № 50 от 28 сентября утверждалось: «Положение группы армий „Север“ полностью упрочено, и отвод ее войск с занимаемых рубежей не предусматривается».
Зато южнее тревоги стремительно нарастали. 29 сентября в «Дневнике боевых действий ОКВ» положение на Восточном фронте характеризовалось самыми мрачными красками: «6-я армия всюду удерживала передний край обороны, несмотря на мощные атаки противника… 1-я танковая армия отражала многочисленные атаки врага, иногда нанося контрудары. 4- я танковая армия сдала плацдарм у Киева. Усилился натиск противника в районе группы армий „Центр“ между Днепром и Припятью. Под Гомелем враг прорвал фронт между 2-й и 9-й армиями».
Хотя Смоленск уже более недели находился в руках большевиков, берлинское радио продолжало искусственно привязывать к этому стратегически важному пункту всю боевую обстановку в центре Восточного фронта. И 1 октября заместитель министра пропаганды Фриче назойливо твердил у микрофона, что русские дальше Смоленска не пройдут.
Положение на линии «Восточного вала» южнее Гомеля до Приазовья продолжало ухудшаться. Однако в «Вольфшанце» никто не хотел взять на себя смелость и предложить что-то радикальное на Восточном фронте. Помалкивал «главный оператор вермахта» Йодль. Сходной тактике вынужден был следовать теперь и Цейтцлер. И он за время Сталинградской и Курской операций получил от фюрера немало «нокаутирующих ударов».
Фронты, однако, на Западе и на Востоке диктовали свои «правила игры». 13 октября все образумилось на Апеннинском полуострове. Италия не только изменила «союзническому долгу», но и… объявила войну Германии.
Когда генерал-полковник Цейтцлер сообщил об этом на вечернем оперативном совещании, Гитлер взорвался непристойностями в адрес предателей и приказал Йодлю немедленно распорядиться о разоружении итальянских войск на севере страны. Не пожелали быть «верными союзниками», пусть будут военнопленными!
Следующий день, 14 октября, тоже не принес в Главную Ставку особых радостей. более того, Манштейн доложил Главком у ОКХ об оставлении Запорожья. Гитлер тут же позвонил командующему 6-й армией Холлидту. Разговор получился коротким:
– Генерал Холлидт! Только что я получил неприятное сообщение от фельдмаршала Манштейна об отходе 1-й танковой армии из Запорожья. Рушится оборонительный «Восточный вал». Большевики настойчиво рвутся к Днепру в его устье. Я надеюсь, что так не случится с нашей обороной на реке Молочной. Поэтому я принял окончательное решение, Холлидт, любой ценой остановить здесь большевиков и разгромить их войска у Мелитополя. Полагаю, что у вас хватит для этого умения и твердости!
– Мой фюрер, – возразил Холлидт, – как раз достаточных сил для выполнения этой задачи у меня и не хватает. Я убедительно прошу вас о подкреплениях.
– Но в вашей армии имеется двадцать дивизий, генерал Холлидт! – бросил в ответ Гитлер.
– Мой фюрер! Двадцать дивизий у меня было два месяца назад в Донбассе. Теперь их нет. Остатки трех дивизий я объединил в группы, которые и обороняют «Восточный вал» по реке Молочной. Вы не можете себе представить, что здесь на самом деле происходит!
Гитлер как-то сразу умерил свой пыл и уже спокойным тоном бросил в телефонную трубку:
– ОКВ, Холлидт, перебрасывает все больше свежих резервов из Франции. Группа армий «Юг» только что получила две пехотные и одну танковую дивизии. Разве Манштейн ничего не выделил вам из этих сил?
– Эти силы, мой фюрер, брошены Манштейном на Киевское направление, – доложил Холлидт.
– Холлидт, держитесь! Я надеюсь на вас. Можете объявить своему личному составу о выплате повышенного денежного содержания.
– Яволь, мой фюрер! – отчеканил Холлидт.
Положение на юге Украины превращалось для «Вольфшанце» в сплошную ноющую рану. 25 октября Гитлер обратился с письмом к маршалу Антонеску. «Обстановка на фронте Южной группы армий в связи с расширением противником плацдарма в районе Кременчуга за последние несколько дней резко обострилась. В связи с этим я принял соответствующие контрмеры, однако для полного устранения угрожающей нам опасности требуется максимальное напряжение сил… Каждая румынская дивизия, прибывающая на фронт, даст мне возможность освободить немецкие дивизии для контрнаступления, что может оказать огромное влияние на восстановление положения в районе Нижнего Днепра».
Перебрасываемые с Запада подкрепления рассредоточивались по фронту от Коростеня до Каховки. Предпочтение отдавалось Киевскому и Кировоградскому направлениям, где формировались ударные группировки для прорыва на Ромны и в Донбасс. В распоряжение командующего группой армий «А» Клейста перепадало мало сил, и он не мог гарантировать удержание ключевых рубежей в устье Днепра и в Северной Таврии.
Получив телеграмму своего представителя в Бухаресте Ганзена, Цейтцлер пришел в тягостное смятение – стоит ли ее содержание вообще докладывать фюреру? После мучительных раздумий он все же решил, что не только стоит, но нужно сделать это возможно быстрее.
Доклад прошел благополучно. Подготовленный Цейтцлером проект письма в адрес маршала Антонеску тоже был утвержден без поправок. Утром 30 октября офицер для поручений доставил письмо в Бухарест.
Гитлер писал: «Значение Крыма как важнейшего опорного пункта является чрезвычайным и оправдывает решение оборонять полуостров так долго, как это только будет возможно. Поэтому Крым необходимо удерживать при всех обстоятельствах и всеми средствами. 6-я армия должна устоять, чтобы обеспечить подходы к Крыму. Я решил усилить сухопутную, морскую и воздушную оборону полуострова. Прошу вас, господин маршал, обратиться к войскам с требованием до конца выполнить свой долг».
В условиях жесточайшего кризиса на Восточном фронте 3 ноября начальник штаба Оперативного руководства ОКВ Йодль предложил фюреру проект директивы ОКВ № 51. Гитлер без колебаний согласился с доводами «главного оператора вермахта». Узаконивался вывод, что наступило время, когда надо пересмотреть стратегическую идею и отдать предпочтение Западу.
Директива гласила: «Ожесточенные и кровопролитные бои последних двух с половиной лет против большевизма потребовали от нас исключительного напряжения. На Восток была брошена основная масса наших военных сил. Это соответствовало размерам нависшей тогда опасности и общей обстановке, которая, между прочим, за последнее время в значительной степени изменилась:
На Востоке размеры территории допускают в крайнем случае потерю некоторой ее части без того, чтобы это смертельно поразило германский жизненный нерв. По другому на Западе! Если врагу удастся здесь прорыв нашей обороны на широком фронте, то последствия в короткий срок окажутся необозримыми. Все признаки говорят о том, что противник самое позднее весной, а может быть, и раньше, перейдет в наступление против Западной Европы: Я не могу больше допускать ослабления Запада ради усиления других театров военных действий».
Критическая обстановка на Восточном фронте, однако, все более усложнялась.