Битва ставок. Великое противостояние. 1941-1945

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НАМОСКОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ ЖЕСТОКОЕ ВРЕМЯ

Со стороны вполне могло показаться, что в столице рейха нежданно-негаданно появились инопланетяне. Неописуемый энтузиазм охватил Берлин в день 22 июня. В это воскресенье Гитлер решил никого не принимать и распорядился в адрес шеф-адъютанта Шмундта соединять его по телефону только с лицами самого высокого ранга, имеющими непосредственное отношение к войне с Россией.

Второй военный день ознаменовался тем, что Гитлер не стал слушать доклады штабов ОКВ и групп армий, а пополудни в обстановке секретности, в спецпоезде «Атлас» направился в «Вольфшанце», свою военную Главную Ставку, расположившуюся вблизи Растенбурга, в густом девственном лесу.

Верховный главнокомандующий вышел из машины и пешком, в сопровождении адъютантов Шмундта, Видемана, Белана, Гюнше, камердинера Линге и доктора Морреля, направился к своему бункеру. Здесь, за тремя рядами высоких бетонных о град, уходящих в глубь леса от шлагбаумов контрольно-пропускных пунктов, Гитлер уже не опасался покушений на свою «драгоценную жизнь».

В часе езды от «Вольфшанце» расположились Генштаб сухопутных войск (ОКХ) и Главный штаб Военно-Воздушных сил (ОКЛ). Они окопались в таком же хвойном лесу под Алленбургом. Для поездок в Главную Ставку командование сухопутных войск использовало обычный пассажирский вагон. А вот Главком «люфтваффе» рейхсмаршал Геринг, как второе лицо в рейхе, в сопровождении большой свиты следовал в «Вольфшанце» на ярко раскрашенном дизельном поезде из трех, меблированных под красное дерево, вагонов. Вся его обслуга была одета в ослепительно белые костюмы.

Торжественный переезд в Ставку состоялся, но еще сто часов она оставалась безучастной к событиям на Востоке. Однако весь огромный штабной механизм с первого часа пребывания уже работал на полные обороты. Собирались донесения о ходе боевых действий сухопутных войск, авиации и флота в России, в Северной Африке, в Средиземном и Балтийском морях, на Западе и на Балканах. На оперативных картах пунктуально наносилась фронтовая обстановка. Обсуждались предложения по диспозиции войск на главных направлениях.

Принимая фельдмаршала фон Браухича на третий день «русской кампании», Гитлер напомнил Главкому сухопутных войск, что и Наполеон овладел Каунасом и Вильнюсом тоже 24 июня. И: в довольно сдержанной форме выразил собеседнику свое беспокойство – кольцо вокруг группировки русских у Белостока еще не замкнуто вермахтом полностью.

– Я очень прошу вас напомнить командованию 4-й и 9-й армий о необходимости скорейшего окружения большевиков в предместьях Белостока, – на мгновение Гитлер оторвал взгляд от «оперативки». – Пусть фон Клюге и Штраус знают – я не успокоюсь с этим требованием, пока не получу от них доклады о выполнении этого моего приказа!

Генерал Йодль, присутствующий при этом разговоре, с интересом посмотрел на фон Браухича и ждал, что ответит Главком сухопутных войск на резонное требование фюрера.

– Мой фюрер, вчера в разговоре по телефону, фельдмаршал фон Бок доложил мне о мерах в этом направлении, – с чувством собственного достоинства сказал Браухич, полагая, что такой ответ вполне устроит фюрера.

– Я и хочу точно знать, каковы эти меры? – Гитлер обеими руками уперся в край стола.

– 7-й армейский корпус 4-й армии идет на сближение с 8-м армейским корпусом 9-й армии. Через день – два они встретятся у Волковыска и замкнут кольцо окружения, – Браухич ткнул указкой в «оперативку» и добавил: – На Клюге и Штрауса мною возложена личная ответственность за успех этой важнейшей операции.

– Ясно, – недовольно процедил Гитлер. – Но надо быть требовательнее к подчиненным.

Медлительность ОКХ в Белостокской операции возмущала Гитлера. Вечером 26 июня он лично переговорил по телефону с командующим группой армий «Центр».

– Фельдмаршал фон Бок! Я решил посоветоваться с вами по поводу планов дальнейшего наступления, – строго сказал Гитлер. – Вам это неизвестно, но ударный клин генерал-полковника Клейста попал в трудное положение из-за наступления свежих сил большевиков. Прямых угроз нет. Фронтовое командование Советов деморализовано, и Москва непосредственно руководит боевыми действиями своих войск. У нас есть время, и я бы хотел, чтобы после уничтожения группировки русских у Белостока основные усилия группы армий «Центр» вы перенесли в полосу наступления войск Рунштедта.

– Мой фюрер, – пылко возразил Бок. – Я всесторонне изучу ваше предложение и готов прийти на помощь фельдмаршалу фон Рунштедту. Однако осложнения в районе Белостока не позволяют мне сделать это немедленно.

– Какие осложнения? О чем вы говорите? Я не знаю ни о каких осложнениях! – Гитлер повысил голос. – Выдвинули свои танковые группы далеко вперед, а теперь докладываете мне об осложнениях? Я дважды рекомендовал Браухичу не делать этого!

– Мой фюрер, я докладываю вам самые последние данные об оперативной обстановке в полосе наступления своей группы армий. Пытаясь вырваться из окружения, русские ведут атаки в направлении Гродно и Волковыска. Они вынуждают наши пехотные соединения вести бои с перевернутым фронтом: Я имею в виду именно эти осложнения.

– Я учту ваши замечания, – сердито бросил в микрофон Гитлер, завершая явно неудавшийся разговор.

На восьмой день войны Гитлер впервые включил радиоприемник. Диктор, надрываясь, передавал экстренное сообщение с Восточного фронта: «Кольцо окружения крупной группировки Советов в районе Белостока замкнулось. Войска генерала Гота овладели Минском. Танки генерала Гудериана – у стен Бобруйска. 18-я армия генерала фон Кюхлера захватила крупный балтийский порт Либава. 1-я танковая группа генерала фон Клейста ворвалась в Ровно. Захвачено большое количество боевой техники, две с половиной тысячи военнопленных. В Таураге обнаружены исключительные запасы продовольствия: сорок тысяч тонн лярда, двадцать тысяч тонн шпига, пять тысяч тонн свиного мяса и целое стадо живых свиней. Наступление на Восточном фронте продолжается!»

Сводка закончилась. Ударили фанфары.

Наступил июль. За минувшую декаду с начала вторжения фронт отдалился от западных границ России на триста пятьдесят – шестьсот километров, достигнув Пскова, Витебска, Житомира и Бердичева. Советы были выбиты из Литвы и Латвии. Уже оккупирована часть Эстонии, Белоруссии, Украины и Молдавии. Свыше двадцати дивизий русских разгромлены в Налибокской пуще, у Новогрудка и Столбцов, пере д Алитусоми в предместьях Ровно.

Пополудни 2 июля фюрер имел аудиенцию с фельдмаршалом фон Браухичем и в не терпящей возражений форме потребовал от Главкома ОКХ решительных действий по ликвидации окруженной у Минска группировки. Осада ее сковывала половину сил 4-й и 9-й армий и не позволяла фон Клюге и Штраусу наступать на Смоленск. Он приказал Браухичу еще больше сжать кольцо окружения, подтянуть дивизии из второго эшелона и быстрее уничтожить окруженных.

Подлинный переполох в Генштабе ОКХ вызвало указание Гитлера, поступившее утром 3 июля. Тотчас после доклада обстановки Йодлем фюрер позвонил Браухичу и приказал рассмотреть действия войск группы армий «Юг», которые, развивая наступление, поставили под удар Советов свои фланги. Опытное руководство русских на этом направлении, конечно, не упустит шанса и нанесет поражение танковой группе Клейста. Попытки Главкома ОКХ успокоить фюрера докладом, что он уже разговаривал по этому поводу с фельдмаршалом фон Рунштедтом, не увенчались успехом.

Гитлер оборвал Браухича на полуслове:

– Фельдмаршал! Судьба «русской кампании» находится в моих руках, но я хочу, чтобы победа пришла при наименьших потерях!

Не отличавшийся самостоятельностью и большой личной волей, Браухич сразу подчинился:

– Будет сделано, мой фюрер!

Около трех часов, когда в «Вольфшанце» обсуждалась переданная Геббельсом из Берлина речь Сталина по радио, генерал-полковник Гальдер получил донесение начальника штаба группы армий «Юг» генерала Зоденштерна. В нем излагались меры по прикрытию флангов ударных соединений.

На вечернем совещании, подводя суточные итоги, Гитлер заявил, что задача по разгрому главных сил Советов на рубеже Западная Двина-Днепр выполнена. На очереди – овладение Московским промышленным районом, Северной Россией, Донбассом.

Двигаясь на восток, вермахт может встретить сопротивление отдельных воинских групп. Так что не будет преувеличением сказать, что военная кампания против России выиграна фактически за две недели!

Верховный Главнокомандующий уверенно продолжал:

– Учитывая протяженность России, наши силы еще в течение некоторого времени будут скованы на Востоке. Но с этого дня война все более переходит из фазы разгрома вооруженных сил в фазу экономического подавления врага. Значит, на первый план выступают задачи по завершению войны против Англии. К их реализации нам следует приступить немедленно. Время работает на Великую Германию…

4 июля группа армий «Центр» захватила несколько переправ через Березину между Борисовом и Бобруйском.

5 июля группа армий «Север» овладела городом Остров.

6 июля 3-я танковая группа оставила позади Лепель и достигла Западной Двины в предместьях Уллы и Витебска.

7 июля 1-я танковая группа генерал-полковника фон Клейста захватила Бердичев. 2-я танковая группа генерал-полковника Гудериана пробилась к Днепру.

8 июля сдались окруженцы Налибокской пущи – биться дальше было практически уже нечем.

9 июля фельдмаршал фон Лееб доложил о захвате Пскова, фельдмаршал фон Рунштедт – Житомира…

Фельдмаршал Бок приготовился ко сну, когда тишину его кабинета нарушил телефонный звонок из «Аскании». Звонил полковник Хойзингер. Генерал-полковник Гальдер, во избежание неприятностей, нередко прибегал к этому приему, вводил в «игру» начальника Оперативного отдела Генштаба, и он распутывал «скандальные коллизии». К тому же полковник Хойзингер пользовался расположением фюрера.

– Господин фельдмаршал, – начал разговор «главный оператор» ОКХ. – Вы задержались с докладом о применении Советами новых танков. По поручению фельдмаршала фон Браухича я вынужден был именно сейчас выйти с вами на связь – два часа назад вас еще не было в своем штабе.

– А вы не могли этот разговор отложить хотя бы до утра, Хойзингер? – с укором возразил Бок.

– Нет, не мог, господин фельдмаршал, – отчеканил настырный Хойзингер. – Наш вчерашний доклад в Главной Ставке затянулся, но, учитывая большое беспокойство фюрера, возможен его ранний звонок по данному вопросу. Командование же ОКХ находится в неведении относительно неприятностей в войсках Гота.

– Какие неприятности вы имеете в виду? – Бок невольно повысил голос. – Любая война тем и отличается, что противники время от времени стараются удивить друг друга очередной оружейной новинкой.

– Но что вам известно о танке «Клим Ворошилов», господин фельдмаршал? – снова спросил Хойзингер. – Эти сведения я должен сообщить Браухичу.

Бок понял, что дальнейшая игра в «кошки-мышки» с неуступчивым Хойзингером бесполезна. Он сказал:

– Я нахожусь в том же положении, что и командование ОКХ, с точки зрения наличия информации о тяжелом танке красных. Трофейным экземпляром Гот не располагает, и нам известно лишь одно его качество: с наряды танков «T-III» не пробивают лобовую броню нового танка русских.

– Ясно, господин фельдмаршал. – Полковник Хойзингер немедленно положил трубку, не попрощавшись.

Но на этом волнения для фон Бока не закончились. Тут же затрещал телефон Главной Ставки. Фельдмаршал быстро сорвал трубку. Гитлер начал разговор в спокойном тоне:

– Вы слушаете меня, Бок? Я только что заслушал доклад Гота по поводу применения большевиками нового тяжелого танка. Он сообщил мне, что аналогичный доклад он представил и в штаб вашей группы армий, в Борисов.

– Именно так, мой фюрер!

– И что же вы скажете мне?

– Это очень неприятный факт, мой фюрер. И, как командующий группой армий, я считаю своим долгом как можно быстрее заполучить трофейный экземпляр, изучить его и дать работу нашим конструкторам и артиллеристам.

– Вы правильно пони мает е свою задачу, фельдмаршал фон Бок. Я вас поздравляю и желаю спокойной ночи, – Верховный Главнокомандующий тут же опустил трубку на рычаг.

Утром 5 июля в Борисове неожиданно появился Браухич. Главком ОКХ решил ознакомиться с обстановкой в центре Восточного фронта и уточнить с фон Боком ближайшую перспективу. В частности, какие дивизии 2-й и 3-й танковых групп целесообразно использовать для выполнения задач на Западном ТВД.

Фельдмаршалы отсалютовали друг другу жезлами, и Главком сухопутных войск начал разговор издалека:

– В последние дни Генштаб ОКХ получает скудную информацию о характере действий 2-й и 3-й танковых групп. Главная Ставка теряется в догадках, что про исходит в районе Могилева и Витебска. Фюрер то и дело выражает беспокойство по этому поводу.

– Я сам располагаю такой же скудной информацией, господин фельдмаршал. Кстати, сегодня она не из приятных: Гот и Гудериан на ступают из последних сил. 2-я танковая группа атакована из района Гомеля и Речицы свежей бронетанковой группировкой русских. Войска нуждаются хотя бы в трехдневной передышке и пополнении людьми.

– Эти вопросы – во власти фюрера. Я их не решаю. – Фон Браухичу становилось не по себе от столь холодного приема, оказанного ему «давним соперником».

– Я разговариваю с Главкомом ОКХ и не мое дело с тавить этот вопрос в «Вольфшанце», – отрезал Бок.

Браухич продолжил начатую мысль:

– Полагаю, что речь о передышке реально возможна только с выходом к Днепру и занятием дефиле между ним и Западной Двиной по линии Велиж-Смоленск-Кричев.

– Чтобы выполнить поставленную задачу, моей группе армий требуется минимум сто танковых моторов, – голос Бока наполнился гневными нотками. – Встречные бои с гигантскими танками Советов складываются отнюдь не в нашу пользу, и если их появится еще больше, то это подорвет моральный дух войск. Во вчерашнем бою южнее Труханович большой урон понесла 18-я танковая дивизия Гота.

– Скажите, Бок, а какие из танковых дивизий через две-три недели после выполнения задач «Русской кампании» будут в состоянии действовать на других ТВД? Разумеется, с запасом времени на отдых и доукомплектование, – резко изменил тему дальнейшего разговора фон Браухич.

Вопрос застал командующего группой армий «Центр» врасплох. Указка Бока медленно опустилась вниз. Но его замешательство было недолгим. Овладев собой, он повернулся в сторону Глав кома ОКХ и подчеркнуто сухо возразил:

– Мне пока что достаточно и одного ТВД. Если же вы или Кейтель считаете, что какой-то из моих танковых дивизий через месяц станет нечего делать в России, то я не могу разделить такую примитивную точку зрения.

– Как же так? Ведь 20 июня вы, Бок, были ознакомлены в Цоссене с директивой фюрера № 32!

Вот теперь все становилось на свои места – Бок сразу «раскусил» замысел фельдмаршала.

– Да, я действительно был ознакомлен с той директивой, – вынужденно согласился Бок.

– И что же вы скажете? – глаза соперников встретились, застыли в неподвижности.

– Сегодня, Браухич, я не готов ответить на этот вопрос определенно, – Бок был непреклонен.

– Ни вы, Бок, ни я не вправе игнорировать обстоятельства. Я получил письменное указание фельдмаршала Кейтеля о том, по каким критериям до 20 июля Генштаб ОКХ обязан представить предложения фюреру о составе сил для выполнения задач, поставленных директивой № 32.

Бок понял, что в создавшихся условиях необоснованный отказ не прибавит ему авторитета и будет проигнорирован Главкомом ОКХ. Он рассудительно заявил:

– Видите ли, до вчерашнего дня хорошо выглядела 18-я танковая дивизия, но в каком положении оказалась она сегодня? Я считаю, что для выполнения задач такого рода должны быть сформированы специальные соединения, с использованием боевого опыта, полученного в России.

На рассвете 6 июля фельдмаршал фон Клюге позвонил командующему 2-й танковой группой. И снова его разговор с временным подчиненным проходил на «высоких нотах».

– Я прошу вас, Гудериан, остановиться на рубеже Днепра и дождаться подхода пехотных корпусов! – буквально кричал в телефонную трубку командующий 4-й армией.

– Остановиться и ждать, пока Советы укрепят оборону по Днепру у Шклова и Быхова, как они уже сделали это у Рогачева и Жлобина? – в голосе Гудериана звучала очевидная издевка.

Понизив голос, всячески сдерживая себя, Клюге вознамерился дополнить свое, только что отданное приказание:

– Не ждать! Я считаю своим долгом поставить вас в известность, что соединениям 2-й танковой группы есть чем заняться. Вы наступаете на самом опасном…

Гудериан не позволил Клюге закончить свою мысль.

– Но чтобы достигнуть оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом, я еще двое суток назад должен был форсировать Днепр!

– Я не участвовал в разработке планов «Русской кампании»! Но сейчас, судя по обстановке, вам надо остановиться, обезопасить свой правый фланг от возможного контрудара, не допустить разрыва фронта с 3-й танковой группой Гота.

– На участке в районе Могилева моя 10-я танковая дивизия потеряла соприкосновение с арьергардом русских, и я не могу задержать ее наступление! – Гудериан и не думал о компромиссе. – В противном случае через неделю мне придется снова вести маневренную войну!

Клюге повысил голос. Он уже не мог спокойно разговаривать с Гудерианом. Командарм 4-й бросил:

– По данным разведки, противник подтягивает подкрепления из района Смоленска. Он намерен контратаковать, но где придется его главный удар, нам пока что неизвестно.

Генерал-полковник Гудериан буквально взорвался:

– Говорите, противник подтягивает к Днепру резервы? Значит, тем более его надо немедленно атаковать, пока резервы русских не успели развернуться, – Гудериан сделал паузу и добавил:- Я уже приказал Гейру и Фитингофу выслать за Днепр разведбатальоны, чтобы захватить там плацдармы!

Рано утром 8 июля, когда Бок еще находился в постели, ему позвонил фельдмаршал Браухич и сказал:

– Фельдмаршал, я беспокою вас очень рано, но сегодня в двенадцать тридцать мне предстоит выступить с докладом в Главной Ставке. Прошу вашего совета, что конкретно я могу доложить фюреру о намерениях сторон?

– Свое мнение по этому поводу я изложил вам во вчерашнем донесении, – недовольно возразил фон Бок. – Положение, на мой взгляд, обязывает Гудериана повременить с наступлением, дождаться подхода армейских корпусов. Он же настойчиво рвется к Смоленску.

Вошедший в кабинет начальник Оперативного отдела полковник фон Тресков согласно кивнул головой и проронил:

– Гудериан игнорирует мнение вышестоящих штабов.

Бок метнул в сторону подчиненного недовольный взгляд, но тут же услышал следующий вопрос Главкома ОКХ. В утренней тишине его хорошо слышал и Тресков. Ловким движением полковник приблизил «оперативку» с обстановкой и обвел указкой район Гомеля-Речицы.

– Что делается по ликвидации группировки русских у Гомеля и Речицы? – повторил он вопрос Браухича: – В район Гомеля – Речицы перебрасываются силы 2-й армии генерала Вейхса, и уже сегодня они выйдут на исходные позиции для последующих действий. Этим маневром снимается угроза правому флангу 2-й танковой группы.

– Кроме того, на этом направлении задействованы крупные силы 2-го воздушного флота Кессельринга, – добавил полковник Тресков.

И эту «добавку» оперативника Бок передал в ОКХ:

– Да-да, по скоплению вражеских войск наносят удары штурмовики и бомбардировщики 2-го воздушного флота.

– А не лучше ли использовать главные силы фельдмаршала Кессельринга для ударов по Смоленску, через который от Москвы в районы Витебска и Орши осуществляются переброски свежих большевистских сил? – в том же спокойном тоне возразил Браухич.

– Распределение сил – это дело самого Кессельринга, – Бок парировал и этот довод Главкома ОКХ. – Он поддерживает и 3-ю танковую группу в направлении Великих Лук.

– Значит, Гудериан, как и Гот, тоже может наступать? – Браухич упорно гнул «свою линию».

– Может, но не раньше 10 июля. Ему следует привести в порядок свои танковые соединения и, главное, пополнить их новой материальной частью.

– Но фюрер намерен сохранить все новые танки для операций на других театрах военных действий!

– В таком случае с выходом в район Смоленска группе армий «Центр» не чем будет наступать на Москву. Кроме того, мои дивизии испытывают большие трудности с доставкой боеприпасов, – повысил голос фон Бок.

– Прошу вас, Бок, по этому поводу сейчас же переговорить с Кейтелем, – согласился Главком ОКХ. – Я разделяю ваше беспокойство и тот час доложу о нем фюреру.

– Я лучше переговорю с генералом Йодлем, – возразил командующий группой армий «Центр».

– Не возражаю.

В то время когда происходил этот диалог, Гот и Гудериан продолжали начатые операции. 2-я танковая группа форсировала Днепр у Могилева и попыталась с ходу овладеть городом. Но отбив его атаки, русские сам и перешли в наступление и ликвидировали плацдармы. Гейр и Фитингоф поняли, что овладение Могилевом в данных условиях невозможно.

Получив передышку, Гудериан приступил к подтягиванию вторых эшелонов и пере группировке сил. У него созрел новый план действий. Ударом севернее Шклова, у Копыси, 46-й танковый корпус, в обход Могилева, развивает наступление на Горки-Починок-Ельню, в обход Смоленска, южнее. Это был смелый план быстрого прорыва к Москве. Вечером 9 июля командующий 2-й танковой группой направил его во все вышестоящие штабы и был уверен, что «Вольфшанце» такой наступательный план обязательно одобрит.

10 июля… Финская армия вторглась в Карелию, наступая на Петрозаводск и Олонец. С реки Великой группа армий «Север» фон Лееба рвалась к Петербургу. С рубежа Западная Двина – Днепр наступали на Москву войска группы армий «Центр». Из района Витебска на Касплю-Холм двинулась 7-я танковая дивизия Гота. В это же время, в направлении на Смоленск, устремились отборная дивизия СС «Райх», 17-я танковая и 29-я моторизованная дивизии Гудериана.

Новый прилив оптимизма в «Вольфшанце» вызвали успехи войск Гота и Гудериана. 15 июля 7-я танковая дивизия прорвалась в район Ярцево и перерезала шоссе Минск-Москва. На следующий день последовал еще больший успех – танковая дивизия СС «Райх» и 29-я моторизованная дивизия Гудериана с ходу ворвались в южную часть Смоленска.

В тот же день, 16 июля, Гитлер провел совещание по восточной оккупационной политике. Участвовали: Главком ВВС Геринг, начальник штаба ОКВ Кейтель, «партайгеноссе» Борман, рейхслейтер Розенберг и начальник Имперской канцелярии Ламмерс. Заявив, что главные силы русских разгромлены и «русская кампания» приближается к завершению, Гитлер самоуверенно озадачил свое окружение:

– Теперь является наиболее важным, чтобы мы не раскрывали своих целеустановок перед всем миром. Это к тому же вовсе не нужно. Главное, чтобы мы сам и знали, чего мы хотим достичь. Мотивировка перед миром наших действий должна исходить из тактических соображений. Мы должны поступать здесь точно так же, как и в случаях с Норвегией, Данией, Голландией и Бельгией. Итак, мы снова и снова будем подчеркивать, что мы были вынуждены занять район, навести в нем порядок и установить безопасность, но нам самим должно быть ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем. Крым следует освободить от чужаков и заселить немцами. Точно так же Австрийская Галиция должна стать областью Великой империи. Дело сводится к освоению огромного пирога. Мы, во-первых, должны овладеть им, во-вторых, управлять и, в-третьих, эксплуатировать.

Русские отдали приказ о ведении партизанской войны в тылу наших армий. Это дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас. Самое основное – создание военной державы западнее Урала не может быть включено в повестку дня. Все мои последователи должны знать: империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужого войска. Законом должно стать: «Никогда не должно быть позволено, чтобы оружие носил кто-либо, кроме немцев». Это очень важно. Только немец в праве иметь оружие, а не славянин, не чех, не казах, не украинец…

В зал докладов вошел полковник Шмундт и положил перед фюрером донесение Геринга о первом налете на Москву. Наконец, Главком ВВС выполнил его пожелание, имеющее огромное политическое значение. Гитлер встал из-за стола, подошел к окну, начал читать. Но что это? Чем внимательнее вчитывался он в текст депеши, тем все сильнее недоумевал. Геринг докладывал: «Замечены большие разрушения… Возникло много пожаров… Применены фугасные бомбы в две с половиной тонны… В налете участвовало свыше двухсот самолетов – лучшие экипажи 2- го воздушного флота фельдмаршала Кессельринга… Москва имеет мощное зенитное и авиационное прикрытие… Фотоматериалы о налете дешифруются и через пять часов будут представлены в Ставку».

«Но почему в донесении Геринг ни словом не обмолвился о Кремле? Что передает по этому поводу московское радио?» – Гитлер быстро возвратился к столу, нажал кнопку вызова. Тут же снова вошел полковник Шмундт, остановился у двери в ожидании указаний:

Доклад задерживался. Фюреру не были известны причины этого. Оказалось, что задержка произошла по вине фельдмаршала Кейтеля. Начальник штаба ОКВ утром объявился в Борисове и получил подлинный нагоняй от фон Бока лишь за упоминание об изъятии у него обеих танковых групп. В этом случае, заявил командующий группой армий «Центр», он будет вынужден немедленно уйти в отставку! С него хватит и месяца столь необычной «Русской кампании».

Более того, для начальника штаба ОКВ это прозвучало чистейшим откровением, что и при наличии в его подчинении 2-й и 3-й танковых групп, он не может продолжать наступление на Москву из-за яростного сопротивления русских на ярцевском рубеже и требует недельный отдых для своих войск.

Кейтель извинился за опоздание, прошел на свое традиционное место. Совещание началось. Главком ОКХ был нездоров и события на Восточном фронте не обсуждались. Докладчиком выступил начальник Генштаба ОКХ Гальдер. Оценивая противника, он заявил: «Военному потенциалу большевиков нанесен невосполнимый урон. На фронте ощущается нехватка даже винтовок и патронов. Танковые войска лишились почти всех новейших танков, которые еще неделю назад досаждали 2-й и 3-й танковым группам. В воздушных боях используются истребители устаревших типов.

Управление войсками в тактическом звене и уровень подготовки командных кадров – посредственные. В вопросах общего руководства и ведения наступательных действий оперативного масштаба оценка представляется двоякой. Командование большевиков перед группой армий „Юг“ оказалось на высоте. А вот перед группами армий „Север“ и „Центр“ показало себя только с отрицательной стороны.

Но сопротивление противника нарастает. Это связано скорее всего с психологическими особенностями состава войск, увеличением в них партийной прослойки, а также с усилением карательных мер против дезертиров, нежели с улучшением их военной подготовки. Кроме того, разведкой установлено наличие на Восточном фронте девяноста трех боеспособных дивизий Красной Армии, а не сорока шести, о которых шла речь на совещании в Главной Ставке 8 июля».

Гальдер, пользуясь трибуной, предложил свою перегруппировку сил. Согласно ей, 2-ю танковую группу Гудериана, а также 12-й и 53-й армейские корпуса из состава 2-й армии фон Вейхса предлагалось подчинить фон Рунштедту, развивая наступление на Сураж-Новгород-Северский-Харьков, в тыл киевской группировке русских. Взамен выбывших подчинить фон Вейхсу 20-й армейский корпус из состава 9-й армии Штрауса, а армию последнего пополнить 10-м армейским корпусом 16-й армии Буша. Группа армий «Центр», обходя Москву севернее и южнее, наступает на Казань. На левом фланге в ее составе действует 3- я танковая группа Гота.

Гитлер даже не предложил высказаться по плану Гальдера Кейтелю и Йодлю. Он с трудом дослушал его обтекаемые формулировки и с первых своих слов на высокой ноте потребовал от Браухича строгого доведения до войсковых инстанций своего плана продолжения «Русской кампании». В данный момент Москва совершенно его не интересует. Все его внимание – Петербургскому направлению. Но фон Лееб не располагает достаточными силами для выполнения стоящих перед ним задач. Он лично убедился в этом двое с уток назад, посетив штаб-квартиру Лееба в Мальнаве.

Ближайшую задачу группы армий «Север» он ограничивает блокированием Петербурга с востока. При этом 4-я танковая группа Гёпнера должна выйти в район озера Ильмень и закрыть проход между ним и Ладожским озером. Тем временем 3-я танковая группа Гота выходит в тыл великолукской группировке Советов. Гудериан поворачивает свои дивизии на юг и блокирует группировку русских в районе Гомеля и Речицы. У Бока достаточно сил и без танковых групп. Он может наступать на Москву только армейскими корпусами. Альтернативы такому решению нет. Ответные действия русских и погодные факторы его не интересуют…

Самолет с Главкомом ОКХ на борту, словно челнок, метался между «Асканией» и Восточным фронтом. Утром он стартовал из Летцена, через два-три часа приземлялся в Мальнаве, Борисове или Староконстантинове, а вечером снова возвращал Браухича в штаб ОКХ. Но эта показная активность Главком а ОКХ практически мало сказывалась на положении дел под Петербургом, Смоленском или Киевом.

Утром 27 июля Браухич отправляется в Борисов к Боку и здесь узнает ужасающую новость: разведкой установлен факт формирования еще двадцати пяти дивизий в районе Москвы. Когда всему этому придет конец? В сдержанном тоне Главком ОКХ продолжает диалог с Боком о плане разгрома гомельской группировки русских, об операциях на Московском направлении, о наступлении 3-й танковой группы Гота на Валдае, а перед глазами, словно наваждение, непрерывным потоком плывет и плывет бесконечная живая масса в защитном красноармейском обмундировании.

Фюрер не верит донесениям разведки о растущей мощи большевиков, но именно это сообщение, похоже, и приблизило первый серьезный «криз». Самый узкий круг обитателей «Вольфшанце» тут же узнает из уст доктора Морреля, что речь фактически идет о сердечном ударе. Впору было сетовать, что очень уж некстати по времени – в штабах групп армий продолжала царить неопределенность – он пришелся.

Еще не было и четырех часов, когда начальник личной охраны Власик осторожно вошел в спальную комнату и трону л руку Сталина, лежавшую поверх одеяла:

– Товарищ Сталин… Товарищ Сталин, – дважды не громко, но взволнованно повторил он.

Сталин тотчас, будто он совсем и не спал, а просто прилег отдохнуть, открыл глаза, приподнял голову с подушки.

– Что-нибудь случилось?!

– Да, товарищ Сталин. Звонит начальник Генерального штаба Жуков, просит вас срочно подойти к аппарату. Совершенно неотложное дело. – И, уже выходя вслед за председателем СНК из спальни, Власик добавил: – Немецкие самолеты бомбят наши приграничные города.

– Что?… Бомбят? – Сталин остановился, строго посмотрел в глаза начальника охраны. Но тут же, ничего не сказав, он, проворнее обычного, направился в переднюю к аппарату.

В комнате было по ночному тихо, и Власик хорошо слышал содержание этого первого диалога о начавшейся войне. Начальник Генштаба взволнованно докладывал:

– Артиллерия немцев ведет огонь по нашим приграничным прикрытиям. Авиация противника бомбит Киев, Минск, Севастополь, Либаву, а также аэродромы и летние лагеря войск. Разрешите начать ответные боевые действия?

Телефонная трубка медленно поползла вниз по уху Сталина. Дыхание его стало учащенным, прерывистым. Но дорога каждая минута, и Жуков торопит с ответом:

– Вы меня поняли, товарищ Сталин? Молчание председателя СНК прерывается вопросом:

– Где находится нарком обороны, товарищ Жуков?

– Он здесь, рядом. Говорит по телефону с командующим Киевским Особым военным округом генералом Кирпоносом.

– Через сорок минут приезжайте с Тимошенков Кремль, – сказал Сталин и опустил трубку на рычаг.

Некоторое время он постоял у стола, еще неверя в происшедшее, и не спеша повернулся к начальнику охраны:

– Передайте Поскребышеву, чтобы он быстрее пригласил ко мне всех членов Политбюро ЦК.

Ужасное сообщение Жукова, несмотря на отданные накануне распоряжения, в глубине души захватило его врасплох. Да, морально, при всей своей политической прозорливости, Сталин не был готов к такому обороту событий.

На какое-то время он непроизвольно задержался посреди комнаты и негромко, скорее всего для себя, сказал:

– Все-таки напал… Обманул, мерзавец!

В половине пятого, когда Тимошенко и Жуков вошли в кабинет Сталина, там уже были в сборе все члены Политбюро ЦК. Слева, за длинным столом, покрытым зеленым материалом, лицом к Кремлевскому арсеналу, сидели Берия, Ворошилов, Каганович, Калинин, Молотов. Шесть часов назад они покинули это помещение, но тогда было еще мирное время. Теперь же на западных границах страны бушевал смерч войны, и требовалось коллективно решить, какие меры необходимо предпринять, чтобы отразить фашистское нашествие.

Члены Политбюро с затаенной надеждой посмотрели на вошедших военных. В кабинете стояла гнетущая тишина. Сталин сидел у торца стола, что уже само по себе было необычно, держал в руке погасшую трубку. На первый взгляд, внешне он был так же спокоен, и только побледневшее лицо и настороженный взгляд темно-карих глаз выдавали его волнение. Когда Тимошенко и Жуков присели у ближнего, напротив двери, окна, он поднялся, тихо сказал:

– Напали, нарушив подписанный пакт о ненападении, а что же до сих пор молчит германское посольство?

Пройдя взад-вперед по кабинету, председатель СНК остановился напротив Молотова и как бы закончил мысль:

– Позвоните в германское посольство, товарищ Молотов. Что на этот раз скажет нам Шуленбург?

Молотов присел у рабочего стола Сталина, набрал номер телефона германского посольства. На вопрос наркома, где находится посол, сотрудник посольства ответил, что посол просит Советское правительство принять его для передачи важного поручения. Молотов добавил: «Передайте своему послу, чтобы он ехал в Кремль». Нарком положил трубку и возвратился на прежнее место за столом. Председатель СНК приостановился, предложил, чтобы Шуленбурга тоже принял Молотов. Члены Политбюро ЦК, кто в голос, а кто кивком головы, поддержали его предложение.

Воцарившуюся было тишину нарушил вошедший в кабинет генерал-лейтенант Ватутин. Он доложил:

– Получены донесения, товарищ Сталин, что противник после артиллерийского налета на приграничные объекты перешел в наступление, форсирует Буг и Неман, ворвался в Брест. На южном участке границы наши части удерживают свои позиции. Авиация врага бомбит наши аэродромы, летние лагеря войск, ведет глубокую разведку территории.

Сообщение Ватутина тут же дополнил Жуков.

– Товарищ Сталин, – уверенно сказал он, – нужно без промедления обрушиться на противника всеми имеющимися у нас силами и задержать его продвижение в глубь страны.

– Надо не задержать дальнейшее продвижение противника, а уничтожить его, – уточнил маршал Тимошенко.

– Именно уничтожить! – добавил маршал Ворошилов. Столь категоричный настрой военных подтолкнул вступить в дискуссию других членов Политбюро ЦК.

– Фашисты, по-видимому, имеют превосходство в силах на главных направлениях, – глядя на маршала Тимошенко, сказал Калинин. – Иначе они не перешли бы в наступление.

– Я разделяю точку зрения товарища Жукова, – определенно высказался секретарь ЦК Маленков. – Надо быстрее задержать врага и как следует осмотреться.

– Разведкой должна заняться наша авиация, – бросил реплику нарком внутренних дел Берия.

– Нужно разведать силы гитлеровцев и на месте принимать решения на ответные действия, – как бы продолжил мысль Маленкова член Политбюро ЦК Каганович.

Только теперь вступил в разговор Сталин. Но в его глуховатом голосе не чувствовалось прежней уверенности.

– С начальником Генштаба можно согласиться, если бы мы знали сегодня, какая группировка немца действует против нас на каждом из направлений. Но ни Политбюро ЦК, ни Главное разведуправление Генштаба этого не знают.

Откровенный обмен мнениями был в самом разгаре, когда в кабинет возвратился нарком Молотов. Председатель СНК повернулся к нему и напряженно ждал, что скажет он после встречи с послом.

– Германия объявила нам войну, – ровным голосом сказал Молотов. В руке он держал лист бумаги с фашистской свастикой вверху. – Шуленбург не комментировал это решение своего правительства, но сказал, что лично он с ним не согласен и очень сожалеет о происшедшем.

Кончиком мундштука Сталин провел по седеющим усам, на шаг отступил от стола, обратился к наркому обороны:

– Давайте боевую директиву. Начнем действовать и мы. Начальник Генштаба Жуков встал и вслух зачитал подготовленный проект директивы. Сталин сказал:

– Сейчас надо отдать войскам короткую директиву. Сделав несколько шагов по ковровой дорожке, оно становился рядом с Жуковым и негромко добавил:

– Сократите директиву наполовину и телеграфируйте в округа, которые мы преобразуем в направления или фронты.

Трудное решение о вступлении страны в войну принято.

Когда в половине десятого Тимошенко, Жуков и Ватутин вновь прибыли в Кремль, то им показалось, что члены Политбюро так и не уходили из сталинского кабинета. Осведомившись у Жукова, какие новые сообщения поступили в Генштаб из приграничных округов за минувшие пять часов, Сталин обернулся к наркому обороны:

– Что там у вас?… Давайте.

Тимошенко прочитал проекты указов Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации военнообязанных 1905–1918 годов рождения, а также о введении военного положения в европейской части страны с 23 июня.

Сталин взял из рук Тимошенко оглашенные документы и еще раз внимательно прочитал их про себя. Затем, сократив тексты документов, передал их Поскребышеву.

Когда секретарь покинул кабинет, Тимошенко предложил следующий документ – проект директивы о создании Ставки Главного Командования Красной Армии. И его Сталин прочитал, но править не стал и негромко заключил:

– Не горит. Обсудим на Политбюро ЦК. – Так же поступил он с проектом мобилизационного плана по производству боеприпасов. Только резюме прозвучало несколько иное: – Этот план мы должны рассматривать с наркоматами уже по-другому. Одни-двое суток ничего не решат.

Последнее предложение маршала Тимошенко о преобразовании Прибалтийского военного округа, Западного и Киевского Особых военных округов в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты было принято без обсуждения.

Когда, исчерпав все вопросы, Тимошенко попросил разрешения отбыть в Наркомат обороны, Сталин сообщил ему, что в двенадцать часов по радио выступит Молотов с Заявлением Советского правительства. Он был немногословен:

– Послушайте. Радио повторит его несколько раз.

Обсудив на Политбюро ЦК вопрос о создании Ставки Главного Командования, Сталин по пытался переговорить по телефону со всеми командующими фронтами и выяснить, что в данный момент времени происходит у границы. Но его попытка оказалась безуспешной.

Потеря управления войсками в начальный период войны грозила развалом фронта, и Сталин немедленно принял меры. В то время когда Молотов вы ступал по радио с Заявлением правительства, на Политбюро ЦК были приглашены маршалы, заместители наркома обороны – начальник Главного военно-инженерного управления строительства укрепрайонов Шапошников и по вооружению Кулик.

– Вот что, – сказал Сталин, здороваясь с вошедшими, – по донесениям разведки мы лишь примерно знаем, где находятся немецкие и наши войска. Так управлять войной нельзя. В качестве представителей Ставки решением Политбюро ЦК вы направляетесь на Западный фронт с за дач ей по мочь его командованию наладить управление войсками и ежедневно докладывать нам об обстановке: Вопросы ко мне есть?

Вопросов к председателю СНК не последовало. Маршалы Шапошников и Кулик вышли из кабинета.

Вскоре после полудня Сталин позвонил в Генштаб генералу армии Жукову и без всяких вступлений сказал:

– Наши командующие фронтами не имеют опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, растерялись. Этот вопрос мы только что рассмотрели на Политбюро. Оно решило направить вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки. На Западный фронт ею уже направлены маршалы Шапошников и Кулик. Вам следует немедленно вылететь в Киев, а оттуда как можно быстрее попасть на передовой командный пункт фронта в Тернополь.

– Товарищ Сталин, а кто же здесь будет руководить Генштабом? – невольно вырвалось у Жукова.

Сталин был готов к ответу и на этот вопрос:

– Оставьте за себя Ватутина, – сказал он и тут же добавил: – Не теряйте времени зря, мы тут как-нибудь обойдемся, а вы нужнее сейчас там: Желаю успеха.

С каждым днем обстановка на фронтах становилась все сложнее. Особенно много забот доставляло командованию и государственному руководству развитие событий на Каунасском и Минском направлениях. Донесения же, поступающие с фронтов в Генштаб, страдали поверхностной оценкой обстановки и нередко приводили к противоречивым выводам.

– По-вашему, получается, что немец несет большие потери и все-таки быстро продвигается в глубь нашей территории? – Сталин остановился позади Ватутина и ткнул мундштуком в карту. – Идет только четвертый день войны. Войска 11-й армии генерал-майора Морозова сдали немцу Кедайняй, Каунас, Вильнюс. Отступают дальше: Куда?

– Да, товарищ Сталин, 11-я армия отошла восточнее Каунаса и Вильнюса, – кивнул Ватутин. – В 18.00 об этом доложил генерал Кузнецов. Отход войск продолжается.

– Это неправильные действия, товарищ Сталин! – громко сказал стоявший рядом с докладчиком нарком обороны.

– «Неправильные действия», – Сталин, вроде бы без акцентов, повторил слова маршала Тимошенко. Выдержав паузу, он добавил: – Значит, у комфронта Кузнецова есть достаточно сил и средств, чтобы отбросить немца назад?

– Да, есть, товарищ Сталин, – поддержали его Тимошенко и Ватутин. – Вчера мы подчинили командарму Морозову еще и 23-ю ордена Ленина стрелковую дивизию.

– Вот и готовьте директиву: «Силами трех дивизий, 23-й и 188-й стрелковых и 5-й танковой, нанести контрудар из района Ионавы с задачей вернуть Вильнюс, Каунас и перенести боевые действия на территорию Восточной Пруссии», – в голосе Сталина звучали повелительные нотки.

– Тяжелое положение сложилось в полосе Западного фронта. 3-я танковая группа Гота прорвала оборону 3-й армии Кузнецова, перерезала железную дорогу Вильнюс-Лида и продвигается к Минску, – продолжил доклад Ватутин. – Цель маневра – встретиться у столицы Белоруссии с 2-й танковой группой Гудериана и окружить главные силы Западного фронта.

– А что же предпринимает командование Западного фронта в ответ? Или комфронта Павлов ждет, когда немец замкнет кольцо окружения в районе Минска? – Сталин остановился рядом с «генштабистом». – Какие меры предпринимаются Наркоматом обороны, Генштабом?

Ватутин выпрямился, беглым взглядом окинул председателя СНК, снова наклонился над картой, произнес:

– Предпринимает, товарищ Сталин. – Карандаш генштабиста скользнул над картой, уперс я в южный фланг Западного фронта. – Выполняя директиву Ставки, генерал Павлов предпринял контрудар из района Кобрин-Пружаны силами 14-го мехкорпуса генерала Оборина под основание танкового клина Гудериана. Но успеха он не принес. Соединения находились в двадцати километрах друг от друга, и собрать их в мощный кулак не удалось.

– Товарищ Тимошенко, а что докладывают представите ли Ставки на Западном фронте, маршалы Шапошников и Кулик? – Председатель СНК не спеша подошел к своему рабочему столу и принялся на бивать табаком трубку.

– Сегодня удалось переговорить по телефону с маршалом Шапошниковым, товарищ Сталин, – ответил нарком обороны. – А от маршала Кулика никаких сообщений нет.

– Что предлагает товарищ Шапошников? – Сталин остановился рядом с наркомом обороны.

Тимошенко взял в руки указку, наклонился над картой.

– Он предложил комфронта Павлову сколотить мощную группировку в составе 6-го и 11-го мех корпусов и 6-го кавкорпуса во главе с генералом Болдиным и нанести контрудар в направлении сувалковского выступа.

– И что же, товарищ Тимошенко? Каков результат этого контрудара? – поставил новый вопрос председатель СНК.

– Это произошло вчера, во второй половине дня, товарищ Сталин, и результат нам пока неизвестен, – ответил нарком обороны.

– Что ж, обождем результатов контрудара, – в голосе председателя СНК послышалось какое-то удовлетворение.

В молчании, редко затягиваясь дымом, Сталин прошелся вдоль кабинета и как бы продолжил свою мысль:

– Принято, по-моему, верное решение. Раз немец имеет превосходство в силах, держит инициативу в своих руках, то наша задача упрощается. На до его измотать, используя единичные контрудары, обескровить в оборонительных боях у границы, выбить у него как можно больше танков, а потом подойдут резервы и докончат дело на его территории.

– Но вот беда, товарищ Сталин, – с горечью в голосе произнес Тимошенко. – Маршал Шапошников заболел, и если не выздоровеет, то его придется отзывать с фронта.

– Жалко, – согласился Сталин. – Похоже, что фронтовые нагрузки Борису Михайлович у уже не по плечу.

Он еще раз удалился в глубь кабинета, а на обратном пути снова привлек к разговору генерала Ватутина.

– Что нового у Кирпоноса, товарищ Ватутин?

– Упорные бои продолжаются в полосе обороны 5-й армии, товарищ Сталин. Стрелковые дивизии генерала Потапова отражают атаки танковых соединений генерала фон Клейста, которые прорвались на западный берег реки Стырь.

– От Жукова поступили какие-нибудь вести? – скользнув взглядом по карте, задал следующий вопрос председатель СНК.

– Нет, товарищ Сталин. Письменных донесений нет. Но нарком обороны вчера разговаривал с ним по телефону.

– Как товарищ Жуков оценивает обстановку у Кирпоноса? – вопрос относился уже к маршалу Тимошенко.

– По мнению Жукова, товарищ Сталин, в ближайшие двое-трое суток ожидается переход в наступление 11-й немецкой армии с территории Румынии. Главный удар она скорее всего нанесет в стык наших 18-й и 19-й армий.

– И это не обойдется без помощи румын?

– Наоборот, товарищ Сталин, – добавил генерал Ватутин. – 11-я армия немцев призвана помочь 3-й и 4-й румынским армиям форсировать Прут на широком фронте.

– Понятно. Товарищи Тимошенко и Ватутин свободны, – председатель СНК слегка приподнял руку и тем дал понять, что на этот раз разговор с ними закончен.

В полдень 26 июня в Тернополь Жукову позвонил Сталин:

– На Западном фронте сложилась крайне тяжелая обстановка, товарищ Жуков. Немец окружил часть фронтовых сил в районе Волковыска и Мостов и близок к захвату Минска. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Шапошников приболел. Нам надо посоветоваться с вами. Не могли бы вы немедленно прилететь в Москву?

– Могу, товарищ Сталин. Вот уточню с Кирпоносом и Пуркаевым план дальнейших действий и выеду на аэродром.

Сталин опустил трубку на рычаг, не прощаясь.

Вечером Жуков прямо с аэродрома приехал в Кремль. У Сталина находились Тимошенко и Ватутин. За четверо суток войны оба они побледнели, осунулись. Перемен же в председателе СНК, по крайней мере внешних, начальник Генштаба не обнаружил.

– Немец спешит использовать преимущества и вынуждает нас к решительным действиям, – сказал он, когда Жуков остановился рядом с Тимошенко. – Подумайте и подскажите Политбюро ЦК, что надо предпринять в сложившейся обстановке?

– Товарищ Сталин, чтобы разобраться с обстановкой на Западном фронте, нам потребуется от сорока до пятидесяти минут, – не раздумывая, возразил генерал армии Жуков.

Сталин кивнул головой, а вслух негромко сказал:

– Хорошо, разбирайтесь. Доложите через сорок минут.

Через открытую дверь в другом конце кабинета военные прошли в соседнюю комнату. Жуков впервые вошел в это помещение и невольно осмотрелся вокруг. Казенная скромность ее убранства подкупала. Прямоугольный стол перед окнами. К нему прижато с обеих сторон по четыре жестких стула. Стены сплошь увешаны картами. Посередине на полу – глобус. Должно быть, эта комната и служила Сталину «домашним генеральным штабом».

Военные расположились вокруг стола и принялись за дело. Чтобы сэкономить время, Ватутин доложил обстановку на 18.00, обозначив положения наших войск. Острия двух синих стрел – танковых групп Гота и Гудериана – были уже несколько восточнее нашей группировки.

– То, что перед 2-й и 3-й танковыми группа ми поставлена именно такая задача, подтверждают взятые в плен танкисты, – дополнил Ватутина нарком обороны. – Мы должны исходить из сложившихся условий.

– А условия эти – хуже не придумаешь, – как бы продолжая мысль Тимошенко, сказал начальник Генштаба.

Нарком обороны взял со стола карандаш и медленно, от руки, пунктиром прочертил им по карте.

– Прорываться с боями на Новогрудок-Столбцы-Минск- не лучший вариант – снова попадут в «котел».

– По-моему, надо наносить два удара: один на юго-восток, через Слоним на Барановичи; второй – от Мостов в направлении Молодечно, – сказал Жуков. – Это затормозит на время продвижение 2-й и 3-й танковых групп к Смоленску.

– А как поступить с Минском? – на начальнике Генштаба остановились усталые глаза наркома обороны.

Как это ни было тяжело Жукову, ответ его был честным:

– Минск, Семен Константинович, придется оставить!

Маршал Тимошенко тяжело вздохнул, но возражать не стал, а, скорее по инерции, снова спросил:

– Оставим Минск, а где же задержим тогда врага?

– Решением Ставки необходимо срочно организовать новый рубеж обороны по реке Березина, – ответил Жуков.

Ватутин тут же дополнил начальника Генштаба:

– А резервные армии, выдвигаемые из глубины, надо располагать по Днепру. Не то через неделю будет поздно.

Это единое мнение военных и было доложено Политбюро ЦК. Не задавая вопросов, Сталин подумал некоторое время над картой и утвердил их предложения без изменений.

На седьмой день войны, перед докладом начальника Генштаба, Сталин впервые за говорил о необходимости своего обращения к народу. Возражений не последовало.

3 июля он выступил по радио с речью. И все советские люди нашли в ней ответ на главный вопрос – что надо делать. Они услышали из его уст сердечные слова: бороться надо за каждую пядь родной земли, до последней капли крови. Фашистам не должно достаться ни литра бензина, ни килограмма хлеба. Наступает сильный и коварный враг. Социалистическое Отечество в опасности! Каждый, кто может держать оружие, встань в ряды защитников Родины! Наше дело правое! Победа будет за нами!..

Только вступив в командование Западным фронтом, маршал Тимошенко воочию убедился в том, какое сложное наследство ему досталось. Тут бы не спеша разобраться, обсудить обстановку на Военном совете. А она действительно представлялась сложной, не предсказуемой.

Приближался телефонный разговор со Ставкой. Сталин потребует принципиальной оценки обстановки, спросит, когда будет остановлен немец по всему фронту?

Голос Сталина доносился издалека, глуше обычного:

– Товарищ Тимошенко. Как складываются у вас дела?

Командующий Западным фронтом ответил не сразу. Но сделав над собой усилие, он, внешне уверенно, сказал:

– Ничего хорошего, товарищ Сталин, сообщить не могу. У Шклова, Гудериан прорвал нашу оборону по Днепру и наступает на Кричев – Мстиславль – Починок – Ельня.

– Надо восстановить положение. Немца следует отбросить за Днепр, хотя это и Гудериан.

– Контратаковать нечем, товарищ Сталин. Полуразбитые 5-й и 7-й мехкорпуса приводят себя в порядок во втором эшелоне, но в них осталось очень мало танков.

– Ремезов, 13- я армия держит фронт у Рогачева? – резче обычного снова спросил председатель ГКО.

– Держит, товарищ Сталин.

– Учитывая это, силами 21-й армии Герасименко нанесите контрудар в направлении Бобруйска. Создайте угроз у танковой группе Гудериана. А для отражения атак против 20-й армии используйте силы Конева, прибывшие с Украины.

– Товарищ Сталин, прибывающие соединения 19-й армии целесообразнее использовать на стыке 22-й и 20-й армий. Резервов у фронта нет, подстраховать их нечем.

– До нас дошли сведения, что немец захватил Себеж и вот-вот окажется в Велиже и Демидове, в пределах Смоленской области. Это верные сведения? – снова задал вопрос председатель ГКО.

– Да, это верные сведения, товарищ Сталин. – Тут же нарком обороны добавил: – Взятые под Витебском пленные показали, что 7-й танковой дивизии Гота приказано обогнуть Смоленск и выйти в район Дорогобужа.

– И там встретиться с дивизиями 2-й танковой группы Гудериана? – продолжил мысль наркома председатель СНК.

– План, видимо, такой, товарищ Сталин.

– Примите меры к отражению этой угрозы. Кроме того, продумайте вопрос о защите Смоленска. Возложите личную ответственность за оборону города на генерала Лукина.

– Я понимаю вас, товарищ Сталин, но в 16-й армии остались только одна дивизия и мотострелковый полк.

И эта реплика не застала председателя ГКО врасплох. Он продиктовал готовое решение Ставки:

– Подчините Лукину все армейские части, находящиеся в районе Смоленска. В этом отношении он получил хороший опыт на Украине, у Шепетовки. Вместо 109-й мотострелковой дивизии Юго-Западного фронта подчините ему 46-ю стрелковую дивизию, прибывающую к вам из Сибири. Свяжитесь с обкомом партии, с товарищем Поповым. Пусть областная парторганизация сформирует отряды народного ополчения.

– Ясно. Завтра утром непременно побываю в Смоленске, у товарища Попова.

В конце разговора Сталин ободряюще заверил Тимошенко:

– В ближайшие дни Ставка окажет помощь Западному фронту. Вам придана авиадивизия дважды Героя Советского Союза Кравченко. Не позднее 16 июля в ваше распоряжение прибудет с Украины генерал Рокоссовский. ГКО готовит постановление о командованиях стратегических направлений. Вы назначаетесь Главкомом Западного направления. От обязанностей наркома обороны мы вас освобождаем…

Вечером 9 июля заместитель начальника артиллерии фронта генерал-майор Кариофилли представил маршалам Тимошенко и Шапошникову командование 1-й батареи «катюш». Это были командир Флеров, его заместитель по полит части Журавлев и представитель ГАУ Кривошапов. Нарком обороны еще раз напомнил артиллеристам, что о новейшем оружии Красной Армии ни в коем случае не должен знать противник. В чрезвычайных условиях выход может быть только один – обязательный подрыв установок.

10 июля. Ставка Главного Командования постановлением ГКО преобразована в Ставку Верховного Командования во главе со Сталиным. В ее состав введен маршал Шапошников. Для лучшего управления фронтами образованы Главные командования направлений: Северо-Западное (Главком – маршал Ворошилов), Западное (Главком – маршал Тимошенко) и Юго-Западное (Главком – маршал Буденный).

Но обстановка на Смоленском направлении продолжала катастрофически ухудшаться. Утром 12 июля с плацдарма на берегу Днепра, южнее Орши, в общем направлении на Смоленск устремились отборная дивизия СС «Райх», 17-я танковая и 29-я моторизованная дивизии Гудериана. Одновременно с этим из района Витебска в сторону Каспли и Холма двинулась вперед 7-я танковая дивизия Гота.

Вечером маршал Тимошенко получил директиву Ставки: «Из районов Смоленска, Рудни и Невеля нанести контрудары по противнику и восстановить положение на Днепре». Этой же директивой войскам 21-й армии генерала Герасименко приказывалось перейти в наступление на Бобруйск с задачей выхода в тыл 24-му танковому корпусу Гудериана, устремившемуся в направлении Кричев-Рославль.

Невзирая на крайнее обострение обстановки, Ставка приказала маршалу Тимошенко оборонять Смоленск во что бы то ни стало и продолжала усиливать войска Западного направления. Под давлением обстоятельств Тимошенко и принял, наконец, решение об использовании 1-й батареи реактивных минометов. В полдень 14 июля она нанесла неожиданный удар по частям 5-й пехотной дивизии врага, прибывшей под выгрузку на железнодорожную станцию Орша.

В тот же день, поменяв позицию, грозное оружие Флерова ударило по скоплению врага на переправе через Оршицу. Утром 15 июля батарея нанесла залп у Рудни. Доклад Еременко, наблюдавшего работу артиллеристов под Рудней, в тот же день поступил в Ставку: «Оружие – выше всяких похвал, и фронт желает иметь его как можно больше».

Обстановка в высших инстанциях, исключительно нервная с начала войны, в середине июля накалилась до крайности. Но люди надеялись, что скоро положение на фронтах поправится, «отпустит» и в тылу гнетущий нервный пресс.

– Начинайте доклад, товарищ Жуков, – негромко сказал Сталин, поравнявшись с начальником Генштаба.

Человек прямой и честолюбивый, Жуков и на этот раз остался верен своему жизненному кредо. Он изложил последние донесения об обстановке у Великих Лук, перед Рогачевым и Жлобином. Когда его карандаш замер под надписью «Смоленск», он умолк. Сталин, на этот раз сидевший рядом с Молотовым, поднялся, приблизился к докладчику. Жуков поборол противоречивые чувства, продолжал:

– В центре Западного фронта, в район е Смоленска, в течение последних суток продолжались тяжелые бои. Под напором 2-й танковой группы Гудериана к исходу вчерашнего дня наши войска вынуждены были оставить город:

– Как… вынуждены были оставить город?! – Плечи Сталина быстро удалялись от стола, землистое до того лицо сразу потемнело, карие глаза уставились на начальника Генштаба пронзительным, настороженным взглядом.

– Да, товарищ Сталин, согласно донесению, 1 6-я армия оставила Смоленск и отбивается от противника уже восточное города, – несколько глуше обычного сказал Жуков.

– Почему раньше не доложили об этом?! – председатель ГКО все более распалялся, повышая голос. – Что предпринимает маршал Тимошенко, чтобы вернуть Смоленск? Чем Генштаб помог Лукину, чтобы он отстоял город?

– Доклад получен ночью, товарищ Сталин, когда вы отдыхали. Маршал Тимошенко сообщает: у него нет резервов для предотвращения окружения наших войск в Смоленске.

– Где находится генерал Рокоссовский?

– Позавчера с группой офицеров связи выехал на Западный фронт, но у него нет никаких войск, товарищ Сталин.

– Маршал Тимошенко продолжает линию генерала Павлова и скоро приведет немца в Москву! – Лицо председателя ГКО покрылось мелкими красными пятнами. – Его надо немедленно убирать с Западного направления!

Жуков молчал. Молчали члены Политбюро ЦК. Приступ крайней ярости нарастал. Сталин говорил быстрее обычного, на какое-то время потеряв всякий контроль над собой.

– Генштаб не руководит действиям и фронтов, а только фиксирует наши поражения. Надо направить директиву маршалу Тимошенко и предупредить, что если 16-я армия не отобьет Смоленск у немца, то ее командование будет предано суду военного трибунала. Пощады никому не будет!

Настойчивый звонок прервал грозную сталинскую тираду. К столу с телефонами подошел Молотов. Спросив, кто конкретно нужен, он пригласил к аппарату Жукова. Звонил генерал Василевский. Он доложил, что враг захватил только южную часть Смоленска, а северную удерживает 16-я армия.

Начальник Генштаба вернулся к столу, доложил:

– Генерал Василевский, товарищ Сталин, передал последние оперативные данные об обстановке в Смоленске. Враг овладел только южной его половиной. Северную часть города удерживают силы генерала Лукина.

Сталин поднялся с дивана, начал ходить по ковровой дорожке. Было видно, что он у же успокоился, красные пятна на лице пропали. Оно приняло обычный светло-серый цвет.

– Сюда, товарищ Жуков, надо приходить с точными данными, – сказал он, останавливаясь у торца стола. – Директиву Тимошенко поправьте только в начале. Вместо всего Смоленска напишите о возвращении его южной части:

Тимошенко искренне обрадовался встрече с Рокоссовским, которого лично знал по совместной службе в Западном военном округе. И вот он прибыл в Касню, снова под его начало, но теперь уже воевать в войсках Западного фронта. С напутствием – до подхода резервов подчинять себе все встреченные по пути части, 16 июля Рокоссовский выехал на ярцевский рубеж обороны.

Утром 19 июля Ставка приказала командующему фронтом резервных армий генерал-лейтенанту Богданову силами вновь сформированных 28-й, 29-й и 30-й армий провести операцию по окружению противника в районе Смоленска.

В этот же день Указом Президиума Верховного Совета СССР председатель Совнаркома и ГКО И.В. Сталин был назначен наркомом обороны Советского Союза.

Вечером 27 июля, когда острия 2-й и 3-й танковых групп Гудериана и Гота сомкнулись у Соловьевой переправы, охватив 16-ю, 19-ю и 20-ю армии, командующий Западным фронтом получил приказ маршала Тимошенко: «30–31 июля перейти в решительное наступление и при поддержке войск Резервного фронта и группировки генерала Рокоссовского отбросить противника от Смоленска». Генерал Еременко тотчас связался по телефону с Касней.

– Товарищ маршал, непонятен ваш последний приказ!

– О переходе в наступление?

– Да… Кольцо окружения у Соловьевой переправы замкнулось. Отряд полковника Лизюкова отброшен за Днепр. Войска генералов Лукина, Конева и Курочкина вполне задачу свою выполнили. Теперь надо оставить Смоленск, остатки их армий отвести на ярцевский рубеж и закрепиться на нем!

– А как прикажешь отчитываться мне перед Ставкой, Андрей Иванович? – возразил Главком направления.

– Семен Константинович, за досадное поражение 5-го и 7-го механизированных корпусов отчитались?

– На войне от ошибок и просчетов, товарищ Еременко, никто не застрахован. И мы не без грешны.

– Сейчас, Семен Константинович, положение войск Западного фронта намного тяжелее и сильно меня беспокоит.

– Крепитесь, Андрей Иванович. Ставка нам поможет. В борьбу за Смоленск вступают войска Резервного фронта.

– Товарищ маршал! Войска измотаны до последнего предела. Танков и артиллерии нет. Госпитали переполнены. Дивизии стали полками. Контратаковать решительно нечем!

– Поезжайте к генералу Лукину. Надо поднять боевой дух защитников Смоленска.

– Семен Константинович, разрешите мне позвонить товарищу Сталину и доложить обстановку на моем фронте.

– Нет, Андрей Иванович, не разрешаю. Договоримся так. Я с твоими доводами согласен и разрешаю действовать по обстановке, предварительно переговорив с Жуковым. Тем временем я посоветуюсь с маршалом Шапошниковым и он при удобном случае поставит этот вопрос перед Сталиным.

– Ясно, товарищ маршал. Согласен, – вздохнул генерал-лейтенант Еременко и медленно опустил трубку на рычаг.