Битва ставок. Великое противостояние. 1941-1945

АГОНИЯ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

Ввод в сражение 1-й и 2-й гвардейских танковых армий 16 апреля не позволил с ходу прорвать вторую полосу вражеской обороны. Поэтому командующий 1-м Белорусским фронтом Жуков указал Катукову и Богданову, что при дальнейшем развитии наступления войска их соединений не должны втягиваться в затяжные бои за опорные пункты на Зеловском рубеже, а обходить их, передавая задачу уничтожения засевших там гарнизонов соединениям вторых и третьих эшелонов общевойсковых армий. С утра 17 апреля танки должны действовать в боевых порядках стрелковых соединений в качестве их непосредственной поддержки.

Медленное продвижение войск 1-го Белорусского фронта ставило под угрозу выполнение ее замысла на окружение Берлинской группировки противника. Утром 17 апреля она потребовала от Жукова обеспечить более энергичное наступление главных сил. Одновременно Ставка дала директивы командующим 1-м Украинским и 2-м Белорусским фронтам и всемерно содействовать наступлению войск 1-го Белорусского фронта. Рокоссовский, кроме того, получил задачу не позднее 22 апреля развивать наступление главными силами на юго-запад, нанося удар в обход Берлина с северо-запада с тем, чтобы во взаимодействии с войска ми Конева завершить окружение Берлинской группировки противника.

Проведенная в ночь на 17 апреля перегруппировка артиллерии в полосе главного удара позволила утром повторить тридцати минутную артиллерийскую подготовку и приступить к прорыву второй полосы обороны 9-й армии. Для выполнения этой задачи Жуков потребовал подтянуть всю артиллерию к первому эшелону пехоты и держать ее в ходе наступления не далее трех километров от передовой. Для улучшения управления войсками всем командующим армиями находиться на наблюдательных пунктах командиров корпусов, ведущих бой на главном направлении.

В середине дня 17 апреля командующий 1-м Украинским фронтом Конев поспешил к Шпрее, куда уже пробились 3-я и 4-я гвардейские танковые армии Рыбалко и Лелюшенко. От успешного форсирования этой преграды зависело многое: стремительность их дальнейшего наступления и сопротивление врага, которому нельзя было позволить закрепиться на этом важном рубеже. Поэтому танковые бригады форсировали Шпрее вброд и выходили на оперативный простор.

Вернувшись на передовой КП, Конев заслушал доклады командармов 3-й и 5-й гвардейских, а также 13-й армии Гордова, Жадова и Пухова об обстановке в полосе их наступления и тут же позвонил в Ставку.

– Как идут у вас дела, товарищ Конев? – поставил привычный вопрос Верховный Главнокомандующий.

– Сегодня темп наступления ударной группировки фронта возрос, товарищ Сталин, – доложил командующий 1-м Украинским фронтом. – Соединения 3-й и 4-й гвардейских танковых армий, не дожидаясь наводки мостов через Шпрее, форсировал и эту водную преграду на участке Брезинхен – Шпревитц, южнее Котбуса, и развивают наступление в северо-западном направлении, на Калау, Барут. Практически оборона 4-й танковой армии противника прорвана на всю глубину. Войска генералов Рыбалко и Лелюшенко вышли на оперативный простор и имеют полную возможность перерезать тыловые коммуникации врага. Я считаю, что в сложившейся обстановке гвардейские танковые армии должны уйти в отрыв и полностью дезорганизовать оборону противника на направлении главного удара.

– А на каком удалении от Шпрее находятся общевойсковые армии фронта, товарищ Конев?

– Войска 3-й и 5-й гвардейских армий ведут ожесточенные бои с контратакующим противником на своих участках прорыва, а 13-я армия Пухова тоже пробилась к Шпрее и вслед за танкистами форсирует ее на широком фронте.

– Но у вас увеличиваться разрыв со вторым эшелоном фронта, товарищ Конев. Вы не считаете нужным повысить темпы продвижения вперед 28-й армии Лучинского, чтобы не осложнить ее ввод в сражение в будущем?

– Я распорядился, товарищ Сталин, чтобы 28-я армия с утра 18 апреля начала выдвижение в район Гросс – Бадемейзеля, на Нейсе. Так что этот момент учтен командованием фронта.

– А вот на 1-м Белорусском фронте дела складываются туго. Войска Жукова не овладели Зееловским рубежом и после ввода в бой 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, – сказал Верховный и тут же предложил: – А нельзя ли, товарищ Конев, танковые армии 1-го Белорусского фронта пустить на Берлин через брешь на участке вашего фронта?

– Такой маневр займет много времении внесет замешательство в войска, товарищ Сталин, – не согласился Конев. – Обстановка в полосе фронта развивается благоприятно, собственных сил у меня достаточно. Я считаю целесообразным направить в обход Берлина наши гвардейские танковые армии. По достижении рубежа Люббен – Финстервальде они нанесут фланговый удар на Барут и Цоссен.

– Вы знаете, товарищ Конев, что в Цоссене находится гитлеровский Генштаб сухопутных войск?

– Да, знаю, товарищ Сталин.

– Хорошо. Поверните 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии на Берлин, товарищ Конев. Директиву Ставки получите ночью, – закончил разговор Верховный.

Это решение явилось поворотным пунктом в развитии Берлинской операции. Конев тут же позвонил Рыбалко и Лелюшенко, отдал срочные устные приказы.

Командарму 3-й гвардейской танковой: в течение ночи с 17 на 18 апреля форсировать Шпрее и развивать наступление в направлении на Фетшау, Гольсен, Барут, Тельтов. Задача – в ночь с 20 на 21 апреля ворваться в Берлин с юга.

Командарму 4-й гвардейской танковой: в течение ночи с 17 на 18 апреля форсировать Шпрее севернее Штремберга и развивать наступление в направлении на Дрепкау, Калау, Дане, Лукенвальде. Задача – к исходу 20 апреля овладеть районом Беелитц, Трейенбрицен, Лукенвальде. 21 апреля – овладеть Потсдамом и юго-западной частью Берлина.

К утру 18 апреля войска 8-й гвардейской армии Чуйкова, поддержанные 1-й гвардейской танковой армией Катукова, прорвали вторую полосу обороны 9-й армии Буссе на Зееловском рубеже и устремились в направлении Требнитца, Дамсдорфа и Петерсхагена, к внешнему Берлинскому оборонительному обводу.

Поскольку наибольший успех был достигнут на правом фланге ударной группировки, Жуков изменил ее последующие задачи. Войскам 47-й армии и 9-го гвардейского танкового корпуса было приказано охватывать Берлин с северо-запада; войскам 3-й и 5-й ударных и 2-й гвардейской танковой армий – пробиться к северо-восточной окраине Берлина.

18 апреля перешел в наступление 2-й Белорусский фронт Рокоссовского. Под прикрытием артиллерийского огня и дымовых завес ударные группы 65-й, 70-й и 49-й армий, на подручных переправочных средствах, форсировали Ост-Одер, южнее Штеттина, преодолели вражескую оборону в междуречье и пробились на восточный берег Вест-Одера.

Поставленные 3-й и 4-й гвардейским танковым армиям задачи оказались для них чрезмерными. Чтобы к исходу 19 апреля пробиться в район Барута, войскам Рыбалко предстояло за день совершить бросок в восемьдесят километров! Фактически они преодолели лишь тридцать пять. Маршал Конев направил командарму 3-й гвардейской танковой «крутую радиограмму»: «Тов. Рыбалко! Опять двигаетесь кишкой. Одна бригада дерется, вся армия стоит. Приказываю: рубеж Барут – Лукенвальде переходить через болото по нескольким маршрутам развернутым боевым порядком».

Войска 1-го Белорусского фронта продолжали наступление по всей линии соприкосновения. Упорное сражение развернулось 19 апреля на подступах к Мюнхебергу. Этот крупный узел обороны 9-й армии Буссе прикрывал прямой путь к Берлину. В полдень войска 8-й гвардейской армии, поддержанные 11-м танковым корпусом, после тридцатиминутной артиллерийской подготовки нанесли неотразимый удар.

К исходу 19 апреля войска 1-го Белорусского фронта выполнили задачу двух первых дней операции, завершив прорыв трех полос Одерского оборонительного рубежа на широком участке от устья Одера до Кунерсдорфа. За четыре дня боев они продвинулись в направлении Берлина на тридцать километров, ликвидировали опасный плацдарм 9-й армии на правом берегу Одера, восточнее Франкфурта.

Донесение Жукова за 20 апреля впервые со дня начала Берлинской операции по настоящему порадовало Верховного. Он остановился посреди кабинета, сделал характерный жест рукой, обратился к начальнику Генштаба:

– Повторите, товарищ Антонов, сообщение об обстреле Берлина нашей артиллерией. Это – знаменательный акт.

Начальник Генштаба генерал армии Антонов повторил:

– После овладения Бернау 1-й дивизион гвардии майора Зюкина из состава 30-й гвардейской пушечной бригады 47-й армии в одиннадцать часов нанес первый залп по Берлину. Спустя три часа два залпа по столице рейха нанесла дальнобойная артиллерия 79-го стрелкового корпуса генерал-майора Переверткина 3-й ударной армии.

Верховный как бы подвел итоговую черту:

– Вот эти залпы, товарищи, и будем считать началом штурма Берлина. Они приближают окончательную победу.

Начальник Генштаба продолжил итоговый доклад:

– Войска 5-й ударной армии, при участии 11- го и 12- го гвардейских танковых корпусов, завершили прорыв третьей полосы обороны противника и в районе Везендаля вклинились во внешний Берлинский оборонительный обвод.

8-я гвардейская армия, взаимодействуя с 1-й гвардейской танковой армией, 20 апреля продолжала прорыв третьей полосы вражеской обороны.

– Когда 9-я армия немца будет изолирована от Берлинского гарнизона? – поставил вопрос Верховный.

– Это произойдет тогда, товарищ Сталин, когда 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко овладеет Цоссенским укрепрайоном и пробьется к Бонсдорфу, то есть не позднее 22 апреля, – четко доложил начальник Генштаба.

– И затем три дня спустя, товарищ Антонов, должно состояться полное окружение Берлинского гарнизона? – Верховный медленно оторвал пристальный взгляд от карты.

– Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов отстают на два дня от утвержденного Ставкой плана операции, – уклончиво возразил начальник Генштаба.

– За сегодняшний день 4-я гвардейская танковая армия совершила бросок вперед на сорок пять километров. Еще два так их перехода, и она непременно ворвется в Потсдам, – не согласился Верховный.

– 3-я и 4-я гвардейские танковые армии уже оторвались от общевойсковых армий на тридцать пять километров, товарищ Сталин. На флангах ударной группировки 1-го Украинского фронта «висят» Котбусская и Шпрембергская группировки противника, способные нанести сильные контрудары по тыловым коммуникациям маршала Конева, – выдвинул весомый аргумент против авантюрных действий 3-й и 4-й гвардейских танковых армий Антонов.

– Надо быстрее разгромить обе группировки немца, товарищ Антонов, чтобы они не угрожали тыловым коммуникациям наших армий, – сердито бросил в ответ Верховный.

Стремительный рейд 3-й и 4-й гвардейских танковых армий к исходу 20 апреля обеспечил отсечение группы армий «Висла» от группы армий «Центр». Котбусская и Шпрембергская группировки врага оказались в полуокружении. Прорыв советских танков в район Вюнсдорфа вызвал переполох в Цоссене, в штабе ОКВ и Генштабе ОКХ.

Преодолев упорное сопротивление на обводе Берлинского оборонительного кольца, к исходу 21 апреля войска 3-й и 5-й ударных и 2-й гвардейской танковой армий Кузнецова, Берзарина и Богданова ворвались в Берлин и завязали бои в Мальхове, Вейсензее, Марцане и Вульгартене.

К исходу 21 апреля 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко пробилась к Берлинскому оборонительному обводу. До южных окраин столицы рейха оставалось всего двадцать четыре километра.

В этот же день 6-й гвардейский танковый корпус Митрофанова овладел Вюнсдорфом, где до самого момента вторжения находился командный пункт группы армий «Висла», и завязал бой в Цоссенском укрепрайоне. 7-й гвардейский танковый корпус Новикова пробился к Рехагену.

На исходе 21 апреля с армейского совещания возвратился начальник политотдела 150-й стрелковой дивизии полковник Артюхов, сообщил генерал-майору Шатилову:

– Товарищ командир, от имени Военного совета армии генерал Литвинов вручил нам знамя.

– Что за знамя, комиссар? С какой целью вручено?

– Военный совет учредил. Роздано девять знамен – по числу дивизий. Какая из них овладеет рейхстагом, та и водрузит над ним знамя. В знак полной победы, – уверенно ответил Артюхов и, как бы разъясняя, добавил: – Как-никак, рейхстаг – символ германской государственности.

– Ну что ж, рейхстаг так рейхстаг, – согласился комдив. – А все-таки, покажи, комиссар, знамя.

Начальник политотдела снял упаковку, развернул алое полотнище. Оно было шириной около метра и длинной два метра. В верхнем углу выделялись звезда и серп, скрещенный с молотом. Внизу у древка стояла цифра «5».

– Номер у нашего знамени «5», – сказал Артюхов, – но это не значит, что 150-й дивизии заказано быть первой. Я так понимаю ситуацию, командир.

– Правильно, комиссар. Кому что брать, не мы будем решать. Это решит командование фронта, – согласился Шатилов. – Ну а за право быть первыми мы еще посоревнуемся с другими соединениями. Полки надо оповестить.

– Я уже поручил, командир, вызвать в политотдел замполитов полков. Ночью в батальонах, где позволяет обстановка, проведем митинги. Готовится материал в «дивизионке» о врученном нам знамени, – ровно доложил Артюхов.

– Все правильно, – комдив бережно провел рукой по красному полотну знамени: – Действуй, комиссар.

Натиск войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов 22 апреля достиг своего апогея. По всей линии соприкосновения шли ожесточенные бои. Враг отчаянно сопротивлялся, но вынужден был отходить к центру Берлина.

В ходе уличных боев 22 апреля войска 3-й ударной армии Кузнецова завершили прорыв по всему фронту внутреннего Берлинского оборонительного обвода и глубоко вклинились в расположение города. Ее 12-й гвардейский стрелковый, 7-й стрелковый и 1-й механизированный корпуса завязали бои на городском обводе, охватывая Вейсензее.

Войска 5-й ударной армии Берзарина во взаимодействии с 12-м гвардейским и 11-м танковыми корпусами громили врага в Бисдорфе, Дальвице, Каульсдорфе и Карлсхорсте. 8-я гвардейская армия Чуйкова совместно с 1-й гвардейской танковой армией Катукова в результате ожесточенных боев овладели пригородами Берлина Петерсхагеном, Вильгельмсхагеном, Эркнером, Хоппегартеном, Фихтенау, Рансдорфом, Шенейхе и Венденшлосом, пробились к рекам Мюлен-Флисс и Даме. К исходу 22 апреля 4-й гвардейский стрелковый корпус Глазунова форсировал Мюлен-Флисс и захватил плацдармы у Мальсдорфа и Уленхорста.

Разгромив к вечеру 22 апреля Котбусскую и Шпрембергскую группировки врага, 3-я гвардейская, 13-я и 5-я гвардейская армии 1-го Украинского фронта Конева обеспечили выгодные оперативные условия для развития наступления как в направлении Потсдама, так и в направлении Торгау. В этот же день 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко, форсировав с ходу канал Нотте и прорвав внешний Берлинский оборонительный обвод, ворвалась на южную окраину Берлина.

В ночь на 23 апреля Ставка дала директиву войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов с указаниями завершить окружение Франкфуртско-Губенской группировки основных сил 9-й и 4-й танковой армий Буссе и Грезера не позже 24 апреля, не допустить ее прорыва в Берлин или в западном направлении, навстречу 12-й армии Венка.

В связи с прорывом 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко в район Ланквица, Ставка с шести часов 23 апреля продолжила разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами от Люббена на Тойпитц, Миттенвальде, Мариендорф, Ангальский вокзал.

В целях быстрейшего окружения Берлинской группировки, Жуков приказал в ночь на 24 апреля войскам 2-й гвардейской танковой и 47-й армий Богданова и Перхоровича продолжать наступление в юго-западном направлении на Фалькенхаген и Фарлянд, чтобы к исходу суток выйти на рубеж Парен – Бризеланг – Приорт – Потсдам. 9-й гвардейский танковый корпус Веденеева получил задачу продолжать наступление с целью овладения Науеном.

С той же целью окружения Берлинской группировки, командующий 4-й гвардейской танковой армией Лелюшенко получил задачу силами 6-го гвардейского мехкорпуса Пушкарева продолжать наступление на Бранденбург и Шмергов.

Войска 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко имели задачу на 24 апреля овладеть Букковым и помочь 1-й гвардейской танковой армии Катукова форсировать Даме у Кепеника и сомкнуть фланги 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов вокруг Франкфуртско-Губенской группировки.

В этот же день, 24 апреля, войска 1-й гвардейской танковой и 8-й гвардейской армий Катукова и Чуйкова из состава 1-г о Белорусского фронта соединились южнее Бонсдорфа с 3-й гвардейской танковой и 28-й армиями Рыбалко и Лучинского из состава 1-го Украинского фронта. В результате 9-я и 4-я танковые армии Буссе и Грезера были отсечены от Берлина и окружены в дефиле Даме и Шпрее.

24 апреля явилось одним из самых удачных для 5-й ударной армии Берзарина. Ее соединения в центре вели ожесточенные бои по расширению плацдармов на западном берегу Шпрее. Войска правого фланга продвигались к центру Берлина. Их ближайшими ориентирами стали – площадь Александерплац, дворец кайзера Вильгельма, Берлинская ратуша, Имперская канцелярия.

Учитывая успешные действия 5-й ударной армии, а также выдающиеся личные качества ее командарма Героя Советского Союза генерал-полковника Берзарина, 24 апреля Военный совет 1-го Белорусского фронта назначил его первым советским комендантом Берлина. Вечером командарму 5-й ударной сообщил об этом лично маршал Жуков.

Приближался к своему завершению маневр по окружению собственно Берлинской группировки. В связи с этим командующий 1-м Белорусским фронтом поставил перед войсками новые задачи. Командиру 7-го гвардейского кавкорпуса Константинову было приказано одну дивизию, усиленную танковой бригадой из состава 9-го гвардейского танкового корпуса, повернуть на Бранденбург с целью овладения городом к утру 25 апреля. Главным же силам корпуса продолжать наступление на Ратенов.

Генералы Катуков и Чуйков получили приказ развивать наступление своими основными силами на парк Тиргартен. Главный удар наносить правым флангом по южному берегу Ландвер-канала, в направлении Белле Аллиансеплаца, Сарландштрассе, Потсдамского вокзала.

День 25 апреля оказался переполненным важными событиями. Но самое знаменательное из них произошло на Эльбе, в близи Торгау, в 5-й гвардейской армии Жадова, войска которой встретились с передовыми отрядами 1-й американской армии Ходжеса. Тем самым главные силы 3-й танковой, 9-й и 12-й армий Мантейфеля, Буссе и Венка, действующие севернее рубежа Торгау – Шпремберг, оказались отрезанными от войск группы армий «Центр» Шернера.

Ночью 25 апреля командующий 1-м Украинским фронтом Конев направил в Ставку важное донесение:

«25 апреля сего года в 13.30 в полосе 5-й гвардейской армии, в районе Стрела, на реке Эльба, части 58-й гвардейской дивизии встретились с разведгруппой 69-й пехотной дивизии 5-го армейского корпуса 1-й американской армии. Того же числа в районе Торгау на реке Эльба головным батальоном 173-го гвардейского стрелкового полка той же 58-й гвардейской дивизии встретились с другой разведывательной группой 69-й пехотной дивизии 5-го американского корпуса 1-й американской армии».

Вечером 25 апреля Верховный, как ни разу еще не бывало, переговорил по телефону сразу с четырьмя командующими фронтами – 3-м, 2-м и 1-м Белорусскими, а также 1-м Украинским. Маршал Василевский доложил о завершении долгой Восточно-Прусской операции. Войска 3-го Белорусского фронта овладели портом Пиллау. Последний крупный узел сопротивления цепкого противника в юго-западной части Земландского полуострова был ликвидирован. Остатки Земландской группировки бежали на косу Фрише-Нерунг. Задачи по форсированию пролива и окончательному разгрому войск Заукена были возложены на 11-ю гвардейскую армию Галицкого, в помощь которой выделялись силы Юго-Западного морского оборонительного района. Верховный приказал Василевскому передать командование фронтом Баграмяну и немедленно вылететь в Ставку.

Маршал Рокоссовский доложил Верховному, что войска 2-го Белорусского фронта завершили прорыв обороны группы армий «Висла» и пробились к реке Рандов. Далее, 2-я ударная армия Федюнинского продолжит наступление на Штральзунд, очистит от противника острова Узедом и Рюген; 65-я армия Батова, во взаимодействии с 1-м гвардейским танковым корпусом, ударом на Деммин отрежет от 3-й танковой армии части, действующие севернее линии Штеттин – Нойбранденбург – Росток; 70-я армия Попова с 3-м гвардейским танковым корпусом Панфилова на острие продолжит прорыв в направлении Варена и Висмара; 49-я армия Гришина, с 8-м механизированным и 3-м гвардейским кавалерийским корпусами Фирсовича и Осликовского, продолжит наступление в направлении Виттенберга.

Командующий 1-м Белорусским фронтом доложил:

– Передовые бригады 2-й и 4-й гвардейских танковых армий Богданова и Лелюшенко встретились вблизи Кетцина и замкнули кольцо вокруг Берлина, товарищ Сталин.

– А как обеспечена эта блокада германской столицы с воздуха, товарищ Жуков? – уточнил Верховный.

– Ни одна воздушная гавань Берлина, товарищ Сталин, функционировать уже не может, – доложил Жуков. – Аэродром в Гатове отрезан от столицы и простреливается артиллерией 2-го Белорусского фронта. Аэродромом в Темпельхофе овладел 28-й гвардейский стрелковый корпус Рыжова. В небе Берлина обеспечено господство нашей авиации. Над центром города патрулируют истребители.

– Как идут дела у Кузнецова и Берзарина, товарищ Жуков? – поставил следующий вопрос Верховный. – Необходимо так организовать дело, чтобы гитлеровская верхушка ни при каких условиях не смогла вырваться из столицы.

– Войска 3-й и 5-й ударных армий продвигаются в направлении правительственных кварталов. Войска Кузнецова овладели районом Сименсштадт, пробились на восточную окраину парка Фридрихс Хайн, продвигаются к рейхстагу и Бранденбургским воротам. Войска Берзарина наступают вдоль берегов Шпрее и уже овладели районом Силезского вокзала. На их пути – Советское посольство, министерства юстиции и иностранных дел, Имперская канцелярия, – голос Жукова звучал уверенно и четко.

– По мере овладения этими объектами, товарищ Жуков, необходимо сразу же взять под охрану архивы зловещих гитлеровских организаций, – распорядился Верховный.

Объемным получился доклад командующего 1-м Украинским фронтом Конева. Он тоже звучал оптимистично:

– 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко, очистив от противника районы Целендорф и Лихтерфельде, к исходу дня продвинулась до четырех километров и завязала бои за Штеглиц; 6-й и 7-й гвардейские танковые корпуса Митрофанова и Новикова сражались в Шмергендорфе и на восточной окраине Берлинского леса; 4-я гвардейская танковая армия Лелюшенко пробилась на подступы к Бранденбургу, форсировала Хафель, овладела Кетцином и соединилась с 47-й армией Перхоровича из состава 1-го Белорусского фронта.

В ночь на 26 апреля над Берлином разразился первый весенний ливень. Потоки воды погасили многие пожары. Заметно стихла артиллерийская канонада. Но бои в городе не прекращались ни на минуту.

Внимание Жукова всецело приковано к действиям 3-й и 5-й ударных армий Кузнецова и Берзарина. Они штурмовали центр Берлина с севера и востока.

Упорно продвигались к центру Берлина правофланговые бригады 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко. К исходу 27 апреля на широком участке от станции Шенеберг до станции Весткройц они прорвались к городскому оборонительному обводу и застряли у мощных каменных баррикад.

В полдень 27 апреля маршал Василевский прилетел в Москву и сразу же оказался на приеме у Верховного. Сталин был в хорошем расположении духа и тепло поздравил командующего 3-м Белорусским фронтом с успешным завершением Восточно-Прусской операции. Василевский доложил о ходе операции, о трудностях при штурме Кёнигсберга, о допущенных при этом ошибках фронтового командования. Высказал свои соображения в части быстрейшего разгрома остатков вражеских войск в акватории Данцигской бухты, а также группы армий «Курляндия» под Ригой.

Затем состоялся «дотошный обмен мнениями». Верховного особенно интересовало состояние балтийских портов – в Пиллау и Кёнигсберге. Сделав паузу, он заключил:

– Мы сделаем Кенигсберг рыбным портом. Это позволит значительно уменьшить расходы на содержание наших оккупационных войск в Германии.

Тема дальнейшего разговора круто переменилась. Верховный, испытующе взглянув на собеседника, сказал:

– Теперь, товарищ Василевский, немножко передохнете и включитесь в работу Генштаба по Дальневосточной операции. Там предстоит решить многие принципиальные вопросы, которые без вас мы не стали детализировать:

На итоговом докладе 27 апреля Верховный опять вернулся к ситуации на Западе. Когда начальник Генштаба умолк, он остановился рядом, поставил ключевой вопрос:

– В таком случае, товарищ Антонов, кто же, по-вашему, будет брать Прагу – мы или американы?

– Союзники подписали Ялтинские соглашения, товарищ Сталин, а на их основании Прага остается в зоне боевых действий Красной Армии, – ответил Антонов.

– Так-то оно так, – живо возразил Верховный, – но теперь нет в живых Рузвельта, а Трумэн, судя по результатам встречи с ним товарища Молотова, не согласен с какими-то решениями Крымской встречи. Правда, он не уточнил, с какими именно – политическими или территориальными.

В дискуссию вступил член Ставки Вознесенский:

– Есть опасность, товарищ Сталин, что Черчилль склонит на свою сторону Трумэна в вопросе о репарациях с Германии и ее союзников в пользу нашей страны.

– Поступает все больше сообщений, товарищ Сталин, что союзники принимают капитуляцию немецких частей и не разоружают их. Это прямое нарушение Ялтинских соглашений с их стороны, – добавил нарком внутренних дел Берия.

Маршал Ворошилов внес кардинальное предложение:

– Товарищ Сталин, если 1-й Украинский фронт, занятый на Берлинском направлении, не в состоянии овладеть Прагой, то решение этой задачи Ставка должна поручить войскам 4-го и 2-го Украинских фронтов Еременко и Малиновского. Я думаю, что их теперь можно было бы даже объединить в один, 2-й Украинский фронт во главе с Еременко.

– Если 4-й Украинский фронт объединяется с 2-м Украинским фронтом, Климент Ефремович, то почему не оставить во главе этого фронта маршала Малиновского? – возразил Ворошилову маршал Василевский.

– Маршалу Малиновскому пора вплотную заниматься дальневосточными делами, Александр Михайлович, – быстро отреагировал маршал Ворошилов.

На этом эпизоде дискуссия прервалась. Ее остановил Верховный. Ни к кому конкретно не обращаясь, он сказал:

– Действия союзников на Западном фронте мы должны рассматривать с военной и политической точек зрения. Зачем союзники рвутся в Чехословакию и Австрию? Затем, чтобы установить в этих странах капиталистические порядки. Обсуждение на Тегеранской и Ялтинской конференциях «польского вопроса» – наглядный тому пример. В ближайшие день-два, товарищ Антонов, Ставка должна решить вопрос о Праге.

Командующий 1-м Украинским фронтом Конев был всецело захвачен напряженными боями в Берлине. И недосуг ему было даже на неделю заглянуть вперед, подумать, какой именно операцией суждено его войскам завершить грандиозное сражение в центре Европы. Вечерний звонок Верховного 28 апреля вышел для него поэтому неожиданным, проблематичным. Сталин вдруг спросил:

– Скажите, товарищ Конев, кто будет брать Прагу? Вопрос застал маршала Конева врасплох:

– Как кто? Что вы имеете в виду, товарищ Сталин?

– Судя по последней информации, 3-я американская армия вторглась в Чехию и находится в нескольких километрах от Пльзеня. В ста километрах от Праги. 2-й и 4-й Украинские фронты находятся от столицы Чехии намного дальше.

– Я считаю, товарищ Сталин, что войска Малиновского и Еременко должны нанести решающий удар в направлении Праги! – Конев все не понимал, куда клонит Верховный.

– А разве 1-й Украинский фронт не в состоянии принять участие в Пражской операции? – возразил Сталин.

Все сразу встало на свои места. Конев заявил:

– Ясно, товарищ Сталин. В ближайшие дни я представлю в Ставку план Пражской наступательной операции.

– Вот это другое дело, – согласился Верховный.

В полдень 25 апреля Гитлер потребовал от Кребса, чтобы он доложил ему о блокированной группировке в районе Альт-Шадова, в дефиле между реками Даме и Шпрее. Кребс доложил: «Окружены: 5-й армейский корпус, 5-й горно-стрелковый корпус СС и 11-й армейский корпус СС. Они имеют двести тысяч человек, две тысячи орудий и более трехсот танков».

Гитлер выходил из себя. Его красные глаза, которые только что рассеянно блуждали по огромной «оперативке», с ненавистью уставились на Йодля. Со стороны вполне могло показаться, что он видит «главного оператора» ОКВ перед собой впервые. В душном малом конференц-зале «фюрер-бункера», где в последние дни проводились все оперативные совещания, Гитлер вновь требовательно повторил свой «исчерпывающий вопрос»:

– Вы можете сказать мне более определенно, Йодль, что в данный момент, 17 апреля, происходит в группе армий «Б»? Модель, что же, сдал Рурскую область англосаксам или его войска еще продолжают там бороться?

«Главный оператор» ОКВ нашел выход. Он ответил:

– По доклад у Кессельринга, мой фюрер, ситуация в Руре после расчленения группы армий «Б» приблизилась к критической. Блокированные войска испытывают острую нужду в боеприпасах и горючем. Сегодня я не могу доложить вам, как долго смогут продержаться войска Моделя. 9-я и 1-я американские армии подошли к Эльбе вблизи Магдебурга.

– Безвыходных ситуаций, Йодль, не бывает, – назидательно бросил Гитлер. – Неужели 11-я армия никак не может помочь нашим войскам в Руре? Штудент имеет четыре штатных дивизии. Это по нынешним временам немало.

– 11-я армия генерала Штудента, мой фюрер, в полном составе блокирована севернее Нордхаузена, – вставил осторожную реплику фельдмаршал Кейтель.

Фюрер никак не отреагировал на слова «Лакейтеля» и продолжил диалог с «главным оператором вермахта»:

– Каково положение 12-й армии Венка, Йодль?

– Войска Венка показали себя с самой лучшей стороны, мой фюрер, – доложил Йодль. – Его танковые дивизии «Клаузевиц» и «Шлагетер» продолжают наступление в Гарце, южнее Ильцена, чтобы облегчить положение 11-й армии. Недостаток времени не позволил перебросить пока в состав его армии танковую дивизию СС из Баварии. По этой причине Венк не смог наступать через Бернбург на Гарц из Дессау. Попытки англосаксов форсировать Эльбу и захватить плацдармы южнее Магдебурга и в районе Барби отражены.

Гитлер всем корпусом переместился у стола вправо:

– Что скажете вы, Кребс? Есть ли надежда удержать Восточный фронт? Я не допускаю мысли, что там мы уже обречены и Советы вот-вот приступят к штурму Берлина.

– На Восточном фронте продолжаются ожесточенные бои, мой фюрер, – доложил начальник Генштаба ОКХ. – Они не прекращались и ночью. Сегодня на рассвете русские повторили ураганную артиллерийскую подготовку и бросили вперед танки. Бреши у Врицена и у шоссе Кюстрин – Берлин закрыть до сих пор не удалось. Войска Жукова лобовым ударом штурмуют Зееловский рубеж 9-й армии. Генерал Хейнрици принимает меры для восстановления сплошного фронта на стыке 3-й танковой и 9-й армий на Одере. Он просит о подкреплениях, горючем и боеприпасах.

– Наши извечные проблемы: подкрепления, горючее и боеприпасы, – простонал в ответ фюрер.

– Прорыв фронта, – продолжил доклад Кребс, – имеет место на стыке 9-й и 4-й танковой армий на Нейсе. Еще вчера Конев ввел в прорыв сразу две танковых армии, которые прорвались к Шпрее, южнее Котбуса. Все указывает на то, что он предпримет удар на Калау и Барут. Надо подумать о передислокации Генштаба ОКХ и штаба ОКВ. Мы можем…

– Мы можем и должны остановить большевиков на Шпрее, Кребс! – Гитлер бросил испепеляющий взгляд на «генштабиста». – Это задача номер один. Приказываю: немедленно перебросить в состав 9-й армии 11-ю и 23-ю моторизованные дивизии СС «Нордланд» и «Нидерланды» из 3-й танковой армии, а из 4-й танковой армии – 56-й танковый корпус и 214-ю пехотную дивизию. Немедленно передайте этот мой приказ в группы армий «Висла» и «Центр»!

– Этого недостаточно, – возразил Кребс. – По докладу Буссе, за двое суток боев 9-я армия потеряла половину личного состава и почти всю материальную часть. Резервы ей требуются сейчас, немедленно, тогда как передислокация названных вами соединений займет не менее суток.

– Что конкретно вы предлагаете, Кребс? – продолжая рассматривать карту, недовольно буркнул Гитлер.

– Резервы есть в Берлине, мой фюрер. Я предлагаю бросить на встречу русским на Зееловский рубеж танко-истребительные отряды «Гитлерюгенд» и «Дора», десять батальонов фольксштурма, весь состав офицерских школ столицы, – Кребс уверенно перечислил возможные резервы.

– Мой фюрер, это сильно ослабит Берлинский гарнизон, – вставил реплику Геббельс.

Верховный Главнокомандующий не согласился:

– Будет лучше, Геббельс, если Буссе остановит большевиков вдали от Берлина, а не в пределах столицы. Я поручаю вам, Кребс, подготовить приказ о том, что Берлин входит в состав фронта 9-й армии. Поэтому все силы, имеющиеся в районе столицы рейха, в том числе и части фольксштурма, должны быть переброшены в 9-ю армию.

Страшное известие поразило «фюрер-бункер» на исходе 18 апреля. Фельдмаршал Модель, которому Гитлер верил, как самому себе, отдал приказ своим войскам прекратить сопротивление и объявил об их расформировании. После этого командующий группой армий «Б» посчитал свою миссию выполненной и… покончил с собой.

Было от чего прийти в отчаяние фюреру, но времени на переживания не оставлял Восточный фронт. Донесения с Одера и Нейсе становились с каждым часом одно тревожнее другого. Главная Ставка тем только и занималась, что гнала и гнала на вторую и третью полосы обороны 9-й и 4-й танковой армий, обнаруженные в разных местах резервы.

18 апреля на третью полосу обороны были выдвинуты 275-я и 344-я пехотные дивизии, 10-я танковая дивизия СС «Фрунсберг» и танковая дивизия охраны фюрера. Одновременно к Зенфтенбергу прибыла 2-я парашютная мотодивизия «Герман Геринг», а к Котбусу – 214-я пехотная дивизия.

Генерал-полковник Хейнрици предложил отвести 9-ю армию с Одерского рубежа и с помощью резервов восстановить связь с 3-й танковой армией Мантейфеля [3]. В противном случае, доказывал он Кребсу, через день обе армии окажутся в безвыходном положении. На правом фланге требовалось восстановить фронт с группой армий «Центр» Шернера.

Главком ОКХ принял противоположное решение. Он приказал Бус се о статься на Одере, что бы во взаимодействии с 4-й танковой армии Грезера, которым приказывалось предпринять наступление с юга, закрыть пробитую русскими брешь на Шпрее. Но эта задача была для полуразбитых армий уже невыполнима. Восточный фронт рушился на глазах.

Вечером 19 апреля по радио выступил Геббельс с обращением к немецкому народу: «Борьба Германии против Востока достигла своей высшей точки. Если Европа, и вместе с ней весь высокоморальный Запад с его культурой и цивилизацией, еще не окончательно погрузились в пучину темной бездны, то он и обязаны этим одному Гитлеру. Заверяю всех немцев, что наш фюрер находится в расцвете здоровья. Германия принесла себя в жертву для спасения западного мира от угрозы большевизма, и эта борьба исчерпала все ее силы. Если Германия окончательно рухнет, то угроза большевизма нависнет над всем западным миром».

20 апреля – день рождения Гитлера. Двенадцать лет улицы Берлина оглашались в этот день бравурным ревом фанфар. Надрывались репродукторы, передавая поздравления нацистских главарей своему фюреру. Квадраты колонн эсэсовцев, штурмовиков, элитных частей вермахта часами печатали шаг перед взором «великого полководца».

В сорок пятом все получилось по-иному. Берлин опустел. Утром высшие государственные чины, «старые боевые соратники» – Геринг, Гиммлер, Геббельс, Борман, фон Риббентроп – сгрудились у двери приемной в ожидании приглашения к фюреру. Входили по одному и, отдав ритуальную почесть «волку»[4] в последний раз, спешно выбирались на поверхность из затхлого подземелья и покидали столицу под разными предлогами. Затем почетный раут совершило командование трех видов вооруженных сил.

«Соратники» настойчиво предлагали фюреру немедленно покинуть Берлин и переместить Главную Ставку в Верхнюю Баварию. Но Гитлер принял лишь условную альтернативу: на случай если после встречи англосаксов и советских войск Германия будет разделена на две части, то в «северном рейхе» управление делами возьмет на себя гросс-адмирал Дениц. Рейхсмаршал Геринг возглавит «южную часть рейха». На две части разделится штаб ОКВ, одна – Деницу, другая – Кессельрингу.

Руководитель «Гитлерюгенда» группенфюрер СС Аксман бодрым тоном доложил Гитлеру, что его организация преподносит фюреру подарок – отряды молодежи 1929 года рождения. Они находятся в саду Имперской канцелярии и жаждут вступить в ряды СС, чтобы умереть за своего фюрера. На несколько минут Гитлер в последний раз поднялся из подземелья на поверхность, обошел ряды добровольцев Аксмана, благословил их на «почетную смерть».

В канун дневного оперативного совещания в «фюрер-бункере» появился статс-секретарь министерства пропаганды Науман. Утром, по заданию Геббельса, он посетил штаб группы армий «Висла» Хейнрици. Привезенные им вести были неутешительны: «Надежд на удержание Одерского рубежа нет. На днях русские прорвутся к Берлину».

Оперативное совещание проходило традиционно. Начальник штаба Оперативного руководства ОКВ Йодль доложил: «На центральном участке Западного фронта главный удар наносят войска генерала Брэдли. Здесь действуют основные силы американских войск. Их задача: соединиться с русскими и рассечь рейх на две части. Таким образом предполагается ускорить достижение окончательной победы».

Начальник Генштаба ОКХ генерал Кребс доложил, что вслед за 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами утром перешел в наступление 2-й Белорусский фронт Рокоссовского. Его войска форсировали шестикилометровую пойму Одера и заняли большой плацдарм на его западном берегу.

Еще опаснее развивается обстановка на правом фланге 9-й армии: танковые армии Конева прорвались к Баруту. До Цоссена – всего восемнадцать километров. В любой момент танки русских могут напасть на штаб ОКВ и Генштаб ОКХ. Прикрыть Цоссен с юга в состоянии лишь войска Штейнера.

Гитлер впервые услышал о существовании этой группы и сразу предложил новый план: «Войска Штейнера с величайшей энергией и фанатизмом должны наступать на юг, навстречу группировке 9-й и 4-й танковой армиям. Этим ударом будет ликвидирован осуществленный войсками Конева прорыв и создана новая сплошная линия фронта от Балтики до верхнего течения Шпрее, что и спасет Берлин!»

К исходу 20 апреля обстановка на Западном и Восточном фронтах еще более осложнилась. Танки 1-го Украинского фронта обошли Вюнсдорф и устремились к Цоссену. На вечернем оперативном совещании в «фюрер-бункере» прозвучали тревожные выводы: «На фронте советских войск четко вырисовывается направление главного удара на Берлин, в то время как наступление в Саксонии и в районе Штеттина имеет целью сковать крупные немецкие силы, прорвать в нескольких местах оборону и как можно дальше продвинуться на запад. Такие же цели русские преследуют на участке фронта, проходящем в Австрии, Богемии и Моравии. Здесь действуют войска 3-го Украинского фронта, стремящиеся не допустить отхода немецких сил в Альпы».

Гитлер приказал командующему войсками на северо-западе Бушу перейти силами армейской группы Блюментрита в наступление против английских войск, наступающих на Гамбург, и остановить их продвижение. Предмостные укрепления южнее Гамбурга удерживать до конца.

Армия Венка заняла позиции фронтом на восток и на запад, имея задачу на Западном фронте обороняться, а на Восточном наступать. Ей приказано остановить наступление американцев на Эльбе, установить локтевую связь с 7-й армией и, ведя маневренную оборону, задержать советские войска, стремящиеся овладеть рубежом Ютерборг – Торгау.

Главком ВМС Дениц получил приказ начать подготовку к использованию всех людских и материальных ресурсов для обороны северных областей на случай, если связь между северной и южной частями рейха по суше будет прервана.

Обстановка на фронте вынуждает перевести из Цоссена Ставку ОКВ и Генштаб ОКХ. Все совершается в спешке: поблизости танки русских ведут пушечный огонь.

В полночь 20 апреля, когда артиллерия русских перенесла огонь с окраин на центр Берлина, Гитлер позвонил начальнику Главного штаба ВВС генералу Коллеру:

– Знаете ли вы, Колер, что артиллерия красных с ночи обстреливает центр Берлина?

– Нет, не знаю, мой фюрер.

– Разве вы не слышите разрывы снарядов, Коллер?

– Не слышу. Мы находимся в Вильдпарк-Вердере.

– Приказываю вам, Коллер, немедленно подавить дальнобойную батарею большевиков!

Посланник Хевель открыл дверь и обратился к Гитлеру:

– Мой фюрер, есть ли у вас для меня приказания?

– Вам приказаний нет, Хевель, – ответил Гитлер. Тогда, посмотрев на часы, Хевель с вызовом бросил:

– Мой фюрер! Сейчас без пяти секунд двенадцать. Если вы намерены еще достичь чего-то политически, то действуйте сейчас. Позже уже ничего невозможно будет сделать.

Гитлер тихим изменившимся голосом возразил:

– Я уже не занимаюсь политикой, Хевель. Она мне противна. Когда я буду мертв, вам много придется ею заниматься, что бы сохранить немецкую нацию.

21 апреля Восточный фронт фактически рухнул. Войска Жукова ворвались в Берлин со стороны Панкова и Вейсензее, охватив его мощными танковыми клещами.

Начальник Главного штаба ВВС генерал Коллер был окончательно выбит из колеи домогательствами фюрера, прозвучавшими накануне вечером, 20 апреля.

– Рейхсмаршал Геринг держит в Каринхолле [4] свою собственную, Коллер, именно собственную личную армию, – угрожающе сказал Гитлер. – Эту армию я приказываю немедленно распустить и включить в состав сухопутных войск. Он не должен иметь свою собственную армию!

– Мой фюрер, в Каринхолле нет никаких личных войск рейхсмаршала, – смело возразил начальник Главного штаба «люфтваффе». – Моторизованная и танковая парашютные дивизии «Герман Геринг» находятся в распоряжении фельдмаршала Шернера. Большая их часть участвует или участвовала в боях в составе группы армий «Центр».

– Я располагаю точной информацией, Коллер, что в Каринхолле расположены крупные войсковые силы, – продолжал настаивать Гитлер.

Генерал Коллер прошел на узел связи, навел необходимые справки в своем штабе, вернулся в малый конференц-зал, уверенно доложил:

– Мой фюрер, в Каринхолле имеется всего один охранный батальон. Все остальные части обеих парашютных дивизий участвуют в боях в составе Герлицкой группировки.

– Мой последний приказ, Коллер. Охранный батальон из Каринхолла немедленно подчинить группенфюреру СС Штейнеру! – Верховный Главнокомандующий вяло махнул дрожащей рукой, давая понять, что разговор с начальником Главного штаба «люфтваффе» на этом окончен.

В ночь на 21 апреля, когда рейхсмаршал Геринг уже улетел из Берлина в Южную Германию для выполнения задания чрезвычайной важности, Гитлер вновь связался с генералом Коллером по телефону. В непререкаемой форме он отдал новый «последний приказ»:

– Каждого военнослужащего «люфтваффе» в пространстве между Берлином, побережья Штеттина и Гамбурга, генерал Коллер, немедленно привлечь к назначенной мной атаке северо – восточнее Берлина!

– Мой фюрер, в авиации нет обученных сухопутным боям войск, – отчаянно взмолился начальник Главного штаба «люфтваффе». Чуть помедлив, он добавил: – Мне неизвестно, где конкретно северо-восточнее Берлина должна последовать назначенная вами атака войск группенфюрера СС Штейнера?

Ответа на последний вопрос генерала Коллера не последовало. Верховный Главнокомандующий бросил трубку.

События 21 апреля повсеместно носили экстренный характер. Рано утром в кинозале виллы Геббельса в парке Тиргартен состоялось последнее совещание сотрудников пропагандистского ведомства Третьего рейха. Окна просторного помещения были заложены кирпичной кладкой. Тусклые лампочки едва светились. Снятые со стен дорогие полотна, кое-как завернутые в упаковку, в беспорядке громоздились у наружной стены. Вместо обычных распоряжений на предстоящий день имперский комиссар по обороне столицы кричал о неполноценности немецкого народа, для которого все планы национал-социализма оказались слишком велики и благородны. Он продолжал верить в свое высшее предназначение: «Если мы уйдем, то земной шар должен содрогнуться!»

Еще не было и девяти часов, когда «партайгеноссе» Борман направил в баварскую штаб-квартиру фюрера первую в этот день шифрограмму своему уполномоченному Хуммелю. Он просил его сообщить, удачно ли произошла посадка «передовой команды» из Берлина? Спустя всего полчаса рейхслейтер Борман направил по тому же адресу следующую шифрограмму, в которой попросил Хуммеля обратным рейсом обязательно прислать ему «лекарство» [5].

Оперативное совещание 21 апреля было самым коротким за все время войны. Начальник Генштаба ОКХ Кребс доложил обстановку на Восточном фронте: «Положение войск Хейнрици у Штеттина катастрофическое. Русские прорвали его фронт на ряде участков и наступают на Анклам, Фридланд, Варен и Фюрстенберг. Тяжелые бои идут в восточных и южных предместьях Берлина. В ближайшие дни возможен прорыв войск маршала Жукова в центр столицы».

Верховный Главнокомандующий привстал со своего кресла и некоторое время бесцельно водил дрожащими руками по карте Большого Берлина. Но вдруг он выпрямился, тяжело задышал и, широко раскрыв кровяные глаза, закричал визгливым срывающимся тенорком:

– Это ни на что не похоже, Кребс! В создавшихся условиях я больше не в состоянии командовать! Война проиграна! Но если вы, господа, думаете, что я покину Берлин, то глубоко ошибаетесь! Я лучше пущу себе пулю в лоб!

Дальнейшее обсуждение обстановки потеряло всякий смысл. Остаток дня 21 апреля «фюрер-бункер» был заполнен призрачной надеждой на прорыв в Берлин эфемерных войск группенфюрера СС Штейнера. Около восемнадцати часов в Главную Ставку позвонил рейхсфюрер СС Гиммлер и сообщил, что наступление 3-го танкового корпуса СС от Эберсвальде на Берлин началось. Но начальник Главного штаба «люфтваффе» генерал Коллер не подтвердил этого сообщения. Специально посланные им разведывательные «рамы» к каналу Гогенцоллерн засекли местный бой, но не обнаружили движения немецких войск в направлении столицы.

В двадцать два часа начальник Главного штаба «люфтваффе» связался по телефону с генералом Кребсом и попросил его дать, наконец, более точные данные о назначенной фюрером атаке с участием сборных авиационных частей. В разговор тут же включился сам Верховный Главнокомандующий. Гитлер сказал:

– У вас все еще имеются сомнения, Коллер, в отношении моего приказа? Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Все силы авиации, которые находятся в северном районе, необходимо немедленно передать генералу Штейнеру. Тот командир, который задержит боевые силы, не позже чем через пять часов заплатит за это жизнью. Лично вы, Коллер, ответите мне головой. Чтобы все до единого военнослужащие авиационных частей были направлены для выполнения поставленной мной задачи!

Начальник Генштаба ОКХ генерал Кребс добавил:

– Всех – всех, Коллер, на атаку из Эберсвальде на юг!

В конце дня 21 апреля, когда начался систематический обстрел центра Берлина советской артиллерией, в «фюрер-бункере» окончательно поселился с семьей Геббельс. Имперскому комиссару по обороне Берлина надежнее стало поберечься в подземелье Имперской канцелярии.

В это же время в Главной Ставке царило приподнятое настроение. Здесь с часа на час ожидался прорыв танковых дивизий группенфюрера СС Штейнера в Берлин. Лишь около десяти часов обстановка у канала Гогенцоллерн прояснилась. Командующий группой армий «Висла» генерал-полковник Хейнрици доложил генерал у Кребсу: вследствие усилившегося нажима войск маршала Жукова соединения Штейнера с трудом удерживают занимаемые позиции. Поэтому ни о каком наступлении на Берлин и речи быть не может! Идея удара группы Штейнера оказалась блефом.

Начальник Генштаба сухопутных войск задерживается с докладом Верховному Главнокомандующему этого удручающего сообщения. И на то нашлась уважительная причина. «Майбах-1», его собственный Генштаб, трясла судорожная лихорадка, танки большевиков ворвались в соседний Барут, а через полчаса они в состоянии были нагрянуть в Цоссен. Неподалеку уже были слышны лающие разрывы их снарядов.

Генерал Кребс вынужденно связался с «фюрер-бункером», скопом доложил Гитлеру обстановку севернее и южнее Берлина и еще настойчивее попросил его о переносе Генштаба сухопутных войск в другое место. В ответ Верховный Главнокомандующий потребовал укрепить южные подходы к столице и вторично отклонил просьбу «генштабиста». В «Майбахе-1» воцарилось обреченное мнение: офицеры Генштаба сухопутных войск должны сами защитить себя от войск маршала Конева, иначе всех их ждет позорный русский плен!

Спустя полчаса приятеля, генерала Кребса, успокаивает шеф-адъютант Верховного Главнокомандующего генерал Бургдорф. Он передает строго секретную информацию: фюрер намерен приказать фельдмаршалу Кессельрингу все войска, сражающиеся по обе стороны Эльбы, между Дессау и Дрезденом, с наступлением темноты двинуть в наступление на Берлин! Это должно спасти столицу.

Сразу после полудня состоялась паническая передислокация «Майбаха-1» в Потсдам: Гитлер разрешил, наконец, убрать из под огня русских Генштаб сухопутных войск. Рваная колонна «генеральских опелей» с трудом продиралась через нескончаемые толпы беженцев, чтобы поскорее обезопасить себя от лавины танков генерала Рыбалко.

В пятнадцать часов 22 апреля состоялось последнее оперативное совещание в Главной Ставке. Некоторое время по его ходу Гитлер пребывал в полузабытьи и вяло реагировал на «отточенные формулировки» Йодля об обнадеживающем развитии обстановки на Итальянском фронте и в Саксонии. И вдруг неожиданно он взрывается криком:

– Что вы ублажаете меня, Йодль, мелочами? Вы лучше скажите, где находится группа Штейнера? Ее удар с севера должен был разбить русских и спасти Берлин!

«Главный оператор ОКВ» уклонился от прямого ответа:

– Мой фюрер, я докладываю вам о содержании тех донесений, которые получены моим штабом на этот час.

Других вопросов Йодлю не последовало. Самый тяжелый вопрос об обороне столицы Кребс отнес на конец доклада и был предельно осторожен в оценках:

– Борьба идет не только в восточных пригородах Берлина, мой фюрер. Русским удалось прорвать фронт 9-й армии к югу от Берлина. Они достигли района Ютербога и создали угрозу захвата крупнейшего склада вооружения и боеприпасов сухопутных войск. Севернее города бой идет в Лихтенберге и Фронау. Здесь – глубокий прорыв русских танков. Судьба Берлина – это вопрос ближайших дней.

Гитлер оторвал взгляд от большой оперативной карты, повторил свой роковой вопрос:

– Может быть, вы, Кребс, все-таки скажете мне, где находится Штейнер со своими атакующими войсками?

После очевидной запинки «генштабист» ответил:

– Мой фюрер, по имеющимся у меня сведениям, атака 3-го танкового корпуса СС была пресечена войсками Жукова в самом начале. Отвлечение же сил из Берлина облегчило бы прорыв большевиков на северные окраины столицы.

Ответ с «намеком» генерала Кребса породил долгое молчание. Наконец, Гитлер прервал его. Тихим голосом он попросил всех присутствующих, кроме Кейтеля, Йодля, Кребса, Бургдорфа и Бормана, покинуть помещение. Когда дверь за последним, камердинером Линге, закрылась, Верховный Главнокомандующий вдруг вскочил и, обуреваемый дикой силой, завопил о трусости, предательстве и неповиновении генералов, войск СС, вермахта.

– Немецкий народ не понимает моей цели! Он слишком ничтожен, что бы осознать и осуществить мои цели! Если мне суждено погибнуть, то пусть погибнет и немецкий народ, потому что он оказался недостойным меня! Все кончено… Война проиграна… Я застрелюсь!

Истерика оборвалась так же внезапно, как и началась. Гитлер упал головой на стол и всем телом затрясся в рыданиях, как ребенок. Йодль бросился к фюреру с уговорами остаться на этом свете. Он должен отправиться в Берхтесгаден и оттуда руководить борьбой. Шернер и Кессельринг способны изменить ситуацию к лучшему. Рядом Кейтель растерянно бубнил о его долге перед народом и вермахтом.

Гитлер медленно, как после наркоза, возвращался в чувство. Овладев собой, он заявил, что дорожит мнением своих соратников и остается в Берлине. Тут же фюрер поручил рейхслейтеру Борману объявить об этом народу. Он тут же распорядился, что Геббельс, Борман, Кребс и Бургдорф остаются с ним в «фюрер-бункере».

Совещание в узком составе продолжалось. Над «оперативкой» Берлина наклонился Кейтель. Он сказал:

– Мой фюрер! Я предлагаю снять с фронта все войска, стоящие против англосаксов, и бросить их в бой за Берлин. Если же англо-американцы, следуя по пятам за вермахтом, появятся в районе Берлина, то это лишь ускорит их столкновение с большевиками. Общий поворот на Восток можно начать с 12-й армии Венка, которая ближе всего расположена к Берлину. Я готов вместе с Йодлем выехать в штаб Венка, чтобы ускорить осуществление этого решающего плана.

Йодль разделяет смелую идею Кейтеля:

– Мой фюрер, я уверен, что Венк прорвется в Берлин, даже если русским удастся полностью окружить город.

Тут же в «фюрер-бункер» был вызван комендант Берлина Рейман. Ему отдается «последний приказ» Главкома: «Прикрыть подступы к Берлину с юга и любой ценой не допустить прорыва большевиков в центр города, к правительственным кварталам!» Для выполнения задачи он должен использовать тридцать две тысячи полицейских и двадцать тысяч уголовников военных и гражданских тюрем Берлина.

Фюрер приказывает снять войска с Западного фронта, оставив лишь слабые арьергарды, и перебросить их в Берлин. Кейтелю и Йодлю, вместе со штабом ОКВ, находиться вне Берлина и лично руководить контрнаступлением.

Вечером 22 апреля в «фюрер-бункере» появился Шернер. Его войска в Чехии оставались последней надеждой Гитлера. Но он уже проникся идеей спасения Берлина одним ударом 12-й армии Венка и не мыслил себе других решений. Вначале фюрер обосновал перед «верным Фердинандом» свое решение сражаться в Берлине до последнего человека.

– Совершенно бессмысленно сидеть на юге, ибо там у меня не будет ни влияния, ни армий. Я сидел бы там, Шернер, лишь с моим штабом. Южно-германский и австрийский горные районы я смог бы удержать, если бы можно было удержать Италию. Но там командование заражено пораженчеством. Я бы сидел в Берхтесгадене как жалкий беглец и отдавал бесполезные приказы.

В ответ фельдмаршал Шернер предложил Верховному Главнокомандующему совершенно необычный и уже несбыточный вариант:

– Мой фюрер, я хотел бы в интересах безопасности Главной Ставки просить вас перебраться из Берлина в… штаб группы армий «Б» фельдмаршала Моделя и оттуда использовать еще наличные военные и политические возможности. Я уверен, они у Германии еще есть.

Гитлер понял, что командующий группой армий «Центр» еще не знает о капитуляции Рурской группировки перед англо-американскими войсками, но не счел нужным особенно распространяться на эту тему. Он заметил:

– Вы, Шернер, не владеете последней информацией о ситуации на Западе. Фельдмаршала Моделя мы потеряли. Он погиб при отражении удара англосаксов в районе Зигена.

Проводив Шернера, фюрер вызвал своего шеф-пилота Бауэра, спросил: «Действует ли еще аэродром в Гатове?»

– В эту ночь еще будет действовать, мой фюрер, – ответил пилот Гитлера. – Но она может стать последней. Артиллерия русских уже обстреливает там летное поле.

Всю ночь на 23 апреля Кейтель искал среди потока отступающих войск и беженцев штаб 12-й армии Венка. Утром он передал командующему 12-й армией приказ Гитлера: «Организовать мощный удар на восток, на соединение с 9-й армией Буссе». Но Венк доложил, что вполне боеспособен у него лишь 20-й армейский корпус Келера. В то же время 41-й танковый корпус, занимавший оборону на Эльбе, вообще не имеет ни одной боеспособной дивизии.

Рейхсмаршал Геринг решает действовать немедленно. Он намерен вступить в переговоры с Западом на высшем уровне и готовиться к ним. От его имени, как преемника Гитлера, составляется обращение к населению Германии. Статс-секретарь Ламмерс готовит в адрес фюрера телеграмму о «восшествии Геринга на престол».

В Берлине свирепствовал Геббельс. 23 апреля листовками с его приказом были залеплены фасады всех домов. Каждый берлинец обязывался нести личную ответственность за оборону своего дома и квартиры. За вывешивание белых флагов капитуляции назначалась смертная казнь.

В полдень Гитлер, Геббельс, Борман и Кребс вновь обсуждали положение. Начальник Генштаба ОКХ доложил, что восточные окраины Берлина уже заняты Советами. 3-я танковая армия скована войсками Рокоссовского и не может организовать серьезных действий в направлении столицы. Четыре ее дивизии разгромлены, три оставшиеся тоже небоеспособны. Генерал Мантейфель ввел в сражение весь свой резерв – пять дивизий и три бригады:

Гитлер прервал доклад Кребса и потребовал, чтобы Мантейфель немедленно перешел в наступление на юг. Атаку от Ораниенбурга начать не позднее завтрашнего утра! 3-я танковая армия должна перейти в атаку, и к вечеру 24 апреля сообщение группы армий «Висла» с Берлином должно быть восстановлено! Вместо Штейнера 3-й танковый корпус должен возглавить генерал Хольсте!

В полдень 24 апреля прерывается не только сухопутная, но и воздушная связь Имперской канцелярии с остальной частью Германии. Столичный аэродром в Гатове подвергается артиллерийскому обстрелу русских и функционировать не может. Посоветовавшись с имперским комиссаром Берлина Геббельсом, Гитлер принимает решение: использовать в качестве посадочной площадки для самолетов широкую городскую магистраль – Шарлоттенбургер-шоссе.

В ночь с 24 на 25 апреля Гитлер подписывает приказ о сформировании особого оперативного штаба «Б» (Южная Германия), в состав которого входят переброшенные туда отделы штаба ОКВ во главе с генералом Винтером. Тут же он отдает приказ о слиянии штаба ОКВ и Генштаба ОКХ.

В полдень 25 апреля Главком ОКХ потребовал от Кребса, чтобы тот доложил ему о составе сил, окруженных войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов в районе Альт-Шадова. Начальник Генштаба ОКХ доложил.

Кровавые глаза Гитлера выразили недоумение:

– Вы говорите, Кребс, восточнее Даме блокировано двести тысяч человек, имеющих артиллерию и танки?

– Да, мой фюрер, по данным генерала Буссе – двести тысяч солдат и офицеров, – подтвердил «генштабист».

– И эти двести тысяч моих солдат не могут организоваться и оказать помощь Берлинскому гарнизону?… Это предательство, генерал Кребс!

Но начальник Генштаба сухопутных войск не сдавался:

– Мой фюрер, большевики имеют подавляющее превосходство. Их авиация непрерывно бомбит и штурмует наши боевые порядки. 9-я и 4-я танковая армии несут огромные потери. Госпитали переполнены ранеными. В войсках не хватает медикаментов и горючего. На исходе боеприпасы.

– Все это я уже много раз слышал. У русских всего хватает, – сердито бросил в ответ Гитлер. – Немедленно подготовьте, Кребс, мои приказы генералам Буссе и Венку. Их войска должны внести перелом в боях за Берлин!

В полдень генералу Кребсу позвонил командующий группой армий «Висла» генерал-полковник Хейнрици. Он попросил разрешения прекратить наступление 3-го танкового корпуса СС группенфюрера СС Штейнера западнее Ораниенбурга, поскольку там нет никакой надежды на успех, а 7-ю танковую и 25-ю моторизованную дивизии бросить на усиление фронта 3-й танковой армии генерала Мантейфеля в районе Пренцлау. Генерал Кребс отклонил эту просьбу, поскольку она противоречила категорическому приказу Гитлера о ведении концентрического наступления на Берлин с целью его быстрейшего деблокирования.

Уже смеркалось, когда на связь с «фюрер-бункером» в последний раз вышел «главный оператор вермахта» генерал-полковник Йодль. Он доложил Верховному Главнокомандующему о развитии обстановки в западной полусфере обороны столицы. По его мнению, наиболее критическая ситуация сложилась на фронте 3-й танковой армии генерала Мантейфеля. Однако начальник объединенного штаба Оперативного руководства все же выразил надежду, что ему удастся перебросить к месту прорыва у Пренцлау войска из района между Веером и Эльбой, что бы: во-первых, усилить фронт 3-й танковой армии; во-вторых, пополнить состав войск группенфюрера СС Штейнера для ведения наступления на Берлин.

Вечером 26 апреля прервалась связь Главной Ставки с войсковыми штабами на фронтах. «Фюрер-бункер» погрузился в отчаянное «связное безмолвие», то и дело содрогаясь от разрывов крупных артиллерийских снарядов русских вблизи, в саду Имперской канцелярии. Вентиляторы, нагнетавшие в подземелье свежий воздух, теперь закачивали вместе с ним дым от пожаров, запах гари.

Гитлер в отчаянии. Весть о провале попыток деблокирования Берлина силами 9-й армии Буссе порождает чувство безысходности в Главной Ставке. Теперь все надежды на спасение возлагаются на 12-ю армию. По поручению фюрера Кребс ежечасно запрашивает объединенный штаб ОКВ: «Где находятся войска генерала Венка? На сколько километров они еще приблизились к Берлину?»

К исходу 27 апреля Кребс доложил фюреру: «Передовые части 12-й армии Венка прорвались в предместья Потсдама». По распоряжению Геббельса на городских улицах тотчас появились листовки: «Солдаты Венка! Мы, берлинцы, знаем, что вы уже достигли Потсдама. Ура! Спасите нас!»

Фельдмаршал фон Грейм еще находился в «фюрер-бункере», когда командующий обороной Берлина Вейдлинг принес удручающую весть: «Русские прорвались к площади Вильгельма. По тоннелям метро и городской железной дороги их штурмовые группы могут незаметно проникнуть в правительственные кварталы, в девятый сектор». Поиск защитных вариантов привел Гитлера к ошеломительному решению: «Открыть шлюзы на Шпрее и затопить тоннели метро на участке между Унтер-ден-Линден и Лейпцигер-штрассе!»

На рассвете 28 апреля Кребс, исполняющий теперь обязанности «начальника личного штаба фюрера», связался по телефону с начальником штаба ОКВ Кейтелем:

– Господин фельдмаршал! Фюрер требует, чтобы ему как можно скорее оказали помощь. В нашем распоряжении не более сорока восьми часов. Если к этому моменту помощь не будет оказана, то будет уже поздно.

Кейтель еще продолжал верить в иллюзии:

– Мы сделаем все, Кребс, чтобы Венк и Буссе наступали. От Миттенвальде можно достичь успеха…

Тут связь с Имперской канцелярией прервалась. Спустя пару часов в «фюрер – бункер» поступило донесение генерала Буссе: «Прорвать кольцо окружения не удалось».

Пополудни 28 апреля Гитлер, Борман и Геббельс обсудили состав нового правительства Германии, определили кандидатуру «преемника фюрера». Сошлись на кандидатуре гросс-адмирала Деница.

Затем Гитлер продиктовал Дитриху политическое и личное завещания. В качестве свидетелей «политическое завещание» подписали Геббельс, Борман, Бургдорф и Кребс.

Главную Ставку все более охватывал панический страх перед возмездием. Вечерний доклад коменданта Берлина Вейдлинга не внес успокоения: «Кольцо войск Жукова неумолимо сжимается в центре Берлина». Он предложил:

– Мой фюрер, я предлагаю собрать в кулак все имеющиеся у нас силы и прорваться на юго-запад, в направлении Шпандау, на соединение с 12-й армией. Прорыв из центра возможен тремя эшелонами вдоль Андер-Хеерштрассе.

Прерывистое дыхание Гитлера выдает его волнение. Молча, он раз за разом бросает блудливый взгляд на карту Берлина. Наконец, фюрер выдавливает из себя:

– Нет, без помощи извне я не могу рисковать, Вейдлинг, и попасть живым в руки красных. Это невозможно.

Время едва перевалило в следующие, двадцать девятые апрельские сутки, когда в малый конференц-зал вошла Ева Браун и безапелляционно заявила при всех Гитлеру: «Пошло уходить на тот свет твоей любовницей»: И фюрер тут же объявил о своем бракосочетании с ней.