К середине октября операция «Тайфун» переживала временное затишье, хотя штаб-квартиры фон Бока – «Аскания» и «Вольфшанце» играли «одну партию», продолжали гнать войска на Москву. Требовалось взять ее теперь уже к новому сроку – 7 ноября.
С нарастанием успехов в России Гитлер стал все чаще покидать Главную Ставку. В полдень 25 октября пикантная встреча союзников в Берлине: Гитлер принимает министра иностранных дел Италии Чиано. Снова подробная информация о положении в России и… скромное обещание, что в ближайшие дни Москва будет окружена со всех сторон. Три недели назад, в Имперской канцелярии, в беседе с Осимой, речь шла о вступлении вермахта в Москву 12 октября, теперь Гитлер говорит лишь о ее полном окружении…
План операций на ноябрь поражал все большей отвлеченностью от реально складывающейся обстановки на Востоке. Начальник Генштаба ОКХ, имевший репутацию «сдержанного перестраховщика», вдруг заявил о себе в качестве дальновидного стратега. Он столь полно отражал умонастроения «верхов», что даже Гитлер с ходу высказался в его поддержку. И как ему было не согласиться, если рисовались перспективы в духе его «стратегического дарования».
Гальдер предложил наносить главный удар силами 3-й и 4-й танковых групп Рейнгардта и Гёпнера не по Москве, а в направлении Рыбинска и Ярославля. Москву предстояло брать только силами 4-й армии фон Клюге. Решив проблему Тулы, 2-я танковая армия Гудериана наступает на Рязань – Муром – Горький. Войска 9-й армии Штрауса перебрасываются на правый фланг группы армий и продвигаются на Воронеж.
План Генштаба ОКХ получил одобрение в «Вольфшанце», но был дополнен задачами для групп армий «Север» и «Юг». Войскам фон Лееба следовало достичь Вологды, а фон Рунштедта продвинуться до Сталинграда и Майкопа!
Главком ОКХ хорошо понимал всю ответственность момента. Чтобы подготовить приемлемый план предстоящего наступления, фон Браухич принял решение о проведении совещания с начальниками штабов армий и групп армий. 1-й обер-квартирмейстер Генштаба ОКХ Паулюс и Хойзингер подготовили для Гальдера документ: «Ориентирование начальника Генерального штаба сухопутных сил от 7 ноября».
Гитлер упредил совещание генералитета штабов совещанием Главкомов родами войск 7 ноября в «Вольфшанце». Браухич выступил на совещании первым и в полном объеме изложил содержание подготовленного для Гальдера документа. После него свои соображения на предмет развития фронтовой обстановки высказали Главком ВВС Геринг и Главком ВМС Редер. В заключение совещания произнес речь Гитлер.
В тот же вечер радио принесло в «Вольфшанце» ошеломительную весть – в столице большевиков, на Красной площади, состоялся военный парад войск Московского гарнизона. Геринг, ссылаясь на плохую погоду, резко снизил интенсивность налетов на Москву, и вот результат.
Обстановка неопределенности, словно вирус, поразила и Главную Ставку. Адъютант Гитлера майор Энгель живописует ситуацию на 12 ноября: «Можно только рыдать! Обстановка теперь такова, что надо брать Москву и юг одновременно. И к тому же становится заметным, что фюрер недостаточно ясно говорит о том, чего он хочет:».
Обстоятельства складывались так, что никто не видел иного выхода из создавшегося положения, кроме как решительно идти на Москву. Гитлер продолжал маниакально верить в могущество вермахта. Он считал, что достаточно подкрепить фон Бока пятью дивизиям и с Запада и тремя сотнями танков, и со столицей большевиков будет покончено. С ним был всецело солидарен Кейтель и «почти всецело» Йодль. Так происходило от воздействия подретушированной информации и восприятия самого положения в России.
«Аскания», напротив, тяжело переваривала избыток подлинной информации, которая угнетала. Потери войск к середине ноября достигли ошеломительной цифры – свыше семисот тысяч человек! Запасы продовольствия и боеприпасов в группе армий «Центр», предназначенные для операции «Тайфун», израсходованы. Действия партизан на коммуникациях приобретали все больший размах, и на борьбу с ними приходилось отвлекать регулярные силы. Все новые вопросы ставили «нелогичные действия» большевиков. Столица – на осадном положении, а там проводятся различные пропагандистские мероприятия и даже военный парад! Сталин – в Москве, и значит, город намерен защищаться до конца.
Весь день 13 ноября Гальдер посвятил совещанию со «штабниками» в Орше. Начальник Генштаба ОКХ попытался убедить подчиненных в том, что захват Вологды, Сталинграда и Майкопа обеспечит выгодные исходные позиции для последующей кампании сорок второго года. Фюрер считает, акцентирует внимание Гальдер, что овладеть ими вермахт может еще зимой сорок первого. Ретроспективный анализ проведенных операций показывает их целостность и безошибочность.
Вступительное слово закончено. Начинается дискуссия.
Начальник штаб а группы армий «Юг» Зоденштерн категоричен: фельдмаршал фон Рунштедт отдал приказ командующему 17-й армией Готу после захвата Ростова прекратить наступление. Продвижение вперед группы армий далее практически невозможно без радикальных перемен в боепитании войск и их кадрового пополнения. От имени Рунштедта он обратился к Гальдеру с просьбой о разрешении их группе армий перейти к обороне на достигнутых рубежах.
С тем же настроем выступил и начальник штаба группы армий «Север» генерал Бреннеке. Он под черкнул, что высказывает и свою, и фельдмаршала фон Лееба точку зрения. Состояние их войск вызывает большую тревогу. После переброски на Московское направление 4-й танковой группы войска Лееба не располагает силами для наступления на Петербург. Войска окапываются и уже перешли к обороне.
Мнения же «штабников» армейского звена оказались не столь единодушными. 9-ю армию Штрауса, перешедшую к обороне по Волге у Калинина, предлагалось оставить в статичном положении. 4-я армия фон Клюге просила командование ОКХ о передышке. Начальник штаба армии Блюментрит заявил, что об окружении Москвы не может быть и речи.
3-я танковая группа Рейнгардта оказалась не в силах двигаться на Ярославль. 4-я танковая группа Гёпнера не разделяла идею наступления вообще. Ее командование предлагало отойти на более удобные позиции, чем оказаться перед Москвой обессиленной и обескровленной. Не поддержал идею наступления на Горький и начальник штаба 2-й танковой армии Либенштейн. Он привел слова Гудериана: «Сейчас не май месяц и мы не во Франции».
Как изменилось время! Развитие событий на Востоке даже твердокаменному Гальдеру «вывернуло мозги наоборот» – еще в сентябре он сам отстаивал как раз противоположные варианты и считал их отвечающими обстановке. Теперь тех же под чиненных приходилось убеждать в обратном!
Вечером, после совещания, Гальдер встретился с командующим группой армий «Центр» Боком и вручил ему приказ Главкома ОКХ. Это был документ, точь-в-точь отражающий его план дальнейших действий, одобренный фюрером. Мистификация, да и только. Словно не присутствовал он на совещании, устроенном им самим же, которое тем только и занималось, что напрочь этот план опровергало.
Сроки начала наступления Браухичем не назывались. Он и так был уверен, что командующий группой армий «Центр», получив карт-бланш на свободу действий, не станет далее ссылаться на плохое боепитание войск и выполнит самое важное пожелание фюрера – «не медлить».
Гитлер снова, как и в канун операции «Тайфун», обратился к войскам с воззванием: «Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение, необходимо в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей русских Москвой».
Мощный пропагандистский залп готовил по случаю продолжения операции «Тайфун». Впрочем, он давно ждал триумфа войск фон Бока. Еще 2 ноября он направил ему приветственную телеграмму, конфиденциально сообщив в ней о намерении фюрера переименовать город Смоленск в город Бока, Бокбург. Теперь приспело такое время. И Геббельс сам готов был выступить в роли генерала, чтобы повести за собой дивизию или армию на этот последний штурм. Его радиостанции, газеты могли это сделать. Они стенали: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами. Осталась Москва. Заставьте ее склониться. Москва – это конец войны!»
Войска вступали в генеральный поход вяло, нехотя. Первой перешла в наступление 3-я танковая группа Рейнгардта. На рассвете 15 ноября, после артиллерийской обработки передовой, она нанесла танковый удар по левому флангу Калининского фронта на Клинском направлении. Превосходство в танках, триста против шести десяти, обеспечило успех прорыва. Вслед наступал и войска 9-й армии Штрауса.
Утром 16 ноября на Волоколамском направлении двинулась вперед 4-я танковая группа Гёпнера. Атаки автоматчиков с танками на острие следовал и одна за другой, но удачливый Гёпнер испытывал все большее огорчение – русские стойко оборонялись. Прорвать их оборону все не удавалось.
К исходу дня командующий 4-й танковой группой получил и вовсе страшное донесение: восточнее Волоколамска, у разъезда Дубосеково, отряд русских уничтожил за день почти два десятка его танков! Использовали они только противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. А в районе Ново-Петровское большевики атаковали моторизированную дивизию СС «Райх», применив свое «адское оружие»!
Выходил из себя фельдмаршал Бок. Согласно его приказу, вторые сутки 4-я армия фон Клюге должна была наступать на Москву, а тот раз за разом слал в Красный Бор донесения о сложностях на его правом фланге, у Тарусы.
Командующий группой армий «Центр» не хотел понимать этих трудностей. На доукомплектование 4-й армии ушли все «западные резервы», но где результат? У Клюге больше дивизий в шести армейских корпусах и меньшая протяженность фронта, чем у 9-й армии, но Штраус наступает! Отношения Бока и Клюге накалились до предела.
Положение 4-й армии вызвало большую тревогу в «Аскании». Начальник Генштаба ОКХ Гальдер находился в том же положении, что и Бок, с точки зрения оценки обстановки под Серпуховым, но он знал, что напрасно Клюге паниковать не станет. Гальдер доложил Главкому ОКХ о трудностях на фронте 4-й армии и посоветовал ему доложить о них Гитлеру. Но Браухич счел такой доклад преждевременным.
Давление Бока, наконец, увенчалось успехом. 17 ноября фон Клюге отдал приказ о наступлении двум из шести корпусов. Командарм 4-й доложил в «Асканию», что все еще не может двинуть вперед свой правый фланг. Положение изменилось к лучшему с переходом в наступление 18 ноября 2-й танковой армии. Не надеясь и в этот раз овладеть Тулой, Гудериан нанес удар южнее, в направлении Венева и Каширы.
Утром 18 ноября Браухич созвал совещание Генштаба ОКХ. Говорил больше других он сам. По его мнению, на Восточном фронте, по вине командования группой армий «Центр», исчезают шансы на захват Москвы. Войска 4-й армии не преодолели кризис у Серпухова. 2-я танковая армия оказывается не в состоянии захватить Тулу.
Но Браухича беспокоила обстановка не только у Бока. Русские наступали на Тихвин. Мощь их атак нарастает, а фон Леебу нечем усилить 16-ю армию Буша. Главкома ОКХ не удовлетворяли и действия войск фон Рунштедта.
Гитлер столь уверен в достаточности сил на Московском направлении, что решает 198-ю кавалерийскую дивизию направить не под Серпухов, а в группу армий «Север». Здесь надо ликвидировать Ладожскую группировку Советов. Для прорыва к Воронежу нужен один армейский корпус. 6-я армия фон Рейхенау должна прикрыть левый фланг 1 7-й армии Гота.
Касаясь ситуации на фронте Бока, Гитлер еще раз напоминает командованию ОКХ о рубежах кампании сорок первого года – Ярославле и Рыбинске, если боепитание войск и погода позволят достигнуть этой цели. Операции в районе Москвы имеют целью уничтожение сил большевиков, а не фронтальное их оттеснение с занимаемых позиций.
Когда Бок вернулся с передовой на свой КП, ему доложили о телеграмме из «Вольфшанце». В ней Гитлер требовал прекращения фронтальных атак на Москву, но окружения ее с севера. Командующий группой армий «Центр» тут же связался с «Асканией» и доложил Гальдеру, что сил для окружения столицы русских у него нет.
Гудериан был непредсказуем. Вечером 21 ноября он доложил в «Асканию», что его войска выдохлись и наступать не могут. Прошло, однако, двое суток, и «наверх» полетели доклады о блестящих победах 2-й танковой армии. 24 ноября 24-й танковый корпус фон Гейра захватил Венев, а 47-й танковый корпус Лемельзена овладел Михайловым. 25 ноября дивизии Гудериана вышли на подступы к Кашире, предприняли наступление на Рязань и Скопин.
Конец ноября. Гальдера тревожат доклады Хойзингера. 28 числа он доложил, что русские ворвались в Ростов. 1-я танковая армия отступает. В этих условиях Рунштедт распорядился об отходе на рубеж Таганрог – Миус – Бахмутовка. Гитлер приказал его отменить. Передав приказ фюрера, Браухич услышал из уст Рунштедта колкое возражение: «Если наверху не доверяют моему руководству, то я должен просить о замене меня другим командующим».
Хотя фюрера гложут сомнения, Браухич не решается доложить ему «глупый вздор» командующего армией резерва Фромма. А тот 24 ноября посоветовал Гитлеру заключить мир с Россией на выгодных для Германии условиях. Он считает военно-экономическую ситуацию в рейхе катастрофической. Смелее Браухича, Гальдера и Фромма оказался имперский министр вооружений Тодт. 29 ноября он заявил Гитлеру, что в военно-экономическом отношении война в России проиграна.
В пятый раз Гитлер отправлялся на Восточный фронт. По разу он побывал у Лееба и Бока, но уже в третий раз вылетал в Мариуполь, к фон Рунштедту. Здесь фюрер встретился с командиром 1-й танковой дивизии СС Дитрихом, пользующимся его доверием. Дитрих доказал ему, что в поражении под Ростовом нет вины командарма 1-й танковой армией. Он выполнял ошибочные приказы Рунштедта!
Гитлер улетел из Полтавы ни с чем. Виноватого в катастрофе под Ростовом выявить не удалось.
В полдень 30 ноября Гитлер вызвал в «Вольфшанце» Браухича и, осыпав его упреками, приказал повторить требование в адрес Рунштедта об отмене приказа на отход войск. Но командующий группой армий «Юг», как и при встрече с фюрером, твердо стоял на своем: об отмене приказа не может быть и речи. Он повторил просьбу об отставке.
1 декабря Гитлер направил в Генштаб ОКХ три телеграммы. Первой он освобождал Рунштедта от должности командующего группой армий «Юг». Второй назначал на эту должность фельдмаршала фон Рейхенау. Третья имела приказ генерал-полковнику Фромму: срочно переправить в 1-ю танковую армию, для пополнения 13-й, 14-й и 16-й танковых дивизий, по сорок танков «T-III» и по двенадцать танков «T-IV».
По мере приближения группы армий «Центр» к Москве все энергичнее готовился к вступлению в город и передовой отряд эсэсовцев – «Форкоммандо Москау». Отборное войско шефа рейхс-комиссариата «Москва» Каше передислоцировалось из Смоленска в Малоярославец, чтобы с войскам и 4-й армии Клюге ворваться в город и захватить:
– Московский комитет партии. Старая площадь, дом 6.
– Международную организацию рабочей помощи – МОПР. Улица Огарева, дом 17.
– Трест гостиниц. Бани. Мосгорсправку с адресным столом. Милицию. Петровка, 38.
– Готовую продукцию всех видов, в первую очередь необходимые для войск зимние вещи.
Бок настойчиво выискивал хоть какие-то возможности для продвижения войск к Москве. Вечером 28 ноября ему позвонил из Яхромы командир 56-го моторизованного корпуса Шааль и доложил, что 7-я танковая дивизия переправились через канал Москва – Волга и захватила плацдарм на восточном берегу. Отличился полк «Бранденбург-800». Переодетые в красноармейскую форму автоматчики уничтожили ночью охрану моста и обеспечили переправу корпуса.
Вечером 30 ноября Боку позвонил полковник Хойзингер и прямо «с порога» задал крамольный вопрос:
– Фюрер хочет знать, господин фельдмаршал, когда можно будет объявить об окружении Москвы?
– Я прошу, полковник, пригласить к аппарату Браухича, – сухо возразил командующий группой армий «Центр».
Хойзингер тут же передал трубку Главкому ОКХ:
– Фельдмаршал, вы уже отдали приказ о наступлении 12-го и 13-го армейских корпусов у Наро-Фоминска?
– У Шрота и Фельберга есть свой командующий армией, а Клюге я разрешил фронтальное наступление на Москву, – бесстрастно бросил в ответ Бок.
– А что происходит у вас на флангах?
– Штраус остановился вчера. Гудериан – сегодня. Положение критическое. Я бросил в бой, Браухич, все наличные силы, чтобы окружить Москву, но их все же не хватает. Я заявляю, что силы группы армий «Центр» на исходе…
Браухич не позволил Боку закончить монолог:
– Фюрер уверен, что большевики находятся на грани полного краха. Он ожидает от вас, Бок, точного доклада, когда этот крах станет наконец-то реальностью.
– Командование ОКХ неправильно оценивает обстановку. У моей группы армий нет достаточных сил для того, чтобы добиться успеха! – сказал, словно отрезал, Бок.
– Но за исход операции отвечаете вы, Бок! – так же повысил голос Главком сухопутных войск.
Бок не остался в долгу:
– Я повторяю, Браухич, что допущен огромный просчет. Командование ОКХ переоценило наши силы. Я прошу вас доложить фюреру, что я не могу достичь цели!
Браухич снова повторил вопрос Хойзингера:
– Но фюрер хочет знать, когда падет Москва?
– Не ужели, Браухич, вы не понимаете, что здесь творится? – безразлично бросил в трубку Бок.
Впервые декабрьские дни новую попытку овладеть Тулой предпринял Гудериан. Вторично оказалась перерезанной железная дорога Москва – Тула. Вот-вот тоже самое должно было произойти и с шоссе, соединяющим город оружейников с Москвой. Но контрудар танково-кавалерийской группировки русских вдоль нее вновь сорвал «победный план» генерал-полковника Гудериана: Это был конец.
К исходу 5 декабря командующий группой армий «Центр» получил донесения из штабов всех армий. Они оказались похожими – сил для наступления нет: Но сводка штаба группы армий «Центр», направленная в «Асканию», успокаивала: «Боевая мощь противника не так велика, чтобы он мог в настоящее время предпринять наличными силами крупное контрнаступление на участке фронта группы армий».
Утром 5 декабря первая тревожная весточка прилетела из штаба 4-й армии. Клюге доложил в Красный Бор, что на его фронте ожидается активизация большевиков. «Наверху» восприняли «ожидаемое» как факт местного значения. Атаки русских у Калинина Бок по считал отвлекающими. В этот же день Гудериан, без всяких согласований, отдал приказ об отводе своих войск из предместий Тулы.
Но Гитлер продолжал «витийствовать». Он и в декабре требует от Лееба решительного наступления на Петербург. Ему предельно ясна обстановка на фронте группы армий «Центр». Войска группы армий «Юг» должны захватить нефтеносный район Майкопа, лишить большевиков каменноугольного района в восточной части Донбасса: Как далеки были эти заключения от реальности! Убедительные опровержения им последовали 7 декабря.
День выдался просто обвальным. Вместо наступления войск Лееба с юга на Петербург, русские прорвали оборону 16-й армии Буша у Тихвина и вышли к Ситомле.
В пол осу непредсказуемых трудностей стремительно погружалась группа армий «Центр». Уже в это время интуиция полководца не подвела Бока. Он понял, что мощь атак противника будет нарастать.
Не в интересах командования группы армий «Центр» было в создавшихся условиях излишне драматизировать обстановку, но, в предчувствии худшего, Бок доложил в «Асканию» ужасающую реальность: ни на одном участке фронта его войска не в состоянии сдержать крупное наступление большевиков… Они панически отступали.
Гитлер решительно отвергал предложения то Браухича, то Йодля о преднамеренном отводе терпящих поражение войск из-под Москвы на отсечные позиции. Он никак не мог понять, почему отступает «всесильный» Гудериан.
Фюрер неистово кричал в микрофон:
– Гудериан! Держитесь во что бы то ни стало! Я посылаю вам подкрепления! Я мобилизую все, что можно в тылу! Твердо надейтесь на меня! Только держитесь, Гудериан!
Эти свои заклинания Гитлер повторял и в переговорах с Леебом, Клюге, Бушем, Штраусом, Рейнгардтом и Вейхсом. Но отступление вермахта продолжалось.
Тут-то и возникла подлинная неразбериха в управлении войсками. Гитлер перестал считаться с мнением Генштаба ОКХ. Браухича он превратил в «письмоносца» для передачи в инстанции срочных бумаг. Его ближайшее окружение с искренним участием и пониманием воспринимало его успокоительно-оправдательную формулу: «Переносить победы может всякий. Поражения – только сильный!»
На фронте группы армий «Центр» катастрофически нарастало напряжение в районе Клина. Русские штурмовали Истру и Солнечногорск. Вечером Бок доложил в «Асканию», что русские прорвали фронт 2-й армии Вейхса у Ливен. Две дивизии, 45-я и 134-я, оказались в полукольце. Образовался разрыв по фронту между 2-й танковой и 2-й армиями.
Рейхсканцлер в это время находился уже в Берлине. 11 декабря он выступил на заседании рейхстага. Требовалось развеять уныние и воодушевить народ новыми обетами во славу германского оружия, которое продолжает быть самым сильным в мире. Фюрер патетически заявил, что Советы будут непременно разгромлены летом следующего года! В сорок первом немецкие солдаты сражались, маршируя «в бесконечных далях, мучаясь от жары и жажды, задерживаемые непроходимыми от распутицы дорогами, остановленные от Белого до Черного моря ненастным климатом, зноем июля и августа, ноябрьскими и декабрьскими вьюгами, замерзая во льдах и снегах… Наступление зимы, естественно, задержит это движение. С приходом лета наступление продолжится!»
В ночь на 15 декабря Гитлер провел совещание в узком кругу с приглашением командующего армией резерва Фромма. На этот раз он пытался выяснить острейший вопрос: какими резервами располагают сухопутные войска, чтобы подкрепить терпящую катастрофу группу армий «Центр»? Ни Браухич, ни Гальдер на это совещание приглашены не были. Тон на нем задавал Йодль.
Фюреру, по предложению того же Йодля, предстояло лично решить вопрос о переброске на Восток [2] 18-й пехотной дивизии из Дании. Но тут же вставал и следующий вопрос – на какой конкретно участок ее направить? Впрочем, этот же вопрос не решился еще и в отношении 88-й, 208-й, 216-й и 246-й пехотных дивизий, которые в кратчайшие сроки предстояло перебазировать в Россию из Франции.
К исходу 16 декабря Браухич, Гальдер и Хойзингер были вызваны в «Вольфшанце». В присутствии Геринга, Кейтеля и Йодля фюрер изложил свое видение обстановки. Фронт страдает одним недостатком – у русских больше солдат! Он и не располагают достаточным количеством артиллерии и танков. Их положение хуже, чем у вермахта. По этому об отходе не может быть речи. Отводить войска допусти мо только там, где русские добились глубокого прорыва. Группе армий «Север» отс тупить на рубеж по реке Волхов, продолжая блокаду Петербурга. Группам армий «Центр» и «Юг» удерживать занимаемые ныне рубежи.
Развязка неумолимо приближалась. И 17 декабря Главком ОКХ еще предпринимал какие-то действия по обеспечению жизнедеятельности групп армий на Восточном фронте. Было подготовлено ряд злободневных решений: об укреплении правого фланга 4-й армии Клюге в районе Калуги за счет переброски туда двух пехотных дивизий; о закрытии унтер-офицерских школ и отправке полутора тысяч их слушателей на фронт в качестве младшего командного состава; о поставке в группу армий «Центр» тысячи грузовиков.
Браухич действовал, не подозревая, что его собственная судьба уже решилась в «Вольфшанце». После многодневных размышлений Гитлер, заручившись одобрением этого шага со стороны Кейтеля и Йодля, решил взять на себя командование сухопутными войсками.
18 декабря Главком ОКХ Браухич проводил из «Аскании» в отпуск для «восстановления здоровья» фельдмаршала Бока, а через сутки сам был приглашен в «Вольфшанце» и получил: отставку. Формулировка и на этот раз звучала стереотипно – «по состоянию здоровья».
В командование группой армий «Центр» вступил фельдмаршал Клюге. Но фронт и при нем продолжал разваливаться на глазах. 9-я армия Штрауса сдала русским Калинин, 3-я танковая группа – Высоковск. Самовольный беспорядочный отход продолжали 2-я танковая и 2-я армии. Гудериан и Вейхс проигнорировали приказ фюрера от 16 декабря об обороне с фанатическим упорством.
В момент «пересадки» фельдмаршалов Бока и Клюге командующий 2-й танковой армией самовольно направился в Главную Ставку, чтобы при личной аудиенции убедить фюрера в необходимости отвода войск группы армий «Центр» на отсечные тыловые позиции. Но вояж «танкового стратега» в Растенбург оказался безрезультатным.
«Вы слишком близки к событиям», – многозначительно сказал Гитлер и далее не сколько раз повторил эту фразу.
Гудериан покинул Главную Ставку в полном расстройстве. Отход войск запрещен, но какими силами сдержать большевиков, если сибирские бригады встали на лыжи и атакуют коммуникации группы армий с разных направлений?
В разгар кризиса на Восточном фронте с новой силой дала о себе знать давняя неприязнь Клюге и командующего 2-й танковой армией. 21 декабря Гудериан возвратился в Орел из Главной Ставки и застал войска в ужасном состоянии. Связь между соединениями повсеместно нарушалась, и панические слухи о возможном окружении побуждали их командиров принимать самостоятельные решения об отходе.
Перед Гудерианом встала дилемма – либо смириться с беспорядочным бегством войск о т Москвы, либо организованно отвести войска на оборонительный рубеж по рекам Ока и Зуша. Без всяких согласований с Клюге он принимает второй вариант. В Красном Бору словно этого только и ждали. Последовал контрприказ командующего группой армий «Центр» – «Не отходить!» Но он запоздал на сутки. Хорошо зная, что и Гитлер недоволен действиями Гудериана под Тулой, Клюге тут же обратился в «Вольфшанце» с требованием о снятии его со своего поста. Роковая ошибка генерал-полковника Гудериана пришлась на 23 декабря.
Выслушав список потерь только за одни сутки, Гитлер, находясь в состоянии крайней аффектации, распорядился в адрес начальника Генштаба ОКХ о подготовке расчета на использование химических средств против Петербурга. Эта работа поручалась генералу артиллерии Бранду.
Каждый следующий день становился для вермахта тяжелее. И 27 декабря не принесло облегчения ни на одном из участков. Напротив. Разрастался кризис в полосе обороны 16-й армии. На фронте Кириши – Новгород Советы прорвались к реке Волхов и захватили плацдармы на западном берегу в районе Лазно, Хмелище, Грузино. Командующий группой армий «Север» теперь и не помышлял об операции у Ладожского озера для воссоединения с финскими войсками.
В Генштабе ОКХ продолжались празднества по случаю Рождества, а группа армий «Центр» тем временем терпела одну неудачу за другой. Продолжали отступать в направлении Ржева соединения 9-й армии Штрауса. Прорыв фронта в полосе 6-го армейского корпуса Ферстера у Торжка поставил в тяжелые условия войска смежных соединений. И он и начали отход, хотя Гитлер требовал удержания позиций во что бы то ни стало. Врезкой форме он переговорил с Клюге, снял с должности генерала Ферстера и назначил на его место по совместительству… командира 8-го авиационного корпуса генерал-полковника Рихтгофена.
В ночь с 30 на 31 декабря Гитлер с половины двенадцатого ночи вел двухчасовую беседу по телефону с Клюге. Командующий группой армий «Центр» хотел отвести на тридцать километров войска своей группировки с целью выравнивания линии фронта и ликвидации ее разрывов на стыках соединений. Но фюрер отклонил это предложение и вновь потребовал от Клюге не отступать ни на шаг!
Трудно утверждать, когда именно, в начале или в конце октября, фронтовая обстановка для Москвы складывалась более драматично. Но в преддверии ноября бои шли уже на ближних подступах к столице. И этим, пожалуй, все сказано.
Командующий Западным фронтом Жуков, исходя не только из чисто военных соображений, но скорее всего интуитивно, определил для себя наиболее опасным Волоколамское направление и поручил его оборону заново сформированной 16-й армии генерал-майора Рокоссовского.
К командарму 16-й Жуков питал особое расположение. Как-никак давний сослуживец, одногодок, сдержанный, обаятельный, коммуникабельный, интеллигентный человек. Не военный аскет. Умеет располагать к себе людей, не заигрывая с ними и не потворствуя их слабостям. И Рокоссовский не искал со старшим начальником особых отношений. Он всегда помнил, что пришлось им пройти разные жизненные дороги. Жуков продолжал восхождение по службе, воевал на Халхин-Голе, а Рокоссовский почти три года «отбахал» в ленинградских «Крестах». Первый стал генералом армии, Героем Советского Союза. Второй в звании генерал-майора, за год до войны возглавил кавалерийский, а затем, еще формируемый, мехкорпус… И вот Волоколамское направление.
Напряжение боев за Москву нарастало с каждым днем. Пробыв в Кубинке сутки после возвращения из-под Мценска, 1-я гвардейская танковая бригада полковника Катукова передислоцировалась в полосу обороны 16-й армии. Сталин обещал командарму 16-й выделить 20 октября танковую бригаду и выполнил это свое обещание.
В кабинет Верховного к вечернему докладу вошли члены Политбюро ЦК Берия, Молотов и Каганович, секретарь ЦК Маленков. Сталин еще продолжал разговор с маршалом Тимошенко. Его войска продолжали отход, сдавая врагу один за другим вполне защитимые рубежи. Раз за разом Верховный ставил перед ним один и тот же вопрос: «Когда будет остановлен немец на юге?» и не получал прямого ответа.
В конец огорченный, Сталин бросил на рычаг трубку:
– Разве так можно управлять войсками? Я спрашиваю командующего стратегическим направлением об о дном, а он докладывает мне, что у него нет резервов!
Наступившую тягостную паузу нарушил Берия:
– Товарищ Сталин! Члены Политбюро ЦК обменялись мнениями и считают, что вы должны обязательно покинуть Москву. Мы не имеем права рисковать вашей жизнью.
Наркома внутренних дел тут же поддержал Каганович:
– Генштаб оставляет в столице оперативную группу в количестве восьми – десяти человек, и мы должны сделать то же самое. Пусть в Москве останутся член Политбюро ЦК Ворошилов и заведующие пяти-шести оборонных отделов.
– Фашисты усиливают авианалеты на Москву, а подойдут поближе – начнут обстрел из пушек. Возможен и прорыв вражеских танков, – высказался член ГКО Маленков.
Сталин успокоился, продолжая ходить по кабинету. Но он хотел услышать и мнение Молотова на этот счет:
– В Куйбышеве возможна более продуктивная работа без воздушных тревог. Мы оказались бы ближе к промышленным центрам Поволжья и Урала. А там решается сегодня многое, но политически и морально отъезд Политбюро ЦК из Москвы будет воспринят неоднозначно.
Верховный остановился у торца стола, приготовился вступить в дискуссию, но тут снова заговорил Берия:
– Вячеслав Михайлович полагает, что об отъезде товарища Сталина из Москвы обязательно должны сообщить радио, газеты. А мы не станем этого делать.
– Станем мы делать официальные сообщения или не станем, – возразил Молотов, – но факт отъезда из столицы главы государства скрыть надолго не удастся.
Мнение Молотова внесло в дискуссию перелом. После перевода Москвы на осадное положение разговор об отъезде Сталина в тыл дважды затевал Калинин. Председатель ГКО тогда просто отмолчался. На этот раз мнение обрело коллективную форму, и способ умолчания уже не подходил. Сталин достаточно подумал над ответом на поставленный вопрос и изложил его вполне убедительно.
В рассудительном тоне он сказал:
– Товарищам, настаивающим на моем отъезде в тыл, следует учесть одно обстоятельство. Я, помимо партийных и государственных постов, занимаю еще и пост Верховного Главнокомандующего. К исполнению этой обязанности отношусь не формально. Мой отъезд в Куйбышев сломает ритм управления войсками. Здесь же мы приняли решение бороться за столицу до последней возможности и останемся ему верны до конца. Вот вам мой окончательный ответ.
В ночь на 23 октября Верховный направил Военному совету Ленинградского фронта отчаянную телеграмму: «Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все еще не осознали положения, в котором находятся войска Ленфронта. Если в течение ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите связи с 5 4-й армией, все ваши войска будут взяты в плен. Восстановление этой связи необходимо, чтобы снабжать войска Ленфронта и дать им выход на восток, если необходимость заставит сдать Ленинград».
Вечером 27 октября в Перхушково позвонил Верховный. Выяснив обстановку в полосе фронта «на сейчас», Сталин спросил: «На каком участке, товарищ Жуков, целесообразнее всего сосредоточить прибывающую с Дальнего Востока 78-ю стрелковую дивизию?». Жуков ответил: «Конечно под Истрой, на Волоколамском направлении!» Весть эта очень обрадовала Жукова. Он тут же пригласил к себе начальника штаба Соколовского и поручил ему лично встретить дальневосточников на станции и препроводить части полковника Белобородова в места новой дислокации.
Ночной звонок Верховного 28 октября был для Василевского обычным, рабочим. Сталин спросил «генштабиста»:
– Когда, по вашим расчетам, товарищ Василевский, 50-я армия генерала Ермакова отойдет на Тульский рубеж?
– Частично, товарищ Сталин, это уже произошло. 31-я кавдивизия Борисова и 154-я стрелковая дивизия Фоканова заняли оборону у Косой Горы. Под Тулой продолжают развертывание 173-я, 217-я, 260-я и 290-я стрелковые дивизии.
– А где находится 258-я Московская стрелковая дивизия Трубникова? – тут же поставил новый вопрос Верховный.
– Это соединение, товарищ Сталин, обороняется в районе Ильино – Поповкино – Севрюково.
– Из вашего доклада, товарищ Василевский, почему-то выпала 108-я танковая дивизия полковника Иванова.
– Решением Военного совета 50-й армии создан Тульский боевой участок. Его возглавил заместитель командарма генерал Попов. 108-ю танковую дивизию он использует в качестве своего оперативного резерва.
Ночью 30 октября в штаб 50-й армии, в поселок Медвенку, позвонил начальник Генштаба Шапошников. Он уточнил обстановку в районе Тулы. Затем с командармом 50-й Ермаковым разговаривал заместитель председателя ГКО Молотов. Его интересовало моральное состояние войск, организация их боепитания. Молотов передал трубку Верховному. Сталин спросил командарма 50-й:
– Скажите, товарищ Ермаков, прямо и честно – удержите вы наличными силами Тулу или не удержите?
Ермаков понимал всю сложность положения, в котором оказались защитники города, и ответил не сразу. Ему ведь противостояла 2-я танковая армия Гудериана.
Верховный знал, что рядом с командармом 50-й находится член Военного совета армии, бригадный комиссар Сорокин, и, прервав возникшую паузу, обратился сразу к обоим:
– Я полагаю, что вы и член Военного совета понимаете значение удержания Тулы для обороны Москвы?
– Удержим, – тихо ответил Сорокин на немой вопрос командарма. – Своими силами удержим.
Ермаков уверенно ответил:
– Значение обороны Тулы я и член Военного совета Сорокин понимаем, товарищ Сталин, и врагу город не отдадим.
– Верю вам, товарищ Ермаков, – сказал Сталин. – Продержитесь еще двое-трое суток, а дальше у Ставки появится возможность помочь 50-й армии личным составом и танками.
На рубеже, когда тяжелейший октябрь без раскачки перешел в ноябрь, из глубины страны помчались на запад сотни воинских эшелонов. Развитая железнодорожная сеть позволила преподнести врагу неожиданный сюрприз.
Вечером 1 ноября командующий Западным фронтом был вызван в Ставку. Только что Василевский доложил о положении на фронтах. Члены Ставки поднялись со своих мест. Верховный о становился рядом с Жуковым и предложил ему остаться. Он обратился к Жукову с неожиданным вопросом:
– Политбюро ЦК предлагает провести по случаю 24-й годовщины Великого Октября не только торжественное заседание, но и военный парад на Красной площади. Как вы думаете, товарищ Жуков, развитие событий на фронте позволит нам осуществить это важное политическое мероприятие?
Жуков ответил:
– Я уверен, товарищ Сталин, что до праздников противник не отважится начать новое наступление на Москву. До половины его дивизий утратили боеготовность по причине больших потерь. Но группа армий «Центр» производит перегруппировку и накапливание сил.
– Командующему Московским военным округом уже отданы соответствующие распоряжения. Ближе к празднику обяжем принять необходимые меры предосторожности авиационных командиров всех степеней, – сказал Сталин.
– А кто будет командовать парадом?
– Командовать парадом мы поручим генералу Артемьеву, а примет парад маршал Буденный.
– Ясно, – согласился командующий Западным фронтом. Подготовка к торжественному собранию и военному параду в честь 24-й годовщины Великого Октября велась скрытно. 3 ноября в Кремль были приглашены командующий ВВС Жигарев, командующий ПВО Москвы Громадин и командующий ВВС Московской зоны обороны Сбытов. Каждый из них получил от Верховного конкретные указания о действиях вверенных им войск в предпраздничный период.
Как и предполагалось, 6 ноября с наступлением сумерек авиация противника предприняла попытки прорваться к Москве и нанести бомбовый удар. Но практически все они были успешно отражены. Соединения 2-го воздушного флота фельдмаршала Кессельринга понесли ощутимые потери. Слаженно сработали зенитчики и истребители-ночники.
Совместное торжественное заседание Моссовета и общественных организаций города проводилось не в помещении ГАБТа СССР, а в вестибюле станции метро «Маяковская». Руководители страны до ехали из Кремля на автомашинах до Белорусского вокзала и там спустились в метро. Спецпоезд, нарушив привычное направление следования от станции «Белорусская», доставил их к правой стороне платформы станции «Маяковская». К левой стороне платформы прибыл спецпоезд с участниками заседания. Один из вагонов этого поезда стал временно артистической.
В девятом часу вечера спокойным голосом начал свой доклад Сталин. Радио разнесло его слова по всей стране. Их слушали и фронтовики, где имелась для этого возможность. Он обосновал несостоятельность гитлеровского плана «молниеносной войны» и выразил твердую уверенность в нашей окончательной победе над врагом.
Доклад Сталина оказался созвучным патриотической статье в «Правде» командующего 16-й армией Рокоссовского и члена Военного совета Лобачева: «Врагу в Москве не бывать! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»
После доклада состоялся праздничный концерт. Его про грамма в ретроспективе отражала героические страницы истории нашей Родины. Для участия в нем в тот же день специальным рейсом из Куйбышева в Москву прилетели замечательные певцы Михайлов и Козловский. Арией «Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за святую Русь!» из оперы Глинки «Иван Сусанин» концерт открыл Михайлов. Затем, дуэтом с Козловским, они исполнили народную песню «Яр Хмель», популярный романс «Пловец». Козловский спел еще арию герцога из оперы Верди «Риголетто» и трижды арию Ионтека из оперы Монюшко «Галька». В заключение концерта прославленный Краснознаменный ансамбль песни и пляски Красной Армии исполнил несколько известных песен Новикова и «Священную войну» Александрова.
Концерт закончился в одиннадцатом часу. Председатель ГКО при глас ил в правительственный поезд членов Политбюро ЦК, секретарей МК и МГК партии, маршала Буденного и генерал-лейтенанта Артемьева. Здесь-то большинство из них и услышало впервые о том, что 7 ноября на Красной площади состоится традиционный парад войск Московского гарнизона. Командиры частей, принимающие участие в параде, получили указания на предмет предстоящих действий за семь часов до построения и движения в центр Москвы.
В ночь под 7 ноября улицы столицы припорошило свежим снегом. Утром подул холодный ветер. Но поднятые по тревоге войска к назначенному времени заняли исходные позиции от Москворецкого моста до Исторического музея. Необычно многолюдными для осажденного города оказались гостевые трибуны. Но вот Красная площадь взорвалась громом аплодисментов – на трибуне Мавзолея В.И. Ленина появились руководители партии и государства, видные военачальники. Тут же Кремлевские куранты гулко пробили восемь раз. Торжество началось. Генерал-лейтенант Артемьев командует парадом, маршал Буденный его принимает. Оба – на красавцах лошадях.
Вступительный ритуал был закончен. Теперь в центре внимания – председатель ГКО, Верховный Главнокомандующий Сталин. Поздравив советский народ с 24-й годовщиной Великого Октября, он говорит о тех тяжелейших условиях, в которых ему выпало встречать этот праздник в сорок первом. Но история страны знавала и еще более тяжелые времена. Сталин напомнил о 1918 годе, о походе «Антанты» на молодую Советскую республику. Разве тогда было легче? Но наш народ вынес все тяготы и победил! Фронт у стен Москвы. Положение тяжелое, но не безнадежное. Главное действующее лицо сегодня – это наша Красная Армия.
Обращаясь к ее воинам и партизанам, Сталин сказал:
– На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго захватчиков, как на своих освободителей. Великая миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии!
Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!
Пусть осенит вас победоносное знамя Великого Ленина!.. Под знаменем Ленина – вперед к победе!
Громогласное «Ура!» волнами перекатывается по Красной площади. Грохот артиллерийского салюта сопровождается мелодией «Интернационала», который с подъемом исполняет сводный оркестр Московского гарнизона.
И вот на Красную площадь вступают прямоугольники батальонов. Мимо Мавзолея проходят курсанты Московского артучилища, моряки, ополченцы. Их сменяют кавэскадроны, пулеметные тачанки, зенитные установки. Завершают парад танковые части. Поднимая снежные ворохи, на Западный фронт направляется сто шестьдесят боевых машин – танкеток, легких, средних и тяжелых танков 31-й и 33-й танковых бригад полковников Кравченко и Чухина.
К началу ноября были исчерпаны боевые возможности Брянского фронта. 10 ноября решением Ставки он был расформирован. 50- я армия вошла в состав Западного фронта. Генерал-майор Ермаков доложил Жукову о развитии обстановки на Тульском рубеже. Выслушав командарма 50-й, командующий Западным фронтом распорядился:
– Тулу, генерал Ермаков, оборонять до последней возможности. В течение суток представить мне донесение о положении и боеспособности ваших соединений. Одновременно доложить свои соображения на предмет отражения возможного удара противника на Тулу из района Алексина.
Вечером 17 ноября, когда оборона 30-й армии была полностью дезорганизована, а сама она оказалась «распаханной» на три части – за Волгой, на южном берегу Волжского водохранилища и восточнее Ламы, Жукову позвонил Верховный. Это был уже третий звонок Сталина в Перхушково в течение суток, и он, не здороваясь, спросил:
– Товарищ Жуков, вы уверены, что нам непременно удастся удержать Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Отвечайте честно, как коммунист!
– Москву, товарищ Сталин, мы безусловно удержим! – твердо ответил Жуков, – но Западному фронту требуется не менее двух армий и хотя бы две-три сотни танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, товарищ Жуков, – рассудительно сказал Верховный. И тут же добавил: – Позвоните в Генштаб и договоритесь с товарищем Василевским, где сосредоточить две резервные армии, которые требуются Западному фронту. Их формирование завершится до конца ноября. Танков Ставка пока не имеет.
– Спасибо за помощь, товарищ Сталин, – поблагодарил Жуков. – До декабря мы продержимся наличными силами.
Но разговор продолжался. Верховный сказал:
– Кроме того, Ставка решила подчинить Западному фронту 30-ю армию и в командование ею назначить генерала Лелюшенко. Как вы на это смотрите, товарищ Жуков?
– Я согласен с решением Ставки. Генерала Лелюшенко я хорошо знаю и рад буду видеть у себя во фронте.
– Все, товарищ Жуков, – закончил разговор Сталин. Напряжение боев в полосе Западного фронта с каждым днем нарастало. 18 ноября стало одновременно и радостным и трагичным для 316-й стрелковой дивизии. За упорство и героизм ее воинов решением Ставки она была преобразована в 8-ю гвардейскую. Но в этот же день дивизия лишилась своего боевого командира. Генерал-майор Панфилов был смертельно ранен осколком мины. Так 16-я армия потеряла одного из самых уважаемых своих военачальников.
19, 20 и 21 ноября продолжалось ожесточенное сражение по всему Западному фронту. Но особенно драматично развивались события на его флангах. Теснимая превосходящими силами врага, 16-я армия Рокоссовского отошла к Истринскому водохранилищу, заняв оборону по его западному берегу. В оперативном смысле это было отнюдь не лучшее решение. Командарм 16-й, обсудив на Военном совете ситуацию, обратился к Жукову с предложением ночью скрытно отойти на восточный берег водохранилища и там создать более прочный рубеж обороны. Но командующий Западным фронтом не внял доводам генерала Рокоссовского. Он приказал стоять насмерть на занимаемом рубеже, чтобы не нарушать взаимодействия с 5-й армией генерала Говорова.
Ночью 22 ноября в штаб 16-й армии позвонил Верховный. Он подробно расспросил генерала Рокоссовского об обстановке в полосе обороны каждой дивизии. Узнав о выходе противника на восточный берег Истры, Сталин попросил командарма 16-й задержать немца на этом рубеже хотя бы на сутки, а там Ставка подкрепит армию резервами, но сдержать превосходящего врага все же не удалось.
К исходу 23 ноября обстановка в полосе обороны 16-й армии накалилась до предела. Серией ударов противнику удалось захватить Клин и Солнечногорск. Командарм 16-й направил в район Клина своего заместителя, Захарова, с задачей не пропустить врага к Дмитрову. Сходную задачу в районе Солнечногорска решал генерал-майор Ревякин.
Когда члены Политбюро ЦК, ГКО и Ставки заняли свои привычные места за столом, Верховный на ходу, искоса бросив взгляд на «оперативку», обратился к Василевскому:
– Докладывайте, товарищ Василевский.
Василевский подошел к карте, начал итоговый доклад:
– Обстановка в полосе обороны Ленинградского фронта за минувшие сутки не изменилась. Близится к развязке операция наших войск на юге. Утром маршал Тимошенко доложил, что Ростов будет завтра освобожден от захватчиков. Продолжаются ожесточенные бои на Западном фронте. Беспокоит ситуация на Дмитровском и Кубинском направлениях. Генштаб предлагает, товарищ Сталин, выдвинуть в район Яхромы 1-ю ударную армию Кузнецова, а в район Крюково – 20-ю армию Власова, чтобы остановить продвижение врага. Требует подкрепления и Наро-Фоминское направление. 33-я армия Ефремова понесла большие потери в людях и, вслучае сильного удара, едва ли устоит. Генштаб предлагает подкрепить ее хотя бы одной стрелковой дивизией из резерва Ставки.
Василевский оторвал взгляд от карты, посмотрел на Верховного. Но возникшую паузу нарушил Ворошилов:
– Значит, вы считаете необходимым, товарищ Василевский, введение в бой, пусть даже частично, уже сегодня, с таким трудом созданных Ставкой стратегических резервов?
Ворошилова тут же поддержал Молотов:
– Вот-вот, и я хотел спросить о том же. Стоит ли понимать ваше предложение, товарищ Василевский, так, будто Генштаб пришел к выводу о пике кризиса у противника?
Начальник Оперативного управления Генштаба чуть повернулся к сидящим рядом Молотову и Ворошилову:
– В кризисе противник находится с конца октября, хотя и продолжает наступать на ряде направлений. Однако Генштаб считает, что пик кризиса у него еще не наступил и группа армий «Центр» в состоянии нанести два-три сильных удара, чтобы изменить обстановку в свою пользу.
Верховный тоже подключился к разговору:
– Короче, яснее, товарищ Василевский.
– Понятно, товарищ Сталин, – отреагировал на это замечание Василевский. – Зима торопит гитлеровцев. Думаю, что у руководства Германии нет единого плана действий в сложившейся обстановке. Они мечутся по всему фронту в поисках хоть каких-нибудь шансов. К тому же все обещанные Гитлером сроки захвата Москвы давно прошли.
Сталин остановился рядом с «генштабистом», спросил:
– А может, товарищ Василевский, мы все-таки перебросим под Наро-Фоминск 1-й гвардейский кавкорпус генерала Белова?… Что скажет Генштаб по этому поводу?
– Нет, товарищ Сталин, – возразил Василевский. – В связи с обострением обстановки в районе Венева снимать корпус Белова с Серпуховского направления нельзя.
– Хорошо, понятно. А скажите, товарищ Василевский, есть ли предпосылки для переобмундирования немца по зимним нормам? И есть ли вообще у немца зимняя форма?
Генерал-лейтенант Василевский ответил четко:
– По данным Генштаба, немцы не имеют зимней формы, товарищ Сталин. Возможно, по этому вопросу принято какое-то решение на совещании командования сухопутных войск в Орше? О нем нам сообщили белорусские партизаны.
В разговор вступил Берия:
– Пленные, товарищ Сталин, взятые недавно под Волоколамском, утверждают, что среди немцев нарастают панические настроения в предчувствии усиления морозов.
– Брянский и Смоленский подпольные обкомы партии сообщают, что у гитлеровцев нет зимнего обмундирования, – дополнил Берию маршал Ворошилов. – С начала ноября немецкие тыловые службы занимаются мародерством, реквизируют теплую одежду у нашего населения.
Сталин остановился у торца стола, сделал характерный жест рукой в сторону Ворошилова:
– А что же мы? Нельзя допустить, чтобы наши люди, оказавшиеся в оккупации, одевали немца в зиму. Пусть Красный Крест заявит решительный протест!
– Партизанам, товарищ Сталин, – сказал Ворошилов, – уже передано распоряжение Центрального штаба о перемещении населения на партизанские базы.
– В Генштаб ежедневно поступают сведения, товарищ Сталин, что партизаны Белоруссии, Украины, Брянской и Смоленской областей усилили «рельсовую войну», чтобы нарушить коммуникации противника, сорвать подвоз к фронту техники, вооружения, боеприпасов, продовольствия и вещевого имущества, – вставил реплику Василевский.
Сталин остановился у карты:
– Надо подключить к этой работе дальнюю авиацию, товарищ Василевский. Свяжитесь с Головановым, и пусть несколько его экипажей доставят партизанам взрывчатку, группы инструкторов-подрывников. Дело это неотложное.
– С Головановым у Генштаба хороший контакт, товарищ Сталин, и я надеюсь положительно решить этот вопрос.
Конец ноября выдался трудным и противоречивым для Красной Армии. На Ленинградском направлении наши войска продолжали удерживать инициативу в районе Тихвина, но сам город отбить у врага все не удавалось. На юге освобождение Ростова 29 ноября победно увенчало совместные усилия войск Южного и Закавказского фронтов.
Под Москвой не утихали тяжелые бои. Особые испытания выпали на долю 16-й армии Рокоссовского. На последнем рубеже насмерть стояли 8-я гвардейская панфиловская дивизия, 78-я стрелковая дивизия Белобородова, 2-й гвардейский кавкорпус Доватора, 18-я дивизия Чернышева.
В ночь на 29 ноября на улицу Кирова к маршалу Шапошникову, только что вернувшемуся из Арзамаса, за новым на значением прибыл бывший начальник штаба Брянского фронта генерал-майор Сандалов. Начальник Генштаба не стал задерживать у себя приглашенного, предельно четко изложил суть стоящих перед 20-й армией задач, в которую тот был назначен начальником штаба.
Шапошников не скрывал – армия еще не смогла сосредоточиться и развернуться у развилки Дмитровского и Рогачевского шоссе. Но время не ждет. Обстановка под Москвой складывается благоприятной для перехода Западного фронта в контрнаступление. Направление главного удара 20-й армии – Солнечногорск. Начало операции – через неделю.
Утром 29 ноября Ставка подчинила командованию Западного фронта две резервные армии. Обе они немедленно выдвигались в полосу обороны 16-й армии: 1-я ударная генерал-лейтенанта Кузнецова – в район Яхромы, 20-я – генерал-майора Власова – в район Белого Раста и Крюково.
Хотя этой минуты ждали все члены ГКО, предложение Жукова показалось Верховному преждевременным. Наши неудачи в приграничных сражениях, на Украине и под Вязьмой обязывали его быть осмотрительнее в оценке реального соотношения сил на данный момент времени. К тому же Сталин знал о жесточайшем дефиците металла. Перспективы не радовали. Только в марте сорок второго ожидался пуск на Урале подмосковной «Электростали». А фронтам требовались танки, самолеты, снаряды… Верховный выслушал доводы Жукова, но ни согласия, ни возражений сразу не высказал.
К концу ноября Ставка убедилась в бесплодности операций Калининского фронта. Конев получил директиву: «В течение трех суток подготовить контрудар в направлении Тургиново». Выходом в тыл Клинско-Солнечногорской группировки врага эта операция способствовала бы успеху контрнаступления Западного фронта. Однако командующий Калининским фронтом заявил в ответ, что не располагает силами для нанесения такого контрудара, и предложил взамен операцию по освобождению Калинина. Верховный поручил Генштабу разъяснить Коневу несостоятельность занимаемой им позиции.
В полночь 4 декабря в Перхушково позвонил Верховный:
– Чем еще, к тому, что уже дано, Ставка должна помочь вашему фронту, товарищ Жуков?
– Требуется хотя бы две-три сотни танков для развития наступления, товарищ Сталин, и поддержка авиации.
Но ответ Верховного прозвучал не утешительно:
– Авиация будет, районы ее применения уточните с Генштабом, а танков пока, товарищ Жуков, нет.
В первый день контрнаступления от Москвы, 5 декабря, Калининский фронт опрокинуть боевые порядки врага не смог. По замыслу Ставки, фронт выполнял вспомогательную задачу и превосходства в силах над противником не имел.
Спустя сутки, тоже на рассвете, перешли в наступление войска Западного фронта: 30-я армия Лелюшенко – севернее Рогачева, 10-я армия Голикова – из района Михайлова.
В тот же день, 6 декабря, началась Елецкая наступательная операция войск Юго – Западного фронта. В ней участвовали: 1-я гвардейская стрелковая дивизия Руссиянова и 3-й кавкорпус Крюченкина.
Перемены на фронтах скрупулезно анализировались в Ставке. Генерал-лейтенант Василевский предельно точно докладывал фронтовую обстановку:
– До сих пор неудовлетворительно развивается наступление в полосе Калининского фронта. Генштаб полагает, что командующему фронтом следует поверить в успех контрнаступления. Но сейчас у Конева такой уверенности нет.
Верховный остановился у торца стола:
– Но, возможно, дело не только в уверенности ил и сомнениях командующего фронтом и его штаба?
Этот вопрос Сталин адресовал маршалу Шапошникову:
– Я знаю, Борис Михайлович, что командующий фронтом генерал Конев – очень настойчивый и упорный человек?
Шапошников был как всегда корректен:
– В оценке личных качеств Конева, товарищ Сталин, вы, пожалуй, близки к истине. Но дело и в том, что он наносит удары прямолинейно, в стиле военной доктрины противника.
Верховный искоса бросил взгляд на «оперативку»:
– Как это «прямолинейно»?
– Он прорывает оборону врага на участках фронта до пятнадцати километров, – пояснил Шапошников. – Это касается и 22-й армии Юшкевича, и 31-й армии Вострухова.
– Но почему же Генштаб не указал до сих пор Коневу на эту ошибку? – вставил реплику Молотов.
– В том-то и дело, Вячеслав Михайлович, что Генштаб обращал его внимание на это обстоятельство при утверждении плана операции, но Конев проигнорировал их.
В дискуссию тут же вступил Берия:
– Генерал Конев мнит из себя выдающегося полководца, товарищ Сталин. Завалил Западный фронт, и теперь на Калининском у него ничего путного не получается.
Сталин снова обратился к начальнику Генштаба:
– Продолжайте, товарищ Шапошников. Но короче. Шапошников поправил пенсне, высказался до конца:
– Учитывая, что все населенные пункты превращены противником в опорные узлы, а дороги, как правило, им заминированы, наступающим войскам следует применять более гибкую тактику, обходные маневры.
– А товарищ Жуков, что же, действует иначе? – Верховный приостановился, искоса посмотрел на карту.
– Конечно, иначе, товарищ Сталин, – ответил Шапошников. – Хотя 30-я армия тоже прорывалась на широком фронте, Лелюшенко разумно использовал свое выгодное оперативное положение и теперь развивает первоначальный успех.
– Продолжайте доклад, товарищ Василевский, – на ходу, сделав характерный жест рукой, сказал Верховный.
– Главные силы 30-й армии нависали над левым флангом и тылом группировки противника, противостоящей нашим 1-й ударной, 20-й и 16-й армиям, и постоянно угрожали ударом на Клин, – Василевский сопровождал свои слова показом на карте. – Артподготовка перед началом наступления не проводилась. Атака началась за два часа до рассвета. Таким образом, была обеспечена внезапность удара.
– Но темнота усложняла действия и наших танковых частей, товарищ Василевский! – возразил Ворошилов.
– Это было учтено, Климент Ефремович, – парировал Василевский. – Чтобы командиры машин и водители не напоролись в темноте на препятствия и выдерживали направления атаки, с ними днем проводились занятия на местности.
– А кто еще из командармов действует подобным образом, товарищ Василевский? – спросил Молотов.
– Опыт Лелюшенко на Западном фронте использует командующий 10-й армией Голиков.
Верховный снова остановился рядом с докладчиком:
– Скажите, товарищ Василевский, а почему ночью войска наступают только на отдельных участках? Какие тут причины? Что думает Генштаб по этому поводу?
– Ночью наступают подвижные части, товарищ Сталин, а стрелковые соединения пополняются резервами и подтягивают отставшие тылы, – ответил Василевский.
– А почему бы Генштабу, товарищ Василевский, не распространить повсеместно положительный боевой опыт 30-й армии? – требовательно спросил Верховный.
В разговор тотчас вступил Шапошников:
– Мы изучим опыт командарма 30-й Лелюшенко, товарищ Сталин, и дадим директиву в войска.
Верховный остановился рядом с Василевским, но обратился к наркому боеприпасов Ванникову:
– Скажите, товарищ Ванников, где находится в настоящее время конструктор вашего профиля товарищ Щелкин?
Вопрос застал наркома боеприпасов врасплох. Ванников не знал, где находится конструктор Щелкин.
– Извините, товарищ Сталин, но мне неизвестно нынешнее местонахождение Кирилла Ивановича Щелкина.
Председатель ГКО продолжил диалог:
– Я располагаю информацией, товарищ Ванников, что конструктор Щелкин в составе московского ополчения ушел на фронт.
В разговор сразу же вступил Ворошилов:
– Но он имеет отсрочку от призыва, товарищ Сталин. Председатель ГКО уверенно возразил:
– Товарищ Ворошилов, разве у ополченцев кто-нибудь спрашивает такие документы? Достаточно фамилии, имени, отчества, года рождения – и все. Становись в строй.
Тут же председатель ГКО распорядился:
– Поэтому, товарищ Ванников, надо разыскать Щелкина и вернуть его в Москву. Крупный специалист по боеприпасам, он поможет наркомату в решении проблем по минным взрывателям, которые не терпят отлагательства.
Каждый следующий день приносил разнокалиберные вести с фронтов. Одни из них радовали, другие огорчали. 13 декабря перешли в наступление войска 5-й, 33-й и 43-й армий Западного фронта на Можайском и Наро-Фоминском направлениях. 3-я армия Юго-Западного фронта освободила Ефремов и повела наступление на Орел. Среди потерь значились и особенно заметные. 19 декабря у деревни Палашкино под Рузой пулеметная очередь врага скосила командира 2-го гвардейского кавкорпуса генерал-майора Доватора и командира 20-й кавдивизии полковника Тавлиева.
Вечером 14 декабря в Москву прилетела английская делегация во главе с министром Иденом. Еще в аэропорту союзникам дали понять, что он и мо гут побывать на любом из участков фронта под Москвой. Предложение пришлось англичанам по душе. Они посетили Клин. В самом городе и по дорогам близ него валялось огромное количество трофейной боевой техники, автомашин и повозок, что лучше любых слов говорило о подлинном разгроме гитлеровских полчищ на подступах к столице. Иден выразил восхищение действиями Красной Армии и пообещал непременно рассказать о них своим соотечественникам. Свое обещание он выполнил. По возвращении в Лондон он созвал в конце декабря журналистов и восторженно заявил: «Я был счастлив увидеть некоторые из подвигов русских армий, подвигов по истине великолепных».
Декабрьское контрнаступление Красной Армии потрясло вермахт до основания. Противник был отброшен с подмосковных позиций на сто пятьдесят – двести пятьдесят километров на запад. Угроза нашей столице была окончательно ликвидирована. Москва начинала жить «нормальной военной жизнью». В самом конце декабря вернулись из эвакуации многие оборонные наркоматы, правительственные учреждения. В филиале ГАБТа возобновились вечерние спектакли. Как знаменательно все это было!.. Москва выстояла!