Блошиный рынок

Поскользнулась на придверном коврике и с неожиданной злостью пнула его так, что он в лестничный пролет улетел, куда-то вниз. Мне даже жалко его не было. Тем более что под половичком, оказывается, был вовсе не песок, а настоящая земля комками, с какими-то не то волосами, не то волокнами, камешками. Как будто кто- то нарочно в палисаднике накопал и под коврик мне высыпал. Прошлый раз, кажется, точно такая же была, но я не приглядывалась. А теперь присмотрелась. Зря. Меня затошнило, что при травмированном горле было совсем худо.

Я переступила через эту грязь, пообещав себе, что завтра все уберу, не дожидаясь уборщицы. Противно под дверью такую помойку иметь. Сейчас же не было никаких сил еще и лестничную площадку подметать. И звонить в ЖЭК жаловаться на отвратительную работу по уборке подъезда тоже не хватало запала. Впрочем, они в такую рань еще и не работают.

Эти мысленные рассуждения опять-таки показывали мое маловменяемое состояние: я думала об уборке в подъезде, а не о том, что ненормальное произошло лично со мной.

В прихожей я в который раз остро почувствовала свое одиночество. Потом меня осенило, что в это время начинают выгуливать своих питомцев собачники. Я позвонила подруге, живущей неподалеку, чтобы она пожертвовала прогулкой и посидела вместе со своей собакой у меня. Пусть даже ее любимица наделает лужи у меня в квартире — это не страшно.

Просто посидеть со мной немного, пока я посплю. А меня буквально вырубало. Ничего, что подругу я разбудила.

Вполне вероятно, что сегодня была не ее очередь выгуливать собаку, но ко мне она, конечно, пришла. Ее собачка лаяла под дверью, но я все равно долго разглядывала подругу в глазок, чтобы точно убедиться, что это она.

— Что за могильный холм у тебя под дверью? Или для нас приготовилась кустик сажать? — пошутила было подруга, но, увидев мою шею и выслушав историю, веселиться перестала. Сразу сказала, что это какая-то мистика, а в мое сумасшествие она не верит.

Собаку, кстати, в квартиру пришлось через порог переносить на руках, так она упиралась. В комнатах тоже вела себя очень осторожно, воспитанно, как я подумала, и от хозяйкиной ноги не отходила.

Я уже совсем плохо соображала, поэтому полностью доверилась подруге и убедила себя, что теперь ничего неординарного случиться не может. К тому же подруга не одна, а с собакой. Собака же — общепризнанный охранник. Так что я опять обмотала шею толстым шарфом, чтобы случайно лишний раз не травмировать рану, и, едва коснувшись головой подушки, провалилась в сон без сновидений.

Наверное, это был обморок, потому что очнулась я от криков подруги, лая собаки и острой нехватки воздуха. Мне сначала даже показалось, что это подруга душит меня. Но дело было совсем в другом. Подруга отвела собаку на кухню, чтобы не мешала мне спать, и как раз наливала ей в плошку воду, когда услышала мой хрип.

Я лежала с закрытыми глазами, руки вдоль тела, и судорожно хватала ртом воздух. Шарф, обмотанный вокруг моей шеи, оказался сильно затянут, а перекрученный будто бы нарочно узел держала опять та самая «рука маркизы». Зажимала.

Подруга принялась сдирать шарф, он никак не поддавался. Она звала меня, я не просыпалась. В какой-то момент ей удалось разжать проклятую «руку маркизы», которую, как нарочно, заело, и я наконец открыла глаза. Собака бесновалась у кровати, пытаясь ухватить конец шарфа зубами.

Я не помнила, куда в прошлый раз делся этот проклятый зажим и как он опять появился. Но ночью я обрабатывала рану на шее в ванной, значит, и «руку» швырнула где-то там.

За то время, пока подруга была на кухне, я никак не могла так быстро и абсолютно бесшумно разыскать зажим и нацепить на себя, даже в состоянии лунатизма. Отреагировала бы собака, даже если бы не услышала ее хозяйка.

Подруга, сообразив, что за вещь она только что отцепила от меня и теперь держит в руке, с отвращением и ужасом отшвырнула ее от себя. Тут подругина собака внезапно рванулась, на лету поймала «руку маркизы» и начала с остервенелым рычанием грызть. Я вспомнила своих нечастных рыбок. Убитых рыбок. Испуганные, мы с подругой бросились отнимать проклятый зажим, проверять собачке пасть - не поранилась ли, там же острая пружина!

Не поранилась. И не отравилась. А от «руки маркизы» мало что осталось. Собачьи зубы перемололи зажим, превратив его в непонятный комок ржавого металла. Мы эти останки «руки» к порогу веником смели, чтобы руками лишний раз не трогать, и оставили, не придумав, что делать дальше.

А собака внезапно потеряла всякий интерес к «руке маркизы», вернее, к тому, что от нее осталось, зато сразу осмелела, стала бегать по квартире, обнюхивать углы, с удовольствием попила воды и съела кусок говядины, выловленный мной лично для нее из кастрюли с супом. Мне для спасительницы ничего не было жалко.

В ЖЭК по поводу уборки позвонила подруга, наорав на диспетчера так, что через пятнадцать минут нам в дверь позвонил дворник, чтобы мы убедились в выполнении заявки.

Подруга с собакой ушла, получив от меня заверения, что теперь-то точно все в порядке. Долго не хотела оставлять меня одну, почему-то ни секунды не допуская, что все могло произойти из-за моего внезапного приступа сумасшествия.

Я, конечно, соврала, что в порядке, но отчего-то у меня была уверенность, что в ближайшее время в моей квартире ничего плохого не случится и идти жить к подруге мне совершенно ни к чему.

Но я была начеку, очень внимательно вслушивалась во все малейшие скрипы, привычные вроде бы звуки. И возню на лестничной площадке услышала сразу. Резко распахнула дверь и чуть не налетела на соседскую тетушку. Стоит она, на новую кучку грязной земли мой коврик прилаживает, тот самый, который я выкинула и не собиралась возвращать. Дворник напрасно сегодня старался, вычищал нашу лестничную площадку.

Я тогда молниеносно нагнулась, схватила остатки «руки маркизы», очень удачно лежавшие у порога в ожидании утилизации, и швырнула соседской тетке прямо в лицо без всякого стеснения. Соседка только ойкнула, руками замахала, будто на нее рой пчел напал, и в свою квартиру ломанулась, чуть дверь не снесла. Ни слова не сказала, а такая ведь языкастая. Самое удивительно, что даже в обезображенном виде «рука маркизы» ухитрилась уцепиться за соседскую тетку.

Я пожертвовала своим веником, сгребла им могильный холмик вместе с придверным ковриком к соседской двери и рядышком его поставила. Чтобы знали, чье это все.

Представьте себе, в тот день я даже на работу пошла. Помимо боязни, что дома опять какая-то чертовщина произойдет, меня сильно тревожила реальная опасность увольнения. У меня немного тряслись руки, но я справилась. А в коллективе всегда найдется кто-то, увлеченный чем-то оккультным или лично знающий таких людей.

Обычный современный человек старается дистанцироваться от всей этой мистической чепухи, при случае показать, что ни во что такое не верит, подсознательно боясь прослыть дремучим. Но все равно все верят в той или иной степени. Но при этом никого не коробят и не удивляют гороскопы в самых что ни на есть серьезных газетах, где на первой полосе обсуждают политику, на второй — экономику, а третья посвящена достижениям науки и техники. И если тебе на глаза попадется такой ежедневный гороскоп, мигом отыщешь прогноз для своего знака зодиака, хотя знаешь, что это чистой воды придумка. Я не встречала ни одного неверующего, который не знал бы свой знак зодиака.

Не существует никакого противоречия в том, чтобы бояться быть осмеянным за излишнее увлечение мистикой и суевериями и одновременно ни разу не только самому не становиться объектом насмешек за излишние предрассудки и суеверия, но и не сталкиваться с подобным отношением к другим. Посмеиваться над увлеченными потусторонним и одновременно внимательно прислушиваться к их советам — это удивительная парадоксальная обыденность, которая никого не смущает.

Вот я осторожно посоветовалась с одной такой не скрывающейся сотрудницей, потом зашла по дороге домой в церковь, помолилась как умела. Дома со свечкой походила. Поплакала немножко над пустым аквариумом. Но в целом меня отпустило. Помогли ритуалы или это чистая психология — не хочу выяснять. Но сплю я по-прежнему вполглаза.

И вот уже долгое время соседская тетка не показывается, и тишина стоит в ее квартире. Мой придверный коврик с землей под ним все еще у соседского порога, веник на том же самом месте, куда я его поставила. Я подходила к соседской двери много раз, каждый день, и слушала, и наплевать, что меня застукают. Соседка точно там, никуда не уезжала, я знаю. И страх у меня пропал совершенно, и тревоги никакой. По отношению к людям. К живым людям.

Я не хочу знать, зачем соседка сделала мне подклад на кладбищенской земле. С могилы того мужика с наколками, который в дверь мне названивал. Про подклад мне сотрудница объяснила, а насчет мужика я сама догадалась. Подклад — это когда через предмет, через что-то овеществленное, что можно взять в руки, с чем можно физически взаимодействовать, на другого человека перекладываются собственные неприятности, болезни, беды. Кто вещь взял, тот гадость твою получил, а с тебя она ушла.

Магия, понимаете? А мне трудно понять, если честно, даже сейчас. Какая-то страшная сказка, но все-таки сказка, которая в реальной жизни произойти не может и к реальности вообще имеет слабое отношение. Услышала бы я такое про кого-то другого — покрутила бы пальцем у виска. Это только фантазии, в жизни такого не бывает.

— На кладбищенскую землю самая страшная порча, на смерть, — сказала сотрудница с работы, запнулась и внимательно на меня посмотрела: — Не тебе же землю подбрасывали, нет?

Я головой помотала, мол, не мне. Даже улыбаться пыталась.

— А то ты что-то болела да болела последнее время.

Не мне! Не мне!

Не мне, а просто под мою дверь. Эта тетка соседская еще коврик сверху земли прилаживала.

Почему именно меня невзлюбила? Может быть, соседка какие-то виды имела на бабушкину жилплощадь, которая в и тоге досталась мне? Ладно бы мы в коммуналке жили. Но у нее самой квартира точно такая же, и это не хоромы, а обычная хрущевка. Крохотная кухонька, совмещенный санузел, небольшая проходная комната и вторая совсем маленькая. Но больше мне ничего путного в голову не приходит — зачем так делать. Оказывается, чтобы кто-то захотел на тебя навести порчу, не нужно быть особенным.

Кстати, про звонки в дверь. Если беспрерывно трезвонить, слышно будет не только у меня в квартире, но и на всех ближайших этажах, это точно. И хулиганы, если предположить, что в первый раз были именно они, ради развлечения никогда не звонят только в одну квартиру. Так неинтересно. Ладно, признаюсь: когда мы так в детстве баловались, то звонили всем подряд, чтобы выскакивали из квартир все жители и друг с другом начинали бы выяснять, что за безобразие. Чем больше шума, тем веселее. Звонить кому-то одному и не вывести его из себя — не развлечение, а ерунда.

Почему я не слышала звонков в другие квартиры?

Почему на звонки в мою дверь никто из соседей не реагировал? Могло быть так, что звонило у меня в голове? Казалось. Чудилось. Я спрашивала у знающей сотрудницы, бывает ли такое. Как объяснить это не с точки зрения психиатрии. Спрашивала и сама себя стыдилась. Сотрудница даже не удивилась. Если хотят, чтобы отреагировала конкретно ты, то ты слышишь и звонок, и стук, и чей-то голос. Открывать, говорит, только ни в коем случае не надо. Если хоть малейшее сомнение есть — не открывай и не разговаривай.

И без всякой мистики разумный совет, честно говоря.

Но я и открывала, и разговаривала...

Я не хочу знать, каким именно образом зажим для бумаг в виде женской руки оказался в моей квартире и, что еще ужаснее, как он мог сам собой пытаться удушить меня. Это совсем необъяснимо, потому что, если это мой сон, мой бред, мои галлюцинации, то их никак не могла бы видеть подруга. «Рука маркизы» реально существовала, ее действительно сгрызла настоящая собака. И если первое нападение случилось без свидетелей, то второе никак не спишешь на мое больное воображение.

Я не могу сама это объяснить. Мне не хочется знать лишнего. Кажется, что если будут известны детали, то порча опять возымеет надо мной силу. Потому что я испугаюсь того, что могло бы произойти, и невольно опять пущу к себе этих, не знаю, бесов, что ли.

Сейчас я лечу щитовидную железу. Как раз там, куда вцеплялась «рука маркизы», начал расти зоб. Я же потом сходила к врачу, даже, посмеиваясь, рассказала про «кошмарный сон», про первый кошмар. А она в ответ назначила кучу анализов и исследований. Вот и нашли причину — так врачи говорят, а я знаю, что это следствие.

Если не пить кучу таблеток, то итогом может стать кома, а потом смерть. Поскольку я живу одна, то следить за правильностью и регулярностью приема лекарств приходится самой. В общем, это на всю оставшуюся жизнь.

Хотя с подругиной собакой ничего плохого не случилось, домашних питомцев я по-прежнему не завожу. Я всегда буду знать, из-за чего они умирают. Почему-то уверена, что они будут умирать, но не в свой положенный срок, от старости, а гораздо раньше — из-за меня.

Желаю, чтобы соседская тетка удавилась. Прямо вот так, в прямом смысле этого слова. И у меня нет никакой жалости, нет никакого стыда за мои мысли. Вообще, можно как угодно относиться к нанесению вреда человеку через обращение к нечистой силе, можно верить, можно не верить, можно даже смеяться над этим — это все на самом деле абсолютно не важно. Но сам факт, что один человек готов по разным причинам навредить другому, зная о самых страшных последствиях, уже делает его потенциальным убийцей. А убийцу не жалко.

Даже если я все напридумывала себе, соседскую тетку это не оправдывает. Может, она и удавилась уже. Через месяц или когда там по запаху узнаем.

Она ведь тоже живет одна.

***

Дед Власий рассказывал, что домашние питомцы первыми на себя принимают удар, если порча какая наведена или нечистая сила в дом пробралась. Животные не только землетрясения могут предсказывать, они гораздо больше человека и видят, и чувствуют. И жертвуют собой ради спасения хозяина вполне сознательно, хотя могут гибели избежать.

Вот раньше при постройке нового дома, чтобы крепко стоял и многим поколениям семьи служил, приносили в качестве строительной жертвы человеческую жизнь. Под порогом закапывали, в стены замуровывали, с крыши сбрасывали, — чтобы намеренно или случайно погиб во время строительства в пределах дома. И дома стояли веками, пока об этих жертвах помнили, пока уважали их.

Да, душа строительной жертвы, конечно, застревала между нашим и тем мирами, заложной становилась, со временем теряла воспоминания о своей человеческой сущности, обращалась в нечистого духа, который оберегал только дом, а не тех, кто в нем обитает, и ненавидел живых, поскольку сам мертв. Он требовал соблюдения определенных правил, а их нарушение жильцами давало ему полную свободу для отмщения.

Это только потом Церковь стала запрещать человеческие жертвы. Предлагалось замещать их монетами, крестами или другими, тоже не живыми, подношениями. Так ставили дом на граве мурат-царъ, иначе именуемой татарником, которая приравнивалась к животной или человеческой жертве и оберегала людей и домашний скот от нечисти.

— А на живой-то душе все лучше стоит, — говорил дед Власий. — Хотя бы на петухе, на козле, на собачьей голове. Думаешь, почему в новый дом первой кошку запускают или петуха? А потому, что их душу отдают доможиру вместо хозяйской. Кто первым в дом войдет, первым и помрет. Зато умилостивит домовейку. Тот-то все одно свое возьмет, только с прикупом, если сразу голову не посулить.

В новый дом переезжать надо ночью, в полнолуние, чтобы жизнь была полной, прибытливой. Из старого жилища в новое по улице идешь с иконой, кошкой или петухом. И домочадцы следом. Хорошо, если ни одна собака не гавкнет по пути. Потом дверь отворяешь, кошку или петуха запускаешь, чтобы первыми вошли. Потом дети идут, а потом уж взрослые. Петуху-то зерна вперед сыпанешь, а кошку просто так. Если упираться будет или из дома убежит, то разворачивайся и уходи — не будет нормального житья. Ищи кого другого, чтобы первым зашел, на чью голову дом станет.

Или вот мастер-строитель во время закладки фундамента пойдет да измерит кого-нибудь живого меркой, а потом ее зароет в угол будущего дома. Как это измеренное живое помрет, кошка ли, собака ли, человек ли, так в мерку и войдет, домовым станет. По привычкам домового можно потом понять, кого мастер измерял. Кошка будет царапаться, мявкать. Человек вот тоже характер покажет, как при жизни был... Смотря на чью голову дом поставлен.

— Что же, и ваш дом стоял на такой голове? — с замиранием сердца спрашивал я.

— Почему же стоял? Он и до сих пор целехонек.

А бывает еще, что животные не ко двору приходятся. Домовой их не принимает. Если хозяйки скотину после покупки специально с домашней нечистью знакомят, просят покровительствовать, беречь и любить, то про кошек и собак, которые сами призваны беречь дом от мышей и крыс, охранять семью и просто приносить радость, особо и не спрашивают. А там как выйдет: либо подружатся, либо один другого изничтожит, выпрет из дома. Потому у колдунов да колдовок часто их бесы-работнички котами оборачиваются, а настоящие животные у них не приживаются. Да и сами еретики, если хотят кому голову заморочить, напускают на себя вид либо кошки, либо собаки, либо свиньи. И если свинья опасна сама по себе, и без оборотничества остерегаться будешь, то на забежавшую во двор кошку или на пристроившегося у ворот пса и внимания не обратишь.

Хуже всего тому, кого оборотили против его воли. Он и в лес не заходит, и в дом не забродит, болтается между мирами: ни в мире людей по облику, ни в мире зверей по сознанию. Сырого мяса не ест, настоящих животных сторонится — те чуют человечий запах, легко задрать могут. Приходит к своему дому, стоит и смотрит, вдруг его каким-то образом узнают и накормят. Вот такой вот, поврежденный. И когда к человеческому облику обратно возвращается, все равно поврежденный, словно осталась у него от нечисти какая-то неправильность. Вот потому, когда заговор на поиск человека произносишь, обязательно надо добавлять: «какого взял, такого нам и приставь», не знаешь же, жив он на данный момент или нет и не изменен ли в какого зверя или даже вещь.

Так говорил мне дед Власий, но в оборотней я совсем не верил. Обижался даже, что дед меня за малыша держит, сказки рассказывает. Хотя у него и не всегда понять было, где быль, где небыль, где показалось, а где настоящее.

Впрочем, сейчас у меня, пожалуй, есть объяснение.

Часто можно услышать, как поранили агрессивную кошку, ухо отрезали, лапу перебили, а потом с точно такой же раной какая-нибудь злая соседка расхаживает. Ужаснее истории, когда утром обнаруживают мертвого человека на месте убитого животного, притом все точно могли под присягой подтвердить — оборонялись от нападавшего зверя, его и прикончили. Или когда самодвижущееся колесо от телеги насаживают на дрын, а потом оказывается — голую женщину на кол посадили. Или за губу к стене прибили соседку, а думали — клубок шерстяных ниток. Так вот представьте только, что кто-то посторонний неожиданно стал свидетелем встречи этих невольных будущих убийц с колдуном или ведьмой, которые нарочно отвели им глаза. Этот посторонний отчетливо видит, как на какого-нибудь парня, возвращающегося ночью с вечёрки, нападает голая старуха и парень, который одним махом, одним ударом способен уложить нападающую, уворачивается, слабо сопротивляется, будто плохо соображает.

И пока этот нечаянный посторонний свидетель застыл в обалдении, особенно от вида голой агрессорши, на его глазах внезапно происходит жестокое убийство. Совершенно неожиданное, поскольку предыдущее поведение преступника никак не предвещало такую развязку. Только что он мялся, боялся, ничего не предпринимал, и вдруг такое... А парень-убийца спокойно отряхивается и уходит, будто ничего такого не произошло. Он избавился от колеса, обычного деревянного колеса, которое вопреки законам физики и логики нападало на него. И морок с него спадет только утром, при свете дня.

Только обычно посторонних очевидцев не бывает. Колдуны стараются при свидетелях свои проклятые делишки не проворачивать.

***

Продавец, молодой парень, видя мой интерес, немедленно достал из-под столика коробку, в которой лежало штук десять зажимов для бумаги не только в виде рук, разных размеров и разной степени заржавленности, и принялся расхваливать товар, убеждая брать всю коробку, не стесняться.

Действительно, чего тут стесняться! Я взял самую дешевую «руку маркизы», самую маленькую и с пятнами ржавчины. Немного расстроил парня-продавца. Зато вообще не торговался, хотя мог бы. Дешевая-то она была только по сравнению с другими «руками маркизы», а не сама по себе.

Меня эта «рука», разумеется, ни разу не ущипнула. Обычный зажим для бумаг. Но я, пока ехал на автобусе домой, застукал сам себя за тем, что сижу и прихватываю рукав своей куртки «рукой маркизы». А придверного коврика у меня никогда и не было.

А если про оборотней говорить, я вот вспомнил рассказ еще одной попутчицы, мы в плацкарте вместе ехали. Она не мне конкретно, конечно, рассказывала, а своей спутнице, но в поезде в такой тесноте трудно случайно не подслушать.

Телефон

Людка у нас тогда маленькая еще была, лет пяти. Но хулиганистая, бойкая. Трубку телефонную раньше всех хватала, разговаривала, надо, не надо, первая на звонок неслась. Ну чаще всего родственники звонили, знакомые, знали ее привычки.

А телефон у нас громкий был — трубку можно к уху не подносить, орет так, что в соседней комнате слышно. Это у нас дед глуховат был, и что-то там в аппарате настроили для него, с тех пор так и осталось. Деда уж нет давно, а мы все, как глухие, этот ор слушаем.

И тут звонок как-то днем, я только с кухни пошла, а Людка уже мимо меня пронеслась и в трубку кричит: «Але! Але!»

Слышу голос вроде как братана мужнина, Кеши Захарыча. Он такой юморной у нас. Вот, слышу, спрашивает:

— Кто это говорит? Мальчик или девочка?

Людка-то:

— Это Люда. Я девочка.

— А я серый волк. Людоед. — Кеша, значит, так говорит. Шутит. — Ты сегодня хорошо себя вела, не баловалась?

А Людка наивная, ребенок. Баловалась, говорит. Честно.

А из трубки:

— Я таких маленьких детей, которые балуются, с удовольствием ем. И тебя съем. Насмерть.

— Ты меня не найдешь!

— Найду! Совсем скоро найду. А там уж и полакомлюсь вдоволь.

Смотрю я на нашу Людку, а у нее глаза круглые — поверила, испугалась. Думаю, переборщил ты, Кеша. Зачем племянницу такими словами пугаешь?

И уже как раз к телефону подошла, хотела трубку у Людки взять да все Кеше высказать. Только Людка меня опередила. Крикнула: «Все, пока!» — и трубку на рычаг бросила. Стоит, глаза огромные слезами наполняются, на меня смотрит.

— Это дядя Кеша, — говорю ей. — Сам балуется.

— Нет, мама. Это не дядя Кеша. Это серый волк.

Я Людке объяснила, что никак не может серый волк по телефону звонить, да и где ему туг у нас быть, в городе. И как он нас найдет — вон сколько народу в городе живет. Но она настаивала, что как же не может, если звонил. И знает она дядин голос — не он это был, а серый волк.

Но вроде убедила я ее. Повеселела моя девочка, играть побежала. Как раз в программе по телевизору что-то детское началось. А я звоню Кеше домой, и его жена Эля отвечает, что Кеша на объекте. Он строитель же, если выехал на площадку, то его не высвистишь никак, пока сам не вернется вечером. Так что он никак звонить не мог. Ну потом мы поговорили — Эля ему передала, — подтвердил, что не он. Что не стал бы Людку пугать.

Вроде и забылась эта история уже. Прошла, скажем, неделя. И поехали мы с Людкой к моей подруге, она в частном секторе живет, на окраине. Мы и раньше у нее бывали, не первый раз. И вот идем с Людкой уже по улице к подругиному дому, а навстречу нам мужик, а на поводке у него — собака серая такая, как мне показалось.

И тут Людка как заорет, благим матом буквально.

За меня прячется, глаза закатились, вцепилась в подол платья:

— Мама, это тот волк! Мама, не давай ему меня съесть!

Натурально припадок с девочкой случился.

Мужик этот незнакомый с собакой вроде даже растерялся, остановился, не знает — то ли бежать помогать, то ли куда подальше от нас идти. А собака его — к нам, на длину поводка. И я тут вижу: это вправду волк самый настоящий.

Тут, я думаю, у меня тоже помутнение случилось на нервной почве. Я Людку-то подхватила на руки, потащила к подруге в дом, и мимо волка этого когда пробегала, то он будто бы мне сказал: «А вот я ее и нашел!» Явственно слышала. Даже будто бы челюстями двигал, как при разговоре. Это совсем на собачье ворчание не похоже.