Будоражащий

Глава 10

Алессандро

Воскресенье, 5 ноября 2023 года

Я застонал, вытянув руки над головой, и по мне прокатилась волна удовольствия от растяжки. Просыпаться до восхода солнца — не самое лучшее времяпрепровождение, но у меня нет выбора. Мне нужно успеть встретиться с ребятами на командной тренировке, а потом тащить задницу домой, чтобы подготовиться к воскресному ужину с семьей.

Скатившись с кровати, я сходил в ванную и направился к комоду, натягивая пару треников и спортивную футболку с длинными рукавами.

Захватив кувшин с водой и приготовив протеиновый коктейль, я обуваю кроссовки, беру пальто и направляюсь к своему внедорожнику, припаркованному в гараже под зданием. Проходя мимо двери Кэт, я не могу не думать о женщине, стоящей по ту сторону, — когда я увижу ее в следующий раз, при каких обстоятельствах и в каком настроении она будет.

Будучи профессиональным хоккеистом, люди, которые тебя окружают, не устают радоваться встрече с тобой, даже если они не очень следят за спортом. Прозрачность Кэт освежает, и мне хочется проводить больше времени в ее присутствии, даже зная, что это ужасная идея для нас обоих.

Подъехав к огромной черно-красной арене, я паркуюсь и направляюсь внутрь, захлопывая за собой тяжелую дверь. Мои шаги гулко разносятся по полу, пока я иду в раздевалку, бросаю сумку перед шкафчиком и приветствую ребят.

— Доброе утро, Але, — приветствуют они меня, и я улыбаюсь подавленным смехом, не желая поощрять их.

— Хорошее утро? Можно ли его так называть, когда солнце еще не встало? — спрашиваю я со стоном, и они все хихикают. Мэтт Боуман, капитан нашей команды, проходит мимо меня, хлопая рукой по плечу в знак приветствия, когда он направляется в тренировочную комнату.

— Доброе утро, капитан, — говорю я, кивая головой в знак приветствия. Он улыбается мне через плечо и уходит, чтобы подождать нас.

— Моя сестра не лезет к тебе в душу? — спрашивает Кас, когда мы вместе входим в здание, и я натянуто улыбаюсь ему. Я пытаюсь сдержать стон, чтобы он не сорвался с моих губ, когда думаю об упругой попке и великолепной улыбке его сестры.

— Похоже, она хорошо устроилась, — говорю я вместо настоящего ответа. Я не могу сказать ему, что с ней чертовски много проблем или что я дважды сжимал свой член в кулак при мысли о ее милом личике, когда она скользит своей розовой киской по моему стволу, несмотря на то, что мы только что познакомились. Не могу представить, каким одержимым я бы стал, если бы у меня были воспоминания, подтверждающие эти мысли.

Он ухмыляется, что-то мелькает в его глазах, заставляя меня вздернуть бровь, но я отмахиваюсь от него, не желая обсуждать, какие бы поганые мысли ни приходили ему в голову. Потому что, когда речь заходит о Касе, это всегда что-то такое, от чего ты останешься в замешательстве на несколько дней. Этот парень ни хрена не нормальный. Он должен был быть вратарем.

Мы начинаем подъем, все кажется таким чертовски тяжелым, а усталость продолжает тянуть меня вниз. Мое тело болит, и мне трудно поднимать дополнительный вес, который мы добавили на этой неделе, так как мои мышцы дрожат, умоляя меня остановиться.

Джей-Джей выступает в роли наблюдателя, ожидая, когда он мне понадобится, но как только это становится реальной, явной возможностью, его темные глаза переходят на мои.

— Ты в порядке? — спрашивает он низким и тихим голосом, в его словах звучит беспокойство.

Я стону в ответ, делая последнее повторение, прежде чем позволить весу упасть на землю с громким стуком. Мои легкие вздымаются от напряжения, и я вдруг отчаянно захотел увидеть доктора Шаха на этой неделе. Эти лекарства просто не работают, и я не знаю, сколько еще это может продолжаться, прежде чем люди начнут задавать вопросы или, что еще хуже, требовать ответов.

Я подъезжаю к скромному трехэтажному дому из коричневого камня, в котором я вырос, паркуюсь и поднимаюсь по короткой подъездной дорожке. К сожалению, он больше не подходит для моей мамы.

Я пригласил подрядчика и установил подъемник для инвалидной коляски на лестнице, а мамин эрготерапевт приходил пару лет назад, чтобы порекомендовать некоторые изменения, которые облегчат ей жизнь. Я работаю с моим приятелем, который строит дома. Я знаю, что сейчас мама не позволит мне потратить на нее деньги, но в конце концов я измотаю ее и построю самый доступный дом, как она того заслуживает, сохранив ее художественное чутье и старый деревенский итальянский стиль.

Существует четыре основных типа рассеянного склероза, и все они, безусловно, не одинаковы. У мамы вторично-прогрессирующий РС⁷, что в основном означает, что после периода, когда у нее был другой, более распространенный тип, называемый "рецидивирующе-ремиттирующий", когда у нее были периоды без симптомов, а затем острые обострения, теперь она находится в хроническом состоянии прогрессивно ухудшающихся симптомов без периодов ремиссии.

Тем не менее, некоторые дни проходят лучше, чем другие, а поскольку мы с братом родились у нее в начале двадцатых годов, она молода и все еще в полном порядке в когнитивном плане, но она прикована к инвалидной коляске и не может участвовать во многих видах деятельности, которые любит. Однако она не дает себе расслабиться, и мы надеемся, что наука продвинется вперед, прежде чем все станет совсем плохо и она начнет бороться со своими мыслями и словами.

Я вхожу в дом, и меня встречает запах чеснока, витающий в воздухе. Я слышу, как родители болтают с братьями и сестрами на кухне, а мои племянники и племянницы играют в гостиной.

Я направляюсь обратно по длинному коридору, залитому теплым светом старинных люстр, которые мама установила, чтобы придать дому старинный вид, и захожу на кухню, чтобы поздороваться и узнать, не нужна ли я кому-нибудь, прежде чем проведать детей.

На кухне сохранилась оригинальная отделка обоями под потолком с нарисованными красными и зелеными виноградинами на лозах и бутылками вина между ними. Темное дерево шкафов придает всему помещению теплоту и привлекательность, если не сказать, что оно немного обветшало от многолетнего износа.

— Мой милый мальчик дома! Иди обними свою маму, rattino! — почти кричит моя мама, когда видит меня, и ее руки тут же тянутся ко мне.

Может быть, когда-нибудь она перестанет называть меня "маленьким крысенком", но я в этом сомневаюсь. Ее аргументы в пользу этого прозвища гораздо приятнее, чем можно было бы предположить, глядя на это имя.

Я крепко обнимаю ее, и, отстранившись, она хватает меня за щеки и говорит: — Дай-ка я тебя хорошенько рассмотрю. Я не видела тебя две недели.

Ее руки начинают морщиться, на загорелой коже проступают возрастные пятна. Я кладу свои поверх ее рук, отрываю их от лица и держу в своих, слегка сжимая.

— Ма, в прошлые выходные у меня была игра, и я не смог приехать, но ведь не прошло и двух недель, королева драмы, — говорю я, закатывая глаза, но позволяя ей поклониться своему старшему ребенку.

— Я королева драмы? Ха! — громко смеется она, но быстро переключается на другую тему, как она всегда делает.

— Ты выглядишь усталым. Ты устал? Ты спал? Хорошая еда в кругу семьи поможет тебе почувствовать себя лучше, — говорит она мне, ее голос бурлит, когда она осматривает меня, а ее рука крепко похлопывает меня по плечу.

Моя сестра Чарли, сокращенно Шарлин, обходит кухонный остров и обнимает меня, говоря: — Оставь его в покое; он выглядит не иначе, чем в прошлый раз, когда ты его видела.

— Не знаю, я согласен с мамой: ты выглядишь немного грубовато, — говорит мой брат Лука, когда Чарли с досадой хлопает его по плечу. Я знаю, что он просто шутит, так как его глаза загораются озорством, и он отпускает смешок.

— Ладно, все успокойтесь. Этот дом слишком мал, чтобы вы все устраивали потасовки на моей кухне.

Папа прочищает горло и говорит: — Я имею в виду кухню вашей матери. А теперь, Данте и Алессандро, идите и приготовьте детей к ужину, пока остальные накрывают на стол и расставляют блюда.

Мы все хихикаем над его промахом, и я замечаю, как Роза обнимает Чарли сзади и целует ее в плечо. Роуз трудно не заметить в толпе, ее розовые волосы всегда выделяются.

Прежде чем я успеваю выйти из кухни и последовать за Данте, мой взгляд задерживается на Луке. Его обычной ухмылки нет, вместо нее — озабоченный взгляд, темные брови сошлись в выражении, которое я редко вижу у него, но часто замечаю у себя. Гетерохромные глаза Луки наконец-то ловят мои зеленые, и он сглаживает свое выражение, пытаясь вернуть на лицо легкую ухмылку, но что-то не так. Я никогда не знала, чтобы он сильно переживал по какому-то поводу, но его озабоченный вид вызывает у меня желчь в желудке.

Я натянуто улыбаюсь и следую за Данте, чтобы помочь ему с детьми.

Мы работаем вместе, затаскивая трех старших детей на узкую лестницу.

— Строго по порядку, дети, — говорит им Данте строгим, но заботливым отцовским голосом.

— По алфавиту или по возрасту на этот раз, папа?

Сэмми спрашивает Данте, зная, как это обычно бывает.

Данте на мгновение задумывается, шутливо постукивая указательным пальцем по подбородку.

— В этот раз по возрасту, на прошлой неделе мы делали в алфавитном порядке. Самый младший первый.

Арло встает в очередь первым, за ним следует Бенни, а затем Сэмми. Я раскладываю табуретку, ставлю ее перед раковиной и помогаю забраться на нее моей племяннице, ее прямые каштановые волосы спутались от всех этих детских забав. Она смотрит на меня, а я, посмеиваясь, включаю кран и беру мыло, чтобы налить его в ее крошечные ручки. Серые блестящие глаза заглядывают в мои, и на ее губах появляется маленькая улыбка.

— Над чем ты смеешься, дядя Але?

Она вытягивает руки передо мной, чтобы я мог налить в них мыло, а потом переключает внимание на раковину и моет их, изо всех сил стараясь не размазать мыльную пену повсюду. Я поднимаю прядь ее спутанных волос и спрашиваю: — Ты подралась с медведем гризли или что-то в этом роде?

От этого она хихикает — звук, которого никто из нас не слышал долгое время, когда Чарли и Роуз только удочерили ее.

— Конечно, нет, дядя Але! — визжит она, и смех наполняет маленькую комнату. — Просто иногда мне приходится показывать Сэмми, кто в доме хозяин!

Данте негромко хихикает, Бенни подавляет смех, а Сэмми закатывает глаза, но я не могу побороть гордость, распирающую мою грудь. Это крошечное существо никогда бы не произнесло столько слов за один день, не говоря уже о том, чтобы сказать одно предложение. И чтобы в нем было столько нахальства? Просто невероятно, насколько сильно она вылезла из своей скорлупы.

Когда она заканчивает сушить руки, я снимаю резинку для волос, которую держу на запястье.

— Повернись, я положу его тебе, чтобы твой дедушка не жаловался, что твои волосы попадают в еду.

Она поворачивается ко мне спиной, оставаясь на маленьком табурете. Я стараюсь аккуратно собрать ее длинные волосы, пропуская пальцы сквозь путаницу, чтобы ослабить ее, а затем затягиваю волосы в высокий хвост.

— Все готово, — говорю я ей, держа ее за руку, когда она спускается с табуретки, а затем стремительно выходит из комнаты, ступая по лестнице.

Бенни заходит следом, хватаясь руками за раковину, когда забирается на табурет. Он всегда был неуклюжим ребенком, поскольку родился с очень легкой формой spina bifida⁸. У него немного нарушено равновесие, но, к счастью, он здоров и счастлив, и у него почти нет остаточных осложнений.

Он тянется к раковине, включает кран и встает передо мной с вытянутыми руками, на его пухлых щеках постоянно появляются ямочки от улыбки, которая, кажется, никогда не покидает его лица. Я протягиваю ему кусок мыла.

— Спасибо, дядя Але! — говорит он, продолжая наводить беспорядок, как всегда.

Он краснеет, тянется за салфеткой и вытирает беспорядок.

— Все в порядке, Бенни, ты молодец, дружище, — пытаюсь я его успокоить, зная, что он стесняется подобных вещей. Его брат гораздо более скрупулезен в своих действиях, и Бенни неприятно наблюдать, как вещи, требующие зрительно-моторной координации, даются Сэмми легче.

Улыбка на моих словах становится ярче, и он спрыгивает вниз, пробегая мимо Данте, который взъерошивает свои темные кудри, спускаясь по лестнице.

— Мне больше не нужна стремянка, — хнычет Сэмми, всегда желая доказать, что он вырос. В некоторые дни я действительно верю, что это так. Он — воплощение мудрого, старого дедушки с ворчливым характером.

— Хорошо, малыш, раз ты так говоришь

Я складываю табуретку обратно, ставлю ее рядом с раковиной и оставляю мыло на стойке, чтобы он мог намылить его сам.

Он методично моет руки, его проворные пальцы двигаются так же, как и всегда. Он начинает с ногтей, затем переходит между пальцами, к ладоням, затем к верхней части рук, после чего ополаскивает их и вытирает насухо, и ни одна капля воды или мыла не остается в раковине. Не говоря ни слова, он поворачивается и направляется вниз по лестнице.

Данте качает головой, присоединяясь ко мне в ванной.

— Знаешь, как детский психолог, это чертовски душераздирающе — не знать, как помочь собственному ребенку, — говорит он мне тихим тоном, его голос трещит.

Я обхватываю его щеки ладонями, поднимаю его темные глаза, чтобы встретиться со своими.

— Ты фантастический отец, Данте, самый лучший, насколько я могу судить, но ты не хуже меня знаешь, что нельзя давить на него, чтобы он открылся.

Я убираю руки с его лица, и в тот же миг его голова опускается, он качает ею взад-вперед, изнемогая.

— Я знаю, но он просто не хочет ни с кем разговаривать. Он вечно на что-то злится, срывается на Бенни, когда тот делает что-то, по его мнению, неправильное, и у него все эти гребаные ритуалы. Мы вечно не можем выйти из этого чертова дома, потому что он занят тем, что перепроверяет всякую хрень в своей комнате. Я действительно думаю, что у него ОКР⁹, но когда я водил его к детским психиатрам и психотерапевтам, он молчит. Он просто сидит и смотрит на них, пока они наконец не разрешат ему уйти.

Мое сердце болит за него и Ариэль. Я знаю, что это тяготит его, и они не хотят, чтобы это отразилось на Бенни или Лили, когда она подрастет. Я прислоняюсь спиной к раковине и хватаюсь руками за ее край.

— Я не знаю, Данте. У меня никогда не было детей, хотя, когда вас троих только привезли сюда, это тоже не было сплошными бабочками и розами.

Когда у мамы диагностировали рассеянный склероз, было много неясностей по поводу того, можно ли ей иметь детей. Теперь мы знаем, что все зависит от конкретного случая, но в любом случае они хотели усыновить ребенка.

И вот через несколько лет после рождения Луки с ними наконец связалось одно из агентств по усыновлению, в которое они обратились, и выяснилось, что в одной семье есть трое детей, которых нельзя разлучать и которым срочно нужен дом.

Данте был самым старшим из них и всего на год младше меня, ровесник Луки, которому на тот момент было четыре года. Джанни было два, а Чарли была самой маленькой из всех. Ей было всего девять месяцев, когда произошло усыновление, и все они переехали к нам на Рождество.

Прошло немало времени, прежде чем мы прошли все проверки дома и были оформлены документы на усыновление, но мы провели это первое Рождество вместе, ориентируясь на новизну всего этого. Для всех нас это были очень большие перемены. Мне было всего пять лет, поэтому я в общих чертах понимала, что происходит, но мало что понимала, кроме того, что теперь с нами живут трое незнакомцев примерно моего возраста.

Данте, Джанни и Чарли были отданы на усыновление, когда их родители ехали домой с праздничной вечеринки и пьяный водитель свернул на их полосу. Нам сказали, что они погибли от удара, когда их выбросило с дороги в густой лес.

То, как мы стали семьей, определенно не вызывает теплых чувств, но я искренне чувствую, что их прислали нам их родители. Оказалось, что они наполовину итальянцы, поэтому их имена так хорошо сочетаются с нашими.

К сожалению, у них не было близких родственников, которые могли бы позволить себе приютить троих маленьких детей, и все они посчитали, что не стоит их разлучать. Они поддерживают связь с семьей, которая у них есть в этом районе, и мы каждый год вместе празднуем Рождество. Несколько их тетушек и дядюшек — евреи, поэтому мы объединили Рождество и Хануку и празднуем их одновременно, так что мы стали одной большой, смешанной семьей.

Данте простонал: — Это уж точно. Чарли не переставал плакать, Джи была подавленной, и, честно говоря, я не думаю, что там что-то изменилось, а я был просто зол на весь мир. Я не хочу этого для своего сына. Я сделал все, что мог, чтобы помочь ему, но должно же быть хоть что-то. Должно быть, я упускаю какую-то ключевую вещь.

Он проводит рукой по своим черным волосам, вырывая их с корнем, и выдыхает разочарованный вздох.

Мы слышим стук в дверь.

— Идемте, вы двое. Мама говорит, что у нее сахар в крови падает, и чтобы вы спускались вниз, пока она не потеряла сознание, — зовет Чарли.

— Иду, — кричу я через дверь и жду, пока не услышу, как она спускается по лестнице. Хватаю Данте за плечо и ободряюще сжимаю его.

— Мы поговорим об этом позже, — говорю я ему, и он кивает, выпрямляя позвоночник и выходя из ванной.

Мы спускаемся на кухню и видим, что все уже сидят за столом. Поскольку нас так много, в центре столовой стоит длинный стол из темного дерева, рассчитанный на двенадцать человек, а рядом с ним — детский столик. Мама сидит во главе стола, папа — слева от нее. Справа от нее сижу я, рядом со мной — Данте с женой, рядом с ним — Чарли с женой, Лука со своей новой подружкой Тиффани сидит рядом с папой, а напротив Чарли и Роуз — Джанни со своим лучшим другом.

Никто не садится в конце стола прямо напротив мамы, чтобы мы могли хорошо видеть стол детей. Мы произносим молитву, и все начинают накладывать еду в свои тарелки.

Воскресный обед у нас стандартный, и обычно он включает в себя что-то похожее на то, что мы едим сегодня: бранзино с лимоном и каперсами, свежую пасту с домашним красным соусом, жареные кальмары с лимонными дольками, ломтиками бананового перца и чесночным соусом айоли, а также огромные миски салата из шпината с нарезанными грибами, теплым козьим сыром, сушеной клюквой и нарезанной свеклой.

Мы говорим о наших неделях, и Чарли рассказывает, как она гордится Роуз за ее успехи на работе, где она помогает разрабатывать вакцины.

Лука и Тиффани перешучиваются со всеми, но очевидно, что Тиффани нечего добавить к разговору, и, честно говоря, она, вероятно, не вернется на следующей неделе. Лука — серийный моногамен, но только на пару недель, после чего он уходит.

Джанни и Алекс рассказывают нам о своем расписании игр на следующий год — во всяком случае, о том, что они о нем знают. Футбол обычно проходит в те месяцы, когда хоккей не проводится, поэтому мне удобно посещать их игры и наоборот.

Данте и Ариэль на этой неделе довольно тихие, но они принимают всех, внимательно слушают и улыбаются, когда это уместно, но этот жест не доходит до их глаз. Они смотрят друг на друга так же, как мои родители, и иногда мне кажется, что они могут читать мысли друг друга.

Мне невероятно повезло, что меня окружают пары, которые явно глубоко любят друг друга. Это заложило основу для того, что я вижу для себя в будущем.

Как раз в тот момент, когда плечи Ариэль начинают расслабляться, я слышу крики Лили из комнаты наверху. Прежде чем она успевает отреагировать, я резко встаю, деревянные ножки моего стула скребут по полу.

— Я позову ее, просто поешьте и расслабьтесь, — говорю я им, и Данте с Ариэль благодарно улыбаются мне.

Поднимаясь по лестнице, я проверяю свой телефон и вижу, что Кэт написала мне сообщение.

Котёнок

Курьер оставил посылку у моей двери, но она была для тебя, поэтому я положила ее перед твоей дверью.

Котёнок

Полагаю, для этого не нужно было писать сообщение. Очевидно, ты увидел бы его, когда вернулся домой.

Котёнок

Извини меня за беспокойство! Желаю тебе хорошо провести остаток дня.

Ее смущенные сообщения вызывают у меня улыбку, но у меня пока нет времени отвечать, поэтому я кладу телефон обратно в карман и открываю дверь: заплаканная Лили смотрит на меня из своей коляски, ее красные щечки в тон волосам.

— Малышка Лили, что случилось, — воркую я, наклоняясь, чтобы взять ее на руки и прижать к груди. Я нежно поглаживаю ее по спине, из ее горла вырывается икота, пока она приходит в себя после своих истошных криков.

— Все в порядке, дядя Але тебя прикроет.

Я продолжаю подпрыгивать на носочках, поглаживая ее по спине, пока икота не прекращается и она не засыпает. Я слишком боюсь укладывать ее обратно, поэтому устраиваюсь в кресле-качалке в углу комнаты, достаю свой телефон и убавляю яркость, прежде чем ответить Кэт.

Ты просто сокровище, Кэт! Спасибо, что не украла мою посылку 😉.

И не нужно извиняться. Я рад, что ты решила воспользоваться моим номером.

Котёнок

🙄Ух! Ты просто ребенок. 🙄

Правильно. 😁

Как проходит твоё воскресенье?

Котёнок

Хорошо! Просто обустраиваюсь перед завтрашним выходом на новую работу. А у тебя?

Звучит захватывающе, ты нервничаешь?

And just Sunday dinner with my family.

Я открываю приложение камеры, убеждаюсь, что вспышка выключена, и делаю снимок Лили на своей груди, отправляя его Кэт. Она, похоже, любит детей, а кто бы не любил эту крошку?

Котёнок

Алессандро…

Котёнок

Если ты пытаешься залезть ко мне в штаны, то начало положено. 👀

Теперь не так тревожно за экраном, правда? Катарина… ты воин клавиатуры?

Котёнок

Если под "клавиатурным воином" ты подразумеваешь, что я троллю людей в интернете, то нет. Но если ты имеешь в виду, что я действительно могу высказать свое мнение, когда мне не нужно видеть твою реакцию, то, безусловно, да.

Что, если моя реакция на тебя всегда хорошая?

Котёнок

Поживем — увидим…

Я осторожно качаю головой, сдерживая смех. Она всегда так скептически относится к моим намерениям.

Лили начинает похрапывать, подсказывая мне, что можно уложить ее обратно и присоединиться к семье внизу, но я излишне медлю, желая продолжить разговор с Кэт, но лучше подумать об этом.

Мы точно узнаем…

Мне нужно вернуться вниз. Приятного вечера, Кэт.

Котёнок

И тебе, Алессандро.

Осторожно положив Лили на кровать, я закрываю дверь, стараясь вести себя как можно тише. Я иду по коридору, чтобы заглянуть к Софии. Она тихо спит, и это заставляет мое сердце биться в груди от тревоги. Я прокрадываюсь в комнату, щуря глаза в темноте, и приседаю рядом с ней, чтобы понаблюдать, как поднимается и опускается ее грудь. От этого движения из моих легких вырывается вздох облегчения, и я выхожу обратно, закрывая за собой дверь.

Ненавижу, когда они такие маленькие, а ты не можешь понять, дышат они или нет.

Зайдя на кухню, я вижу, что стол уже убран, а десерты разложены для всех. Я беру канноли, и Данте сжимает мое плечо, наклоняясь, чтобы прошептать мне на ухо: — Спасибо, Але.

Я киваю ему, отмахиваясь от него. Ему не нужно благодарить меня за то, что я забочусь о своих племянниках и племянницах.

Когда все закончили есть и болтать, мы убираем за собой, а Джанни, Алекс и я отправляемся на улицу, чтобы поиграть в футбол со старшими детьми. Арло стала очень хороша в футболе, а мальчики, к моему разочарованию, начинают любить футбол, что чертовски обидно.

Мы гоняем черно-белый мяч по небольшому огороженному заднему двору, используя в качестве ворот большой жестяной мусорный бак.

Похоже, Джанни произвел на Арло сильное впечатление, потому что она больше не надевает свои майки и футболки Philly Scarlets, если только не посещает мои игры. Вместо этого я вижу на ней майки Месси и другие футбольные вещи.

Что случилось с маленькой девочкой, которая ни на секунду не могла остаться без своего любимого дяди Але?

Хотя я эгоистично разочарован тем, что футбол ей понравился больше, чем хоккей, я действительно думаю, что мы могли бы найти золотую середину с хоккеем на траве.

Я наблюдаю, как Арло смеется вместе с мальчишками, забивает гол, а Бенни его ласково обнимает. Их мамы, Ариэль и Роуз, были лучшими подругами еще до того, как они познакомились с Данте или Чарли. Они обе были счастливы попасть в одну семью, став настоящими сестрами после того, как чувствовали себя таковыми уже много лет. Они также были в восторге, когда узнали, что одновременно беременны и у обеих будут маленькие девочки.

Сэмми, Бенни и Лили — от Данте и Ариэль, а Арло и София — от Чарли и Роуз. Арло была удочерена, когда ей было три года, а Чарли и Роуз решили воспользоваться услугами донора спермы, потому что Роуз всегда хотела испытать беременность, а они хотели увеличить свою маленькую семью. Я рад, что у них все получилось, потому что каждый раз, когда я думаю об этих детях, меня переполняет радость.

Родительство, должно быть, действительно удивительно, а быть дядей? Непревзойденно, хотя, надеюсь, время покажет.

Я наблюдаю, как Джанни улыбается детям, как они с Алексом играют с ними, пока я прощаюсь с ними, давая понять, что мне пора возвращаться домой. На меня накатывает внезапная волна усталости, и пребывание на холоде не помогает. Я просто хочу вернуться домой и забраться в постель.

Я обнимаю всех, как только все дети устраиваются на диване; обычно они ночуют у моих родителей после воскресного обеда, а один из нас остается, чтобы не мешать родителям. Закрывая дом и направляясь к машине, я думаю о том, что или кого я могу найти в своей прихожей, когда вернусь домой.