Бурят

Глава 10

Посевная закончилась поздно, ближе к концу мая. Это было вообще-то неправильно, но довольно много местных крестьян сказали, что картошку можно до самого конца мая сажать — и именно ее и посадили в последнюю очередь. В том числе и потому, что «своей» картошки в республике почти и не было, сажали то, что удалось закупить в Иркутской губернии.

Зато в посевной успели поучаствовать и два первых трактора «собственного производства». Очень интересные получились трактора — вероятно потому, что получились они «скрещиванием» двух американских машин, которые когда-то делали две американские же компании. Первая — под названием «CalTrac» — успела выпустить несколько совершенных уродцев, на американском рынке никому не приглянувшихся — но ее владелец разработал весьма приличный керосиновый мотор слегка за двадцать лошадок. Вторая компания, скромно названная владельцем «König Agrimotor», попыталась, причем даже с определенным успехом, создать пропашной гусеничный трактор — но мотор мощностью чуть меньше четырех сил не позволил компании захватить рынок. Зато «гибрид» получился вполне достойным, трактор весом под две тонны спокойно тащил за собой трехлемешный плуг при глубине пахоты в десять дюймов. То есть по ровной степи тащил, но большего от него и не требовалось.

Еще большим преимуществом получившейся машинки было то, что гусеницы трактора изготавливались из котлового железа толщиной в пару линий: каждое звено собиралась (на клепке) из четырех довольно простых в изготовлении частей. Конечно, чтобы такую гусеницу собрать, требовалось довольно много поработать — но эту-то работу могли делать даже самые неквалифицированные мужики. И, чтобы в сутки выпускать по четыре трактора, просто мужиков потребовалось нанять побольше…

Сам Николай Павлович с огромным интересом смотрел, как работает «чудо техники»: раньше-то он тракторов не видел, а лишь слышал, что они пашут как целый табун лошадей. И увиденным поделился с Иваном Алексеевичем:

— Ну ты только посмотри, как ловко трактор-то пашет! Небось трех лошадей один заменить может!

— Как же, трех! Сказано же, двадцать лошадей! Мотор у него как двадцать лошадей.

— Сдается мне, что тот, кто лошадиные силы измерял, использовал в опытах своих мужицкую Савраску, которую неделю не кормили. Я тебе так скажу: в поместье у меня пахали пароконными плугами на два лемеха, и шли лошади не сильно медленнее этого трактора.

— Это ты точно врешь!

— Не вру. Правда лошади у меня были сильные да ухоженные, першероны большие. Однако трактор, ежели не сломается, и без перерыва работать хоть круглые сутки может, так что он, пожалуй, полезнее лошади будет. Вдобавок лошадь-то кормить нужно даже когда она не работает, а трактор — выключил и всё. Вот только где трактористов-то набрать?

— На заводе школу трактористов организовали, говорят, что по сто человек в месяц учить будут. Только я вот что думаю: нужно где-то и слесарей, что трактора починять смогут, обучать. Потому как лошадь ежели заболела или поранилась, то каждый знает как ее лечить. А трактор сломается? Видел я, как мужики корячились, когда гусеница расцепилась. А расцепилась-то она на заводе, и то час возились, пока из цеха кто-то не вышел!

— И кто всех их учить будет? Американскому-то трактору мужиков американцы и учили.

— А те и будут, кто трактор делает. И учат уже. А товарищ Обух отдельно учит с копалкой картофельной своей работать…

— Господин Обух! У тебя язык не отвалится, а если он желает слышать такое обращение, то можешь и уважить старика! От него нам пользы всяко больше, чем от тебя, и если он обидится…

Псковских Обухов Николай Павлович знал еще «по прошлой жизни»: мелкие помещики и «потомственные пушкари». Богатств несметных не нажили, жили в основном доходами с поместья — но поместье их считалось в губернии одним из лучших. Потому что во время, свободное от командования артиллерийскими батареями, Обухи в поместье своем старались использовать все достижения сельхозтехники. Уже здесь, встретив представителя этого интересного рода, Николай Павлович узнал, что в конце пятидесятых дед нынешнего Обуха «доработал» картофелеуборщик Кобылинского и весь уезд картошкой обеспечивал. Правда в той, древней, доработке барабан, в котором картошка от земли отряхивалась, крутили два мужика — а теперь нынешний представитель рода предложил его крутить шкивом, протянутым от тракторного колеса. Собственно, именно его предложение начать выделку таких копалок и подвигнуло сельхозотдел Забайкальцев на высаживание картошки на больших полях — а теперь несколько инженеров агрегат еще доработали, так что барабан крутил дополнительный привод от тракторного мотора — и прошлогодние испытания (на паре огородов местных мужиков) обещали возможность урожай собрать очень быстро и хорошо. А сам отставной артиллерист (ему уже за шестьдесят было) с удовольствием пинал рабочих на устроенном в Верхнеудинске при железнодорожных мастерских крошечном заводике…

В июне работало уже три цементных заводика — небольших, но все же теперь собственного цемента стало хватать на основные стройки в городах и поселках. А новые угольные шахты обеспечивали и производство кирпича в ранее неслыханных объемах — так что строек стало очень много. В основном, конечно, строились жилые дома и заводские цеха, однако кроме этого по приказу Николая Павловича возводились и школы, и больницы, и театры. Последние больше название такое носили, но в качестве места для коллективного отдыха вполне годились. И коллективного же «роста над собой» в плане приобщения к знаниям: при каждом таком «театре» в обязательном порядке предусматривалось место для библиотеки. И классные комнаты, в которых желающие могли обучаться, скажем, музыке.

Иван Алексеевич — после того, как увидел контракт на приобретение у японцев пяти сотен пианин и роялей — задал «начальнику» простой вопрос:

— Зачем⁈

— Что «зачем»?

— Зачем мы пианины у японцев покупаем? У нас что, денег девать некуда?

— Иван Алексеевич, Иван Алексеевич… Мужик, чтобы он хорошо работал, должен быть сыт, одет и обут. Еще желательно здоров, но это уж как повезет. Но такой мужик будет делать работу через нехочу, только чтобы у него и дальне была еда и одежда. А если мужика приобщить к культуре, дать книжки интересные почитать, спектакль правильный показать, даже музыку приличную дать послушать — то у мужика появятся уже и иные цели. Например, самому музыке обучиться, сделать что-то такое, о чем лишь в книжках он прочесть смог. Но главное — эти мечты появятся у детей этого мужика, и дети эти, когда подрастут, будут работать уже не столько за еду, сколько за осуществление мечты. А где еще мы можем им показать, о чем мечтать надо?

— Да в иллюзионе!

— Это ты верно сказал. У нас есть один электротеатр здесь, в Верхнеудинске. В Чите их уже восемь… шесть осталось. И всё, где фильмы показывать будем? А в новые театры любой пойдет, не нужно будет человеку за пятьсот верст ехать чтобы фильму посмотреть.

— Так это… там электричество потребно, и аппарат синематографический…

— Иван Алексеевич, ты у нас кто? Вот и займись, сделай так, чтобы в каждом городе и поселке, где театры ставятся, электричество было.

Вениамин Порфирьевич Горсткин еще год назад чувствовал себя абсолютно потерянным. Волею судьбы его семью занесло в Иркутск, где он оказался никому не нужен, да и средств на жизнь практически не осталось. Под влиянием массовой истерии он решил пробираться в Харбин — но на полпути в Читу услыхал, что там, в Харбине, прожить инженеру-недоучке тоже крайне трудно, а без изрядного запаса средств и вовсе невозможно — но, ожидая в Верхнеудинске поезда на Читу, он прочел в местной газетенке, листы которой вывешивались на станции, о том, что местная власть готова немало платить тем, кто поможет в выделывании в губернии всего, людям для жизни необходимого. В городе, как он увидел, домов строилось много — и, поскольку до поезда ждать оставалось еще часов шесть, зашел в городскую управу и предложил свою помощь в том, что делать умел.

— Обои, говорите? — с недоумением ответил на его предложение сидящий в управе чиновник. — У нас простой бумаги в губернии нет, какие обои?

— Так я и предлагаю наладить выделывание бумажный обоев из дерева. Осины-то в лесах, поди, немало будет?

— А простую бумагу там тоже можно будет выделывать?

— Можно. Не самую хорошую, а вроде газетной. Но, вы говорите, у вас никакой нет?

Конторщик немного подумал, затем, буквально взяв Вениамина Порфирьевича за руку, отвел его в кабинет «повыше» — и вот сейчас господин Горсткин с немалым удовольствием смотрел, как машина наматывает бумагу на большой рулон. Паршивую бумагу, из «древесной массы», скорее даже оберточную, нежели газетную — но для разных применений вполне пригодную. Завод буквально за три месяца поставили на станции Хилок, и Вениамин Порфирьевич, глядя на то, как быстро идет строительство и как местные новая власть за стройкой следит и всячески ей помогает, пришел к удивившему его самого выводу: большевики бывают сильно разные, и с этими, местными большевиками вполне можно жить. И лишь одно его все еще сильно смущало: Андреевых, записанных, как и Горсткиных, во второй части Родовой книги, он знавал довольно близко — но о Николае Павловиче вроде и не слышал. Хотя, если тот с младых ногтей служил по ведомству господина Татищева… сомнений же в том, что нынешний Председатель правительства из дворян, причем второй части, происходит, он не испытывал. Люди могут придумать себе иное имя, биографию ложную — но с детства воспитываемые привычки с людьми разговаривать и ими же управлять придумать невозможно…

Новую домну на пять тысяч футов в Петровском заводе строил сугубо американский инженер по фамилии Френчи. Который, несмотря на американский паспорт и французскую фамилию, довольно прилично говорил по-русски, а уж ругался на русском столь виртуозно, что рабочие заслушивались. Но заслушивались они, работы не прекращая — и домну подняли всего за четыре месяца. Маленький толстенький американец, получив «за досрочное завершение строительства» еще и немаленькую (и ранее не оговоренную) премию, тут же принял предложение о руководстве постройкой сразу четырех новых домен, правда уже в другом месте — в сотне верст от станции Балей. Домны, которые требовалось выстроить, были уже большими, по десять тысяч футов, а не четыре восемьсот, как в Петровском заводе — но за них и оплата была обещана побольше, да и премию, скорее всего тоже большую выдадут: Джон Френчи успел заметить, что нынешний русский начальник Николай Павлович всем подобные премии выдает. А особенно много денег в премию дает тем, кто еще и рабочих во время строительства обучает.

Но тут рабочих, которых учить все же не очень просто, обучать и не требовалось, а нужно было «опыт передать» уже русскому инженеру, который и сам домны ставить умел. Правда, у русских домны эти были… другие, вроде как по германскому образцу строящиеся (хотя уже начавший стройку русский инженер Бобынин и говорил, что «это немцы по нашему образцу стоить начали»). И проекты домен, которые ему показал Сергей Петрович, были довольно интересными и, возможно, не хуже американских — но даже с первого взгляда было ясно, что выйдут они прилично дороже. Хотя, скорее всего, и проработают раза в три дольше — но ведь понятно, что когда американской домне срок подойдет, будет дешевле ее снести и новую выстроить: прогресс-то останавливаться не собирается — а «русская» домны к тому времени просто устареет…

Новая домна Петровского завода в день выдавала по шестьдесят тонн чугуна и — с учетом нынешних цен на металл — окупилась бы чуть больше чем за полгода. Но ставить на заводе еще одну домну Николай Павлович не стал сразу по трем причинам. Первая заключалась в том, что пока еще не было в достатке рабочих, которые могли бы эту домну обслуживать — хотя, скорее всего, было бы выгоднее рабочих со странных домен снять и старые вообще на слом пустить. Вторая причина хоронила идею о переводе рабочих на новую печь: руды на две «больших» печи пока не хватало, хотя на рудник и было направлено почти пять сотен крепких мужиков. А третья заключалась в том печальном факте, что на две домны просто не хватило бы угля.

Угля и на одну бы не хватило — но тут помогло совершенно «немецкое» изобретение. Для работы мартенов на заводе была выстроена небольшая «коксовая батарея»: уголь в соседнем месторождении был «газовый»: с тонны его очень хорошего — куда как лучше генераторного — газа выходило по десять тысяч футов, даже чуть больше. А вот кокс получался для выплавки металла совершенно непригодным: из печей батареи высыпалась мелкая крошка. И вот тут-то пригодился опыт Царицынского промышленника Якимова, который еще до войны для тамошнего завода наловчился делать угольные брикеты: этот мелкий кокс смешивался с угольной же мелочью, в изобилии получавшейся при выжигании угля древесного, обильно смачивался жидким крахмальным клейстером и получающиеся из этой смеси брикеты оказывались даже лучше, чем просто древесный уголь. Лучше, но его пока много выделать не получалось…

Пока не получалось, на заводе теперь делались и стальные реторты для «правильного» выжигания древесного угля, а в них можно было и разные отходы с лесосек на уголь пускать: те же ветки, которые до того просто в лесах гнили, или в изобилии растущие вокруг мелкие березы. Однако у Ивана Алексеевича все равно возникали разные «неприличные» вопросы:

— Николай Павлович, я по совету твоему арифметику твердо выучил, и вот что посчитать успел: даже если Якимов, как обещал, втрое больше делать будет брикетов, то их хватит на одну большую печь, что ты у Красного Камня строишь. Но ты же их шесть штук сразу заложил! Чем печи топить будем? Я с металлистами говорил, кокс этот мелкий сам по себе всяко для печей не сгодится…

— Ну ты, Иван Алексеевич, и нашел, кого спрашивать. Откуда я-то знаю?

— Постой… ты деньги немерянные тратишь на постройку печей, а как они работать будут, не знаешь? А на кой же…

— Вот из-за этого у вас, большевиков, все и разваливается. Вы все хотите сами решать — и то решать, что вообще не понимаете. Я не знаю, чем будет господин Бобынин печи топить, но он — знает. А мне этого знать вообще нужды нет. Он сказал, что следующим летом у него три печи чугун давать будут — и мне такого знания достаточно. А уж как они этот чугун выделывать станут, мне просто плевать. Печи бессемеровские он две штуки заказал, прочие потом сами изготовим — и от него мне только и нужно было, что список станков для этого потребных. Он — специалист, а я… знаешь, чем должен заниматься руководитель? Прежде всего — не мешать специалистам делать свою работу.

— А если они…

— А потом — проверять, что работу они свою делают как обещали. И, между прочим, строго наказывать, если они, специалисты эти, наврали, что работу сделают. Конечно, разные случаи случаются, не всегда работу в срок закончить выходит — и тут уж наша обязанность разобраться, наврал он или что-то ему помешало работу исполнить, и в последнем случае помеху по возможности убрать. Но в саму работу мы вмешиваться вообще не должны!

— И будет кто угодно что угодно делать…

— Опять ты не прав: мы должны им говорить, что нам нужно. А что не нужно — на то копейки не давать, конечно.

— А на что нужно, рубли миллионами — а нужно нам столько, что никаких миллионов не хватит.

— Нет, мы прежде всего должны определить, без чего мы просто существовать не можем, и копейки с рублями только здесь и тратить. Мы определили, рубли потратили — и теперь просто ждем, пока вложения сии нам новые деньги приносить будут. И потом уже думать, куда эти новые деньги тратить.

— У нас еще старых…

— У нас денег больше нет, мы все, что от Колчака с чехами забрали, уже потратили.

— А золото? Его же…

— И золото тоже все потратили. Заводы — они, знаешь ли, бесплатными не бывают.

— Знаешь что, Николай Павлович, а ведь я арифметику, выходит, получше тебя знаю. Ты вот уже все деньги потратил, и с чем мы остались? На что республика жить-то теперь будет?

— На что? Сразу видно, учиться тебе еще немало придется. Сейчас у нас июль заканчивается, а магазины уже нашими продуктами завалены.

— Ну да, даже у нас в Верхнеудинске хлеба после обеда не купить…

— Зато купить рыбы, мяса, огурцов и помидоров можно сколько хочешь. И молока, сметаны, творога. Сейчас Вон мужики из Усть-Кяхты сыр начали делать… неплохой, кстати.

— Откуда они про сыр додумались?

— А к ним прибился один… сыродел из-под Углича. Обрати внимание: он у Семенова в отряде состоял, но как подранили его да в полон взяли — на человека стал похож. Трудится, рук не покладая. Обещался и семью всю к нам сюда перевезти…

— А как?

— Обыкновенно. Мы с этим наркомом договорились, что с нашим паспортом люди могут по Советской России ездить беспрепятственно и родственников с собой забирать, на что им мы же особый ордер выдаем. Самого его мужики, конечно, не отпустят, он им прилично задолжал…

— И когда успел?

— Когда воевал с ними Там на сходе мужики постановили: три года на общину хорошо отработает — ему грехи все простятся. Сам знаешь: народ у нас отходчив, долго зла не держит.

— Ага, закопает ворога в землицу — и тут же грехи ему и простит.

— И так бывает. Но этот случай иной: нагрешил он, похоже, немного, на пользу общую усердно трудиться. Там уже и гонца нашли за семьей его ехать, как только паспорта у нас напечатают, так сразу и поедут.

— Не уверен я, что согласятся там с человеком незнакомым в даль такую ехать.

— Согласятся, там ведь жизнь нынче отнюдь не райская.

— У нас, конечно, рай на земле уж выстроен.

— Знаешь что, ты у нас старый большевик, знаешь в России многих, да и тебя вроде знают. Давай ты сам съездишь, на жизнь большевистскую посмотришь, а потом мы с тобой ее снова обсудим.

— И куда я поеду?

— Да хоть в Омск. Паспорта у нас готовы будут на той неделе, ордера на перевозку людей к нам я тебе дам сколько поднять и с собой увезти сможешь.

— А ордера-то мне зачем?

— А вдруг ты захочешь кого к нам пригласить? Ты там особенно приглядись к буржуинам разным: ваш брат красный большевик очень любит их расстреливать и ссылать — а нам инженеры и ученые, сам видишь, большую пользу приносят.

— И какую же такую пользу?

— Вот ведь мужицкую сущность все изжить из себя не можешь! Я уже не говорю про заводы эти новые, а вот с урожаями грядущими кто все заранее подсчитал да верно распорядился что и где сеять? А этот, как его, доцент Цейдлер…

— И что такого этот доцент сотворил, что мы его облизывать должны?

— Ясно. Сейчас я тебе расскажу и ты первый пятки лизать ему бросишься. Этот доцент придумал, как золото из камня на Новотроицком промысле вытаскивать. Худо-бедно, но он из камня в одной своей бочке вытаскивает по полфунта золота в сутки. Сейчас у него в работе четыре бочки…

— Два фунта, это в месяц выходит полтора пуда?

— Пока да, но он сейчас ждет еще дюжину бочек. И только благодаря ему у нас будет, чем с инженерами американскими расплачиваться, когда они заводы достоят.

— Так ведь там и моют золота прилично…

— Хорошо если полста пудов намоют до конца года. Причем на прииске год уже в октябре закончится, а у Цейдлера его бочки и зимой в лютую стужу все так же золотишко нам выдавать будут.

Иван Алексеевич глубоко задумался — все же, хотя арифметику он и выучил, быстро считать в уме еще не мог. Но, когда все же посчитал, немедленно выдал мудрую мысль:

— Та прав, этому Цейдлеру нужно в ножки нам поклониться, а затем ему еще полста таких бочек сделать. А ты говорил, что от жидов пользы нет… а где он ртуть-то берет?

— Говорил, и снова говорить буду. Цейдлер из немцев остзейских, и, между прочим, потомственный дворянин, а как из камня золото доставать, он, когда по Африке путешествовал, подсмотрел. Ну как подсмотрел: он тоже горный инженер, увидел что-то интересное и изучил. А когда домой вернулся, то и всю потребную химию тоже выучил. Но еще бочки его мы выделывать не станем. Во-первых, сам Густав Фридрихович говорит, что рабочих, с этими бочками работать способных, у него нет и готовить их придется лет десять, не менее. Потому как он без ртути золото из камня вытаскивает, но каким-то страшным ядом. А во-вторых, яд этот он сам же и выделывает, и больше чем на шестнадцать бочек, выделать не сможет. Ну а в третьих, камня золотоносного все равно больше нам пока не добыть.

— Обидно…

— А ты меньше обижайся, больше думай о том, как люди пользу России принести могут. Товарищ Петров — он тоже какого-то химика приволок, который к американцам уехать не успел, чтобы лекарства из того, что коксовая батарея дает, делать. Для его фабрики пришлось почти на триста тысяч всякого у американцев закупить — но ведь людей-то потом мы лечить будем своим лекарством! За такое Федор Николаевич особо просил химику этому дом выстроить наилучший: сам-то он врач, знает наверное, что химик этот делать решил — и считает, что даже дом на манер губернаторского ему подарить не сильно много будет. Да, наверняка такую большую пользу хорошо если один из тысячи даст, но и остальные — если их к правильному делу приставить — убытка не нанесут. Я тебя в командировку в Омск отправлю, а чтобы с тобой тамошние большевики всерьез говорили, то назначаю тебя первым заместителем Председателя правительства.

Кузнецов в Омск съездил, и через две недели вернулся очень задумчивым — привезя с собой чуть больше ста человек, из которых почти восемь десятков были вовсе не инженеры, а железнодорожные рабочие. И договорился с Николаем Павловичем, что подробный отчет о поездке он ему даст двенадцатого августа. Однако разговор не состоялся: поздним вечером одиннадцатого пришла телеграмма от Сталина:

«Жду срочного исполнения обещания о помощи, поляки перешли в наступление»…