Бурят

Глава 28

Понимание «всего хорошего» Николаем Павловичем поначалу встретило сильнейшее сопротивление как в ЦК партии большевиков, так и — в значительно большей степени — в низовых ее организациях. Не самых низовых, а где-то до уровня райкомов — однако это сопротивление полностью сошло на нет уже к началу лета. Просто физически некому стало сопротивляться, хотя поначалу эти «местные большевики» даже представить не могли, что их «родная партия» будет зачищать столь интенсивно и безжалостно. Впрочем, зачисткой занимались, конечно, не обкомы какие-нибудь (обкомы тоже прилично зачистили), а МВД. А у милиции были свои счеты с «товарищами», ведь кроме министра из бывших жандармов в министерстве на разных должностях работало больше пяти сотен вполне профессионально подготовленных товарищей, а так же порядка десятка тысяч бывших царских офицеров.

Впрочем, дисциплину милиция соблюдала исключительно строго, просто так на улицах людей не хватала: занимались они исключительно людьми, которые либо официально числились преступниками, либо подозревались в преступлениях. И с преступниками они, конечно, вообще не церемонились, а вот с подозреваемыми обращались исключительно вежливо — ну, если те при задержании за оружие не хватались.

За неполные полгода только на Украине было арестовано или уничтожено при задержании около шестнадцати тысяч человек, а в Петрограде с окрестностями — порядка четырех тысяч. Особое внимание МВД уделило многочисленным сотрудникам Коминтерна, причем уделило это внимание столь тщательно, что даже у оставшихся членов ЦК не возникло ни малейших возражений против их ареста: почему-то коммунисты-интернационалисты очень любили личный комфорт, причем исключительно за чужой счет. И если «товарищи» комфорт себе устраивали за счет российской казны, то они просто отправлялись «на высокооплачиваемые работы» в отдаленные районы, чтобы из честно уже заработанного компенсировать ущерб. А если средства на сладкую жизнь к ним поступали из-за границы…

В число «подозреваемых» были записаны все члены (нынешние и бывшие) любых националистических партий, и с ними в основном проводились «воспитательные беседы», после которых некоторая (довольно незначительная) часть «националистов» почему-то спешно покидала пределы СССР, но оставшиеся больше обычно проблем не создавали и продолжали честно трудиться. Исключением тут были лишь члены армянской партии дашнаков: эти ребята практически все запятнали себя реальными преступлениями и товарищ Малинин решил, что с ними беседовать просто не о чем…

Отдельный указ правительства, вызвавший некоторые споры среди большевиков, касался «сохранения исторической памяти народов»: согласно этого указа было запрещено переименовывать города в честь любых людей ранее, чем через семьдесят лет после смерти «кандидата», и решение горкома Екатеринбурга о переименовании города было проигнорировано, а Троцку было возвращено название «Гатчина». Еще по указу Николая Павловича была проведена своеобразная «очистка Москвы»: был ликвидирован могильник в Кремлевской стене и часть прахов оттуда была перенесена на кладбища. На православные кладбища, а часть, для таких кладбищ «не годящаяся» — выкинута в Люберецкие поля орошения…

Товарищ Каменев, устроивший по этому поводу буквально истерику на заседании Пролитбюро, мгновенно вылетел из его состава, из ЦК, из партии и даже из числа «ныне живущих». Но, поскольку большинство даже членов ЦК его давно уже с трудом терпели и считали его в лучшем случае «оппортунистом», никто особо не расстроился — но вот слишком уж демонстративная «расчистка» Красной площади многих покоробила.

Сталин очень хотел «об этом поговорить» с товарищем Бурятом — но тот на некоторое время выехал из Москвы в Верхнеудинск, а куда он оттуда направился, было почти никому не известно. И — почти никому и не интересно: правительство работало, планы как-то выполнялись. Даже финансирование «идеологических мероприятий» — вроде создания сети аэроклубов по всей стране — шло без задержек…

Николай Павлович в Верхнеудинске не задержался, так как было у него важное дело совсем в другом месте. Дело, которое, кроме него, никто сделать вообще не мог.

В торговое представительство Монголии в Гааге вскоре после нового года зашел один американец. Конечно, никто в мире кроме СССР официально Монголию не признавал — но и СССР почти никто не признавал, однако торговать это никому не мешало. А так как договор на аренду остовов Ару Нидерланды заключили не со страной, а с простым человеком по имени Наранбаатар, причем даже паспорт у него не спрашивая, то кому какое дело, как этот человек свое торговое представительство называет. В общем, в него зашел американец, который даже знал довольно много слов на монгольском (или на бурятском — какая разница) языке. Звали человека Джон Френчи, и зашел он в это небольшое здание с деловым предложением по своей специальности. И там изложил свое простое предложение.

Совершенно американская компания US Steel, в полном соответствии со своей внутренней программой развития и модернизации, закупила кучу самого разнообразного оборудования — имея в виду заменить две сильно устаревшие доменные печи одной новой. Однако «внезапно выяснилось», что стали с чугуном великой заокеанской стране и без этой печи достаточно, и даже избыток наблюдается. То есть новая печь оказалась никому не нужна, но на закупку всего для ее постройки необходимого было уже потрачено три с лишним миллиона долларов — деньги очень даже немалые, и терять их было исключительно жалко. Джон предложил родной уже компании организовать продажу этого оборудования кое-кому, кто купить его точно не откажется, однако, когда он уже подготовил все необходимые документы, его вызвал сам председатель Совета директоров и сделал «небольшое уточнение» по предстоящей сделке:

— Джон, мы все знаем, куда ты собрался продать все это железо, и у нас в Совете директоров мнение по этому поводу однозначное: деньги не пахнут. Тем более такие деньги… но есть небольшая проблема, которая может легко превратиться в большую. Если компания продаст оборудование в Советскую Россию, то мы потеряем все государственные заказы, которые заберет себе Бетлехем Стил. В общем, если ты сумеешь продать все ненужное нам железо куда угодно кроме России, то получишь двадцать пять тысяч наличными.

— Один вопрос: а доставка этого железа покупателю через территорию России нам бизнес с государством не испортит? Дело в том, что я знаю почти готового покупателя, но у него в стране нет ни одного морского порта, а есть железная дорого… как раз через Россию и проходящая.

Еще через неделю его снова пригласили на заседание Совета директоров:

— В госдепе по поводу перевозки особых проблем не видят. Но если окажется, что все это будет все-таки выстроено именно в России… Госдеп пошлет своего наблюдателя, которые очень внимательно проследит, чтобы в России после перевозки наших грузов не осталось ни гвоздя. А ты лично проследишь, чтобы каждая наша железка была установлена на печи именно в той стране, куда она и продана.

— Я прослежу.

— Ты не понял. Официально правительство — не мы, а именно правительство — формирует отдельную строительную компанию, там будет человек двести американцев, и у нас нет никакой возможности узнать, кто именно в ней будет от госдепа. Допуская, что вообще каждый второй, а возможно, что и все поголовно…

— Это, конечно, дело несколько усложняет… но если я съезжу в небольшую командировку в Европу… гарантировать, конечно, ничего не смогу, но все же шансы довольно велики. Мне понадобится на это тысяч десять. Без отчета: дикари любят, когда их водят по ресторанам и прочим злачным заведениям.

Но никого по злачным заведениям Джону водить не пришлось: в «торговом представительстве» его встретили, выслушали — и предложили лично в Москве все в подробностях рассказать «кому надо». Тем более, что в Москву добираться было очень просто теперь: в Гааге можно было недорого арендовать самолет до Берлина, а оттуда вообще рейсовые самолеты в Москву летали.

В Москве Френчи уже ждали: встретили на аэродроме, усадили в почти новый Роллс-Ройс, отвезли в большой красивый дом на окраине Москвы. И там посадили за стол, на котором — по русскому обычаю — стояло много разного вкусного. Но что именно — Джон особо и не разобрал, сразу перейдя к делу:

— Мистер Андреев, у меня к вам очень, мне кажется, интересное предложение. За жалких три миллиона долларов я хочу предложить вам две доменных печи на сорок тысяч футов каждая, со всем необходимым — и самым современным — оборудованием, а так же с новейшей электростанцией. Есть, правда, одно не самое приятное условие, но… У вас же очень хорошие отношения с сопредельной страной, я туда на охоту как-то ездил, так что если вы договоритесь и завод выстроите милях в десяти от Даурии…

— Я бы предпочел его выстроить километрах в тридцати от Урги. Предпочел бы, если электростанции будут давать электричество на частоте пятьдесят герц, иные варианты мне не подходят.

— Но генераторы уже готовы…

— Как я понимаю, это сейчас наиболее часто заказываемые для новых электростанций. И если General Electric заберет для кого-то из своих заказчиков уже готовые и вместо них построит нужные мне, то у нас появится повод для переговоров.

— Только повод?

— Как только вы сообщите, что будут нужные мне генераторы, то можете сразу ехать и строить. Вам для руководства вашей компании нужны какие-то документы по этому поводу?

— Было бы неплохо… но потребуются документы не из России.

— Отдохните недельку… в Гааге, вам привезут все нужные бумаги. Гарантийные обязательства из нидерландского банка и сам договор, как раз с особыми условиями по электростанции.

— А с кем будет заключаться договор? Ведь мы не признаем государство Монголию.

— Вы же, как я понял, и договариваться приехали с частным лицом? Наранбаатар-хаан — лицо вполне частное, ну а то, что он заодно еще и правитель всех монголов — это просто совпадение. На которое руководство US Steel может просто внимания не обращать…

Вызванный среди ночи товарищ Струмилин сначала долго вчитывался в текст «предложения», а затем поинтересовался:

— Два вопроса: почему возле Урги и зачем нам это вообще надо. То есть три: миллионы эти, как я понимаю, мы из нашего бюджета выдирать будем? Да там еще на само строительство потратить придется…

— Отвечаю по порядку: неподалеку от Урги железной руды, довольно неплохой, просто горы, стройка буквально «на железе» будет. Нам это надо по двум причинам: у нас будет доступ к самым современным печам в мире и мы научимся их строить — а потом и у себя понастроим таких же. К тому же монголы триста пятьдесят тысяч тонн стали сами не употребят, нам тоже сколько-то достанется. А насчет дополнительных затрат — так это мы просто будущее масло пальмовое оплачиваем. Или ты думал, что нам оно бесплатно пойдет?

— Я, пока тебя слушал, уже проснулся. И у меня такой вопрос возник: а янки не насторожатся, увидев, что на монгольской стройке одни русские работают?

— Ну, во-первых, американцы знают, что в той же Урге половина населения — это бывшие беляки. Во-вторых… я тут ненадолго отъеду, если янки проблему с электростанциями решат, и на стройке монголов будет подавляющее большинство.

— Они же кочевники! Кто их них на стройку-то пойдет?

— Когда-то, давным-давно, к монгольским кочевникам обратился с просьбой их повелитель Наранбаатар-хаан, лично обратился — и сейчас в стране двадцать тысяч монголов-горняков и почти десять тысяч — железнодорожников. Так что если этот уважаемый человек снова попросит, и опять-таки лично, то появятся и монголы-сталевары, и монголы-электроинженеры.

— Я вот прям так себе и представил: приказал этот, как его… хаан — и толпы монголов, переодевшись в своих юртах в европейские костюмы, отправляются управлять электростанциями. Завораживающее, я тебе скажу, зрелище!

— Ну да, и именно поэтому ты сейчас не в теплой кроватке дрыхнешь, а у меня тут сидишь. Я думаю, что Френчи где-то к лету договор о замене генераторов для электростанций пропихнет. А ты к этому времени организуй здесь, в Москве — или где угодно еще, сам решишь где именно — что-то вроде рабфаков для монгольских аратов, подготовишь курсы обучающие и зарезервируешь места в заводских училищах.

— Ну да, я же самый главный обучатель монгольских мужиков.

— Прикажу — будешь, еще и язык монгольский выучишь так, что стихи на нем писать сможешь и песни. Смету на все это мне через неделю на стол положишь.

— Товарищ Бурят, а ты часом, не спятил? Да чтобы такую смету составить, месяца мало будет!

— Подробную смету принесешь через месяц, а через неделю, так и быть, только прикидочную. Уяснил задачу? Можешь идти спать дальше.

— С такими вводными заснешь, пожалуй…

— Все равно уходи: мне еще надо проект договора такой придумать, чтобы американский госдеп не заподозрил, что янки нам на пользу завод строить будут.

— Ну и даже если заподозрят… Года через три у них такой кризис начнется, что они будут своим компаниям приплачивать, если те контракты в СССР найдут.

— А у нас нет лишних трех лет. Все, иди, не мешай работать.

Николай Павлович все же не был уверен в том, что американцы договорятся о замене генераторов, поэтому в Монголию отправился лишь после того, как мистер Френчи прислал телеграмму о том, что все договоренности достигнуты. Потому что раньше особой нужды спешить не было: в Бурятии «среди своих» уже были подготовлены и бурятские металлурги, на заводах в Красном Камне и в Петровской Заводе бурятов на металлургических заводах почти пять тысяч человек работало и при необходимости кому встать у печей в Монголии можно было найти и среди «почти местного населения». Но чтобы печи заработали, нужны были и горняки, которые руду добудут, и новые железнодорожники, которые ее и уголь к печам доставят, и очень много кого еще: ведь всех этих специалистов требовалось кормить, одевать-обувать, прочим всем обеспечивать — а среди кочевников такие «специальности» ни малейшей популярностью не пользовались. Но если их лично попросит сам Наранбаатар-хаан…

Чтобы лично попросить монголов заняться развитием промышленности, был собран очередной внеочередной курултай, на который Николай Павлович снова прибыл «при полном параде». В очередной раз удивившись, какие удивительные гуталы ему оставил в наследство старый Лодондагба: за столько лет на них не появилось ни одной даже царапинки, а яркие узоры не потускнели ни на йоту. Да и дэгэл выглядел абсолютно новый: и бархат нигде не вытерся, и парча блестела как только что сотканная, а ведь лет ему было…

Речь Николая Павловича перед всеми нойонами была воспринята довольно… равнодушно, но лишь до того момента, пока Сухэбаатар не спросил:

— А сколько нам нужно будет отдавать в Россию железа за одну винтовку?

— На заводе будет делаться сталь, очень хорошая сталь. Из которой — на другом заводе, который будет выстроен уже в Урге, мы сами сделаем винтовок сколько захотим. Еще в наших землях есть медь, и, когда мы научимся ее добывать сами, для этих винтовок мы будем делать патроны. Еще есть у нас и ртуть, из которой мы научимся делать капсюли к патронам, есть свинец для пуль… земля наша богата необыкновенно, но, чтобы добраться до этих богатств, нам потребуются дороги. Железные дороги, которые мы построим потому что у нас будет сталь для рельсов и мостов.

— Наранбаатар-хаан, — спросил кто-то из собравшихся нойонов, –ты говоришь, что этот железный завод делается для того, чтобы мы сами смогли получить все богатства нашей земли?

— И чтобы мы смогли защитить наши богатства от китайцев. Северные батыры всегда готовы оказать нам в этом помощь — но у них есть много других врагов и может оказаться, что им будет когда-то просто нечем нам помочь, поэтому будет лучше, что все для защиты нужной, было и у нас самих.

— А мы сумеем сделать все, о чем ты говоришь?

— Мы научимся все это делать. Наши братья в Бурятии уже работают на таких заводах и делают много стали, делают патроны, делают разные машины. Они научились — и мы научимся.

— Скажи, кто тебе нужен.

— Я думаю, что забирать из яса самых крепких мужчин, которые кормят семьи, было бы неправильно. Ведь пока они будут учиться, кто сможет позаботиться об их семьях и стадах? Но если яса пошлет на обучение достаточно подросших вторых сыновей, которые еще не нашли себе жен…

— То есть тех, кто взял себе жену, уже не годится?

— Если у него пока нет детей, то годится: мы попросим обучить и его жену, но другой, женской работе: ведь металлургам нужно и еду немного другую готовить, и одежду специальную шить… Они тоже будут учиться, учиться жить в городе и помогать своим мужьям — которые будут помогать нашему народу защищать себя, защищать наших жен и детей…

— У меня в яса таких трое есть, еще о двух я пока думаю — они вроде еще слишком молоды. Куда им приезжать?

— Сухэбаатар, собери пока пару тысяч парней здесь, в Угре, а через две недели товарищ Кузнецов сообщит тебе, где их будут обучать хойд баатары. Позаботься о том, чтобы здесь их хорошо кормили, а в России им все необходимое дадут.

— А кто за это будет платить и чем? — снова раздался вопрос кого-то из нойонов.

— Я все оплачу. Я уже все это оплатил — из тех денег, которые для нас заработали наши шахтеры и железнодорожники. Хойд баатары не берут уголь бесплатно, они за него честно платят — а мы эти деньги собираем чтобы заплатить за что-то очень нужное. Не им заплатить, тот же завод железный здесь будут строить американцы.

— Американцы — плохие люди.

— Они построят завод и уйдут от нас навсегда, а завод у нас останется. А если у нас будут умелые строители и мы им поможем выстроить завод побыстрее, они и уйдет поскорее.

— А когда они начнут этот завод строить?

— Вчера первые машины для этого завода начали выгружать с кораблей во Владивостоке. В Ургу первый поезд с этими машинами прибудет через десять дней…

Когда Николай Павлович вернулся в Москву в начале августа, первым к нему с докладом пришел товарищ Малинин:

— Вовремя, вы, Николай Павлович, уехали. Тут, пока вас не было, мы взяли три группы граждан, весьма серьезно намеревавшихся вас убить. Одна — из армянских дашнаков, но с этими все просто вышло, они все же на редкость тупые бандиты, хотя и чрезмерно жестокие. Другая — удивительная: в нее входили как националисты украинские и польские, так и бундовцы.

— А чего удивительного?

— Да они друг друга все взаимно ненавидят, а тут петлюровцы с жидами объединились да еще поляков в соучастники взяли. Впрочем, как раз распри их и помогли нам — уж больно громко они промеж себя ругались. А вот третья… в ней большевики разные собрались, включая, сколь ни печально, даже военачальников. Уборевич, Тухачевский…

— А с ними что?

— Ну что, из партии их товарищ Сталин исключил, а потом по всей строгости закона…

— Ну и правильно. А из важного-то что-то произошло?

— Вы считаете попытку переворота неважным делом?

— Ну, до переворота тут еще далеко было, вы же дело своё верно исполняете? Так, мелкие неприятности, хотя и ожидаемые.

— Ну, вам виднее. А из интересного тогда… Очень интересные дела в Финляндии творятся, и в Латвии с Эстонией: кто-то из-за Канала им немало денег предоставляет для организации антисоветских разных групп. Шпионов откровенных готовят, диверсантов. У нас там несколько своих людей есть, много интересного сообщают. У Маннергейма, по моему мнению, совсем с головой плохо стало: финский генштаб всерьез планы строит по завоеванию Карелии. И не только планы: сейчас чуть не каждую неделю из-за границы диверсионные группы финские приходят, пакостят как могут, людей порой похищают и убивают даже. И нападения на пограничные посты часто случаться стали.

— Но это, как я понимаю, к МВД отношения не имеет?

— у меня мнение иное. Я вообще считаю, что пограничные войска, поскольку они нашу внутреннюю безопасность охраняют, в МВД было бы уместно передать. Есть у нас опытные в делах охраны границ люди на примете. Они, конечно, больше на борьбе с контрабандистами опыта набрались… когда-то, но если им и солдат выделить, не от сохи, конечно, то многое они там сделать смогут. Так скажу: менее чем за год порядок на границе они наведут.

— Николай Андреевич, а проект указа вы об этом подготовили?

— Обижаете, — усмехнулся старый жандарм, — и указ подготовил, и сметы потребные. Вот, держите.

— Ладно, считайте что я все это уже подписал. Так… — решил уточнить Николай Павлович, зацепившись взглядом за что-то в быстро пролистываемой смете, — а это что? Зачем пограничникам пушки, да еще столько? И я бы понял про трехдюймовки, а эти… это что за плевательницы?

— Господин Доровлёв предложил такую забавную мортирку. При весе менее шести пудов она бомбу трехдюймовую закидывает до трех верст, да к тому же — я на испытаниях ее был, глазами своими всё видел — пара солдат из нее в минуту до десятка выстрелов сделать способна. То есть в отношении пограничной заставы она на изрядное время одна батарею трехдюймовок заменить способна.

— А в смете…

— А производства-то мортирок этих нет, посему придется нам своими силами выделку их налаживать.

— И когда закончите постройку завода?

— Вот ничего от вас не утаишь… к середине октября думаем до десятка в сутки выделывать. Правда господин этот…

— Что?

— Он говорит, что нынче мортирки Стокса вроде и во Франции к производству готовят, и в Германии…

— И у нас, как я понял.

— По его словам за границей все делают под калибр в три и две десятых дюйма, и если мы примем для мортирок калибр немногим больше, в восемьдесят два миллиметра он предлагает, то мы сможем заграничные бомбы трофейные использовать, а иностранцы наши — не смогут. Если его послушать, то к смете этой нужно будет еще около семидесяти тысяч…

— Вам наличными выдать?

— Понятно. Спасибо! Пошел работать…

— Подождите. Этого господина…

— Доровлёва, вы имеете в виду?

— Да. Его в следующий понедельник ко мне пришлите. Есть мнение, что заводик по выпуску мортирок и бомб для них мы в ином месте поставим. А то отдельные недовольные большевики могут нас понять неправильно. Слишком рано нас неправильно понять…