Бурят

Глава 22

Глеб Максимилианович сам занимался в основном энергетикой, а точнее, если совсем уж в детали углубляться, электроэнергетикой. Однако в Госплане он собрал людей с весьма разными умениями — так что планировались практически все отрасли народного хозяйства, и планировались довольно успешно. Вот связывались все эти планы в единое целое в основном одним человеком (точнее, в одном отделе, куда Струмилин набрал своих «товарищей по заскокам» — то есть статистиков), и связь эти были очень не всегда понятны людям, вглубь проводимых в этом отделе расчетов не вникающих. А в руководстве страны очень многие, к сожалению, в эти глубины не ныряли — и поэтому некоторые пункты планов попросту «выбрасывались за ненужностью». Или даже «за очевидной вредностью» — и Глеба Максимилиановича такие случаи периодически буквально в бешенство приводили. И, что его особенно расстраивало, они приводили его в бешенство сильно после отмены, когда «внезапно выяснялось», что давно включенное в план производство, на продукцию которого были завязаны многие другие планы, даже строиться не начало.

Собственно, со «свечными заводиками» именно такая ситуация и произошла: в планах намечалось два таких выстроить, в Покровске и в Пензе, а еще в Москве на одном из заводов выпуск свечей наладить — но «кто-то» решил, что «тратить дефицитную слюду на эту ерунду слишком жирно», и все эти планы были просто вычеркнуты из производственных программ. И Глеба Максимилиановича это особенно взбесило в том числе и потому, что причина исключения новых заводов из планов была высосана из пальца: на заводах предлагалось использовать для свечей изоляторы не слюдяные, а фарфоровые, которые японцы придумали еще в восьмом году (и технологию производства которых хабаровские инженеры сумели воспроизвести). Вероятно, не самым лучшим образом, все же в брак на хабаровском заводе отправлялось почти полпроцента изделий — но там же была придумана и технология «выходного контроля», не выпускавшая этот брак за пределы сборочного цеха. Так что «по планам» новые заводы должны были обеспечить свечами всю советскую автомобильную и тракторную индустрию — но завод в Порхове закупал свечи в Германии и пока было непонятно, как проблему эту быстро решить. То есть понятно, ведь проекты новых заводов уже давно были детально разработаны, а вот когда…

Глеб Максимилианович считался человеком довольно мирным и незлобивым, но сейчас он, положив на стол товарищу Буряту проекты «свечных заводиков», с радостью в душе зашел затем и к товарищу Малинину, где поделился своими соображениями о том, кто и почему отменил эти строительства — несмотря на то, что обычно меры наказания, применяемые соратниками Бурята, он считал чрезмерно жестокими и несправедливыми. Хотя, возможно, именно из-за этого он и зашел в МВД: люди иногда начинают понимать, что за ошибки нужно расплачиваться, а мера расплаты должна соответствовать степени нанесенного стране ущерба. Полностью соответствовать, поскольку иного способа не разрушить новую, Советскую Россию, найти пока не получалось.

А новая Россия была страной не совсем понятной и весьма удивительной. «СССР по-Бурятски» получился совсем не таким, каким его «придумали» люди, подписывающие Союзный договор — хотя ни одна буква этого Договора вроде нарушена и не была. Во-первых, хотя Договор подписывали представители пяти республик, в Союзе республик получилось уже девятнадцать. Ну, отдельная Бурятская Советская республика была в общем-то понятна, а вот Русинская республика или Осетинская, против создания которых выступило чуть ли не большинство депутатов Верховного Совета, были образованиями более чем странными. Но тут сыграл принцип «демократического централизма»: все же «чуть» не считается — и Республики были образованы. Причем большинство республик получились… маленькими, и по площади, и по населению маленькими. Относительно маленькими: все же Кайсакская Республика была в несколько раз больше Белорусской или Украинской, но население-то в ней едва составляло два с половиной миллиона человек. А в Калмыцкой или Осетинской Республиках народу вообще было меньше двухсот тысяч…

Но каждая Республика была равна в правах: на своей территории они имели право обучать детей в школах на своих национальных языках (до четвертого класса включительно — за счет министерства просвещения СССР, а дальше — только за счет республиканского бюджета), организовывать свои национальные предприятия и учреждения, развивать национальную культуру. Правда, за счет опять-таки республиканских бюджетов — но Союз в целом вообще не имел права на эти бюджеты посягать! А документы гражданам республик можно было и на национальных языках готовить, причем тут уже за «союзный» счет. Вот только, так как государственным языком Союза был принят русский, в документах этих и на русском все должно быть написано. Хотя…

Собственно, общесоюзных документов было всего четыре: свидетельство о рождении, паспорт, свидетельство о браке и свидетельство о смерти. Еще можно было считать «всесоюзными» удостоверения милиционеров и военных, но республики вообще не получили прав на создание собственных силовых структур так что эти документы можно было и не считать. Попытку товарища Микояна протолкнуть «паспорт республики на национальном языке» привел лишь к тому, что Анастас Иванович пулей вылетел из Политбюро, с трудом удержавшись на позиции «кандидата в члены ЦК», да и то исключительно потому, что товарищ Бурят решил все же поддержать мнение товарища Сталина, поскольку почти все в Политбюро были согласны с мнением Лазаря Моисеевича о том, что «за такое вообще из партии гнать надо поганой метлой».

Ленинский тезис «о праве на самоопределение» был окончательно похоронен вместе с самим Ильичем, причем, похоже, «в том же самом месте». Официально о месте захоронения Ильича не сообщалось, но «все знали», что тела врагов революции сжигают «по бурятскому обычаю», а прах спускают в унитазы специально для этой цели выстроенных туалетов на Казанском вокзале. Почему именно на Казанском, молва умалчивала (хотя нормальные туалеты появились уже на всех московских вокзалах, и Казанский был вообще третьим в очереди), Впрочем, это было вообще делом десятым — а первым в структуре СССР было то, что руководители всех республик назначались правительством Союза. Именно назначались: избирались лишь республиканские Верховные Советы, которые имели право распределять скудные республиканские бюджеты на дела «культурной автономии».

И вот некоторые «контрреволюционные товарищи» пытались этим правом воспользоваться в ущерб всему Союзу — так что МВД приходилось работать не покладая рук. А самым загруженным в министерстве был Отдел по борьбе с хищениями всесоюзной собственности: на местах очень часто средства, выделяемые на «культурные программы» старались перенаправить в проекты скорее националистического толка. В основном средства, выделяемые на школы, перенаправляли на финансирование национальных газет, на подкармливание «национальных литераторов» или, что было хуже всего, на организацию разного рода «служб охраны национальной культуры». Особенно широкое развитие таких служб получило в Армении, где эти по сути вооруженные банды после «нахождения» каких-то якобы «артефактов древней армянской культуры» принимались сгонять с территории «находки» местных жителей не армянской национальности.

Николай Павлович на такие действия отреагировал очень жестко: указом Президиума Верховного Совета СССР территория Армянской республики сразу сократилась на четверть, а для уничтожения этих «отрядов охраны культуры» были направлены войска.

— А вам не кажется, что вы лишь сильнее разжигаете межнациональную ненависть на Кавказе? — с возмущением спросил у Николая Павловича Иосиф Виссарионович, узнав об отправке армии, причем с приказом «националистов в плен не брать». — Армяне лишь сильнее возненавидят тамошних татар, а уж как вырастет их ненависть к русским солдатам…

— Национализм в любой форме должен искореняться, причем искореняться итак, чтобы даже внуки нынешних националистов мочились от страха при воспоминании о националистических лозунгах своих дедов. Это первое, а второе — армяне вообще не имеют никаких прав на так называемые «исторические артефакты» на территории СССР. Я прекрасно помню… вы сами можете посмотреть документы, слава богу пока все архивы армяне не успели уничтожить. До того, как князь Цицианов не начал переселение армян из Персии, на территории Эриванского ханства армян было менее тридцати тысяч, а Павел Дмитриевич переселил туда двести тысяч армян. А в последнее десятилетие прошлого века в Россию перебралось армян больше миллиона — и теперь они кричат, что это их исторические земли? Да две трети армян нынешней Армянской республики родились за пределами России, а все эти якобы «древние армянские святыни» — это захваченные армянами аланские церкви. Так что армяне там — наглые оккупанты, и мы не можем им позволить притеснять коренное население. Не нравится жить в России — пусть валят туда, откуда пришли. Не желают валить — пусть блюдут законы государства Российского!

— Я знаком со многими армянами, и мне кажется, что ваши утверждения неверны.

— А многих вы знаете из числа родившихся в России? Даже не так, из числа родившихся в нынешней Армении? Товарища Микояна можете не упоминать, он из Тифлисской губернии… кстати, эту землю и пришлось обратно в Грузию вернуть. А отец товарища Микояна, между прочим, всего за пять лет до рождения сына в Россию перебрался из Персии, мать тоже из пришлых. Так что…

— Но ваш приказ «пленных не брать»…

— А куда деваться? Они убивают простых татарских крестьян — так что же, нам их в задницу за это целовать прикажете? Кстати, вы же и сам и голосовали за закон о борьбе с бандитизмом, за расстрел бандитов на месте. Или вы считаете, что закон — он не для всех?

— Нет, не считаю. Однако…

— Вот войскам и отдан приказ просто выполнять закон. И будьте уверены: они его выполнят. А товарищ Микоян — он уже сам осознал, что был неправ.

— Вы так думаете?

— Уверен. Он в Ереван съездил, пообщался с местными… избранниками. И вернувшись в Москву, принес мне расстрельный список на пару сотен человек. Всех в этом списке мы, конечно же, расстреливать не будем: у нас на каторги людей не хватает. Но с четверть — они в принципе неисправимы…

Историю Армении Николай Павлович знал, что называется, «из первых рук»: его отец служил на Кавказе и много сыну рассказывал о делах тамошних. А более поздние детали он вычитал в предоставленных ему товарищем господином Малининым отчетах, хранящихся в архивах жандармерии. Если такие архивы в Петрограде и Москве большевики успели большей частью сжечь, то на периферии Империи большинство архивов сохранились. Как сохранились и многие жандармы, по призыву полковника Малинина вернувшиеся к «настоящей работе». И в ходе этой работы они раскопали много «нового и интересного» — например, нашлись документы о том, что Михаил Иванович Калинин был не просто осведомителем, но вообще «инициативником», руками жандармов уничтожавший своих «конкурентов в партии». Документы были рассмотрены на закрытом Пленуме ЦК партии — и не стало больше «врага революции и провокатора Калинина». А прах его все же ни в какой унитаз спускать не стали. Развеяли, как это стало уже определенной традицией, над Люберецкими полями орошения…

В партии вообще была проведена грандиозная чистка, в ходе которой — силами МВД — было «вычищено» две трети «верных ленинцев». Зато оставшиеся (и из партии не убежавшие) стали работать с утроенной силой. Да и многие совершенно беспартийные товарищи в партию вступили — в том числе и многие из тех, кто ее покинул еще до революции. Например, Глеб Максимилианович после долгих размышлений решил «снова стать большевиком», причем в партию он вступил из соображений сугубо прагматичных: его, тут же включенного в силу занимаемой должности в состав ЦК, теперь обязаны были беспрекословно слушаться и местные партийные деятели, ранее постоянно саботировавшие указания Госплана по строительству всякого разного кой-чего.

А строить приходилось все больше и все быстрее: промышленный потенциал страны восстановился настолько, что новые завода стало возможным строить и без закупки всего оборудования за границей. Кое-что все же собственными силами изготовить не получалось — но и в таких случаях сначала выяснялось, насколько это кое-что будет необходимо в будущем и — если выяснялось, что необходимость сохранится — строился завод по выпуску этого кое-чего. Таким образом совершенно «спонтанно» в Ставрополе на Волге возникли на ровном месте завод по выпуску небольших ГЭС и завод по производству ленточных транспортеров. Потому что оказалось, что эти транспортеры — с электрическими моторами — очень хороши для работы в шахтах и в карьерах…

Во время обсуждения проектов планов на следующий год Иосиф Виссарионович после доклада Кржижановского о намечаемым на двадцать пятый год новостройкам сердито поинтересовался:

— Вот вы тут расписали строительство почти четырех сотен заводов. А кто на них работать-то будет? Сейчас в Петрограде половина заводов стоит просто потому, что рабочих грамотных туда не найти.

— Если товарищ Киров продолжит свои развлечения с балеринами, то рабочих он и не найдет. А у товарища Артема, например, в Харькове рабочих готовят более двух десятков училищ. В Луганском заводе три училища рабочих готовят, и это только если о металлистах говорить. А Хабаровске для строительства верфей и города в Пермском два училища строителей обучают, одно — судостроителей, еще во Владивостоке судостроительное училище заработало.

— Нам оттуда сигналы приходят, что во Владивостоке в училище этом царские офицеры большей частью преподают, причем отъявленные монархисты…

— Иосиф Виссарионович, — вмешался в разговор Николай Павлович, — лично мне, например, плевать, что они монархисты. Пусть хоть «Боже, царя храни» хором поют — но судостроению они людей обучают неплохо.

— А вы в этом уверены? В том, что обучают неплохо?

— Ну сами судите: на учебной верфи строятся небольшие рыболовецкие суда. Морские, очень, по отзывам рыбаков, хорошие. Я специально узнавал: проект этот военные кораблестроители составили с учениками в процессе учебы, строительством траулеров этих они тоже с обучаемыми вместе занимаются. А каждый траулер в сутки рыбы вылавливает от трех до десяти и более тонн, так что мне пусть эти корабелы хоть с хоругвями и портретами царя по улицам ходят пока страна рыбой насыщается. Кстати, трое этих офицеров предлагают подобное училище с учебной верфью выстроить у Николо-Корельского монастыря, Глеб Максимилианович, вы эту стройку в план включили?

— Нет, я даже не слышал…

— Моя вина, точнее моего секретариата: я просил еще на той неделе вам это передать.

— Уж секретариат свой вы все же не трогайте, мы с ним давно уже договорились, что все новые материалы нам по понедельникам с утра передают. Просто нам материалы все министерства шлют, и мы в Госплане не успеваем все такие материалы переварить, приходится для каждого ведомства особые дни назначать чтобы просто не запутаться от кого что пришло.

— А численность вашего секретариата увеличить нельзя?

— У нас по зарплатной ведомости…

— Да заберёт великий Эрлик-хаан этого идиота! Глеб Максимилианович, ваш Госплан — главный механизм, двигающий страну вперед, и механизм этот долюен работать круглосуточно и без сбоев. Если для работы этого механизма потребуется смазка, выжатая из тысяч невинных младенцев, то вы просто обязаны младенцев схватить и отправить в выжималку, поскольку убивая тысячи вы тем самым спасете многие миллионы! Младенцев для вашей работы, слава Хухэ Мунхэ тэнгри и прочим богам, не требуется, а деньги на зарплату новым сотрудникам вы даже не выпрашивать должны, а просто взять и сами решайте откуда! Да хоть ЦК ВКП(б) без зарплаты оставляйте, или тех же балерин Кирова… да, кстати, действительно, пусть товарищ Киров этих балерин за свой счет… в общем, за свой счет.

Кржижановский плотоядно улыбнулся:

— Понял. Ну, нам хватит и денег, на балеринах петроградских сэкономленных, ЦК обездоливать не стану.

— И правильно. А вот Петроградский губком пусть на партвзносы живет отныне. Да и любой прочий губком: партия — она выражает интересы народа, пусть народ по степени оправдания ожиданий по защите его интересов ее и кормит. А у государства и без них есть куда средства потратить…

Куда тратить деньги у государства было свое понимание: деньги были нужны на образование на медицину, на оборону от врагов внешних и внутренних. На науку опять же, на поддержку многочисленных изобретателей. С последними было труднее всего: народ много чего изобретал, вот только разобраться в том, а будет ли с этих изобретений хоть малейший толк, было непросто. То есть сильно за девяносто процентов подобных «изобретений» объяснялись дремучестью «изобретателей», предлагавших что-то, давно уже всем известное (и большей частью столь же давно отвергнутое за явной глупостью). Но все равно изобретатель пер косяком, и в специально организованные «бюро по рассмотрению изобретений» чуть ли не пару раз в неделю приносили проекты различных вечных двигателей. Однако кое-что оказывалось очень даже полезным, особенно когда с изобретениями приходили не мужики от сохи.

А иногда изобретатели приходили не в эти бюро, а сразу в профильные министерства. Например, товарищ Ипатьев (Владимир Николаевич который) вообще пришел со своим «изобретением» непосредственно к Николаю Павловичу. А изобрел он что-то очень интересное, заинтересовавшись вопросом, почему бензин, изготавливаемый из угля на установке Бергиуса, оказывается куда как лучше бензина, вырабатываемого из бакинской нефти. Причем лучшим был бензин, извлекаемый не из немецкой установки, а из изготовленной по ее подобию уже своей, отечественной. Оказалось, что на «отечественной» корпус реактора был сделан из «улучшенной» стали, в которую добавили в приличном количестве еще и добытый в Монголии молибден…

Вот чем гениальный химик отличается от химика обычного, так это прочностью задницы. Владимир Николаевич провел за полгода около трех тысяч опытов, выходя из лаборатории только на «поесть и пописать», а получив желаемый результат еще полтора месяца все перепроверял. И лишь когда убедился, что результат абсолютно стабилен, задницу свою с лабораторного табурета поднял и с бумагами на руках, в которых все было подробнейшим образом описано, пришел с докладом к «товарищу Буряту»:

— Николай Павлович, я тут получил довольно любопытные результаты в ходе исследований по части выработки бензинов.

— Считайте, что любопытство во мне вы разбудили. А теперь давайте его утоляйте.

— Как вы, вероятно, знаете, чем больше сжимается бензин в моторе, тем больше выходит вырабатываемая этим мотором мощность…

— Ну да, ну да. Давным-давно, когда бродили по Земле троглодиты… а короче изложить можете?

— Могу. В керосиновом моторе воздух сжимается в четыре раза, и мотор, скажем, тракторный, имеет мощность в тридцать лошадиных сил. Такой же мотор для грузовика, в котором воздух сжимается в пять с половиной раз, мощность обеспечивает уже почти в сорок лошадиных сил — но для этого потребен бензин, вырабатываемый в установках крекинга по Шухову.

— Так, это мне известно, что дальше?

— Если нефть подвергнуть чуть более сложной переработке, по типу той, что используется в установках получения жидкого топлива из угля, то возможна выработка бензина, который обеспечит нормальную работу мотора при сжатии в десять и даже четырнадцать раз. То есть в десять раз если после переработки не производить ректификацию, а после ректификации уже в четырнадцать.

— И мощность моторов возрастет… ну?

— Расчеты показывают, что после переделки мотор, подобный тому, что на грузовиках филевских ставятся, обеспечит мощность свыше семидесяти сил. При тех же затратах бензина, или даже несколько меньших — тут все же натурный эксперимент надобен.

— А во что обойдется постройка потребных установок?

— Для таких расчетов все же инженеры нужны, я в них не силен. Однако, учитывая цены на установки Бергиуса, могу с уверенностью утверждать, что окупятся они менее чем за год.

— Понятно… так, давайте мы горячку пороть не будем. Вы со своей стороны подходящих инженеров подыщите, если знаете кого, я тоже постараюсь найти людей, к работе такой пригодных. И мы тихонько, дабы за границей лишнего не пронюхали и нам палки в колеса ставить не начали, подобную установку на заводике Лианозова и соорудим. К весне справимся, как думаете?

— А средства…

— Средства изыщем, ведь если вы верно все посчитали, то у нас бензина по сути образуется вдвое больше. То есть бензина машинам нужно будет вдвое меньше.

— Не «то есть», а «еще и». Процесс ей столь интересен и потому, что в бензин превращается и большая часть мазута. Там химия процесса весьма интересна, можно параметры так регулировать, что получать можно что пожелаем. Пожелаем — будет много керосина, пожелаем — бензина. А проще всего окажется получение топлива для дизельных моторов. То есть оно всегда получаться будет, но в самом дешевом процессе будет у нас от веса нефти четверть бензина высшего качества, чуть меньше керосина прекрасного — и более трети как раз изумительного дизельного топлива, для новых локомотивов просто идеального: я взял на себя смелость попробовать использовать его в Коломне — так локомотив практически без дыма на нем работает, что значит полное сгорание и полное использование в топливе энергии запасенной. Сейчас в Коломне готовят стенд мощность мотора проверить с этим топливом, по их разумению она тоже процентов на десять выше станет.

— Вы, Владимир Николаевич, прямо как купчишка мелкий на рынке зазываете товар свой купить. Но я, считайте, уже его покупаю. Вам осталось лишь цену назвать, а поскольку сами вы цену определить не можете, то придется вам некоторое время побыть директором нового института нефтепереработки. Вы ко мне завтра с утра зайдите, я к тому времени попрошу и штатное расписание подготовить, и людей некоторых подобрать. Вы со Станиславом Густавовичем из Госплана знакомы? Нет? Так идите сейчас же и познакомьтесь, а ему за пять минут мы тут поручение подготовим, он вам и все сметы просчитает, и помещения для института подберет. Только прежде чем к нему идти, вы все же сперва отобедайте: Станислав Густавович человек занудливый и дотошный, он из вас сначала душу вытрясет вопросами, по первому виду дурацкими. Но постарайтесь с ним об этом не ругаться: вопросы он сугубо по делу задавать будет, исключительно чтобы ответы наилучшие подготовить. Потерпите немного, а к весне у нас точно установка ваша заработает, а может и раньше. А я тогда с автомобилистами поговорю, во что им станет мотор под новые бензины доработать. И не только с ними: кажется мне, что более всего авиаторы наши изобретению вашему рады будут. И вот еще что: послезавтра, конечно, воскресенье, но я вас здесь в полдень ждать буду по важному делу. По очень важному…