Бурят

Глава 23

Важное дело заключалось в том, что в ЦИК было закончено положение «О государственных наградах Союза ССР». Которое, в частности, отменяло все республиканские ордена и вводило общесоюзные, и высшей наградой за трудовые подвиги становился уже общесоюзный орден Трудового Красного знамени. А Владимир Николаевич награждался этим орденом за номером один.

Орденом за номером два награждался инженер Графтио, орденом за номером три — инженер Винтер. Откровенно говоря, Николай Павлович так и не смог понять, как Александр Васильевич смог запустить станцию с двумя генераторами за год. То есть как он ее выстроил, было понятно: когда есть много денег и прочих ресурсов вроде усиленных пайков рабочим на стройке, то стройки очень быстро идут. А вот как товарищ Винтер уговорил немцев досрочно поставить турбогенераторы, было совершенно непонятно. Но это было и не особо важно, а вот после церемонии награждения у Николая Павловича с Александром Васильевичем состоялся долгий и очень, что ли, напряженный разговор. С Генрихом Осиповичем разговор тоже состоялся, но очень «спокойный и плодотворный», о скорейшей постройке ГЭС на Свири. А вот с Александром Васильевичем разговор о строительстве второй очереди ТЭС в Шатуре спокойным не получился. Настолько не получился, что Николай Павлович в конце концов предложил:

— Александр Васильевич, сегодня день праздничный, и давайте его не портить пустыми спорами. А завтра специально соберемся, все вопросы отдельно и вдумчиво обсудим… я приглашу и других специалистов, с которыми мы, я уверен, найдем лучшее решение.

Решение очень простого вопроса: Винтер предлагал — пока германцы готовы ударными темпами изготовить еще два комплекта генераторных установок — в следующем году довести мощность станции до шестидесяти девяти мегаватт (это с учетом «пробной электростанции» на пять мегаватт). А Николай Павлович собирался деньги, которые в «программе электрификации», составленной Кржижановским, потратить на иные нужды. И именно эти вопросы в понедельник и обсуждались. В присутствии самого Глеба Максимилиановича, Владимира Григорьевича Шухова и директора строящегося в Калуге завода Власа Ниловича Каратаева. Влас Нилович инженером не был, и строителем не являлся. Еще до войны его направили в Нант переводчиком группы русских морских офицеров, наблюдающих за постройкой кораблей для русского флота. И переводчик нужен был не для самих офицеров (по-французски говорящих лучше многих французов, на верфях работавших), а для перевода кучи различных документов. Ну он и «начитался разного», так начитался, что через два года, когда началась война и офицеров отозвали в Россию, его назначили старшим военно-морской миссии в Нанте. Работа чисто административная, но чтобы ее качественно исполнять, нужно знать множество мелких «производственных» деталей…

Строить завод в Калуге он приехал по приглашению, как он считал, друга детства Андреева, и завод строил тем же способом, каким управлял миссией в Нанте: знал, допустим, что во втором цеху нужно поставить вертикальный фрезерный станок — и добивался, чтобы и станок по плану поступил, и установили его вовремя и качественно. Хотя вживую не отличил бы этот станок от какой-нибудь сноповязалки…

Поэтому на вопрос Николая Павловича он ответил с полным знанием дела:

— Сейчас — нет. Для выполнения такой работы нам будет нужен бельгийский станок… марку я где-то записал… если нужно будет, посмотрю. Но бельгийцы за него хотят получить почти девятьсот тысяч рублей золотом, и для него электричества потребуется чуть менее ста киловатт. Так что сначала мы для себя электростанцию выстроим, по планам в середине следующего марта запустим, и, если станок получится купить, месяца через три-четыре сможем такие турбины выделывать по штуке в месяц. То есть десяток в год все же.

— А если два таких станка у бельгийцев закупить?

— Глеб Максимилианович, вы что, арифметику в школе не учили? Один станок — десять турбин, два станка — двадцать. Пять станков — уже пятьдесят…

— Позвольте спросить, — прервал урок арифметики Владимир Григорьевич, — а моя роль в этом совещании в чем заключается?

— Дело в том, что мы сейчас говорим о турбинах, работающих при давлении пара в шестьдесят атмосфер. И нам потребуются котлы, способные это давление дать — а кроме вас я что-то никого вспомнить не могу из тех, кто такие котлы спроектировать сумеет.

— Ну… спасибо за комплимент. То есть вы хотите, чтобы я спроектировал котлы на шестьдесят атмосфер с решетками Макарьева?

— Товарищ Шухов, лично я считаю, что сжигать торф — это все равно что ассигнации сжигать. У нас, слава богу, угля сейчас становится достаточно, а янки уже несколько лет используют котлы, в которых сгорает перемолотый в пыль уголь. По их данным в таких топках угля требуется вдвое меньше, чем в обычных, с колосниками. Я попросил все материалы по таким котлам подобрать, я их вам сейчас передам. И добавлю, это мне уже другие люди подсказали: чем выше вы сможете получить давление в котле, тем лучше. Но это на будущее, пока ограничимся тем, что турбинщики запросили.

— То есть вы, как я понимаю, не желаете уже в следующем году увеличить мощность Шатурской станции вдвое? — сварливым голосом решил уточнить Винтер.

— Ну сами судите, Александр Васильевич, если мы вместо закупки германских турбогенераторов укупим два бельгийских станка, то через… получается, где-то через полтора года у нас появятся свои агрегаты мощностью в двадцать четыре мегаватта. Что само по себе хорошо, но главное — электростанции-то строятся на десятилетия, а если станция будет вдвое меньше топлива потреблять…

— Да теперь я согласен: был несколько не прав. Однако торф… ведь в торфодобычу вложены уже огромные средства!

— И это хорошо. Торф для глинистых почв нашей средней полосы — прекрасное удобрение. То есть как удобрение он вообще, честно говоря, никакой, но, как говорят почвоведы, структура почвы сильно улучшается и урожаи растут. А если с торфом делать компосты, минеральных удобрений добавить, то результаты получатся просто великолепные. Так что не пропадет добытый торф, его еще и не хватит…

Глеб Максимилианович с любопытством уставился на Николая Павловича:

— А откуда вам стало известно о котлах, на угольной пыли работающих? Я о таких, признаться, и не слышал.

— Так ведь работа Предсовмина много времени не занимает, всю работу министры делают — и делают неплохо. А я, когда дел особых нет, журнальчики всякие почитываю, иностранные. Интересно мне, что еще у заграничных инженеров позаимствовать можно на пользу России. Вот и вычитал о таких котлах для станций электрических, мне это очень интересным показалось.

— Очень удачно вы, я гляжу, журнальчики почитали…

— Это вы верно заметили. Кстати, у иностранцев очень много о чем интересном пишут, а прочитают ли об этом у нас — это уж как повезет. А везение — вещь капризная, негоже на него полагаться. Вы бы, Глеб Максимилианович, учредили контору, в которой работники только и занимались чтением всего, что за границей печатают. И чтобы работники там не просто читали, а заметки краткие делали о каждом изобретении или открытии, или новом способе выделки чего-то, с указанием где они это вычитали. И в какой отрасли сие пригодиться может. А заметки эти, скажем, раз в месяц или даже в две недели, печатали в специальных журнальчиках по отраслям — да в министерства их и рассылали бы. И по заводам крупным обязательно: в министерстве-то мелочей разных могут и не знать, а на заводе как раз что-то очень полезное и приглядят делу на пользу.

— Так ведь даже если и приглядят… вот вы в журнале, как я понимаю, американском про котлы эти вычитали, а инженеры наши больше немецкий знают… или вообще никаким иностранным языком не владеют, если о совсем молодых говорить.

— Значит нужны будут в этой конторе и переводчики с любых языков. А то барышни из бывших гимназисток больше за два рубля лист романы всякие без толку переводят — а вы дайте им зарплату хорошую, пусть стране пользу приносят. Им, конечно, всяко доучиваться придется, все же техническая или научная статья с романом схожа не сильно, но дорогу осилит идущий.

— Тут не контора, тут институт целый потребуется!

— Ну, вам виднее, как ее обозвать. Зато как она заработает — вся научная и техническая информация со всего мира на производствах доступна станет. Там, конечно, думаю, еще и библиотекарей-архивистов опытных…

— Найдем, вы правы: такой институт будет нам исключительно полезен. Он ведь и отечественные достижения для других тоже описывать сможет, быстрее передовой опыт распространять содействуя. Но возникает такой вопрос: там же концентрация бывших дворян получится высочайшая, чекисты не подумают, что тут какая-то контрреволюция затевается?

— Что у нас в стране называется контрреволюцией, пока решаю я. А так как у нас и революция лишь начинается, то, думаю, чекистам я объясню куда им следует… свои усилия направить. Смету на этот институт постарайтесь подготовить до Нового года и штатное расписание, я тогда займусь подбором нужного помещения. А теперь давайте вернемся к вопросам строительства электростанций и экономии торфа для удобрения полей…

По поводу минеральных удобрений у правительства СССР мнение сложилось более чем однозначное: они нужны. А раз нужны, то нужно всерьез вкладываться и в их производство. И одно из крупнейших таких «вложений» было произведено по настойчивому предложению академика Курнакова: Николай Семенович еще в пятнадцатом году выяснил, что в районе Соликамска есть вполне достойные самого пристального внимания залежи хлористого калия. То есть сильвинита, из которого этот хлористый калий еще достать нужно — но технология доставания давно уже было отработана в Германии, так что вопрос был лишь в деньгах. А так же в металле, разнообразных станках, мозгах как инженеров, так и химиков, и много еще в чем — но большую часть потребного было можно как раз за деньги и получить.

Шахту для добычи сильвинита начали копать еще прошлым летом, но оказалось, что «грунты неподходящие» — и копка как-то сама перенеслась на зиму: водоносные слои зимой получалось замораживать и ограждать чугунными тюбингами. С чем инженеры довольно успешно справились — то есть те инженеры справились, которые шахту копали. А те инженеры, которые строили фабрику по очистке хлористого калия от соли, справлялись не очень, поскольку им требовалась нержавеющая сталь, а шведы — основные мировые поставщики этой стали — в Советскую Россию ее поставляли с крайней неохотой. Так что Глебу Максимилиановичу пришлось существенно некоторые планы пересмотреть, и планы эти были даже совсем не про калий, а про автомобили: после недолгих переговоров получилось договориться с турками о поставках хромовой руды, без которой нержавейку не сделать — а оплачивать ее пришлось советскими грузовиками, буквально отрывая их от собственного народного хозяйства. Причем и грузовики эти «османам» пришлось отдавать даже ниже себестоимости, но хоть так…

Вторую шахту, попроще (там грунт оказался «подходящим») уже выкопали в Березниках и даже начали потихоньку в ней сильвинит добывать. Вот только очистка хлористого калия велась совершенно кустарным способом: породу мололи в примитивных жерновных мельницах, рассолы делались в больших эмалированных бочках и в других таких же бочках они охлаждались, чтобы этот калий в осадок выпал. Калий выпадал, примерно по паре тонн в сутки выпадал — но это делалось скорее от отчаяния, потому что нужного промышленного оборудования вообще не было еще. Но в Березниках хотя бы железная дорога была, а в Соликамске дороги еще не было — впрочем, проложить меньше чем три десятка километров собирались уже к концу мая. А вот когда появится оборудование для химического завода, было совершенно непонятно.

И по этому поводу у Николая Павловича возникли весьма серьезные разногласия и с Кржижановским, и со Сталиным. То есть с Госпланом и с партией, поскольку после серьезных чисток Иосиф Виссарионович стал, по сути, главным партийным руководителем. А вопрос не ограничивался лишь добычей калия, просто здесь он наиболее ярко «высветился»: дело в том, что когда строительство калийных шахт только началось, немцы предложили свою помощь и в строительстве шахт, и в строительстве заводов по получению чистого хлористого калия. Не бесплатно, конечно, предложили — но в Госплане посчитали, что «с немцами строительство выйдет гораздо дешевле». А Николай Павлович считал, что «пусть дороже, но своё будет». И считал не из какого-то «квасного патриотизма», а из-за того, что был убежден, что парой рудников дело не ограничится и стране необходимо иметь для расширения производств собственную промышленную базу и государство, потеряв год времени и кучу денег на старте, впоследствии эти потери возместит многократно.

А потери денег были довольно заметными: турецкую руду везли в Керчь, где на срочно восстановленном (задорого) заводе, который был заброшен еще до войны, из руды выплавляли феррохром. Который затем везли в подмосковный город Затишье на завод «Электросталь», где выплавлялась нержавейка. Эту нержавейку в слитках отправляли на завод Гужона (то есть на «Серп и Молот» конечно же), где ее раскатывали в ленту, а из ленты варились трубы. Которые затем отправлялись в Сормово, где из этих труб и листовой нержавейки изготавливались агрегаты для перекристаллизации удобрения. Все это было очень долго и совсем не дешево — особенно если учитывать, за сколько реально приобреталась хромовая руда — но по прикидкам Николая Павловича выходило, что года через два стоимость одной калиевой установки сократится более чем втрое. И не потому, что производительность труда в стране возрастет на порядки, а потому, что он прекрасно помнил слова Лодондагбы о том, что в России где-то в кайсацких степях есть огромнейшее месторождение хрома. Степи, конечно, большие — но сегодня в этих степях уже почти полсотни геологических экспедиций трудились. То есть летом трудились, и лишь к весне, после обработки собранных материалов, будет понятно нашли они что-то или нет. Но ведь обязательно найдут: пока что все рассказы Лодондагбы о богатствах земли русской (и монгольской) полностью подтверждались…

А то, что отечественная промышленность все равно справится с любыми трудностями, причем лучше, чем любая заграничная, наглядно подтверждалась в Барнауле. Этот город во время революции сгорел практически дотла, и его три года вообще никто не старался хоть как-то «оживить». А тут постарались — и еще в октябре там заработали сразу три очень полезных для страны завода. Тракторный, на котором начали производиться тракторы колесные (к гусеничным картофелекопалку прицепить было невозможно), завод станкостроительный и завод трансформаторный. Причем все три завода были полностью оснащены отечественными станками. Сейчас там же — и тоже с использованием исключительно отечественных станков — возводилось еще четыре крупных завода. По которым, правда, вопросы появились уже у товарища Струмилина:

— Николай Павлович, в Барнауле сейчас жилищное строительство большое ведется, а рабочих-то для заводов откуда завозить планируете? Мне, чтобы неверные планы по другим заводам и фабрикам не составлять…

— Станислав Густавович, в Алтайской губернии полтора миллиона одних крестьян…

— И что?

— Двести пятьдесят тысяч мужиков, из которых стране через три года нужны будут тысяч двадцать пять. Так что вопрос не в том состоит, откуда рабочих туда везти, а куда лишних мужиков девать! В Барнауле на новых заводах мы их тысяч двенадцать пристроим, тысяч пятьдесят, а то и семьдесят по старой привычке в деревнях останется еще лет на пять-десять, а с прочими что делать?

— И что?

— Это вы мне должна сказать. Как правоверный большевик, я бы предложил лишних крестьян расстрелять как мелкобуржуазную прослойку, но я большевик не правоверный, вашего товарища Маркса считаю шарлатаном и провокатором, прислужником британских банкиров — а потому крестьян расстреливать не собираюсь. В Алтайской губернии мы можем лет за пять подготовить двести тысяч промышленных рабочих, а если еще и баб мужицких к делу приставить…

— Чугун выплавлять? — ехидно решил уточнить Станислав Густавович.

— Можно и чугун, но если этих баб за швейные машины посадить, на фабрики по выработке консервов каких поставить… да мало ли работ, где сила мужицкая не нужна особо? А вот зарплата бабская семьям мужиков, из деревни выдернутых, лишней не покажется — и наша с вами прямая обязанность дать им эту зарплату! Дать то, что они за зарплату эту купить пожелают!

— То есть дать им рабочие места на заводах и фабриках. Мысль верная, но остается непонятным, где все эти заводы и фабрики взять?

— За два года мы запустили семнадцать только станкостроительных заводов, и сколько новых заводов они теперь могут станками обеспечить?

— Ну, после вашего указа завод братьев Бромлей — то есть «Красный Пролетарий» — выделывает до пяти тысяч токарных станков в год, это на десяток новых машиностроительных заводов хватит. Ивановский завод раза в полтора больше, остальные я не помню, но куда как меньше. Саратовский завод точно можно вообще не считать…

— Это почему?

— А там только большие карусельные станки делаются, десятка по три в год — но любому заводу машиностроительному один-два таких станка и нужны всего, причем далеко не каждому нужны. Так что Саратовский — это в доукомплектацию парка, с других заводов поставляемого отнести разве что можно. Но можно и проще считать: один станок — любой — это в среднем четырнадцать рабочих на заводе. И четверо возле завода.

— Возле — это как?

— Рабочий с работы в магазин идет — нужен продавец. В магазине хлеб покупает — нужен пекарь…

— Понятно.

— И если так считать, а еще посчитать, что рабочий детей в школу или детский сад отдает, то выходит, что тридцать две примерно тысячи станков, что за год в СССР сейчас выпускаются, дают работу семистам шестидесяти тысячам человек. С детьми если семьи считать, то выходит около двух миллионов.

— Ну, хоть что-то…

— А население страны прирастает за этот год на три с половиной миллиона…

— Глядя на вашу хитрую рожу, я вижу, что вас это не пугает потому что вы уже знаете, как задачку сию решить. Я тоже желаю знать, так что рассказывайте.

— Пугаться тут и не нужно, поскольку столько же, а то и больше народу потребуется в шахтах, на рудниках и на дорогах. Но все равно этого пока недостаточно будет — в городах и без того безработица сильнейшая. Но и с этим возможно буквально за пару лет справиться, ежели на то желание будет.

— Конечно будет, рассказывайте, что замыслили.

— Из урожая нынешнего года мы вполне можем продать иностранцам десять миллионов тонн зерна. Ну, поедим один год ржаного хлеба побольше, пшеничного поменьше — но лишь один год, даже меньше, до следующего урожая месяцев восемь получается. Зато за миллиард почти рублей выручки за год мы сможем все заводы, что до революции хоть какие-то станки выделывали, превратить в гиганты индустрии, а их у нас имелось сорок семь. То есть за год производство станков втрое, а то и вчетверо увеличим, со всеми вытекающими последствиями. Вы вроде арифметику неплохо учили, или вам конечные цифры в готовом виде нужны?

— С арифметикой я знаком, и уже цифры прикинуть успел. А про то, что держаться потребуется лишь до следующего урожая, вы уверены?

— Весной в поля выйдут почти двести тысяч тракторов…

— Покупателей на зерно найдем? Все же десять миллионов…

— В Америке фермеры почти вдвое меньше зерна вырастили, невыгодно им стало хлеб растить как цены отпустили. Так что если мы цену немного меньше, чем нынешние полтора доллара за бушель, предложим, одни французы пять миллионов заберут. Капиталисты от выгоды никогда не откажутся, к тому же они еще и рады будут Советы обездолить. С мясом у нас, конечно, плоховато будет, то с Дальнего Востока уже и рыба пошла, так что справимся.

— С мясом, говорите, плохо? Ладно, я где-то миллион коров под заклание сверх плана приведу… справимся! Запускайте продажи! Кто у нас сейчас этим занимается?

— А… а где вы возьмете лишний миллион коров? Чтобы стала восстановить, мы никак больше полутора миллионов голов у мужиков взять не сможем.

— Есть еще одно местечко… а торговать хлебом начнем с первого января. В феврале цены, конечно, повыше будут, но иначе мы просто зерно не успеем вывезти.

— Николай Павлович, я бы все же попросил поподробнее про миллион коров, — очень обеспокоенно повторил свой вопрос Струмилин. — Если мы у мужиков столько дополнительно к планам отнимем, то восстановление поголовья до довоенного уровня еще года на два отложится.

— Я собираюсь у монголов попросить, у них на каждого монгола, причем считая и младенцев, по десятку коров в степи бегает. И если одну коровку из двух десятков, да за очень вкусные пряники…

Струмилин резко посерьезнел, начал что-то в уме прикидывать, шевеля губами, но вдруг расплылся в широкой улыбке:

— Извините, что-то я нынче соображаю медленно и шутку вашу не понял сразу. Прикидывать даже начал, как всех этих коров перевезти и забить. Даже испугался, что Сибирская дорога вовсе встанет. Здорово вы меня разыграли!

— Ну да… разыграл. Но вы правы: шутки у меня иной раз получаются дурацкими. И совсем не смешными… Да, вы не знаете, Сергей Демьянович сейчас в Москве? У меня мысль меня возникла насчет расширения железных дорог…