Бурят

Глава 26

Александр Васильевич Ливеровский к задаче «за лето выстроить дорогу в двести пятьдесят верст» отнесся творчески. А творчеству сильно способствовало наличие буквально под боком двух довольно немаленьких металлургических заводов. Хотя было достаточно и одного, в Петровском Заводе: там, после замены всех трех доме на новые и установки трех конвертеров в дополнение к четырем мартенам теперь из стали делалось все, что ему потребовалось. И в первую очередь там — по специальному заказу Александра Васильевича — катались самые маленькие восьмифунтовые рельсы. Потому что класть узкоколейку рельсами более тяжелыми для выполнения задания было неправильно, а такие рельсы спокойно перевозились на лошадях.

Перевозились, их солдатики аккуратно укладывали на шпалы, прибивали к ним костылями — и очередные тридцать пять футов дороги были уже готовы. Тридцать пять футов, которые шестеро солдат создавали за полтора часа. Шесть десятков солдат за полтора часа прокладывали уже сто метров дороги, батальон клал уже полкилометра — за полтора часа клал, если никто им класть не мешал и вовремя рельсы да шпалы подтаскивались. За день батальон рельсоукладчиков выкладывал три километра пути — узкоколейного, непрофилированного, но по которому можно уже было не спеша ездить. И даже возить разные грузы — только все же не в вагонах, а в трехтонных вагонетках, но новые рельсы и в вагонетках возить можно. Еще три батальона первого саперного полка рубили лес, тесали шпалы, в отдельных местах все же ровняли дорогу, мосты строили — деревянные, временные, под те же трехтонные вагонетки — и стройка шла практически без перерывов. А если учесть, что второй саперный полк занимался тем же самым, но в сотне верст от начала строительства, то не было ничего удивительного в том, что уже в самом начале июня дорога протянулась почти на сто восемьдесят километров.

Правда дорога получилась до того хлипкой, что на нее даже узкоколейный паровозик, весящий всего десять тонн, было поставить боязно, так что изготовленные на Петровском заводе вагончики таскали собранные (с некоторыми «доработками») на заводе в Тихонькой американские грузовики Мак: цепной привод можно ведь и к колесной паре от вагонетки прицепить. Не спеша так таскали, на дороге пока максимальная разрешенная скорость была лишь двадцать километров в час, да и то далеко не везде — но даже медленно ехать куда как лучше, чем быстро идти. И когда и начале июля дорога дотянулась до будущего рудника, все четыре «локомотива» перешли на круглосуточную работу.

А Александр Васильевич, получивший за «очень досрочное завершение строительства стратегической дороги» орден Трудового Красного знамени, на лаврах почивать не стал: в том, что эта дорога долго прослужит, он, как специалист, не имел ни малейших сомнений. Знал, что даже если два года она продержится, то это будет чудом великим. Но раз уж по ней хоть как-то можно разные грузы перевозить, то почему бы не перевезти и то, что поможет дорогу в порядок привести? Те же рельсы двадцатипятифунтовые, шпалы, не кое-как топоров из бревна вытесанные, а изготовленные на заводе и креозотом пропитанные. Да и многочисленные мосты бревенчатые можно заменить на нормальные, бетонные.

Именно бетонные: Александр Васильевич очень внимательно следил и за отечественным, и за зарубежным опытом мостостроения — и пришел к выводу, что небольшие мосты, построенные из железобетона, окажутся гораздо дешевле стальных. И к тому же ржаветь не будут. А с цементом для бетона было в Забайкалье просто прекрасно, к тому же совсем рядом, буквально в тысяче километров, в Балее, появлялись горы кварцевой пыли, применение которой вместо песка, как показывали опыты, делало бетон на четверть прочнее. Так что, «крупно сэкономив» по сравнению с исходной сметой на строительстве этой дороги и не получив указания «сдать излишки обратно в казну», товарищ Ливеровский решил все же сделать эту дорогу «образцовой». Пусть она узкоколейная, но и на такой можно путевую скорость довести верст до сорока в час. А, как часто повторял Николай Павлович, если можно сделать хорошо, то это сделать нужно…

Летом двадцать пятого года вся страна переживала странное возбуждение. Строились новые стройки, достигались выдающиеся достижения, свершались великие свершения. Одним из великих свершений, широко отмеченным в советской прессе, стало достижение годовой выплавки стали в пять миллионов тонн. То есть столько, конечно, не выплавили, однако до конца года все металлургические заводы при текущей производительности пять миллионов практически гарантированно должны были обеспечить — потому что и Липецкий завод заработал на полную мощность, и на Краснокаменском запустили новую, в двадцать пять тысяч футов, домну. Третью такую домну — и первую, для которой все оборудование было изготовлено в СССР.

А так же не обойденных умолчанием строительствах было сразу три. То есть строек-то было гораздо больше, но вот эти три привлекали особое внимание. Потому что строился «промышленный металлургический комплекс» размером в тысячу километров. Это если в длину считать: два металлургических комбината (один возле горы Магнитной, другой в Караганде), соединенные железной дорогой. Ну, стали много, так почему бы и не выстроить такую дорогу на тысячу верст? Дорогу, на которой вообще не будет пустых перегонов: по ней в Караганду повезут руду с Магнитной, а обратно повезут уголь.

Министр черной металлургии товарищ Пальчинский поначалу очень сильно возражал против строительства комбината в Магнитогорске: по его мнению место для такого завода крайне неудобное. То есть с точки зрения обеспечения завода углем — но когда Глеб Максимилианович обрисовал ему всю картину в целом, Пётр Иоакимович развил чрезвычайно бурную деятельность. Которая, в числе всего прочего, проявилась и в том, что почти на всех металлургических заводах страны были срочно организованы обучающие центры для рабочих, которые трудиться станут на новых комбинатах. А рабочих требовалось очень много: на каждом из этих двух заводов одних только домн на двадцать пять тысяч футов строилось сразу по шесть штук.

А еще в Караганде строились новые шахты и разрезы, в Магнитогорске строился рудник — работы хватало. И даже рабочих на все эти работы хватало: невостребованные крестьяне на стройки вербовались с большим удовольствием. Хотя условия для строителей были, по мнению Николая Павловича, спартанскими: в собранный из деревянного бруса и досок с засыпкой стен землей вперемешку с опилками вагончик шесть на три метра заселяли по восемь человек, в домике с единственным окном в торце кроме двухэтажных нар имелась чугунная печка-буржуйка и рукомойник, сортир с выгребной ямой ставился один на шесть таких домиков. Но мужикам нравилась трехразовая кормежка в столовых, ежедневно работающие бани, зарплата опять же позволяла после одного сезона семью в течение года худо-бедно прокормить…

Вот что никому из мужиков не нравилось, так это то, что за прогулы их немедленно выгоняли, с вычетом недельной зарплаты. И за появление на работе в пьяном виде выгоняли — но «народ осознал важность работы» (то есть понял, что никуда уже не деться), и дисциплину в целом соблюдал. И даже старался «нормы перевыполнить», так как оплата шла в основном сдельная.

То есть на строительстве металлургических заводов и городов возле них сдельная, а на постройке железных дорог — вообще сдельно-премиальная. Но там и условия для работы похуже были: две трети выстроенных вдоль будущей дороги «временных поселков», коих возникло почти три сотни, даже водой обеспечивались привозной. Где реки близко были, то гужевым транспортом возили, а где подальше — то уже специальными грузовиками с установленными в кузовах цистернами. Так что «баня каждый день» здесь была лишь светлой мечтой…

Но зато рабочие тут часто встречались с самим министром путей сообщения! Сергей Демьянович, вдохновленный мыслью о постройке тысячеверстной дороги за один сезон, постоянно на строительство ездил, изучал передовой опыт, советы полезные давал — но чаще срочно решал какой-нибудь вопрос по снабжению чем-то этой грандиозной стройки. Он вообще на лето переселился на Южный Урал, ведь там сразу две важнейших дороги строилось: вторая шла от Орска к месторождению хрома. Вроде до него было ближе от Актюбинска дорогу тянуть, но рельеф местности не позволял, и пришлось идти «длинным путем».

На самом деле никто и не думал, что железные дороги эти получится выстроить полностью за один сезон, или даже за год. Их вообще пока строили однопутными, а уж все большие мосты на дорогах (через Урал, через Тобол и Ишим) по расчетам хорошо если к следующей осени пустить выйдет. Но даже один рельсовый путь, прерываемый паромными переправами через большие реки или идущий по временным деревянным мостам (с ограниченной грузоподъемностью) поможет всю дорогу достроить очень сильно. Так что товарищ Карейша прилагал все усилия к тому, чтобы хотя бы проложенные по временной схеме пути до зимы были достроены. И, поскольку ему для столь дальних путешествий был приобретен Юнкерс Ф-13, он часто и в Москву наведывался, где делился радостными впечатлениями — и Николай Павлович, не удержавшись, тоже слетал поглядеть на «стройку века». Правда совсем не для того, чтобы ее как-то ускорить.

По возвращении в Москву он опять встретился со Струмилиным и выдал «новое задание»:

— Станислав Густавович, тут для вас новая работенка намечается.

— Я уже организовал то, что вы просили. Называется «Институт технического анализа», подчиняется непосредственно Госплану, они уже по стеклу зеркальному венецианскому работают…

— Ну и пусть стекло анализируют, я о другом. У нас сейчас через кайсацкие степи две дороги железные прокладываются.

— Слышал об этом.

— Вообще-то там в основном степь сплошная, причем весьма, я бы сказал, неприветливая. Зимой морозы дикие, летом жара и сушь. А дороги-то обслуживать надо. И я вот что подумал: надо бы нам вдоль дорог этих деревушки организовать. Километров через пять вдоль всех путей. Но здесь мы сталкиваемся с несколькими проблемами, и первой будет водоснабжение этих поселков. Реки там какие-то все же есть, хотя — кроме Тобола и Ишима, весьма убогонькие, а в Караганде, как город поднимется, с водой вообще беда будет. Я к чему веду: нужен будет расчет канала в Караганду из Иртыша, расчет затрат на высадку защитных лесополос вдоль железных дорог…

— А не вымерзнут ли лесополосы эти? Там же, я слышал, зимой до минус сорока бывает, по Реомюру…

— Там я немало боров видел, растут деревья, не вымерзают. Так что…

— Если проект, скажем, канала будет, то посчитать я смогу.

— В этом-то у меня сомнений нет. Но проекта пока нет, да и будет ли он — неизвестно. А чтобы хоть это известно стало, пусть ваш этот институт…

— Технического анализа.

— Именно, вот он пусть все проанализирует, скажет, насколько товарищ Бурят спятил. А уж если окажется, что товарищ Бурят спятил все же не окончательно, то вот тогда мы и проектами должными займемся.

— А насчет поселков Карейша что говорит? Ведь они-то по железнодорожному ведомству пойдут.

— Ничего пока не говорит, потому что он хотел просто будки обходчиков в степи поставить. Оно, конечно, дешевле выйдет, но ведь неправильно! Нельзя человека в одиночестве запирать, тем более в ледяной степи, а если с семьей ему там жить, то где детей учить? Я уже не говорю о том, что человек и заболеть может, тогда ему без помощи вообще не обойтись.

— Ну что же, задачу я понял, в институт передам. Вам когда ответы нужны будут?

— Чем быстрее, тем лучше. Но важнее, чтобы ответы были правильными.

Когда в стране есть много стали, то из нее можно наделать много рельсов. Конечно, из нее много чего можно всякого наделать, но если есть много рельсов, то можно выстроить много железных дорог. По которым можно перевезти много угля, много руды — и сделать еще больше стали. Из которой можно еще больше рельсов наделать. Но для этого требовалось все же металл из руды выплавить — а для этого были нужны домны, мартены или хотя бы бессемеровские конвертеры. После недолгих споров Глеб Максимилианович решил (все же не лично, решение подготовил отдел планирования металлургии) выстроить новый металлургический завод в Кривом роге. То есть Госплан это решение принял еще в двадцать четвертом, а весной двадцать пятого строительство началось. По германскому проекту, так как своих инженеров, способных такой проект составить, не было. В достатке не было, потому что товарищ Бобынин, спроектировавший завод в Красном Камне, сейчас строил новый завод на Дальнем Востоке, возле станции Известковая: рядом обнаружилось огромное месторождение руды. Плохонькой, но довольно легко обогащаемой, так что смысл строительства завода здесь точно был. А еще он же строил новый завод вообще в Куртамыше. Не сам, конечно, строил — он теперь возглавлял проектный институт по черной металлургии, но почти все отечественные инженеры-проектанты там и работали. И все спроектировать просто не успевали: ведь им не только домны и мартены «изобретать» приходилось, они придумывали и способы обогащения руды (а так же машины, которые руду обогащать будут), и даже жилые городки при новых заводах — а в Германии наблюдался полный застой и безработные инженеры с радостью (и за весьма умеренную копеечку) работали на Советскую Россию. Причем работали не только «металлические инженеры»: новый, по сути дела, город Кривой Рог взялся проектировать и строить германский (и вроде как известный) архитектор Май.

Завод у Известковой строился в расчете на выпуск полумиллиона тонн стали в год. Пока на полмиллиона. Конечно, возить сталь с Дальнего Востока было вроде как и накладно, но и на месте потребителей на нее в ближайшее время должно было появиться немало. И некоторые уже появились, правда работали они даже не в полсилы, а процентов на десять от возможной силы — как раз потому, что металла не было. Например, в поселке Облучье поднялся завод по выпуску карьерных самосвалов, но делалось там по паре машин в сутки. Опять-таки по образцу тяжелого грузовика «Мак», но с собственным современным мощным мотором аж на двести лошадиных сил.

Относительно собственным и относительно современным: Форд, после того как война закончилась, с удовольствием продал за сумму чуть выше цены металлолома станки и оборудование, на которых его заводы выпускали цилиндры для мотора «Либерти» — он выпускал все цилиндры для десятка американских заводов, эти моторы выпускающие (в том числе и для своих), но в девятнадцатом году моторы вообще делать прекратили. И во Владивостоке скопилось оборудование, позволяющее в принципе делать аж по десятку тысяч этих моторов в год. Но лишь «в принципе»: картер мотора был алюминиевый, а с алюминием в СССР было вообще никак. То есть тогда было — а с выходом Волховской ГЭС на полную мощность алюминиевый завод в Запорожье (чуть ниже по Волхову от ГЭС) стал алюминия производить аж по двадцать пять тонн. В сутки, конечно — но свой алюминий в стране появился. И на пяток моторов в те же сутки его вроде бы хватало — но пока почти весь алюминий шел на провода. Когда запустят ГЭС на Свири, с алюминием будет полегче…

А пока в Облучье делали шестицилиндровую рядную версию «Либерти» с чугунным картером: для самолета такой, конечно, не годится, а для грузовика — почему бы и нет? Вот только на Дальнем Востоке и чугуна не хватало. Пока не хватало…

Но чтобы стало много чугуна, одних домн все же мало. Еще нужно, чтобы все механизмы у домн работали — а они на современных печах работали уже на электричестве. А где брать электричество… ГЭС строить — идея неплохая, только ближайшая приличная речка — Бурея, до нее километров под двести, да и как там электростанцию строить — совершенно непонятно. То есть оставался единственный вариант строить электростанцию на угле (ну, или на дровах), однако электростанций и в европейской части не хватало катастрофически.

Ну, для Кривого Рога уже строилась ГЭС на Днепре, а для дальневосточных заводов у американской «Дженерал Электрик» была заказана пятидесятимегаваттная турбина с генератором. Янки поначалу обиделись на требование Советов допустить на завод русских инженеров, следящих за качеством работы, но — когда узнали, что «Сименс» тоже готов там электростанцию поставить, причем чуть ли не дешевле — инспекторов на заводы пустили. Впрочем, немцы без заказа тоже не остались: им поручили выстроить электростанцию в Куртамыше. Правда попроще, с двумя генераторами по двадцать пять мегаватт. За год выстроить…

Станислав Густавович, уже сообразивший, что с вопросами к соседу заходить можно и даже нужно, как-то за ужином поинтересовался:

— Николай Павлович, вот вы задачу поставили к тридцатому году производить по десять миллионов тонн чугуна и стали.

— Я бы предпочел больше стали и меньше чугуна, но вам в Госплане виднее.

— А я это к чему веду: сейчас у капиталистов производство и того, и другого падает…

— Заказов нет, вот и падает. Скоро еще быстрее падать начнет: сейчас большая часть потребностей в разных машинах у них удовлетворяется переводом в гражданский оборот старой военной техники. А у нас старой военной техники нет, у нас вообще никакой нет, так что по десять миллионов тонн — это самый минимум потребного.

— Ну я и думаю: те, кто у тех же американцев домны с мартенами строил, они же без работы сидят.

— Станислав Густавович, нам на их проблемы плевать. То есть в принципе плевать, у нас своих безработных… много. Так что ваши идеи мне понятны, но я их отвергаю. К тому же валюты, чтобы еще и иностранным рабочим платить, у нас нет.

— У нас урожай составил семьдесят два миллиона тонн…

— А население у нас уже почти сто семьдесят миллионов. Нам зерна нужно вдвое больше собирать, чтобы народ был сыт и доволен! Так что зерно мы сейчас продавать не будем.

— Но ведь не хлебом единым…

— А курочка, как известно, по зернышку клюет — и где нам еще взять эти зернышки, чтобы на столе у народа те же яйца в достатке появились? Нам нужно в следующем году вывести на поля четыреста тысяч тракторов, причем я имею в виду больших тракторов — а чтобы появились эти трактора, нам, кроме всего прочего, нужно рабочих кормить досыта. На тракторных заводах, на металлических, на многих других. Так что пусть зарубежные капиталисту довольствуются золотом.

— Золота у нас тоже…

— Да хоть все, включая кольца обручальные, за оборудование отдадим! Чтобы кормить народ нам нужна сталь. Чтобы делать сталь, нужны обогатительные фабрики, которым нужно электричество. Сегодня отдадим последнее золото, так завтра новое намоем — а электростанции у нас уже будут энергию производить, мы будем больше тракторов и комбайнов выделывать и у народа уже никогда не появится опасений, что придется с голоду умирать.

— Тогда мне непонятно, зачем вы голландцам столько наших денег отдаете.

— А вот это дело мое личное, да и деньги не наши. Но вам, так и быть, расскажу. Голландцы — они, как известно, колонизаторы, у них в Индийском океане куча островов под управлением. Но Голландия — страна слабенькая, они боятся, что кто-то сильный — вроде Британии или Японии — к них острова отберут. У них их по факту и так слегка отобрали, но им очень не хочется, чтобы отобрали совсем. И тут к ним приходит посланник могучей республики под названием Монголия с предложением о военном сотрудничестве…

— Вот уж республика могучее некуда…

— Предлагает — в обмен на некоторые преференции — направить в Индонезию могучий военный флот, который будет голландские владения там защищать от британцев и японцев.

— Да и у них и лодок-то приличных нет!

— А флот, сколь ни странно, уже есть. Пока не очень могучий, но это временно. А за защиту просит всего лишь передать в аренду на сорок девять лет никому не нужный архипелаг под названием Ару. Голландцы там все ценные деревья уже вырубили, полезных ископаемых там отродясь не водилось — в общем, бросовые земли. В доказательство могущества — и как арендную плату за первые двадцать лет — монголы передают Голландии некоторую денежку.

— Нашу денежку?

— Нет, свою, монгольскую. Мы же там уголь и руды разные не забесплатно берем, вот денежка монгольская у нас в банках и накопилась — но она всяко уже не наша.

— А монголам-то этот архипелаг зачем? Если там ничего нет…

— Во-первых, в море вокруг очень много ценной рыбы.

— Монголы рыбу вообще не едят!

— Мы едим. А во-вторых — и это самое главное — в тех краях очень хорошо растет масличная пальма. Которая дает в год не менее двух тонн масла с гектара. Квадратный километр плантаций дает этого масла двести тонн, пятьсот квадратных километров — сто тысяч тонн. А площадь архипелага — почти девять тысяч километров. Конечно, не будут монголы весь архипелаг пальмой засаживать, но почему бы им не продать в СССР сотню-другую тысяч тонн масла?

— Как я понимаю, могучий флот монголам тоже нам строить придется…

— А качестве платы на масло и рыбу.

— А монголы нас не обманут? Я слышал, что руководителем правительства там какой-то батыр, которого никто вообще не видел, из наших людей, я имею в виду. Он не предаст?

— Не руководитель правительства, а повелитель всех монголов и бурятов Наранбаатар-хаан. И благодаря ему, кстати, сейчас существует вся наша дальневосточная металлургия: уголь-то мы из Монголии возим. Опять же медь и молибден в изрядных количествах. А насчет предаст… видел я, что люди легко предают родных, любимых, Родину. Но чтобы человек сам себя себе предал — даже не слышал.

— Эээ… вот это не понял.

— Так уж получилось, что повелитель всех монголов и бурятов Наранбаатар-хаан с вами сейчас и разговаривает. Но всем об этом знать категорически не стоит. Вы знаете, почему у монголов вообще предателей не бывает? Потому что если таковые и попадаются, то они очень быстро перестают жить. Очень быстро и очень мучительно…

— Хм… я понял. А если другие…

— Здесь, в Москве, об этом знают теперь двое — меня не считая, конечно. В Верхнеудинске… есть несколько человек, но тоже не из болтливых. А вы… вы просто имейте в виду, что года через три у нас вдруг появится много новых продуктов. Но и много новых забот, конечно. Каких именно — я пока даже не знаю, но уверен, что мы с ними справимся. Потому что должны.

— Кому должны? — с некоторой опаской поинтересовался Станислав Густавович.

— России. Державе Российской.