Бурят

Глава 16

Съезд Советов был, по мнению Никола Павловича, «цирком для деревенщины». После получасового доклада Сталина практически единодушно проголосовали за принятие Декларации об образовании СССР, затем — после второго его доклада так же проголосовали за Договор об образовании СССР, а чуть позже, после выступления товарища Енукизде скопом «избрали» без малого четыреста человек в состав ЦИК. Товарищ Бурят был бы очень удивлен, если бы ему сказали, что хотя бы десять процентов делегатов прочли этот самый Договор, а уж всех членов ЦИК точно никто не знал. Хотя, скорее всего, один человек знал — полковник Малинин, но он как раз делегатом не был: у него своя работа имелась.

Первое заседание Центрального Исполнительного комитета состоялось второго января уже двадцать третьего года, и на нем тоже никаких неожиданностей не произошло. То есть никаких неожиданностей для избранного Председателем ЦИК товарища Бурята: собравшиеся так же проголосовали за избрание Президиума и за назначение Председателем Президиума товарища Бурята…

Третьим вопросом стало рассмотрение закона о ликвидации всех республиканских наркоматов путей сообщения и передаче их функций (и всей транспортной структуры) созданному на основе Министерства путей сообщений Забайкальской республики в МПС СССР. Вот тут, к большому удивлению Николая Павловича, разгорелась горячая дискуссия. Причем спорить все принялись не о том, кто кому подчиняться должен или возражать против военизированной структуры министерства, а о том, можно ли использовать «царские» звания на железной дороге.

Послушал жаркие споры, продолжавшиеся уже больше получаса и окинув взором очень длинный список желающих еще выступить, Николай Павлович выступил сам:

— На железных дорогах всех республик кроме Забайкальских дорог был достигнут высший уровень полного развала. А когда после передачи некоторых из них под управление Забайкальского МПС там вводились правила и звания, принятые на Забайкальских дорогах, все почему-то быстро приходило в норму. Связано ли это с тем, что начальник станции называется майором, а начальник дистанции полковником, я не знаю. Но так всё работает, и проверять, влияет ли на это введение офицерских званий, я не желаю, у нас времени на такие проверки нет. Мы просто будем использовать то, что уже гарантированно работает. Кто-то еще желает выступить против?

— Но использование царских званий…

— Спасибо, что напомнили. Взять хотя бы слово «комиссар» — оно французское, и означает служащего полиции, причем такого, кто на Руси именовался исправником. Мне лично это слово не нравится, сами подумайте: народный исправник — подобает честному советскому человеку носить такое звание? Я уже не говорю, что за границей это вызывает лишь насмешки. Русская же пословица говорит, что хоть горшком назови — а вы тут час, вместо того чтобы делом заниматься, пустые споры разводите. Вас народ избрал, чтобы вы делом занимались, я не языки впустую чесали! Нам еще сегодня пять законов принимать… Короче скажу так: пока все пять законов мы не рассмотрим и не примем, из зала никто не выйдет. Даже пописать не выйдет! Ну что, продолжаем работу?

Пять законов, конечно, никто не принял. Рассмотреть, причем «по ускоренной процедуре», успели лишь три, касающиеся учреждения отдельного Министерства энергетики, создание отдельного всесоюзного министерства черной металлургии с передачей в него всех неработающих предприятий соответствующего профиля и (Николай Павлович специально всунул этот закон на рассмотрение когда все уже были изрядно измотаны) закона об учреждении Союзного МВД. В законе были пункты, которые наверняка не понравились бы довольно многим членам ЦИК, но никто на них внимания не обратил — и закон, как и два предыдущих, был принят. Причем последний — вообще единогласно…

После небольшого перерыва «на пописать» Николай Павлович предложил заняться «процедурными вопросами» — и народ за два с небольшим часа самораспределился по тут же созданным комиссиям, которым предстояло заниматься подготовкой законопроектов «по отраслевому признаку», и на этом первый день завершился. Осталось — как было решено общим голосованием — день поработать в комиссиях и потом позаседать до пятницы…

Когда заседание закончилось, к Николаю Павловичу подошел Сталин, почти все время заседания просидевший (вместе с Троцким, Радеком и Рудзутаком) в «гостевой» (то есть в царской) ложе Большого театра, и, отведя его в сторону, поинтересовался:

— Товарищ Бурят, я не совсем понимаю, зачем вы столько времени уделили учреждению всех этих… министерств, расписывали обязанности и прочее все…

— Как зачем? Чтобы управлять страной, требуется управляющие органы, и мы сейчас постарались создать те, без которых мы не можем обойтись ни дня. Мы их учредили, определили области их ответственности, задачи текущие и грядущие…

— Но этим сейчас занимаются наркоматы, и они…

— И они, наркоматы ваши, этим больше заниматься не будут. Потому что за три года эти наркоматы полностью развалили всю промышленность, оставили страну без продуктов питания, ввергли в нищету миллионы людей. Я уже не говорю о том, что некоторые наркоматы уже готовят передачу России под власть заграничных капиталистов и банкиров… так что всю власть мы у наркоматов забираем. Волей народов забираем… хм… а ведь Лодондагба-то был провидцем!

— Какой Лодондагба? Вы о чем?

— Был у меня один знакомый старик, тоже бурят, только настоящий… как мне казалось. Жаль, помер старик, теперь его не спросишь…

— Николай Павлович, а вы уверены, что партия согласится передать вам столько власти?

— Сейчас власть — это Съезд Советов, и ваша… наша партия тут вообще не причем.

— Вы все же ошибаетесь, большевики совершили революцию, победили внешних и внутренних врагов и теперь партия большевиков…

— Большевики совершили революцию? И вы в это на самом деле верите⁈ Царя свергла буржуазия, ее в октябре семнадцатого свергли эсэры и меньшевики. Большевики лишь воспользовались моментом, пораздавали невыполнимых обещаний — и люди большевикам поверили. Тогда поверили, но сейчас обман все более раскрывается и народ все больше в большевиках разочаровывается. А насчет победы — врагов победила русская армия, и то, что две трети офицеров поверили в ваши идеалы… даже не столько поверили большевикам, сколько остались верны присяге. Присяге России — но все больше этих офицеров начинают понимать, что Россию Ленин и Троцкий предали. Вы просто не понимаете, насколько народ уже настроен против партии, хотя бы потому не понимаете, что нам — я говорю о Забайкальской республике — удалось погасить довольно много уже начинающихся восстаний против вашей политики. И мы сейчас должны, просто обязаны сделать власть именно народной. Чем я, собственно, и занимаюсь. Потому что народ нам поверил в последний раз, и мы не можем его еще раз обмануть — в противном случае народ нас просто сбросит.

— Но мы с вами договаривались не об этом…

— Иосиф Виссарионович, мы — и вы тоже, как я заметил — весь день просидели практически не жравши. Я предлагаю сейчас пойти пообедать и поужинать заодно, а за едой и поделимся думами своими.

— Вы считаете…

— Мы с вами ведь уже один раз все это обсудили, хотя и весьма бегло. Думаю, что пришло время более подробно всё обсудить, но это желательно проделать в спокойной обстановке, например в столовой представительства Забайкальской республики. У нас там повар замечательный, пойдемте, я приглашаю!

К концу недели, когда сессия ЦИК торжественно закрылась, свеженазначенный министр черной металлургии Пётр Иоакимович Пальчинский отправился в зарубежный вояж. Очень недалекий вояж, в Германию. В Германии с промышленностью дела обстояли отвратительно: она была почти не затронута войной, но заказов у нее не было — так что договориться с немцами ему удалось очень быстро. Договоренность была чрезвычайно простой: немецкие инженеры строили новый металлургический завод в Липецке. Почему в Липецке — было понятно: Николай Павлович «вспомнил» (хотя, в общем-то, и не забывал), что там много качественной руды и в его молодости там уже действовал весьма солидный (по тем временам) чугуноплавильный завод. А к немцам он обратился по двум причинам.

Первая заключалась в том, что выстроенные в Красном Камне домны были «самыми большими, которые можно выстроить из кирпича». Правда янки умудрялись сейчас строить кирпичные домны и по двадцать тысяч футов — но строились они все же по американскому принципу «десять лет отработает, а потом и сломать не жалко». А строить домны в стальном кожухе с привлечением германцев оказывалось более чем вдвое дешевле, чем такие же заказывать к американцев. Вдобавок в Германии нашлось очень много рабочих-металлистов (исключительно немецких), хорошо владеющих русским языком и, что было тоже немаловажно, понимающих «русский менталитет». Все же с одного лишь Путиловского завода больше пяти тысяч немцев после революции вернулось в Германию, а всего таких было заметно за двадцать тысяч.

А знание русского языка и русского мужика Николай Павлович счел очень важным: выстроить что угодно иностранцы могут по-русски и не разговаривая, но вот обучить тех, кто потом на этом выстроенном работать начнет, без языка не получится. А учить русских рабочих для нового завода начали всерьез, только на специально организованные в Липецке курсы было отправлено чуть больше двух тысяч человек.

Вообще-то Липецкий завод был одним из очень немногих строящихся предприятий, хотя назначенный руководителем Госплана СССР (по сути, переведенный из Госплана России) Глеб Кржижановский предполагал гораздо более широкое строительство. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает: товарищ Бурят очень четко обрисовал товарищу Кржижановскому «границы планирования»:

— Глеб Максимилианович, я прекрасно понимаю ваши резоны — однако вынужден все ваши предложения отклонить. По одной простой причине: у нас нет денег. Вообще нет: все, что у нас было, мы потратили на еду в засуху и на закупку кое-какого оборудования. Я вам все же список оборудования этого подготовил, вот, возьмите, почитайте на досуге.

— И зачем вы все это покупали?

— Честно скажу: я не знаю. Я знаю, что без современных станков промышленность не построить — вот станки и покупал, когда цены на них оказывались приемлемыми. То есть не дороже, чем за полцены покупал: в Америке, знаете ли, как война закончилась, очень много компаний разоряться стали и оборудование по дешевке продавали, грех было не воспользоваться.

— Да тут оборудования на миллионы! На десятки миллионов, и вы хотите сказать, что покупали все это вообще не зная зачем?

— Вы все же сильно ошибаетесь: оборудования тут на многие сотни миллионов, возможно, даже сильно больше чем на миллиард. Я кое-что я все же покупал, имея в виду наладить определенные производства. Вот, например, на Путиловском трактора выделывать начали… очень мало, конечно, теми же станками в Петровском Заводе их раз в десять больше делают — но рабочих-то большевики всех разогнали умелых, а мужик пока еще обучится.

— Ну да… но ведь вы тоже в каком-то роде большевик? — удивился Кржижановский.

— Большевики — они разные бывают. Я, например, в Забайкальской республике большевизмом занимался, и результат вы всегда посмотреть сами можете. А здесь… смотрите сами: в руководстве партии каждый второй — из Бунда, двое из пяти — их разных национал-социалистических партий всяких польш, латвий и прочих бандитских образований. Мы их, конечно, в свое время вычистим — но нагадить они успели изрядно. И вот вы сейчас подумаете, куда все это оборудование приткнуть чтобы фабрики и заводы, которые сейчас стоят, не просто заработали, а смогли бы и нужную и современную продукцию выделывать. Станки, замечу, большей частью универсальные, посему было бы неплохо с их помощью наладить производство станков уже собственных и, что мне видится весьма важным, специализированных.

— Интересный у вас подход к развитию промышленности…

— Это не подход, это — мера вынужденная. По ряду причин некоторое время американцы мне продавали что угодно — но теперь это стало практически невозможным. Теперь некоторое — и опять весьма незначительное — время нам будут поставлять что-то очень нужное германцы. Но у нас и деньги практически закончились, и германцам крайне скоро с нами торговать запретят.

— Вы так уверены в этом?

— Совершенно уверен. Два года, максимум три — и нам постараются перекрыть все возможности закупать что-то за границей. Сейчас они нам что-то поставляют имея в виду самим же этим и пользоваться: вон, Леонида Борисовича как в Лондоне обхаживают, предлагают ему якобы совместные с британцами предприятия в России строить и концессии им предоставить на добычу всего. Но как только там увидят, что Россия и без иностранных средства быстро развивается и богатеет, то всё: всеми силами попытаются нас принудить к передаче им наших богатств на разграбление.

— У вас слишком уж пессимистический взгляд на вещи.

— Уж лучше подготовиться к плохому и радоваться хорошему, чем ждать манны небесной, а получить по морде. И последнее: завтра выйдет постановление правительства о том, что планы, утвержденные вашей конторой, будут иметь силу закона. А законы, кои исполнить невозможно, нам не нужны, так что вы уж постарайтесь планы верные готовить. Верные, но такие, чтобы их со всем усердием лишь выполнить возможно было: у нас, считайте, всего два года на восстановление промышленности есть.

— И сельского хозяйства…

— Вы насчет сельского хозяйства особо посмотрите на Путиловский завод: он для вас примером будет, как из мужика рабочего можно сделать, какими силами и в какие сроки. Я, конечно, товарища Артема попрошу тоже особо за ним присмотреть, а то не дело: все заводу дали, а трактора оттуда и не поступают считай. Но на митингах из мужика рабочего не сделать…

Когда товарищ Бурят не взял на работу в Министерство иностранных дел СССР Чичерина, это вызвало резкое неприятие в Политбюро ЦК — однако Сталин смог возмущение товарищей слегка приглушить. Но основной скандал разгорелся, когда Верховный Совет в конце апреля полностью отстранил товарища Луначарского от народного просвещения. По большому счету, тому же Троцкому или Бухарину на самого Анатолия Васильевича было начхать, но поскольку новый министр просвещения Каиров первым делом полностью отменил предложенную Луначарским (а на самом деле Крупской) школьную учебную программу, смолчать они не смогли. Настолько не смогли, что созвали внеочередное заседание Центрального комитета партии, посвященное исключительно «контрреволюционным планам правительства СССР».

Народ на это заседание собирался явно не спеша, но к полудню большинство членов ЦК все же собралось (хотя само заседание было назначено на одиннадцать утра). Иосиф Виссарионович, оглядев собравшихся, тяжело вздохнул и предложил все же начинать:

— Ну, мнение отсутствующих товарищей мы и так знаем, а остальным было бы хорошо выслушать товарища Бурята. Расскажите товарищам, по какой такой причине вы отменили школьную программу?

— Не отменили, а немного поправили. Видите ли, в прошлой программе отдельные товарищи сочли необходимым исключить такую науку, как история. К тому же ввели, извините за нецензурщину, бригадный метод изучения всех наук. То есть на самом деле в целом классе по-настоящему учится лишь один человек, который раз в неделю отвечает на вопросы учителя, а остальные просто сидят в классах и ничего не делают. Ладно бы это касалось лишь школы, но ведь и в институтах такую же практику ввели! Вот вы, хоть кто-нибудь из собравшихся здесь, доверили бы свое здоровье врачу, медицину изучавшему подобным манером?

— Но это не повод…

— Повод. Что же касается истории, то еще Ломоносов, если мне память не изменяет, сказал, что народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего. И он был, черт побери, совершенно прав!

— Однако давать детям царскую историю…

— История древней Греции или древнего Рима сильно поменяется, если исключить царские учебники? Нет, она вообще не поменяется просто потому, что она, история, уже случилась. И людям, чтобы думать о будущем, нужно знать, что происходило в прошлом. Хотя бы для того, чтобы не повторять прошлые ошибки. Историю нельзя перевирать в угоду текущему моменту, она — история — учит людей правильно воспринимать будущее! То будущее, к которому мы стремимся, между прочим. А литература — в прошлой программе ее свели в полное убожество. Где в курсе литературы выдающийся русский сатирик и обличитель крепостничества Салтыков — Щедрин, где жизнеписатель Островский? Где Пушкин, Лермонтов, Жуковский? Нету! Детей заставляют учить произведения откровенных бездарей, которые даже на русском языке грамотно писать не могут! Ну и как мы с таким преподаванием наук будем выращивать людей коммунистического будущего? Замечу, что товарищи Карпинский и Вернадский с нашим подходом к образованию полностью согласны и готовы оказать всемерную помощь в исполнении наших учебных программ.

— Но товарищ Троцкий считает, что пока нет учебников и программ, соответствующих марксистской науке…

— Этих учебников еще лет десять, возможно, не будет. И нам что, выращивать поколение митрофанушек?

— Какое поколение? — с удивлением в голосе спросил Ворошилов.

— Так, с вами все ясно. Я думаю, что на этом… — но Николай Павлович фразу не договорил: в приоткрывшуюся дверь заглянул господин товарищ Малинин (министр внутренних дел СССР, между прочим), оглядел собравшихся, кивнул товарищу Буряту и скрылся.

— Ну что же, мне кажется, что заседание пора сворачивать. Напоследок я должен сообщить одну не очень приятную новость: наша партия понесла тяжелую утрату. Мне тут сообщили, что после тяжелых и продолжительных болезней отдали богу души члены ЦК товарищи Троцкий, Радек, Рудзутак, Ярославский и бывший член Политбюро товарищ Сокольников. Ну сдохли, так и черт бы с ними, но, насколько я слышал, приято усопших помянуть вставанием и минутой молчания. Желающих помянуть этих псов шелудивых прошу встать и, положив руки за голову, молча выйти из зала.

— Товарищ Бурят! — возмутился Сталин, — Николай Павлович, как у вас язык поворачивается говорить такое…

— О ворах, убийцах и просто мерзавцах. Невставшим в течение десяти минут принесут копии следственных дел по этим подонкам, а пока, чтобы вы уже могли подумать о случившемся, скажу, что на счетах этих собак в иностранных банках лежат… лежали, благодаря хорошей работе наших сотрудников внутренних дел, финансовые средства в размере более ста двадцати миллионов американских долларов. Чуть меньше двухсот сорока миллионов рублей золотом, которые сейчас перешли в бюджет Советского Союза, к сожалению, с серьезными ограничениями по их использованию для закупок нам необходимого. Собственно, подобные суммы не только у этих тварей имелись…

— И что же нам теперь делать? — горестно вопросил Климент Ефремович.

— Прежде всего нам нужно сообщить народу правду. Не всю, конечно, там ведь еще несколько товарищей тяжело и продолжительно заболели… или заболеют очень скоро… — при этих словах дверь распахнулась и вбежавшие буряты из «личной гвардии» Николая Павловича ловко скрутили и вывели Рыкова, Бухарина, Пятакова и Тунтула.

— Ну, на сегодня всё. Теперь товарищи, которые нам совсем не товарищи, подумают о своей контрреволюционной деятельности и даже, возможно, раскаются. Мы им в этом препятствовать не станем. Так, а по повестке дня у кого-то еще вопросы остались? Отлично, значит на этом мы заседание закрываем, тут как раз документы следствия принесли, почитайте их на досуге и на плановом заседании ЦК мы их отдельно обсудим, как раз три дня на прочтение и обдумывание всем хватит. Я попрошу оставшихся… здоровыми членов Политбюро задержаться: после обеда состоится заседание Промышленной комиссии правительства, и ваше участие было бы крайне желательно.

— Товарищ Бурят, — тихо спросил у Николай Павловича Иосиф Виссарионович, выходя из зала заседаний, — а ты не боишься, что и тебя так…

— Опасаюсь, конечно, но вот бояться — нет, не боюсь. Николай Андреевич всегда работает очень хорошо, сейчас он практически всю эту банду взял… ну, кого при аресте не пристрелил, конечно. Они очень много интересного расскажут, нам будет о чем подумать.

— А как это воспримут за границей?

— Как обычный переворот в нищей стране, где в правительстве полный бардак и анархия. У британцев и особенно у американцев появятся, конечно, острые вопросы, ведь мы окончательно убрали их агентов в руководстве страны — но сначала они попытаются обзавестись новыми агентами. И я об этом точно узнаю, ведь для них именно моя персона выглядит наиболее подходящей для этой цели…

— Но они могут и просто попытаться тебя убить.

— Могут. Господин Бронштейн там слишком многое наобещал и теперь они уже начинают подсчитывать убытки… точнее, неполученную прибыль, которую они уже мысленно собрали и даже частью успели потратить. Но я все же надеюсь, что серьезные люди предпочтут сначала договориться, а с несерьезными мы справимся.

— Справимся ли?

— Знаешь, чем империя отличается от демократической республики?

— Империей правит император?

— Не обязательно. Империя может решить любую проблему, правда при условии, что руководство ее задачу верно ставит и правильные пути решения выбирает. А демократия серьезную проблему решить не может в принципе: там же демократия, каждый лезет со своими предложениями как проблему решить — а предложения его основаны на получении максимальной личной выгоды. И решение проблемы идет не наилучшим для страны путем, а путем, на котором больше всего людей получат наибольшие личные выгоды. Выгоды-то они получат, но на решение проблемы у демократии просто средств не хватит.

— То есть нам нужна монархия, так выходит?

— Глупости не говори. В России был один император, о державе думающий, и то он ошибок понаделал.

— Петр Первый?

— Николай Павлович, тезка мой. У него были верные и умные советники, соратники — но когда они по старости мир сей покинули, некому их заменить оказалось — и Держава проиграла. Соратники и у нас есть, но вот смены им верной… вот твоей заботой и будет эту смену вырастить и воспитать. А я пока займусь делами попроще: России нужно промышленность восстановить. Быстро восстановить, иначе не будет России.

— Советского Союза.

— Да хоть горшком назови… Пошли, пообедаем быстро: нам сегодня еще программу промышленного развития принимать, а это дело ой как непростое…