Чужестранец в землях загадок

Крылья, часть 2

Человек у Оррика за спиной подошёл почти неслышно, но «почти» не значит «совсем». А совсем неслышно идти вряд ли можно, пока ты всё ещё ходишь на ногах из плоти и крови.

Но когда Оррик резко развернулся, он поспешно сделал шаг назад, демонстрируя открытые ладони:

— Ой, извини, не хотел к тебе подкрадываться, так, профессиональная привычка, — Агарнат, один из пятёрки драконоубийц, и вправду выглядел так, что подобная привычка в нём не удивляла — проворный, низкорослый околочеловек, точную видовую принадлежность которого было угадать непросто, с глазами цвета охры, землистой кожей и слегка заострёнными ушами,

— И что ты хотел? — поинтересовался Оррик, который сейчас возвращался в лагерь их маленького отряда с наполненными флягами. Что поделаешь, укромные места, где можно было уверенно укрыться семерым, не так часто совпадали с местами, где вода была под рукой.

— Да так, просто, вот, не выпадало случая поболтать наедине. Хотелось бы, знаешь ли, получше знать всех, с кем идёшь на этакое дело.

Желание было, конечно, законным. Дело предстояло действительно… этакое.

За прошедший почти месяц, Оррик гораздо лучше стал понимать, почему за столько лет никакие герои и авантюристы, ни целые армии, ни отборные команды дваждырождённых убийц не сумели разделаться с Раймертисом. Созданное драконом опустошение уже само по себе обеспечивало определённую защиту — войскам было нечем кормиться, маленькие группы страдали от чудовищ, лесных фей и всяко-разных изгоев с дикарями, кочевые лагеря которых как видно не волновали Раймертиса, пока оставались достаточно маленькими, чтобы прятаться под пологом леса. Чем ближе к бывшей столице и логову дракона, тем более дремучим, колдовским и опасным становился лес. Самому дракону даже не требовалось прикладывать для этого больших усилий — тех фей, чьей природе было родственно всё мрачное и зловещее, притягивали подобные места. В развалинах же столицы до сих пор бродили призраки дружинников короля Амаура, пытавшихся бежать от дракона и умерших как трусы, нарушив свои клятвы. Смерть не избавила их от ужаса перед Раймертисом, так что свою злобу они вымещали на тех, кто к ним забредал — к тому же, как говорил Кларин, жуткий вой, который призраки издавали во время своей охоты, не раз предупреждал Раймертиса о появлении чужаков. Днём солнечный свет разгонял призраков по щелям и подземельям — но днём бодрствовал сам дракон. То, что он не подолгу не показывался из логова, ещё не означало, что он впадал в спячку. А логово это располагалось в центральном подземном зале бывшей королевской резиденции — во времена короля Амаура как раз пошла мода размещать основную часть замков и крепостей под землёй, если позволяла почва, чтобы обеспечить естественную защиту от нападения с воздуха. Когда-то там имелись запасные выходы на поверхность, но, по словам Кларина, Раймертис нашёл и завалил их, оставив лишь основной, подходящий по размеру ему самому. За которым, конечно, пристально следил.

Так что без Кларина и Клармонды вся экспедиция была бы изначально обречена на неудачу. Но брат и сестра договорились с теми обитателями лесов, которые были более-менее родственны людям, так что их маленький отряд не просто сумел пройти безопасными тропами — сильнейший герой лесных дикарей, Ларак-оборотень, стал одним из пятёрки драконоубийц. Против призраков же у Кларина, если он говорил правду, имелась магия, способная отвести им глаза и позволить их компании пройти незаметно.

Вообще магические методы Кларина, кроме некоторых обычных для чародея вещей, вроде превращения в птицу, были странны и даже подозрительны, местами смахивая на шарлатанские фокусы, которые обильно примешивали к реальному волшебству многие чародеи. Скажем, Оррик сомневался, что руны, которыми было покрыто оружие, подаренное Кларином — копьё с узким, долотоподобным наконечником, кинжал и длинный меч, среди изделий местных оружейников в наибольшей степени напоминавший его потерянную шпагу — повредят хотя бы одной чешуйке дракона. Яд, прилагавшийся к этому оружию, был, во всяком случае, действенным, судя по проверке на первом же выслеженном олене. Но в наличии у Кларина достаточно действенного волшебства, чтобы избавить их от встречи с призраками Оррик уверен не был.

В конце концов, когда они составляли план нападения, наложить на их маленький отряд как чары, позволяющие видеть в темноте, ориентируясь на тепло, так и чары, которые должны были ослабить разъедающее плоть дыхание дракона, Кларин поручил волшебнице Юон, третьей из пятёрки. Заклинания Юон были более традиционными, но вот её характер вызывал даже большие подозрения. Бледность, чёрные одежды и постоянно расширенные зрачки глаз создавали образ настоящей ведьмы. По опыту Оррика, подобные образы редко не соответствовали внутреннему содержанию, да и в общении из Юон регулярно прорывалась ядовитая злость.

В общем, оба источника чародейской поддержки не вызывали доверия, хоть и по разным причинам. Кстати, если речь зашла о доверии, если кто точно не пользовался доверием Оррика, так именно Агарнат. Вот ради чего ему захотелось поболтать непременно наедине? Естественно ради того, чтобы пощупать воду — не замышляет ли Оррик чего против своих товарищей, нельзя ли с ним сговориться?

— Я человек простой, — усмехнулся Оррик, делая вид, что данное умозаключение от него ускользнуло. — Нет у меня особых тайн и секретов. Боюсь, всё, что ты хотел обо мне знать, не узнаешь, пока речь до дела не дойдёт. Но признаться, ты меня малость обидел. Может и я человек со стороны, но всё же тёртый калач, старый солдат.

— Да мы того, все здесь со стороны. Ну, почти все. Ротье вот вроде Кларину с Клармондой старый друг.

Ротье, последний из пяти драконоубийц, был эльфийским воином. По личном опыту Оррика, эльфы, ну, по крайней мере, те, что покидали свою родину в поисках приключений строго, практически без полутонов, делились на две категории: образцы благородства и куда реже встречающихся негодяев без малейших признаков совести. Ротье, высоченный, светловолосый богатырь, даже на рослого Оррика смотревший сверху вниз, видимо принадлежал к первой категории.

— А мы-то все тут больше ради добычи, — продолжал молоть языком Агарнат. — Хотелось бы только удостовериться, что её поделят честно.

«— Трусоват ты, однако,» — подумал Оррик. «— Уж если склоняешь кого на сговор против товарищей — то лучше сразу брать быка за рога и выкладывать всё как на духу. Здесь у нас не высокий суд, чтоб в случае чего можно было вывернуться на казуистике.»

Но вслух сказал, продолжая прикидываться несмышлёным:

— А я вот здесь больше ради мести. Не волнуйся, слишком много не заграбастаю.

Как видно, Агарнат счёл собеседника непроходимым тупицей, потому что дальнейший разговор на пути к лагерю был ни о чём.

Но на следующую ночь Оррик рассказал обо всём Ротье, когда сменял того на посту, да ещё прибавил, что от Юон тоже можно ждать любых гадостей — и в первую очередь сговора с Агарнатом

Эльф потёр лоб, обдумывая услышанное и, наконец, ответил:

— Всем, конечно, хотелось бы, идти на опасное предприятие бок о бок с истинными героями, а не с подонками. Но увы. Дваждырождённые, готовые лезть к дракону в логово, на деревьях не растут. Что же до опасности предательства, когда дракон умрёт — болваны, способные воткнуть нож в спину своим товарищам, не зная, что потом делать с Кларином и Клармондой, не дожили бы до их ступени и круга. Будь их, в итоге, четверо, они бы могли бы на что-то решиться, но вдвоём — нет. Ларака они тоже ни на что не подговорят, он может и свирепый варвар, но не лишён чести и считает себя в долгу перед Кларином.

Оррик повертел его слова у себя в голове — и согласился.

Вот только оставался вопрос насколько его спина в безопасности от самих Кларина и Клармонды… Оррик поставил бы три к одному на правильность своей оценки брата с сестрой. Но три к одному — не абсолютная гарантия, Оррику случалось сильно ошибаться в недавно встреченных людях. Да и Ротье, проживший на свете немало столетий, тоже мог быть очень искусным притворщиком.

С другой стороны, если без конца подозревать и сомневаться — когда же действовать? А Оррик предпочитал действовать.

Но, само собой, действовать он предпочитал по плану и узнав как можно больше о возможных противниках. Он давно уже запомнил наизусть всё, что Кларин и Клармонда могли сказать о боевых способностях Раймертиса и о его логове. Но вопросы ещё оставались, правда Оррик не был уверен, какие из них стоит задавать. Когда их маленький отряд остановились на ночлег в двух днях пути от разрушенной столицы и скудный ужин был уже почти доеден, Оррик решился на один:

— Есть вещь, которая меня немного беспокоит, Кларин. Все знают, что Раймертис совершенно изменился, перед тем как разорить землю рек и долин. Физически, я имею в виду. Я, честно говоря, впервые слышу, чтобы с драконом случалось нечто подобное. Может, это было какое-то проклятие? Есть ведь проклятия, которые карают наглецов, избавивших их жертву от мучений.

Кларин поглядел на Оррика, поправил очки одним пальцем, прежде чем ответить:

— У вас в Яннарии, у самого края континента, драконы чаще встречаются в сказках, чем в жизни, не правда ли, Оррик?

Когда Оррик развёл руками, подтверждая правоту догадки, Кларин продолжил:

— Святые и учёные мудрецы испокон веков рассуждают о том, как связаны душа, разум и тело. Если крайне упростить, свести плоды множества трудов возвышенных умов над осмыслением тончайших взаимосвязей, к нескольким простым фразам, то можно сказать, что у смертных тело довлеет над разумом. Лишь смертный с большой силой воли может ограничивать власть его порывов, и лишь дваждырождённые, причём весьма далеко ушедшие по Путям, постепенно обретают способность изменять своё тело согласно своей воле. Да и то, даже среди воплотителей, осознающих и реализующих эту способность в наибольшей мере, многие пользуются ею лишь для пущего потакания своим телесным желаниям.

Кларин мрачно усмехнулся:

— А вот у драконов всё наоборот. Их разум довлеет над телом. В общем, как и у большинства созданий, которых мы для простоты понимания называем «волшебными». И если разум дракона надломлен, то его безумие скоро исказит его внешность и способности. Как это случилось с нашим противником.

— Но погоди, — Оррик был искренне удивлён, — Мне казалось, что у драконов есть свои… разновидности, вроде рас и видов окололюдей? Как же такое возможно, если тело каждого из них может меняться по хотению его левой пятки?

Кларин усмехнулся снова:

— Ну во-первых, изменения всё же не настолько просты и быстры, как ты, Оррик, кажется, представил себе. А во-вторых, ты и сам должен догадаться, что подвластность физического тела разуму — далеко не всегда благословение.

Кларин на миг прикрыл глаза, задумавшись:

— Возьмём такую аналогию. У дваждырождённых есть Пути, следование которым со временем меняет самую природу их практика. А у драконов есть понятие, обозначаемое словом, которое мудрецы обычно переводят на Общий как «Крылья». Наиболее буквальным переводом было бы, мне кажется, нечто вроде «то-что-движет-тебя-вперёд». Оно обозначает как глубинные основы драконьего сердца вообще, так и проверенные временем наборы принципов, которые могут послужить этими основами. Насколько мне известно, лишь значительное меньшинство драконов обладают достаточной ясностью ума и способностью к самосозерцанию, чтобы отрастить свои собственные, неповторимые Крылья. Ведь если во взращиваемых им идеалах окажутся слишком большие внутренние противоречия, последствия могут быть не лучше, чем от безумия. Поэтому большинство следуют упомянутым мною проверенным временем образцам, которые остались от драконьих прародителей и древних. Драконы дают им довольно поэтические названия — Отполированное Зеркало Мудрости, Неустрашимый Огонь, Тёплое Небесное Серебро… Потому-то некоторым и кажется, что среди них есть отдельные виды. Но какие бы Крылья у дракона не были, если они подламываются, если он совершает нечто слишком резко им противоречащее, и примирение с самим собой становится невозможным… Смертному — как полагают мудрые — в таких случаях проще отступить от грани безумия, тело становится якорем для разума. А когда твой разум может тело изменять, включая цикл обратной связи… ну, ты понял.

Кларин хотел было добавить что-то ещё, но в последний момент оборвал себя и лишь покачал головой.