Каблук с сапога отлетел, как и положено, в самый неподходящий момент — когда Оррик переходил по камушкам довольно-таки глубокий и быстрый ручей. Большинство людей столкнувшись с этаким невезением в лучшем случае приняли бы ледяную ванну, а в худшем — разбили бы голову. Оррик сумел сохранить равновесие и, пусть без достоинства, но доскакать до берега. Присев на первой попавшейся кочке, он снял преподнёсшую столь подлый сюрприз обувку и поглядел на очевидное — каблука не было. Пенять на дурную работу смысла не имело — сработан этот сапог был, чтобы с удобством держать ноги в стременах, а не шагать версты за верстами пешком по горам. Всё же, Оррик зашвырнул его в ближайшие кусты, с такой злостью, что с них листья посыпались. Посмотрел на состояние второго сапога, подумал немного и отправил его туда же.
Оррик считал, что уже смирился со своим злосчастьем, но последнее время дела шли так, словно небеса проверяли это убеждение на прочность. Шесть дней назад околела непонятно от чего его первая лошадь. Тогда Оррик поскупился немедленно купить новую в одном из встречавшихся ещё по дороге укреплённых поселений, серебро в сумке у него оставалось, но мрачные обитатели предгорий заламывали за своих кляч цену, казавшуюся просто издевательской. А два дня назад и заводная лошадь наступила в капкан-лозу. Капкан-лоза сама по себе редко могла задушить и пустить себе на удобрения кого-то крупнее мелкой собаки, но глупое животное перепугалось до такой степени, что сломало ногу. В тот день Оррик решил, что чем терять зазря большую часть месяца, лучше пешком перевалить через горы. Как ему говорили, перевалы были невысоки, и не обитало на них ничего опасного для крепкого телом и духом человека, а на той стороне гор уже жили люди и гномы, добывавшие медь и серебро, от их поселений легко можно было найти дорогу к торговому городу Арском. Теперь Оррику его решение казалось слишком самоуверенным. Совсем необитаемой глуши не бывает. Да, виверны, мантикоры, или разбойники целыми лагерями, в общем, те, кто счёл бы законной добычей вооружённого всадника, или даже боевитого на вид пешего, не должны были караулить на этом пути. Но вот оборотни, или ещё какие изгои, да в придачу горные феи здесь водились наверняка. Столкновения с кем-то из них лицом к лицу Оррик боялся не больше, чем перспективы остаться без еды или стереть оставшиеся босыми ноги до костей, то есть умеренно, а вот возможность быть зарезанным, загрызенным или заколдованным во сне его порядком беспокоила. И кто знал теперь, на сколько ночёвок придётся остановиться в этих горах.
К тому же, если перспектива смерти и не казалась слишком близкой, то очередное десятидневье изнурительных лишений было, как видно, обеспечено. Оррик мрачно поглядел на небо, которое вновь заполняли быстро движущиеся тучи и решил, что дорога сама себя не пройдёт.
Несколькими часами позже, когда уже вот-вот должно было начать темнеть, Оррик, взобравшись на очередной подъём, заметил внизу чьё-то жильё. Да, ошибки быть не могло, среди деревьев проступала крыша дома, выглядевшего вполне человеческим. Даже будь он необитаем, перспектива сна под крышей выглядела подарком Небесных Богов по сравнению с перспективой остановиться в лесу под уныло моросящим дождём. Оррик подозрительно вгляделся, выискивая признаки какого-нибудь подвоха, но нет. Дом как дом, никаких видимых признаков чародейства или обмана глаз, по крайней мере, видимых с такого расстояния. В общем, теперь было ясно куда идти дальше.
Расстояние было обманчивым. Тропа, насколько её вообще можно было так назвать, петляла на спуске и обычный пешеход, даже в нормальных сапогах, был бы неминуемо застигнут ночью на полдороге. А ночью и Оррик ещё подумал бы, что вреднее для здоровья — ночевать на холоде или скакать в темноте по этим кручам. Всё-таки его зрение было очень острым для человека, но именно что для человека, и видеть ночью, как днём он не мог. Но необходимости в этом и не возникло. Что он мог, так это срезать путь, спрыгивая в местах, где простой смертный наверняка переломал бы себе ноги. И в результате Оррик оказался у порога дома прежде, чем сумерки стали совсем глубокими.
Дом был явно обитаем. И обитатель его был не самым убогим из хозяев — прочный сруб был сработан на славу, труба явно указывала на настоящую печь, хозяйственные пристройки включали конюшню. А вот ограда была довольно символической и ворота в ней закрывались на петлю. Видно ограждать она должна была максимум от забрёдших животных. Зато сам дом мог похвастать тяжёлой дверью из толстых досок с железными скобами и узкими окнами-бойницами.
Оррик и на крыльцо зайти не успел, чтобы постучать, как дверь распахнулась сама, и прямо в лицо ему уставился взведенный арбалет. Оружие выглядело солидно, с ложем из отполированного тёмного дерева и стальными плечами, которые без ворота согнул бы мало какой стрелок. И державший его человек тоже выглядел солидно — ростом поболее четырёх локтей, широкоплечий и плотный, с мощными руками и толстыми пальцами, твёрдо державшими оружие. Обрамленное светлыми волосами и бородой лицо казалось вырубленным из дерева, с крупными и резкими чертами. Одежда его была простой, хоть и добротной, но вот пояс, украшенный серебряными медальонами и висящий на нём меч в красных, лакированных ножнах, простому человеку, будь он даже матёрым охотником или бывшим воякой, не подходили никак.
— Человек, али кто? А ежели человек — по делу, али без дела?
Оррик знал, что его внешний вид может вызвать только опасения у всякого, повстречавшегося в глуши. Ростом он не уступал хозяину дома, был сухощав, с осанкой, прямой как стрела, выдающей бойца не хуже длинной шпаги на поясе и короткого копья в руке. Густой загар, длинные смоляные волосы, щетина, почти уже превратившаяся в бороду, сливающуюся с длинными усами, когда-то дорогая, но повыцветшая и местами уже истрепавшаяся одежда, наконец отсутствие сапог придавали ему вид то ли сбежавшего в глушь изгнанника из благородных, то ли наёмника, давно уже странствующего в поисках нанимателя, в общем, человека, с которого станется ограбить и убить случайного встречного. Да и солнце уже было за горизонтом. Вечерние сумерки — самое время для оголодавших умертвий и кровожадных фей выходить на охоту, в надежде подловить не успевшего найти себе укрытие на ночь смертного, так что вопрос хозяина был вполне резонен.
— Как появился из утробы матери человеком, так и по сей день остаюсь, Восемь тому свидетели, — Оррик переложил копьё из правой руки в левую и быстрыми движениями пальцев начертил восьмиконечную звезду Небесных Богов по груди.
— Боюсь только — без дела, иду вот в сторону Арскома, да дорогу плохо знаю, подумал найти ночлег.
Чтобы прочесть реакцию хозяина по его неподвижному лицу наблюдательности Оррика было недостаточно, но остриё болта не отклонилось ни на волосок: — А звать-то тебя как, путник без дела?
— Оррик из Дейнца, что в стране Яннарии. Не думаю, что вы о моей земле слышали — Яннария отсюда не то что за семью горами и семью реками, а и подальше, у самого западного края мира.
Хозяин молча смотрел на Оррика ещё несколько секунд, а затем опустил арбалет.
— А меня звать Мауген. Ну что ж, коли уж дошёл до моей хаты, так заходи, не в ночь же тебя выгонять, только ноги оботри. Поешь, переночуешь, расскажешь, может, чего интересного. Чай насмотрелся в странствиях всяких диковинок.
Оррик, уже готовившийся к тому, что его в лучшем случае пошлют в Бездну, а то и попытаются застрелить, был приятно удивлён. Приятно удивляться в людях ему приходилось довольно часто, благодаря привычке ожидать от них худшего. Он и сейчас не торопился расслабляться.
Признаться и полной уверенности в том, что Мауген был человеком, он не испытывал. Масса всякой нечисти посильнее и поумнее могла убедительно прикидываться смертными, причём знал это Оррик не из сказок. Однако же если додуматься привесить меч себе на пояс мог много кто, то обзаводиться оружием вроде арбалета, притом непростого…
Нет, хозяин вряд ли был каким-то оборотнем или упырём, гордящимся своей силой и способностью рвать людишек на части голыми когтями. А вот дваждырождённым он был наверняка — Оррику сразу его осанка, дыхание и ещё пачка мелких признаков указали на это, а увидев, как Мауген разряжает мощнейший арбалет, просто придержав тетиву рукой, он убедился окончательно.
Да и дом внутри выглядел слишком мирно и уютно, чтобы служить логовом хищника. При свете медной масляной лампы Оррик мог разглядеть достаточно — чистота, прочная, хоть и простой работы мебель, шкуры животных и пучки душистых трав по стенам, большая каменная печь, отделяющая кухонный закуток от основного помещения…
— Что смотришь, гость? — Мауген, как видно, тоже был из наблюдательных. Или сам Оррик не смог скрыть тоски во взгляде.
— Да просто хорошо тут у тебя, хозяин.
Мауген хмыкнул. — Видать, набродился ты по глуши изрядно, если так про мою скромную избу говоришь. Ладно, иди-ка лучше до бани, пока я стол накрываю, топить сегодня уже поздновато, но окатиться вода найдётся, как и лишний халат для гостя. Там расскажешь, какими ветрами тебя сюда занесло из дальних краёв.
Меньше чем через полчаса Оррик уже сидел за столом, ощущая драгоценное чувство комфорта и жестикулируя деревянной ложкой в аккомпанемент своему рассказу, когда не использовал её по назначению. Основным блюдом за импровизированным ужином служило рагу из грибов и кабанины, которое Оррику показалось невероятно вкусным — впрочем за последние годы ему столько приходилось питаться сухарями и вяленым мясом, что он начал ценить любую нормальную еду.
— Далековато ты забрался от своей страны, ничего не скажешь, — тон Маугена был благодушным, но от гостя не укрылась колючая подозрительность, скрытая во взгляде хозяина.
— Сперва влип в такие дела, что оставаться дома было нельзя, — пожал плечами Оррик, сохраняя непринуждённый вид. — А потом, то неприятностей на новом месте находил, то страны попадались такие, что не остался бы даже посули мне местный королёк полкоролества и дочку в жёны. Брожу теперь по свету наудачу — сам ведь понимаешь, с одной стороны дваждырождённому везде почёт, а с другой чужака без роду-племени каждая сволочь так и норовит использовать для своих мутных дел.
Мауген понимающе хмыкнул и чуть расслабился, чего не заметил бы менее опытный дваждырождённый, но заметил Оррик — видимо поверил. Ещё бы не поверить. Нельзя сказать, что слова Оррика были прямой ложью, но вывернул причины своего путешествия он так, чтобы они были калькой с наиболее вероятных причин, по которым опытный дваждырождённый, явно когда-то бывший большой шишкой, носившей серебро и шелка, мог убраться жить в глуши, где из соседей зверьё да нелюдь. Как видно, его догадка попала достаточно близко к цели.
Оррик отправил в рот ещё пару ложек, прежде чем возобновить разговор:
— Ты там про чужеземные диковинки говорил. Ну, что правда, то правда, побывал я во многих местах, и в подземельях гномов, и в волшебных странах эльфов с феями, и в царствах великанов, и в местах, куда дракон костей не заносил. Видал я по пути всякие чудные и странные вещи — и озёра поющих пятицветных кувшинок, и вечногорящие леса, и землю, где небо навеки затянуто тучами, а свет людям дают лишь вспышки бесчисленных молний. Во многие переделки и истории мне случалось впутываться. Я теперь всё равно что ходячий сборник сказок о диковинном и необычном, да вот только, Восемь свидетели, всё это не сказки, а чистая правда. Сдаётся мне, человек ты искушённый, людских распрей и сам навидавшийся повыше крыши, так что вот послушай лучше рассказ о Самоцветном городе и его необычных жителях, которому я сам, пожалуй, не поверил бы, если бы не видел всё своими глазами…
В рассказах о чудесах далёких стран Оррик действительно был полностью правдив, поскольку успел навидаться таких вещей, перед которыми бледнела его собственная фантазия.
Следующий день Оррик тоже провёл повествуя о своих путешествиях и приключениях. Сильно торопиться ему было некуда. Мауген, будучи куда менее разговорчив, ограничился со своей стороны, кратким описанием земель к востоку, куда направлялся Оррик. Земли эти оказались именно такими, через которые Оррик предпочитал прокладывать свой путь — заселёнными и скучными окрестностями одного из мелких внутренних морей, напрочь лишёнными чего-либо захватывающего, волшебного и великого. Если удастся не слишком светиться, следующие несколько сотен верст можно будет преодолеть если не в комфорте, то без смертельных опасностей на каждом шагу.
На второе утро Оррик проснувшись обнаружил себя в одиночестве. Хозяин ушёл куда-то едва успел посветлеть горизонт. Впрочем, он оставил на столе для гостя мёд, орехи, сухари и напиток на местных травах. Оррик как раз завершал свой завтрак и обдумывал мелкие признаки, указывавшие на то, что к Маугена кто-то заходил погостить существенно чаще, чем можно было ожидать в такой глуши, как снаружи послышались узнаваемые на слух тяжёлые шаги и в дверях появился сам Мауген. Вид у него был мрачнее обычного.
— Не в моём обычае выгонять гостей, — заговорил он в ответ на вопросительный взгляд Оррика, — но лучше бы тебе, Оррик, брать ноги в руки и топать. Думаю, ещё до полудня сюда наведается четвёрка дваждырождённых, из которых минимум троё были на ступени Молодости, когда мы встречались в последний раз. И сдаётся мне, что едут сюда они отнюдь не с добрыми умыслами. Дело у них ко мне, но подворачиваться под руку этой шайке я б не советовал. Я их знаю, всех кроме одного, за ними не заржавеет пристукнуть дваждырождённого за его меч, а простого смертного за пару сапог. Кстати, у меня завалялась лишняя пара сапог, самому жмут, а вот тебе может и пойдут.
Оррик заколебался на миг. Он искренне считал, что вряд ли бы забрался так далеко, преодолев столько рек и гор, если бы не был человеком разумным, имеющим привычку держать свой нос подальше от чужих дел и избегать ненужных неприятностей, но…
— Обижаешь, хозяин. Я, сознаюсь, в странствиях порастерял немалую часть благородных нравов и манер, коими в своё время гордилась моя мать. Но не столько же, чтобы бросать благодетеля в беде!
Мауген нахмурился. Довольно долго он молчал, потом пожал плечами:
— Ну как знаешь. Каждый сам выбирает, где ему разбить лоб. Только вот ещё что — я без понятия, как они меня нашли и смогут ли выследить. Иначе я б и сам уже навострил лыжи отсюда. Думал попробовать засаду, но ежели нас выходит двое… Есть у меня одна мысль. Можно попробовать отболтаться, обойтись без неравного боя.
Он прошёл внутрь комнаты и направился к тяжеленному, окованному железом и изукрашенному таинственно выглядевшими рунами, сундуку, где явно хранил вещи поценнее. Руны, на взгляд Оррика, вряд ли обладали какой-то силой, но открыл Мауген его с явной осторожностью, отчётливо насвистывая повторяющийся мотив. Достал же он оттуда не какой-то предмет, оправдывающий наличие в сундуке возможной ловушки или оберега, а уже упомянутые им сапоги.