Глава 19


Дважды в год тевтонцы широко отмечали необычайные события: девятого апреля — смерть Папы Климента, а двадцать девятого ноября — Филиппа IV, Красивого, французского короля. Сколько за это время ушло в небытие и пап, и королей, но никто не удосужился воспоминаний, как он. И отмечались эти даты тевтонцами не потому, что они как-то касались их. Отнюдь. Эти даты были связаны совсем с другим орденом, а именно с орденом тамплиеров, которые когда-то гнездились на юге Франции в нескольких тысячах вёрст от тевтонцев. Но сила этих дат была в том, что в указанные сроки были исполнены проклятия, посланные в адрес паны и короля, виновных в гибели некогда могучего ордена, подобного тевтонскому, Великим магистром тамплиеров, когда над ним свершалась судебная расправа. Это действо сильно подчёркивало невиданную, таинственную власть ордена. Тевтонцы умело преподносили эти события, явно давая понять, что и они являются подобными обладателями этой силы. Всё это адресовалось соседям с единственной целью напугать, заставить их задуматься.

А всё началось за несколько лет до этого. Однажды утром, войдя в королевскую опочивальню с весьма печальным видом, Ангерран ле Портье де Мариньи представил королю отчёт о том, что их казна пуста. Это сообщение так встревожило невозмутимого короля, что он поднялся с постели и подошёл к столику. Под его грузным телом жалобно застонал английский стул. Пробежав глазами по пугающим цифрам, он поднял прекрасные глаза на своего первого министра.

— Сир, — проговорил тот, поняв, что король хочет, — мы уже всех обложили: торговцев — трижды, баронов — дважды, церковь... больше некого обкладывать.

Король почесал затылок и опять поднял на Мариньи глаза, теперь в них были просьба и жалость. И Мариньи произнёс единственное слово:

— Тамплиеры!

Король оживился. Он хорошо знал силу их власти, а где власть, там и злато. Укоротить их хотел ещё его дед, Людовик Святой. Но... загадочная смерть деда остановила это наступление. Его отец, слабохарактерный Филипп, только говорил, но по существу ничего не делал.

И король понял, что подошло время закончить то, что начинал его знатный предок. Он посмотрел на министра с улыбкой. Мариньи догадался, что его задумка нашла подтверждение. Скоро ему будет что считать.

— Сир, я могу идти? — спросил он вкрадчивым голоском.

— Иди.

Министр, раскланявшись, направился к выходу. Но только его рука охватила дверную ручку, как за спиной ударило:

— Да!

Министр повернулся, сердце его дрогнуло, что-то смутило короля. Он хорошо знал, что тот был не в деда. В душе мало во что верил. Но вдруг... так и получилось!

— А что чаша Грааля, она по-прежнему у них?

Этот вопрос короля застал министра врасплох. Он понял, что всё повисло на волоске. Но министр нашёлся:

— Чаша Грааля помогает только тем, — проговорит он уверенным голосом, — кто не нарушает Христовых заповедей.

Король знал, министр ему докладывал, о тайных захватах тамплиерами южных земель и что в их тайных темницах совершаются бесчеловечные пытки и казни. Филипп кивнул. Ясно было, что этот ответ его удовлетворил. Он только добавил:

— Хорошо бы прибрать их к своим рукам!

Министр тихо промолвил:

— Будем стараться, сир!

Но министр поторопился со своей радужной мечтой. На пути у них стоял... папа. Мариньи решил начать своё наступление на орден с виду простым актом: тот должен был платить налоги, как все владельцы. Магистр ордена Жак де Молэ, получив такое извещение, счёл его незаконным и пожаловался папе. Пана заступился.

Королю самого мощного в Европе государства давно хотелось, чтобы папы были «под его рукой». Случай помог это совершить. Недовольные деятельностью паны из-за его безжалостных инквизиторов, римляне поджигаемые противниками Климента V, среди которых в основном были французские ходоки, стали ему явной угрозой. Французский король воспользовался этой ситуацией и со словами: «Надо спасать папу», послав отряд воинов, перевоз его в Авиньон. Теперь папа, получив «доказательства» вины тамплиеров, дескать, те не хотят исполнять французские законы, перестал быть их заступником.

Мариньи послал Великому магистру письмо, в котором излагалась необходимость их встречи, чтобы утрясти границы ордена и определиться с размером уплаты ренты. Магистр, получив письмо, впал в раздумье, что делать: ехать или нет.

Его приближённые, среди которых был и его самый верный друг Жоффруа де Шарнэ, приор Нормандии, были против этой поездки. Но... магистр решил не игнорировать приглашения главного министра, понимая, что за его спиной стоит король. Отдав распоряжение, чтобы подготовили замок тамплиеров в Париже к их приезду, магистр в сопровождении солидного отряда рыцарей отправился в долгий путь.

Он хорошо понимал, что дорогой с ним может случиться «всякое». Потом сошлются на какую-нибудь банду разбойников. Повесят, для оправдания, несколько безвинных. И всё. Поэтому отряд шёл всю дорогу в ожидании нападения. Но, когда средь голубой дымки стали видны далёкие крыши Парижа, опасения пропали, все расслабились.

И вот последний лес перед ними. Минуя его, они окажутся в столице. И вдруг за каретой что-то громыхнуло. Магистр, несмотря на свой возраст, а ему был 71 год, быстро оглянулся. Огромное поваленное дерево разделило отряд надвое. Основные силы остались позади. Вскоре послышались возгласы нападавших, звон клинков. Противник, видать, всё просчитал. Силы были неравны. Передовой отряд в два десятка человек не смог защитить магистра. Он и ещё несколько человек были схвачены. И, как бы в насмешку, брошены в замок Тампль, только не в верхние комнаты, а в тёмное сырое подземелье.

Семь лет магистр и его собратья по ордену провели там. За всё это время Великий магистр много раз обращался к папе за помощью, доказывая свою невиновность, но ответа не было ни на одно письмо Молэ.

Пытки, королевские обещания о помиловании заставили признаться во всём: да, тамплиеры предавались содомскому греху, да, для вступления в орден требовалось плюнуть на святое распятие, да, они поклонялись идолу, да... чего не ведал магистр, так это тайны Чаши Грааля. Этим своим поступком он в душе как бы торжествовал над своими мучителями: «Они не получат её, она не будет служить их преступным намерениям».

И вот суд. Точку в нём поставил Филипп IV, Красивый, сказав:

— Жак Молэ и Жоффруа дс Шарнэ нынче вечером будут сожжены на Европейском острове.

Голос его прозвучал твёрдо, властно. Никто из коллегии судей не посмел оспорить его решение.

Пламя сначала поднималось медленно, потом быстро побежало к ногам Великого магистра по бумажной митре, затем оно поднялось вверх, сжигая седую бороду и перекидываясь на всклоченные волосы.

И в это мгновение пылающий факел повернулся к королевской галерее. И, сея страх, его громовой голос вещал:

— Климент и ты, Филипп, изменники данному слову, я вызываю вас на Суд Божий. Тебя, Климент, через сорок дней. А тебя, Филипп, — в течение года!

Это случилось 18 марта 1314 года.

Не прошло и сорока дней, когда 8 апреля, вечером, папа, собравшись было отойти ко сну, почувствовал в желудке резкую боль. Что только ни делали лекари, но к утру Папе стало совсем плохо. А по полудни, когда солнце, обойдя Петровский купол, взяло курс на запад, папы не стало. Эта весть, достигшая Парижа, заставила Филиппа побледнеть.

С этого времени он не находил себе места. Вызвав Мариньи, он поинтересовался, что тот предпринял по поиску чаши Грааля. Мариньи только низко склонил голову. Король понял и, взяв его за воротник, грозно сказал ему в лицо:

— Ищи!

Министр понял, что король только в этом видел своё спасение.

Но все попытки были тщетны. Сколько ни бесился король, всё было бесполезно. Так пробежало лето. Наступила холодная осень. Она сильно испортила королю настроение, которое и без этого было весьма тревожным. Чтобы как-то развеяться, уйти от навеивающих неприятнейшее воспоминание стен, свидетелей прошлого, король отправился в замок Клермон, чтобы в лесу Пон-Сент-Максанс заняться охотой, надеясь, что она вернёт ему утраченное спокойствие.

Уединение от бурлящего интригами, мелкими заговорами, доносами, мольбами и просьбами окружения помогло королю прийти в себя. Он даже не отказался от общества молодой графини Сен-Поль. Пассия[31] была белокурой стройной женщиной с широкими бёдрами и узкими плечиками. В это утро король проснулся раньше обычного. Причём лоб был мокрым от пота. Ему приснился странный сон. Какой-то старик, неизвестно откуда взявшийся, вдруг встретился ему на дороге. Он молча взял его за руку и куда-то повёл. Всё бы ничего, но он узнал в нём... Жака дс Молэ.

— Тьфу, чёрт, — тихо прошептал король.

В спальне было темно. Толстые шторы не пропускали света. Только одна штора, небрежно задвинутая, оставила узкую щель, сквозь которую, как отточенный нож, пробивался свет. Это сравнение ещё сильнее испортило ему настроение. Проникнувший свет показывал, что на дворе уже значительно просветлело. Решив, что охота заставит забыть всё, он тихо поднялся. Набросил на плечи одеяло и, шаркая меховыми тапочками, вышел в соседнюю комнату. То был королевский кабинет.

На звон колокольчика появился Юг де Бувилль, его любимый камергер. Он застал короля стоявшим у окна. Услышав шаги, король повернулся к Югу:

— Организуй охоту и дай мой костюм, — приказал он.

Когда король вышел на крыльцо и взглянул на реальную природу, на душе стало неспокойно.

Выпавший снег как бы заставил землю выглядеть добрее, а свежий морозный воздух вносил бодрость. Поставив ногу в стремя, король произнёс:

— С богом! — и вскочил в седло.

Кавалькада сорвалась с места. Борзые, в предчувствии охоты, залились злобным лаем. Замелькали деревья, кусты...

Олень оказался на поляне между двумя опушками леса. Заслышав лай, он быстро поднял голову, точно взвешивая, откуда исходит опасность, и неожиданно метнулся вправо. И вся кавалькада, делясь на мелкие партии, ринулась за ним. Но животное отчего-то передумало, развернулось и побежало в противоположном направлении. На счастье короля, он оказался ближе всех и, нахлёстывая коня, ринулся за ним.

Азарт разгорался в нём всё сильнее. Он не стал обращать внимания на предупредительные крики отставшего камергера. Король уже видел тёмную борозду на спине животного, готовясь вогнать туда меч. Дело подпортила неизвестно откуда вырвавшаяся гончая. Её яростный лай спугнул оленя, и тот, напрягая последние силы, бросился в спасательную чащу.

— Уйдёт! — вырвалось из груди короля.

И он, взмахнув хлыстом, на всём скаку ворвался в этот лес. Из-за густых ветвей король не заметил толстого сука и не пригнул голову. И тот с ним сыграл злую шутку. Сбитый головной убор защитил его от видимой травмы, но не спас от ошеломительного удара в лоб. Король вылетел из седла, как пробка из бутылки. Бувилль, потерявший из виду короля, стал кричать:

— Сир! Сир!

Но в ответ послышалось только лёгкое шелестение ветвей.

Лошадиный топот обрадовал Юга. Он пустил коня галопом на этот звук. Но каково было его изумление, когда он увидел королевскую лошадь без седока! Бувилль понял: случилось несчастье. И стал во весь голос звать на помощь.

Короля нашли по его стону. Он был в беспамятстве. Его величество лежал на спине, разбросив руки, словно пытаясь кого-то обнять, чтобы ему помогли подняться. Ладони, сжатые в кулаки, были полны лесной почвы. Значит, в первые минуты он пытался подняться сам.

На голове, которая покоилась на кочке, каких-то следов удара, царапин не было. На груди тоже ничего подозрительного обнаружить не удалось. Людей стал брать страх. Животный страх! Всем пришли на память пророческие слова Великого магистра.

Соорудив из тонких берёзовых стволов носилки, его бережно доставили в замок. Сбежавшиеся лекари, осмотрев тело, не нашли ничего, что могло бы послужить ключом к разгадке этой тайны. На всякий случай пустили кровь. Потом, когда Бувилль заставил найти головной убор короля и его нашли недалеко от места падения Филиппа на кустах, над которыми простирался толстый сук, сразу всё прояснилось: шапка спасла от видимой травмы, но не спасла от сильного удара. Подобное случилось сто восемьдесят лет спустя с королём Карлом VIII, который в замке Амбуаз, направляясь смотреть на турнир, при входе забыл наклонить голову, и, будучи весьма высоким мужчиной, стукнулся лбом об архитрав[32]. На это ни он, ни его окружающие не обратили никакого внимания. На турнире он потерял сознание и, не приходя в себя, скончался в тот же вечер. Лекари тоже ничего не могли понять.

Когда король очнулся, то увидел склонившегося над ним Бувилля. Король что-то шепнул и тот закричал:

— Мариньи, тебя требует король!

Положение короля сильно напугало первого министра. Он выглядел каким-то затравленным зверем. Осторожно подойдя к своему господину, склонил голову. Почувствовав пришедшего, король медленно открыл глаза и что-то прошептал. Но его слов не услышали не только приближённые, но и Мариньи. Подставив ухо к его губам, он еле разобрал:

— Найди... ча... — уста его сомкнулись.

Министр шепнул ему в ухо:

— Сир, я постараюсь! — и на цыпочках отошёл прочь.

Его место занял Бувилль. Он тоже еле разобрал, что король желает, чтобы его доставили в Фонтебло. Потом Филипп произнёс довольно громко:

— Пить!

Прибывший к этому времени из Доминиканского монастыря брат Рено, великий инквизитор Франции, смочил губы короля святой водой. Наконец воля короля была исполнена. Его дух держался до тех пор, пока он не попал в эти стены. Вскоре король стал прощаться, почувствовав, что его земная жизнь подходит к концу. Похоже, попята это и приближённые, собравшиеся у ложа короля. И они начали читать молитву: «В руки, твои, Господи...». В это мгновение они вдруг услышали непонятный звук, изданный королём:

— Ча...

Все замерли.

Брат Рено подошёл к постели.

— Король умер! Да здравствует король!

Так не стало Железного короля. Это случилось 29 ноября 1314 года. Предсказание Великого магистра сбылось.

В этот день, отслужив по этому случаю мессу, магистр Тевтонского ордена, взяв за плечи рыцаря Конрада фон Вернера, повёл его к себе Рыцарь хорошо знал, что спросит и скажет магистр. Опять об этой чаше Грааля. Так оно и случилось. Только на этот раз он начал с того, что прошло уже сорок семь лет с того времени, как тамплиеры потеряли над ней своё влияние, а она до сих пор неизвестно где.

— Великий магистр, — довольно официально заговорил рыцарь, — вам хорошо известно, что Филипп, король Франции, более семи лет безуспешно пытался её разыскать. Так это на его земле!

Что последними словами хотел сказать Конрад, магистр отлично понял и заметил:

— Хотя и Молэ за свой долгий магистрат наделал немало... — он поднял глаза кверху, подбирая более достойное слово, чтобы не скомпрометировать память великого тамплиера. Но ничего лучшего не нашёл, как произнёс... — э... глупостей. А о короле говорить нечего. Вот она им и не даётся.

Как хотелось рыцарю ляпнуть: «А мы?» Но сдержался.

— Я подбираю людей, — произнёс магистр, — советую разыскать Эврара, рыцаря тамплиеров. Как мне известно, ему тогда удалось скрыться.

Но как скажешь магистру, что поиски этого рыцаря похожи на поиски иголки в стоге сена.

— Хорошо, Великий магистр! — ответил рыцарь.

— Советую приглядеться тебе к... э...

Магистр забыл имя того, кого хотел назвать. Конрад понял и подсказал:

— Руссинген!

— Вот! Вот! — обрадовался магистр и повторил: — Руссинген. Мне думается, что он, живя у нас, ещё не успел... гм... гм.

Конрад улыбнулся одной стороной щеки.

Загрузка...