Далекий след императора

Глава 22

Голосистый петух своей лужёной глоткой огласил весь двор о приходе очередного дня. Время самого сладкого сна, а тут надо подниматься. Камбила открыл глаза и посмотрел на окно. Там серость мешалась с темнотой, но на улице уже начинала биться новая жизнь. Слышны были голоса, скрип тележных колёс. Их выкатывали из каретницы[38]. Ржали кони, неохотно поющая конюшни. Тявкали собаки, то ли сердясь на суету, то ли доказывали, что не зря их держат.

Он посмотрел на сладко посапывающую Айни, улыбнулся своему счастью. Она недавно стыдливо заявила, что у них скоро будет маленький. Проведя осторожно по её волосам рукой, он спустил на пол ноги и на цыпочках вышел за дверь.

Предстояла хоть и опасная, но захватывающая охота на тура. Отец, одетый в удобный охотничий костюм, с кинжалом на широком ремне, что-то говорил одному из охотников. Тот только кивал головой. Когда Девон окончил разговор, охотник пошёл к лошади. Скоро её топот потонул в море пробуждающихся звуков. Камбила понял, что отец послал загонщика, который с людьми должен был не выпустить зверя.

Кони осёдланы, Девон даст команду, и отряд, вытягиваясь цепочкой, следует за своим предводителем. Камбила приотстал от отца. Он едет с Ютоном. Тот впервые принимает участие в такой охоте, ему всё интересно. И он донимает хозяина разными вопросами:

— Правда ли, что у тура бывают рога, которыми он свободно может проткнуть человека?

— Правда, — односложно отвечает Камбила.

— А правда, что тур может убежать от лошади?

— Да...

Камбила не выспался и сейчас зевает, ему прохладно от сырого леса, который они пересекают. Он поднимает ворот.

Наконец лес кончился, и они выехали на широкую долину. Она рассекалась небольшой, весёлой речушкой. Её берега густо обросли высоким густым кустарником. Сейчас он в пелене густого тумана, поднимающегося с реки, кажется какой-то фантастической крепостной стеной, протянувшейся до горизонта. Далеко вдали просвечивалась узкая полоска надвигающегося дня.

Их путь лежал на восток. И по мере их продвижения туман редел, всё яснее выделялись окружающие предметы. Когда совсем рассвело, Девон остановил людей и приказал им вытянуться полукругом. Как понял Ютон, ответственный момент приближался. Оживился и Камбила, в нём проснулся охотничий азарт. Глядя на него, паренёк чего-то стал опасаться.

— Скажи, Камбила, — тихо спросил он, — правда или нет, что тур может на нас напасть?

Камбила улыбнулся, поняв волнение паренька, но успокаивать не стал: «Пусть не расслабляется».

— Правда, — трагическим голосом ответил Камбила и для подтверждения взялся за рукоять меча, искоса наблюдая за ним.

Паренёк весь собрался. Его глаза в напряжении стали всматриваться вдаль.

И вот по цепочке понеслось короткое:

— Пошли!

Так, в общей готовности и напряжении, они пересекли несколько долин, прочесав леса, встретившиеся на их пути, но зверь как сквозь землю провалился. Многие выбились из сил. Послышался глухой ропот. И Девон вынужден был остановиться. Посоветовавшись с несколькими охотниками, он решил прекратить поиск и возвращаться назад. Понурые и не без зла, охотники повернули домой. Столько протопать и всё зря. Все косо поглядывали на главного загонщика. Это он убедил их, что тур «дожидается» их. А загонщик, идя с низко опущенной головой, как бы молча, признавал свою вину.

И когда до родных хором осталось «руку протянуть», вдруг один из охотников вполголоса бросил:

— Стой!

Все непонимающе поглядели на него. А он с протянутой вперёд рукой стоял, как истукан. Когда те глянули, то обомлели. Невдалеке было чудо природы: не бык, бычище! Девону не надо было поднимать руку, все остановились, как вкопанные. А животное увлечённо объедало куст, изредка напрягаясь, и в этот момент вся его огромная туша преображалась, вырисовывая каждый мускул, проглядывавший сквозь блестящую шкуру. А рога! Хоть сабли делай. Камбила подтолкнул паренька и глазами показал на бычище. У юноши глаза расширились. Да, такого красавца видеть им не приходилось. Его можно было сравнить разве что со столетним дубом. Животное явно чувствовало в себе сдерживающую мощь. Да, действительно, эта мясная туша могла не только проткнуть, но легко бросить через себя всадника вместе с его лошадью.

Близстоящие от Дивона всадники вопросительно посматривали на своего предводителя. Тихо сдерживая лошадь, к отцу подъехал Камбила.

— Отец, позволь мне! — шёпотом попросил он.

Тот посмотрел на него, какое-то мгновение раздумывая: «Потерять последнего сына? Нет!». И отрицательно покачал головой.

Ничего не сказав, отец толкнул коня вперёд. За ним последовали и остальные, вытягиваясь в полумесяц, чтобы потом образовать кольцо. О том, что с ними будет, уже никто не думал. Охотничий азарт взял верх. Когда до быка остаюсь шагов двести-триста, и топот копыт был явственно слышен, зверь и то не показывал никакого вида, что осознает опасность и, медленно передвигаясь, спокойно пощипывал траву. Листва, видать, надоела. Изредка, подняв голову и потрясая рогами-саблями, он словно предупреждал: «Видели!» и вновь принимался щипать траву.

Всё произошло неожиданно. Шагов за сорок до него, бык, не поднимая головы, вдруг ринулся вперёд. Да так стремительно, что никто не успел опомниться. Лесную глушь пронзил чей-то вопль и крик. В воздухе мелькнуло что-то тяжёлое, грузное, которое, ломая кусты, грохнулось о землю. То кричал всадник, которого подцепил бычина, и бросил, выпустив коню кишки, через себя. Но это никою не отрезвило. Может быть, все враз заразились примером, который показал Дивон, ринувшийся с мечом в руках за животным. За отцом, стараясь опередить его, скакал Камбила.

Первым всё же догнал бычину Дивон. Он сумел воткнуть ему меж лопаток меч. Но могучий зверь только ещё более разъярился. Он рванул вперёд с такой силой, что Дивон не успел вырвать меч. Отбежав несколько шагов, бычина остановился, довольно резво развернулся. Он чуть не до земли согнул голову, глаза налились кровью. Это был гладиатор, готовый к смертной схватке.

Скорее всею и Дивону пришлось бы расстаться с жизнью, из-за скорости он не смог бы развернуть коня, если бы не его сын. Камбила сумел опередить отца и вогнал меч рядом с отцовским. Бык второго удара не выдержал и упал на колени. Жизнь ещё билась в нём. Он попытался подняться, но силы оставили его. Тогда, издав предсмертный крик, бык повалился на бок. Дёрнув несколько раз ногами, он застыл.

Отец тяжело слез с коня и, вытирая лоб, опустился на колени. Все понимали напряжение, которое досталось на долю их предводителя. Но этот случай показал доблесть Дивона и что у него есть достойный преемник, которым может гордиться отец. Тот, кого так ловко подцепил бычина, оказался жив. Только при падении ею конь, прижав своим туловищем его ногу, сломал её. Так как такие случаи были довольно частым явлением, многие умели оказать помощь. Тут же срубили два деревца, привязали их обрубки с двух сторон к ноге. Это было всё лечение. Вскоре в отряде послышались смешки, люди отходили от пережитого тока.

Домой Камбила возвращался с радостью. Он давно мечтал осуществить подобный подвиг. И ему это удалось! Как хороша и прекрасна жизнь! Она становится ещё лучше и прекрасней, когда знаешь, что дома ждёт тебя любимая жена! Живи и радуйся. И как хочется, чтобы такая жизнь не кончалась.

Между тем она не стояла на месте. У их безжалостных соседей произошло одно немаловажное событие. В Тевтонском ордене тихо, незаметно, но внезапно скончался старый магистр.

На его место был избран Генрих фон Арфберг. С его приходом жизнь в мгновение ока изменилась.

Новый магистр обладал ясным и трезвым умом, смелым, воинственным характером. Сразу же после избрания он объявил рыцарям, чтобы они готовились к военному походу. Те, как застоявшиеся лошади, которые жадно смотрели на дорогу, забили копытами. Боля магистра соединилась с желаниями рыцарей. Это удваивало силы. Магистр сразу решил взять быка за рога и показать свою силу. С этой целью он избрал самого смелого, самого отчаянного литовского князя Кейстута и повёл рыцарей на Троки Троцкого князя на месте не было. Он в это время был в гостях у волынского князя Любарта на дне рождения его дочери от второй жены, русской княжны.

Пока рыцарское войско двигалось до избранной цели, вместе с ним шествовал и Конрад фон Вернер. Нужно сказать, что внезапный уход из жизни магистра смешал все его замыслы. Он горел желанием отомстить своему спасителю, который так провёл его, оставив в дураках. А заодно и разобраться со старинным королевским кладом, о котором сообщил Руссинген. И хорошо поживиться. Но... Главным у него было желание завладеть чашей Грааля. Изложить это новому магистру он пока не хотел, считая, что надо убедиться в реальных возможностях Генриха, а потом уж заваривать с ним «кашу». Так оказалась нетронутой прусская земля недронова рода. Там наслаждались жизнью, почему-то считая, что они могут спокойно смотреть в будущее.

Генрих, будучи энергичным, стремительным, того же требовал от своих разболтанных рыцарей. И ему многое удалось. Внезапное появление тевтонцев под степами Троки сделало своё дело. Как ни старался местный воевода поднять боевой дух трокцев, ему это не удалось. Отсутствие князя сделало своё дело. Троки пали. Генрих был на высоте. Ограбив всё живое вокруг, с триумфом возвращались рыцари в свои пенаты.

Весть об осаде и падении Трок с задержкой докатилась до Кейстута. Ему с первых слов гонца была понятна обстановка, и он тут же решил: самому двигаться вдогонку за грабителями, так он назвал рыцарское воинство, послав гонца к Олгерду за помощью. Олгерд, получив это сообщение, тоже не мешкал. Кейстут был не тот человек, с кем можно играть «в кошки-мышки».

Конрад фон Вернер торжествовал со всеми, поглядывая на обозы с добром, которое им удалось добыть на землях Кейстута. Он, как и многие рыцари, склонялся к тому, что новый магистр — человек дела. А раз так, то он обязательно отзовётся на его предложение. Других-то нет. А за этим следует, что он по-прежнему останется правой рукой нового правителя. Надо только выбрать подходящее время, чтобы сообщить ему свои намерения. И он усиленно его выжидал.

В этот день они пересекли тевтонскую границу и облегчённо вздохнули: через несколько дней надёжные стены крепости примут их в свои объятия. Да и сейчас: что им может угрожать на родной земле. И Конрад решил после обеда, когда отряд остановится, заглянуть в шатёр магистра. Сняв тяжёлую кольчугу, прихватив бутылку итальянского вина, найденную им в покоях Троцкого князя, не спеша рыцарь направился к цели.

Но что это за шум вдруг раздался за его спиной? Оглянувшись, он увидел, как из леса выходят какие-то вооружённые люди. Конрад давно в военном седле, что научило его различать и понимать обстановку. Он едва успел добежать до своего шатра, чтобы одеться в спасительную одежду и схватить меч.

Сеча была отчаянной и жестокой. Но боги — как жаль, что с ними нет чаши Грааля — оказались на стороне напавших. Пришлось бросить всё и уносить ноги. Это немного обрадовало Конрада. Оказывается, Генрих не такой уж Великий магистр. Надо подождать. Эта мысль спасла на время девонский род.

Но рано образовался Конрад. Генрих фон Арфберг оказался не робкого десятка и неудача не повергла его в уныние. Быстро восстановив военные силы, он бросился вслед за недавним победителем. Эта битва была ещё алее. Фон Арфберг умело расставил свои силы. Часть рыцарства он спрятал в лесу. Литовцы хорошо знали, как не любили, боялись лесов рыцари, не меньше татар. Разве там тяжёлый воин мог развернуться во всю мощь? Вот этим знанием и воспользовался магистр.

Битва уже склонялась в пользу литовцев. Олгерду и Кейстуту казалось: ещё нажим, и рыцари побегут. И они бросили резерв в бой. Да, вначале они имели успех. Рыцари начали отступать в порядке. Но... отступать.

— Нажмём, братцы, ещё, и победа у нас в кармане, — был призыв Кейстута.

Литовцы нажали. Тевтонцы втянули их в узкую горловину: справа болото, слева озеро.

И шум... за их спинами.

— А! А! А!

Это стройными рядами, с копьями наперевес, появились свежие тевтонские воины. Литовцы, не ожидавшие такой «подлости» от врага, дрогнули и, бросая всё отбитое добро, побежали врассыпную, унося ноги. Засадный отряд вёл Конрад, и эта победа открыла ему многие двери. Первые — магистра. Это он ощутил сразу, после того как они прекратили преследовать литовцев. Конрад срочно потребовался магистру. Когда тот явился, магистр очень долго, порой заискивающе, благодарил рыцаря. Как ему было не воспользоваться представленным случаем? Выслушав оба предложения рыцаря, магистр принял их без колебаний. Первым было дело о королевском наследстве. Наследство-то наследством, но главным для Конрада было посчитаться с тем, кто так обвёл его вокруг пальца. Хорошо, что так удачно сменился магистр. А то бы....

В стане Дивона большое событие, праздник... Дивон стал... дедом! Больше всех этому радоватся дед. Как же! Теперь есть кому вести дальше и род, и дело Недрона. Девон собирался идти к только что появившемуся внуку. Он долго думал, что ему подарить. И решил, как делали его предки, подарить ему щит, чтобы умел защищаться, меч, чтобы мог отразить врага и уздечку, чтобы правил твёрдой, уверенной рукой.

И вот, когда он подошёл к столу, чтобы лично взять эти вещи, из окна донёсся топот скачущего коня. Сердце его дрогнуло. Он, так и не взяв подарки, устремил тревожный взгляд на дверь. Ждать ему не пришлось. Олгерд прислал посланца с просьбой о помощи. Что делать? Одному в этом мире не устоять. Пришлось обещать. не успели ворота закрыться за первым посланцем, как появился второй. Благо, они не встретились. От тевтонцев. С этой же просьбой. Их Дивон боялся больше всех. Он знал мстительный характер рыцарей и испугался того, что уж не Камбилу ли они хотят заполучить. Ведь его бегство от них, они не простят. И под предлогом помощи хотят вытащить его из стен, чтобы схватить и расправиться с ним. Нет! Сын должен жить! И он пи перед чем не остановится. Но говорить это он никому не хотел. «Сложив» вместе рассказы обоих посланцев о победах их предводителей, он понял: мира не будет. И тут он воочию вдруг почувствовал хрупкость своего бытия, да так ярко, что у него заколотилось сердце. Пришлось сесть и попросить водицы. Отдышавшись, он со свинцовыми ногами двинулся, прихватив подарки своему, пока единственному, поэтому дорогому внуку.

Когда он бережно, словно хрупкое стекло, взял его на руки, глаза деда заблестели от радости и от горького сознания того, что у него, главы рода, вряд ли найдутся силы защитить это существо. Надо искать выход!

С этой мыслью он возвратился домой. Она не покидала его и здесь. Но сколько он ни мучился, ответа не находил. Жаль, что у Дивона не было таких сил, какими располагали его враги-друзья. Он был бы замечательным полководцем, ибо он мог предвидеть. Поэтому первое, что он сделал, — выставил далеко от своих границ тайные посты как от литовцев, так и от тевтонцев.

Первыми появились, как ему сообщили, рыцари, которые явно направлялись в его сторону. Догадка Дивона подтвердилась: они не стали ждать его ответа. Он им не нужен. А идут они за тем, чтобы вырвать у него Камбилу. Сын, видимо, сильно им насолил. Побывав у них, он выведал кое-какие их тайны, поводил за нос. Такого они не прощают. Не мешкая, Дивон собрал у себя ближайших друзей, среди которых был Верховный жрец, и позвал Камбилу. Глава рода рассказал им о требованиях обеих сторон и спросил совета, что же делать? Один из них, старик, с почти седой бородой, такими же волосами, густыми и тяжёлыми бровями, нависшими над выцветшими впалыми глазами, — сказал:

— Мой кузнец ответил бы: «Мы — между молотом и наковальней. Кого ни выбери, другой — в обиде. А значит, война». Как тут быть? — он пожал плечами. А потом, повернувшись к Верховному жрецу, спросил: — А что скажет жрец?

Жрец знал, что этот вопрос будет и ждал его. И ответ был готов.

— У нас Святая Триада: небо, земля, вода, — сказал он и замолчал.

Все переглянулись между собой. Никто ничего не понял. Все посмотрели на Дивона. Тот даже смутился. Выручил сын:

— Верховный жрец сказал, что есть третье решение: никому помощи не оказывать, а найти того, кто согласится помочь им, пруссам, в случае чьего-либо нападения.

Все подивились мудрости верховного жреца и его простого, но верного совета. Но тут же зашли в тупик: кто может помочь. Кто-то подал голос:

— Псков.

Скорее всего он дал такой совет потому, что этот город был к ним ближе других. Но многие тут же запротестовали:

— Его сколько раз грабили и шведы, и немцы, и литовцы. Так что он защитник не ахти.

— Скорее Новгород или Тверь, — подал голос другой присутствующий.

Тверь тут же отвергли:

— Тверь под Москвой ходит! Лучше саму Московию.

— Она далековато!

Да, опять не подошло. Остался Новгород. На том и порешили в случае беды.

Но тут опять подал голос старик. Начавшийся было шум пресёк Дивон:

— Говори.

И тот заговорил:

— Дивон, на всякий случай надо бы подумать о спасении рода в лице Камбилы, а поэтому отправляй его на Русь!

Все закивали головами.

— Отец, знай, я отсюда никуда не пойду. Это — моя земля, и я её буду защищать. Даже ценою жизни, — объявил Камбила.

Таким суровым, даже злым, он своего отца ещё не видел. Дивон поднялся, держась за подлокотники кресла, точно боясь упасть, и заявил громовым голосом:

— Это не тебе решать. Как мы скажем, так и будет, — и посмотрел на присутствующих.

Те закивали в знак правильно сказанных слов. Но даже такое заявление отца не сдержало Камбилу. Он поднялся:

— Я уважаю ваше решение! И выполню его. Но и у меня есть просьба.

Все посмотрели на него, потом перевели взоры на Дивона.

— Говори! — сказал тот.

— Отец! Я понимаю, что ты хочешь спасти свой род. Но как будет выглядеть спаситель перед теми, кто останется здесь, — он топнул ногой, — чтобы защитить свою землю, свой род? Я думаю, если погибать, то всем, как это сделали в Пунэ, — сказав, он ни на кого не глядя, сел.

Поднялся опять тот старик и заговорил, теребя бороду.

— Твоё Пунэ нам не указ. Я ничего героического в этом не вижу...

Вокруг зашумели, и старик вынужден был повысить голос:

— Да, не вижу, — повторил он ещё раз. — Гораздо разумнее было бы выжить, чтобы дальше продолжать борьбу с врагом.

— Где выжить, в рабстве? — с каким-то злом произнёс Камбила.

Опять шум. Кое-кто поддерживает Камбила. Отец поднял руку. Голоса смолкли.

— Каждый народ вправе решать сам, как поступить. Надо умереть, что ж, и мы умрём. Мы не хуже литовцев. Но в каждой обстановке должно видеть выход. Сейчас рано ещё говорить, как мы поступим. Попробуем пожить и встретить непрошеных гостей достойно. Но напрасных жертв нам не надо! — последние слова были сказаны твёрдо и прозвучали, как приказ.

И... мёртвая тишина. Её нарушил сам Дивон.

— Будем готовиться к встрече.

Тевтонцы появились через несколько дней. Это был внушительный, грозный отряд. Дивону было ясно, что одним его не одолеть. Была слабая надежда на переговоры. И он предложил их провести. Тевтонцы легко согласились. На встречу приехал... его старый знакомый Конрад фон Вернер. Он поставил перед ним два вопроса: передать ему королевскую казну и его сына, Камбилу.

— По отношению к ордену он совершил преступление, и его будет судить Великий магистр, — пояснил фон Вернер.

— Хорошо! — произнёс Дивон...

Он понял, что эту «сказку» про клад сочинил Руссинген, ибо он, Дивон, про это ещё своим сыновьям ничего не говорил, но про него, предателя, он решил не спрашивать.

— Казну или, вернее, всё, что от неё осталось, я передам. А Камбилу я и сам бы хотел видеть. Он не вернулся. Я в недоумении, где его искать.

Немец посмотрел на него подозрительно, но ничего не сказал.

Если признаться, Дивону досталось кое-что от предков. Но чьё оно: королевское или нет, он не знал, за долгое время их хранения след потерялся. И он решил, что время настало им поделиться. Во имя жизни придётся это сделать. А дальше будет видно. Камбилу сегодня же ночью он отправит в Новгород. Дивон, предвидя этот вариант, выставил свои посты до самой русской границы. Он давно определился, что сыну подойдёт только Русь Северная, где более-менее спокойно. А если взять Московию, то там ещё лучше. Но пока что Новгород, а там видно будет. Вспомнив про Московию, он невольно подумал об их князе: «Хороший был у них князь. Кажется, его прозвали мешком. Смешно. Мешок с деньгами. А здорово звучит».

Камбила сопротивлялся изо всех сил. Его не пугал даже грозный окрик отца. А вот Айни своим мягким, сладким голоском посоветовала послушаться отца. Он для сына плохого не пожелает. Впервые Камбила посмотрел на жену довольно нелюбезно. Он даже напугал её:

— Айни, ты знаешь, какие страсти нас будут ждать впереди?

Но это её не смутило. А заявление, что она с ним готова на любые испытания, разоружили молодца. Он сдался скрепя сердце.

Конрада трудно было обмануть. Он знал, что Дивон так и скажет, знал и то, что сын его уже давно вернулся. Но спорить не стал, а решил схитрить. Рыцарь послал своих людей, чтобы те окружили поселение. Он схватит этого Камбилу, да так, что отец и знать не будет. Поэтому не будет зол, но из-за боязни потерять всё отдаст всю казну.

Но на хитреца всегда найдётся острый гвоздец, который уколет в самое неподходящее время. Обмануть Дивона было нельзя. Никто, кроме его проводника, не знал проходов в непроходимых болотах. Те туда никогда не сунутся.

Расставание было коротким, но бурным. Дивон взял на руки внука, поцеловал его. Задумчивыми, грустными глазами посмотрел на это дорогое ему тельце и, отвернувшись, подал его матери. Камбила не мог скрыть слёз. Не выдержало сердце расставания:

— Отец! — воскликнул он. — Позволь остаться!

— Нет! Ты хочешь, чтобы из-за тебя погиб весь род? Выполняй решение Совета.

Они обнялись, похлопывая друг друга по спине. Спокойно пропит опасное место Камбила с семьёй и его сопровождающие, причём со значительным грузом и достаточной суммой золотых монет.

Тевтонцы, напрасно прождав двое суток, вернулись к Конраду ни с чем. А когда Дивон, передавая старинные драгоценности, на вопрос рыцаря, где же Камбила, ответил:

— Рыцарь может обыскать всё, что пожелает.

Тот долгим взглядом посмотрел на него и опять ничего не сказав, удалился к себе, держа под мышкой старинный ларец.

Глядя ему вслед, Дивон понял, что тот шёл и думал вернуться вновь, чтобы уничтожить или покорить пруссов совсем. Больше их самостоятельности они терпеть не будут. Дивон был прав. Да, фон Вернер шёл с этими мыслями. Почему рыцарь не напал? У него был намётанный глаз. И он не мог не заметить, что пруссы кем-то предупреждены, они готовы к битве. А это не входило в планы Конрада. «Не хватало ещё, чтобы он тут потерпел поражение. Это он сделает так, что возьмёт их тёпленькими, в постелях. А пока магистр довольствуется этим кладом. Сумма, чувствуется, немалая. Как это прусс так легко расстался с ней?

Видать, главное, хитрюга оставил себе. Ничего, отдаст...», — улыбнулся Вернер.

Поздно ночью к новгородским воротам подъехала большая группа людей. Человек сорок или пятьдесят. Они не таились и тем не вызвали подозрения. На их стук послышался сонный, недовольный голос:

— Кто будете?

Отвечали по-русски, хотя прибыли с запада.

— Боярин Гланда Камбила Дивонович и его люди.

— Подождите! — был ответ с той стороны. — Доложим посаднику.

Ждать ответа пришлось долго. Когда заскрипели ворота, их встретил небольшой отряд воинов.

— Я, сотский Степан, — представился один из них, мужчина средних лет, — посадник велел встретить вас и проводить до места.

«Местом» оказалась небольшая, лысая полянка на берегу озерка. Её с трёх сторон окружали стройные берёзки. Тут был кем-то сварганен очаг. Лежали кучкой остатки чьих-то дров. Камбила, глянув на небо, приказал готовить еду.

А утром за ним пришёл тот же Степан и коротко, похлёстывая плетью по голенищу, спросил:

— Кто тут боярин?

Поднялся Камбила:

— Я.

— Пошли до посадника, — и почему-то сильно хлестнул по голенищу, как бы сказав недосказанное: пошли быстрее.

Двор посадника был в Детинце, на другом конце площади у Софийского собора. Это было полутораэтажное здание. Первый этаж наполовину был в земле. Над ней видны узкие, длинные окна. На второй этаж вела широкая лестница. Комната, куда Степан ввёл Камбилу, выглядела довольно просторной, светлой из-за трёх окон, выходящих на площадь. В комнате стоял широкий длинный стол, ослопы вокруг да кресло в центре. На подоконниках — цветы в глиняных горшках. В углу — широкий поставец. На стене, в половину её, висела белая шкура. Судя по морде, медведь. Но такого Камбила никогда не встречал. В кресле — мужик с широкими, крутыми плечами. Голова с длинными редкими волосами склонена набок. Взор пытливый. На нём кожаная безрукавка, из-под которой видна серая холщовая рубаха. Он не один. На противоположном конце стола сидел солидный человек в чёрном дорогом кафтане и белоснежной рубахе. Кольца на пальцах поблескивали алмазами, говоря об их богатом хозяине. «Никак купец, — подумал гость. — Подобных людей встречал я у себя. Только они выглядели скромнее». Камбила понял: тот, кто сидел в кресле, и есть посадник, и направился к нему. Тот, чуть пристав, через стол подал ему руку. Пальцы были толстые, ладони шершавые.

— Камбила, — сказал вошедший и тотчас поправился: — Гланда Камбила Дивоныч, боярин.

Так назвать себя его учили знатоки русской жизни. Многому научил и Егор. «Где этот добрый, славный парень?» — мелькнуло в голове прусса.

— Сидай, — посадник показал на ослон, стоявший напротив его.

Когда тот уселся, посадник спросил:

— Откуда и зачем прибыл сюда? — пытливо глядя на необыкновенного гостя.

Камбила, привстав, уселся поудобнее и начал неторопливо, обстоятельно повествовать, не забыл рассказать и о Пунэ, и о брате, тевтонцах. Закончил же речь такими словами:

— ... Дробление Пруссии началось с той поры, когда король Прутено передал королевство брату Вейдевуту, а тот, в свою очередь, поделил его между своими двенадцатью сыновьями.

До этого посадник ни разу не перебивал Камбилу, но после этого сообщения, поглядев на купчину, сидевшего в отдалении, сказал:

— Это дело знакомо! — он даже улыбнулся. — У нас на Руси также.

— Мне сказывали, что у вас есть крепкие князья, — произнёс Камбила, но называть их предусмотрительно не стал.

Посадник, с интересом поглядев на гостя, ответил:

— Есть, конечно, но нам от этого мало радости.

Он вновь посмотрел на купчину. И тот впервые вмешался в разговор своим подтверждающим кивком головы и усиленным потиранием рук.

— Как я понял, — посадник налёг грудью на стол, — твой род зажат с двух сторон. С одной — литовцы, с другой — тевтонцы.

— Да! — подтвердил Камбила.

— И, как я понимаю, — продолжил хозяин, — тя пугает, что, по сути, ты окружён врагами, а силы ваши не равны.

— Не-ет! — ответил прусс и покачал головой. — Сражаться я не боюсь. Но тевтонцам нужен только я, — и ударил себя кулаком в грудь.

— А! Понял! — и высказал своё предположение. — Обиженные тевтонцы придут, чтобы силой забрать тебя. Твой род заступится и будет много жертв.

— Да, да, — обрадованно подтвердил Камбила.

— Ну, что, — посадник потёр руки, — ты просто, — он почему-то опять посмотрел на купчину. Тот улыбнулся, и хозяин уверенно закончил: — молодец! Ну, а еслив, — посадник, испытывающее глядя на Камбила, спросил, — тевтонцы или литовцы придут сюды, будишь с ними биться?

— Конечно! — он подался вперёд, лицо посуровело. — Это будет моя земля! Я решил тут остаться навсегда.

Посадник поднялся с кресла. Обойдя стол, подошёл к Камбиле и похлопал его по плечу:

— Молодец! Такие люди нам нужны! А теперь пойдём.

И он подвёл его к купчине.

— Как тя звать-то?

Тот ответил.

— Так вот... Гланда, — он почему-то выбрал это слово, — раз ты хочешь быть новгородцем, те нужна крыша.

Последнего слова Камбила не понял. Посадник рассмеялся:

— Он имел в виду хоромы.

— А-а-а! — протянул гость. — Скажи, посадник, а он может мне... продать хоромы? — и кивнул на купца.

— Да! Он продаёт! — и посадник указал на купца.

— Я буду смотреть, — заявил Камбила.

— Смотри! Смотри! — ответил купец.

Хозяин продаваемого двора был правнуком некогда известного новгородского посадника Бориса Негоцевича, купец Никифор Негоцевич. Его прадед был известен тем, что, когда Новгородом правил князь Ростислав, сын черниговского князя Михаила Всеволодовича, посадник Борис Негочевич взял его сторону. На Новгород претендовал Ярослав Всеволодович. Когда последнему удалось изгнать Ростислава, то вместе с ним бежали многие новгородцы. В том числе и Борис Негоцевич. Но жизнь на чужбине, какой бы ни была сладкой, слаще родины не бывает. Негоцевич вернулся в Новгород и выстроил себе хоромы.

Смотреть покупку Камбила взял Ютона и одного старого прусса, знатока-строителя. Тот смотрел не только внимательно, но даже придирчиво. Осмотром остался доволен. Видно было, что строители — хорошие знатоки своего дела. Что сами просторные хоромы, что все другие вспомогательные строения ставились на могутные лиственницы. Лежать им не перележать. К почерневшим толстым брёвнам тоже не придерёшься. Прикид показал, что Камбила со своими людьми мог разместиться великолепно.

Начался торг. Самому Камбиле этого делать не приходилось. Раньше это делал его отец. Но приглядеться, как он это делал, сын мог. И это пригодилось. Вначале купец загнул астрономическую цену. Думал, раз пришёл сюда беглец с родной земли, будет рад любому предложению и отдаст последнее. Торг дошёл до того, что Камбила заявил:

— Я куплю землю и построю новые хоромы, лучше этих!

Хоть и опытен был торговец, но на этом молодой прусс его «купил». Купцу пришлось значительно снизить цену.

В этот же вечер Камбила и его люди расселились в новом жилье. А вскоре двор огласило ржание коней, мычание коров, крик петухов, блеяние овец, гогот гусей... Жизнь быстро входила в нормальную колею. Первое время новгородцы досаждали им: очень хотелось посмотреть, как живут пруссы. Но вскоре, поняв, что это такие же люди, правда, более чистоплотные, интерес пропал. А пруссы не заметили, как стали такими же новгородцами, что и обычные жители. Когда жизнь наладилась, Камбила вспомнил о Егоре и захотел его отыскать. Может, он здесь? Но попытка не удалась.