Далекий след императора

Глава 34

Оницифер Лукич был в глубоком расстройстве. Уже отъехав не один десяток вёрст от Новгорода, он всё не мог понять: зачем посадник послал его узнать, что творится в Орешке. «Оказать им помощь, — полагал он, — подраться со шведом, — другое дело.

А съездить на поглядки... Прав был Егор, что не поехал, говоря, что это пустая трата времени. Хотя как он там...». И тут же в какой раз корил себя, что не отверг просьбу Фёдора Даниловича: «А всё это моя скромность. Ишь, побоялся: если откажусь, то будут говорить, что раз победил и уже возгордился. Тьфу!».

Но как ни честил себя Лукич, он был воин. Отец рано стал приучать его к военным походам. Поэтому между своим чертыханием он всё же не потерял голову. От своего небольшого отряда он выделил несколько человек и пустил их вперёд, чтобы на шведа не напороться. Много их бродит в этих краях.

Через пару дней их пути прискакал один из разведчиков и сообщил, что навстречу движется какой-то странный отряд на нескольких повозках. Лукич тотчас приказал коней и повозки отогнать подальше, а самим залечь в густом кустарнике у дорога.

Вскоре показалась первая повозка. Унылая лошадёнка с выпятившимися рёбрами еле её тащила. Мужики, но не воины сидели понурые, по обе стороны телега. Лежащий рядом с Оницифором воин толкнул его в бок:

— Слышь, Лукич, да то ж наши ребяты. Вон, рыжий, ето Васька Ставец. Их жить в Орешек посылали.

— А вот мы щас их и спросим, — поглядев на говорившего, ответил Лукич, — чё они там делали.

Оницифер поднялся, выскочил на дорогу и остановил коня. Мужики оказались всё же воинами. У всех появилась оружие: у кого меч, у кого топоры, луки, перначи, бердыши. Соскочив, они ринулись было на Лукича, но, поражённые его широкой улыбкой, остановились в паре шагов от него.

— Никак Оницифер, — неуверенно произнёс один из мужиков. Этого было достаточно, чтобы Лукич бросился к нему.

— Узнал-таки!

— Оницифер! — взревели другие.

После горячей встречи они хмуро объявили, что шведы Орешек взяли. Им удалось прорваться. И тут же напали на Лукича.

— И хде ваша помощь? Эх, вы!

Лукич таких слов стерпеть не мог.

— Я бил шведа, чуть самого Матуса не захватил.

— И хде ето было? — послышался ехидный голос жиденького на вид воина.

— Дык под... етим, как ево... — Лукич посмотрел на своих.

Но никто не смог назвать этого места.

— Да, ладно, верим, — примирительно сказал старший.

Больше никто об этом не говорил.

Лукич покачал головой и тут же решил:

— Терь мне там делать неча! Мы с вами вертаемся до Новгороду.

На северо-восток от стольного града Владимира вёрстах в пятидесяти, за старинным селом Троицким, меж рек Клязьмы и Нерехты, быстро выросли хоромы молодого князя Андрея Фёдоровича Пожарского. Земли эти были дарованы ему ещё великим князем Иоанном Даниловичем, по прозванию Калита. И даны они ему были не потому, что вблизи их находился его родной град Стародуб; Калита хотел упрочить своё положение в стольном княжестве Владимирском, зная, что Пожарский, который от него получил это прозвище, будет служить ему верой и правдой. И место, где новый князь заложил свои хоромы, было названо Калитой Пожарами.

И вот в Пожарах сегодня большой праздник. Братья Кажаны закончили работу. По этому случаю приехал их отец, старый Сафон. Хоть и начал он дряхлеть и топор уж не так слушался его рук, но глаз у него остался зорким. Он принимал работу от сыновей. Долго ходил, смотрел хоромы двухъярусные, конюшни, коровники, овчарни, курятники, амбары, погреба, кузни, кожевенные, пошивочные мастерские. Обойдя их, приустал старый. Отдохнув, пошёл докладывать хозяину. Он был краток:

— Принимай, князь, работу.

Не стал обходить князь стройку, а подошёл к старому плотнику, обнял его и расцеловал со словами:

— Добрую вырастил ты замену.

А назавтра князь объявил большой пир. Званы были гости из ближайших деревень:

Чернева, Гридино, Бабурина, Радогостя, Говядиха... С утра потянулись гости, издали любуясь новым творением человеческих рук, расспрашивая друг друга: кто это князь Пожарский. Никто не знал. Князей Стародубских знали. Кое-кто помнил их сыновей: Дмитрия, Ивана, Андрея. Но слышали, что остался один Дмитрий. Двое других погибли. Чуть ли не дядя их убил. Какой-то «знаток» сообщил, дескать, был он боярин, но за заслуги сам Калита дал ему эти земли, назвал князем.

— Да хто бы он ни был, — говорит какой-то гость, — а видно, что он хороший человек, народ не забыват.

А хоромы имели вид детинеца. Он был окружён высоким частоколом, который сиял позолотой свежего дерева. Внутрихозяйственный глаз любовался стройным рядом подсобных помещений. О хоромах и говорить нечего. Высокие, с двумя рядами резных окон. А крылец! Широкий, в десяток ступеней на резных столбах и с резным ограждением. Одним словом, завидовать надо. Да некогда. Столы зовут! Сколько их тут, не счесть. Хозяин загодя готовился, вот и успел к сроку. Рассаживается народ. В центре — князь с княгиней, ближайшие его сподвижники и главные «виновники» братья Кажаны во главе со своим батькой Сафоном. Горячо чествовал князь Сафона и его сыновей.

Три дня длилась гулянка, потом Кажаны запросились домой. Расставались друзьями. Кажаны были довольны оплатой, а князь их работой. Дарьюшка-то думала, что освободился Андрей от стройки, больше ей да и сыновьям, Василию и Фёдору, внимания уделит. А внутри её новая завязь пошла. Муженёк-то не нарадуется. И этим хотела задержать его. Да куда там!

Проводив гостей, князь за обедом объявил жёнушке, что надо ему в столицу ехать, давненько там не бывал, кое-какие дела зовут. Дарьюшка только посмотрела на него любящими глазами да сказала кротким голосочком:

— Поскорее возвращайся, мы ждём тебя, — и посмотрела на сыновей.

Улыбнулся князь, обнял ненаглядную, поцеловал несколько раз, словно только встретились. А на следующий день утром уже было слышно, как зацокали копыта. Дарьюшка долго, с крыльца, смотрела им вслед, пока не углубились лесной дорогой в скрывшую их чащу.

Московию Пожарский не узнал. Она гудела, как на Пасху, хотя до неё ещё оставалось несколько месяцев. Ох, и любит русский народ по праздникам выпить! Но сегодня-то какой праздник? По улицам не пройти: тут и ряженые, и скоморохи да дудилы разные. А барабанщиков сколь! Оглохнуть можно. Проезжая мимо кабаков, князь видит: они забиты до отказа. С чего бы всё это?

Не выдержал князь, подозвал служку и сказал ему, чтобы тот узнал, в чём дело. Вернулся тот, с ноги на ногу переминается, а сам мычит:

— Да того... татары кого-то... привезли...

— Тьфу, — чертыхнулся князь, ничего не поняв. Стегнул коня и помчался к Кочеве.

«Боярин всё знает», — решил он.

Староват стал Василий. Хворь то в дверь, то в окно лезет. И сейчас лежит он у себя в опочивальне на одре, с холодной тряпкой на лбу. Но стоило служке сказать, что прибыл князь Пожарский и просит его принять, боярин тотчас сбросил тряпицу и рявкнул:

— Князя в едальню, а мне одежонку!

Войдя в трапезную, боярин и гость обнялись. Объятия были жаркими. При этом князь сказал:

— Я к тебе прямо с дороги, уж извиняй, — он посмотрел на своё не очень чистое одеяние.

Усадив князя, боярин позвонил в колоколец. В дверь просунулась головёнка.

— Васька, — боярин узнал одного из служек, — бегом к Игнатьевне, скажи, чтоб быстро на стол собрала, гость у меня дорогой.

Головёнка моментально исчезла. Боярин сел против гостя.

— А ты, князь, загорел, — глядя на его почерневшее лицо, сказал боярин.

— Да торопился скорее свои Пожары отстроить. Вот на солнышке и жарился.

— Отстроил?

— Отстроил, — князь вздохнул, словно снимал с себя груз, — приглашаю на смотрины.

— Староват я стал, князь, — признался боярин, — раньше для меня тако расстояние — не чудо, а щас... — он потряс головой. Пока суть да дело, — он кивнул на стол, — говори, чё случилось, пошто сразу ко мне?

Князь почесал затылок:

— Да знаешь, Василий, не узнал я Москвы. Тут у вас праздник какой-то иль чё случилось?

— Случилось! — боярин не то закряхтел, не то засмеялся. — И тута, как подсказывает моё сердечко, не обошлось без твоей руки! — глазки боярина прищурились.

Князь искренне удивился:

— Моя рука?

Боярин опять захихикал, видя не только удивление гостя, но и его растерянность, и внезапно закашлялся. Он поспешно вытащил тряпицу и уткнулся в неё. Прокашлявшись, заговорил:

— Ты не забыл, как тогда напугал нас князь Евнутий?

Князь хорошо это помнил, будучи у Симеона в гостях. Помнил и его слова, что у того нет тайн от него, Пожарского. Андрей стал что-то домысливать, но точно угадать не мог, понимая, что случилось что-то хорошее и связанное с тем сообщением литовского князя. Но что?

— Неуж Чанибек выполнил своё обещание и сделал литовскому посланцу от ворот поворот?

Боярин опять раскашлялся. Когда закончил, Пожарский сказал:

— Придётся тебе, боярин, всё ж ко мне ехать. У меня баня... Ух! Напою я те крутым кипятком с китайским листом да с медком, настегаю берёзовыми прутьями на горячей соломе, вмиг твоя хворь пройдёт.

Боярин посмотрел на него серьёзно, словно увидел друг ого Пожарского, и ответил:

— Мовня и у мня есть. Но то, что ты сказывал, попробую, особенно горячую солому. Ладноть... Внезапно появилась полная невысокая женщина с раскрасневшим лицом. В руках на подносе она держала жареного поросёнка. Из-за её широкой спины выступали людишки с разной снедью.

На лице хозяина появилось торжествующее выражение: мол, знай наших. Сказал быстро, быстро и сделали.

Когда заставили стол сдой и людишки удалились, боярин поднял бутылку, осмотрел её. Что-то ему не понравилось. Взял другую. А бутылки были непростые, заморские. Боярин сам разливал вино в тонкие фигурные бокалы. Да, таких не у каждого князя найдёшь. Небеден боярин, небеден. Разлив вино, хозяин аккуратно поставил бутылку. Взяв один из бокалов, передал его гостю, другой поднял, и сказал, не глядя на Пожарского:

— Ну что, Андрей...

По такому обращению князь понял, что боярин не унизил его, а наоборот, признал своим. А это многого стоит, уж больно высоко положение этого боярина.

— ...ты сказал, чё у нас уж не праздник какой? Праздник! И в етом есть и твоя заслуга.

— Извини, боярин, не пойму я те.

— Ты мня, князь, извиняй. Етот чёртов кашель... Я тя спросил про Евнутия. Умён ты, князь, сразу понял, сказав, что хан сделал литовцам от ворот поворот, не только ето. Он повязал енного князя.

— Литовского? — зачем-то уточнил Пожарский, делая удивлённый вид.

— Да, да, литовца, Коранта.

— Наверное, Корианта, — поправил князь.

— Ты, прав, Ко... Корианта, — почему-то с трудом произнёс боярин.

— Повязал? — переспросил Пожарский.

— Повязал и приказал отвезть в Москву, — почти торжественно ответил боярин.

— И его привезли?

— Привезли, князь!!

— А народу-то чё радоваться? — Пожарский пожал плечами. — Иль наш народ любой причине рад, чтоб напиться?

— Не-ет, князь, — боярин поводил пальцем, — не надоть так о нём думать. Народ у нас... умён. Не щитай, князь, его быдлом, как некоторые зовут.

— Ты прав, боярин. Я достаточно пожил средь етого «быдла». Скажу те, всякий там народ, как и средь нас, — вставил Пожарский.

Боярин одобрительно мотнул и продолжил:

— А празднует он... мир, радуется, что с Ордой и дальше дружба будет. И ни в какой сговор хан вступать не желает. И противу нас дружить не хотит. А ето и есть наша победа, к которой приложена и твоя рука. Вот за ето и давай....

— Подожди, Василий, — князь поднялся, — не пойму, в чём моя рука? Ты всё «моя рука» да «моя рука».

Боярин не без хитрости посмотрел на гостя.

— Ты седай, князь, седай, — и рукой несколько раз показал, что тот должен присесть.

Князь уселся. Василий поставил бокал на место и, опершись обеими руками о стол, заговорил, прищуря один глаз:

— Не подскажешь ли ты, хто после встречи с Евнутием вдруг внезапно исчез?

Не видно было из-за смуглости княжеского лица, что тот покраснел. Но пожал плечами.

— Скрытный ты, князь, человек. Иль простой. Я чё-то не пойму. Другой бы раструбил на всю Русь. Аты... — боярин покачал головой, — хто о том знает? Симеон да я!

Так назвав великого князя, боярин многое сказал об их отношениях. Князь не вытерпел и поднялся:

— Да какая моя заслуга, будь у нас не такой великий князь, как Симеон, а такой, как тверской Александр, чё бы было? А?

Боярин облизал губы и ответил:

— Тут ты, князь, прав. Симеон у нас по-настоящему великий. Так... — он протянул руку к бокалу. — Так выпьем за великого князя, который, идя по стопам свойво отца, сумел так поставить себя перед Ордой, что сравниться с ним не может нихто. За Симеона, великого князя, — боярин лихо осушил бокал.

Потом помянули Калиту, пили за боярина Василия, за князя Пожарского. Боярин уже не кряхтел и было видно, что выпитое пошло ему на пользу. Взяв бокал, он зачем-то посмотрел на свет, потом заговорил:

— Что я тебе скажу, князь... — он замолчал, поглаживая бокал, потом спросил, — ты к Симеону ещё не заезжал?

Этот вопрос несколько удивил Пожарского, который в начале их встречи сказал, что он к нему прямо с дороги. Но говорить об этом не стал, а просто ответил:

— Думаю заехать поздравить. Дело он великое сделал.

Боярин улыбнулся:

— Правильно. Это многое тебе дастся...

Но боярин не договорил.

Пожарский был не первый, кто пришёл поздравить Симеона. И Пожарскому долго пришлось ждать. Когда он вошёл, князь встретил его довольно сухо. Но когда он узнал, что тот только что приехал из своего имения, настроение Симеона на глазах переменилось. Он подхватил князя под руку и новел в трапезную. Дорогой он заговорил:

— Князь, это и твоя заслуга, что сегодня у нас праздник. Кориант у нас. Нет союза татар и литовцев. Признаться тебе, я его боялся.

В едальне было пусто, хотя стол был богато накрыт. Видать, мало кто мог попасть сюда. Симеон никого не стал звать и сам хозяйничал за столом. Выпивая, он с болью в душе признался, что людей, на которых он может положиться, у него очень мало. Случай с Алексеем Хвостым он никак не мог забыть, так сильно на него это подействовало.

— Вот ты, Андрей, да ещё есть кой-кто. Должны подъехать. Вот так, — жаловался великий князь. — А всё жадность, хапужество... всё мало. Глаза у всех завидущие. Даже противно... Нет, подальше от таких завистников.

Он налил себе вина и залпом выпил.

— Ты знаешь, как бывает тошно вот здесь, — он ударил себя в грудь.

Какое-то время он сидел насупившись. Потом вдруг встрепенулся:

— Да как можно в такой день грустить, если есть у меня такие преданные друзья, как ты, Андрей. Скажу тебе, как другу:

— Я женатый, но не то вдовец, не то... холостяк. Знаешь, что хочу сделать?

Пожарский отрицательно покачал головой.

— А отправлю свою жёнушку-змеёнышку назад, к родителям. Пусть знают, каких детей нельзя рожать.

Пожарский посмотрел на князя и понял, что это решение у него сложилось давно. Просто что-то мешало его осуществить. Ждал, видать, что сообщит Орда. Князь смоленский мог понадобиться. Теперь, когда развязаны руки, Симеон начал действовать. Пожарский полусерьёзно заметил, что жена коровушкой будет реветь всю дорогу. Симеон поднялся, обошёл стол и сел рядом с Андреем.

— Я вот что придумал, — проговорил он, — скажу Евпраксии, что надо съездить в Савво-Сторожевский монастырь и поздравить там игумена. Дороги она не знает, когда приедет, окажется в родительском доме.

— А как митрополит? — осторожно спросил Пожарский.

— А помнишь, что ты мне по такому поводу сказал? — Симеон посмотрел на него с хитрицой в глазах.

— Помню Есть Константинополь!

— Молодец! — князь хлопнул его по плечу и поднялся.

Вероятно, он занервничал и стал ходить по спальне.

— Будет тебе вначале одно поручение, — сказав это, он приостановился. — Надо завтра или послезавтра выехать в Тверь. Там сильно заболела княжна Анастасия...

При этих словах Пожарского словно кто-то кольнул: «Княгиня заболела... опять», — застучало в голове. И он даже как-то плохо стал разбирать Симсоновы слова. Потом собрался, а тот говорил:

— ...жена князя Александра Михайловича, светлая ему память, — и пояснил: — Его уже давно нет. В Орде с ним расправились, — дальше на эту тему Симеон распространяться не стал, а сказал: — ты должен побывать у больной. Посочувствуешь ей от нас ото всех, пожелаешь... ну, сам знаешь. Но главное не в этом.

Эти слова заставили Андрея насторожиться. Это заметил великий князь.

Симеон взял сиделец, развернул его и, опершись на спинку, сказал:

— У ней есть дочка Мария. Пока, как мне известно, не замужем.

От этих Симеоновых слов на душе Пожарского как-то полегчало и на губах заиграла улыбка. А великий князь продолжал:

— Судя по твоей супруге, ты в женщинах знаешь толк, — и подмигнул ему. — Посмотри, какова она, на твой взгляд.

Пожарский понял, чего хотел от него Симеон, и ответил:

— Всё ясно, великий князь. Немедля поеду, всё разведаю, всё рассмотрю.

Пожарский поднялся:

— Разреши идти собираться.

— С богом, князь, с богом!

И тут Пожарский понял, как хочет Симеон, чтобы сбылись его желания и почему-то с первых слов Симеона почувствовал, что цель князем выбрана правильно. Не может быть девушка от такой матери плохой...

— Всё сделаю, князь, — ещё раз повторил он и добавил: — думаю, вторым будет Константинополь, даже уверен.

Но великий князь, чтобы не сглазить, сказал:

— Смотря что привезёшь с Твери, — рассмеялся Симеон.

До Твери на душе Пожарского было спокойно. Он так себя настроил, стараясь ни о чём не думать. Интересно, что второй раз он имеет поручение на встречу с этой женщиной: то от отца, то от сына. И что-то заволновалось в его душе.

От городских ворот до хором княгини его вызвался проводить один из стражей. Шагая рядом, он огорошил князя сообщением, что вчера отметили княгине девять дней. Князь резко натянул поводья:

— Что ты сказал? — спросил Пожарский таким голосом, что проводник с испугом отпрянул от него.

— Да я... сказал, что померла она... Вчера было девять дней.

Князь отвернулся. Он не ожидал от себя такой слабости. Но на его глазах выступили слёзы, сдержать их он не мог.

— Вот её хоромы, — показал тверичанин на небольшой домик за невысокой оградой.

Пожарский, спрыгнув с коня и дав проводнику серебренник, постучался в ворога.

— Кто там? — раздался хриплый голос и на крылец вышел прихрамывающий старик.

Пожарский назвал себя. Старик, припадая на одну ногу, бросился открывать ворота. В доме их встретила девушка. Глянув на неё, Пожарский чуть не ахнул: перед ним была будто молодая Анастасия.

Мария познакомилась с гостем и пригласила его в горницу.

— Вы что на меня так смотрите? — не удержалась девушка, заметив, что во время их знакомства он не отводил от неё глаз.

— Вы так похожи на свою матушку.

— А вы её знали? — быстро спросила она. — Она мне о вас ничего не рассказывала.

— Знал, — сознался он, хотя вначале хотел умолчать. — Это было давно, я оказал ей одну... небольшую услугу.

— Интересно! И что это было?

Пожарский усмехнулся:

— Да ничего особенного... просто я помог ей бежать от бандитов.

— Интересно! — опять она произнесла это слово. — Но она об этом ничего не рассказывала, — подумав, удивилась: — Неужели отец мог оставить её одну?

— В те давние времена на дорогах, — стал пояснять Пожарский, — много было разного сброда и поэтому такое случалось весьма часто. А отец твой был в Орде. Вот они и воспользовались этим. Я нечаянно оказался рядом. Вот и всё, — он замолчал.

И тут в его сердце вдруг появилось непреодолимое желание взглянуть на место, где Анастасия провела свои последние дни. Он не удержался и спросил:

— А можно пройти в её опочивальню?

— Пойдёмте, — не очень охотно ответила девушка.

Опочивальня была небольшой, с двумя окнами, но со вкусом обставлена. Тут и дорогая мебель, аксамитовые шторы на окнах, стены отделаны нежным зеленоватым шёлком. Но прежде всего в глаза бросалась широкая, инструктированная золотом, резная кровать. В простенке у дальнего окошка поставец с фигурным зеркалом и с различными женскими принадлежностями. У изголовья — круглый столик, на котором цветная скатерть с кистями до пола. Пожарский стоял у порога и всё внимательно рассматривал, как бы желая впитать в себя эту картину. Вдруг он заметил над изголовьем какую-то вещь. Он присмотрелся. О, Господи! Да это же та беличья шкурка.

— Что это за шкурка? — словно не зная, что это такое, спросил он у Марии.

— О! — воскликнула девушка. — Это мамина любимая вещь.

— Белка? — уточнил он.

— Белка. А вы откуда знаете?

Он не ответил на её вопрос, а спросил:

— У ней под лопатками должны быть две дырочки.

Мария странно на него посмотрела, подошла к кровати и сняла шкурку. Точно, там были две дырочки. Удивлению девушки не было предела.

— Откуда вы знаете? — спросила она.

Андрей опять увильнул от ответа, спросив:

— Где князь?

— Всеволод? — как бы уточняя, спросила она и тут же ответила:

— Он уехал в Торжок по делам. Кстати... — девушка, наклонив голову, довольно странно на гостя посмотрела, — хочу вам сказать, вы так с ним схожи, что можно подумать, будто вы его старший брат.

Князю стало неловко.

— Да... — голос его зазвучал как-то неуверенно, — бывает такое.

И чтобы уйти от этой темы, заявил, что хотел бы навестить могилу Анастасии.

— Ой, — всплеснула она руками, — вы с дороги, а я не предложила вам покушать, но я вас так не отпущу. Перейдём в трапезную.

Голос у неё мягкий, нежный. Как не уступить? И хозяйкой она оказалась умелой. Взвесив всё это, Пожарский сказал про себя: «Ну, Симеон, с ней ты будешь счастливым». Когда уселись за стол, князь налил Марии и себе вина. Взяв бокал, поднялся:

— Мария, я ехал сюда по поручению великого Московского князя узнать о здоровье Анастасии. А попал... — голос его задрожал, — на поминки. И хотя я знал твою мать какое-то мгновение, но поверь мне, что и моё сердце переполнено горем. Я и великий князь сохраним о ней память. Пусть земля будет ей пухом.

Пока князь говорил, по лицу Марии текли слёзы. Он своей речью растеребил её сердечную рану. А под конец она зарыдала.

Он подошёл к ней, по-отцовски обнял и прижал к груди.

— Крепись, дитя моё. Так устроен мир. Я же очень хочу, чтобы твоё будущее сложилось так, чтобы Анастасия и там радовалась твоему счастью. Подсказывает моё сердце, что так и должно случиться. А теперь мне бы хотелось навестить её последнее убежище на этой земле.

По дороге гость попросил заехать на рынок. Там он скупил все цветы.

Какие ни горьки для Марии были эти минуты, но её женское сердце о чём-то стало догадываться. «Просто так воз цветов никто не положит. Этого не сделали даже родные», — такие мысли рождались в её головке. Когда прощались, она сказала ему:

— Вы... Вы очень хороший человек, и я рада за маму, что она встретила вас. Будьте и вы счастливы. Да хранит вас Бог.

Князь гнал в Москву, не жалея лошадей. Когда оказался во дворе великого князя, то понял: здесь его ожидали... с нетерпением. Симеон встретил Пожарского в проходе. Обняв его за плечи, повёл к себе. Закрыв за собой дверь, он, глядя на Андрея, спросил:

— Ты, кажись, печально выглядишь. Случилось что?

— Случилось, — мрачно ответил Андрей, — несколько дней, как Бог прибрал княгиню.

— Да ну?

— Да, великий князь.

— Ну что, Царство ей небесное. Пусть земля будет ей пухом, — сказав это, он перекрестился.

После небольшой паузы выражение лица Пожарского изменилось. Увидев его глаза, Симеон, усмехнувшись, проговорил:

— Вижу, и добрая весть тебя не миновала.

— Готов, великий князь, положить голову на плаху, но лучшей невесты не найти.

— Так уж и не найти? Русь велика...

— Русь велика, — подтвердил Пожарский, — заблудиться можно. И только любовь может указать правильную дорогу.

— Ишь, куда хватил: любовь. Да нам, князьям, нет времени об этом думать, — проговорил Симеон.

На что Пожарский ответил кратко:

— Грех это — не думать. Мы — тоже люди. И жить надо по-людски.

— Мда-а, — неопределённо произнёс Симеон.

Ничего в этом коротком изречении Пожарский не понял, но посмотрел так, что Симеон вспомнил и про свою ненавистную Евпраксию, и горечь от своего одиночества.

— Ладно... ты прав. Как я понял, дело за Константинополем. Но... — и выразительно посмотрел на Пожарского.

Тот понял его взгляд.

— Великий князь, и тут можешь на меня рассчитывать. Только выслушай меня. Я послом поехать не могу. И вот почему. Дело это сложное. Тут человека надо не только речистого, но и знающего внутреннюю жизнь патриархата. Просто так об этом не заявишь. Тут надобен свой подход.

Великий князь смотрел на Пожарского, лицо которого говорило о желании помочь. Симеон посмотрел куда-то вдаль, потом сказал:

— Пожалуй, ты прав. Есть у меня такие: Дементий Давыдов да Юрий Воробьёв. Сладкие, просто убаюкивающие речи могут плесть. Но... вот только долго ехать будут.

— А это, великий князь, я беру на себя. Долетят они до него, как на крыльях. Только хочу просить об одном: путь этот будет необычным. И чтобы они ни видели, ни слышали, это должно умереть в них.

Великий князь рассмеялся:

— Ох, и любитель ты разных тайн.

На что Пожарский ответил довольно серьёзно:

— Когда-то великий и мудрый князь всея Руси Иоанн Данилович дал мне совет: есть такие в жизни моменты, о которых никто не должен ведать, дабы потом не каяться, когда злые люди задумают повернуть их против тебя.

— Ты прав, — проговорил Симеон, — так и будет.