Далекий след императора

Глава 29

Стокгольм. Серая туча, надвинувшаяся с моря, навевала тоску и уныние. Настойчивый, не утихающий дождь перекрасил все окружающие предметы в тусклые, невыразительные тона, сделав широкие улицы пустынными и отталкивающими. Казалось, каждый, кто на них появится, впитав в себя это уныние, сам станет частью всего окружающего. Но так только казалось.

Из Нормальна, через новый каменный мост, в Стаден въехала довольно изящная карета. Кучер, сидевший на облучке и закутанный в потемневший от дождя плащ, надвинул чуть ли не на нос широкополую шляпу. В его руке, на длинной рукояти, был кнут, и он изредка «поглаживал» им широкий зад лошади. За каретой, верхом, ехали два вооружённых воина.

А в карете находился молодой шведский король Магнус Ерихсон. Его удлинённое суховатое лицо с острой бородкой и постриженными усиками не было унылым, а наоборот, на нём застыла улыбка удовлетворения и даже радости. Ещё бы! Побывав в Кунгсхольме, где он воочию убедился в могуществе своего флота, в Нормальме, на встрече с ведущими торговыми людьми, получив от них поддержку задуманного им мероприятия, было от чего улыбаться. Теперь оставалось одно: придумать только повод. И он решил посоветоваться с епископом. Тог приносил ему письма папы и тоже не должен стоять в стороне.

— К святому Николаю! — приказал он кучеру в слуховую трубу.

Епископ был глубоким стариком, белесовато-пепельным, как лунь. Его сухая, слегка сгорбленная фигура ещё таила в себе недюжинные жизненные силы, а искорки в глазах говорили о его ещё не увядшей душе.

Он внимательно слушал короля, видя, что тот хочет отличиться перед папой. Глядя на него, старец думал, что чем дальше от Священного престола отстоят государи, тем больше в них папёжничества[49] перед ними. «Близость стирает грани», — подумал священник. Когда король закончил своё короткое повествование, в котором изложил пути решения вопросов, поднятых в папской булле, старец ответил не сразу. Тяжеловато опираясь на посох, он поднялся. Шаркая ногами, подошёл к окну. На подоконнике стояли горшки с растениями. Он оторвал на одном из них сухой лист. Скомкав его, посмотрел по сторонам, куда бы положить этот комочек. Ничего лучшего не нашёл, как положить рядом с горшком.

Потом молча вернулся на своё место. Проведя длинными тонкими пальцами по жидкой бородёнке, заговорил скрипучим голосом:

— Чуть больше века тому назад маршал Торкеле Кнутсон, в бытность ещё малолетнего короля Биргера аф Бьелго, собрав вокруг себя огромную силу, наняв итальянских мастеров, заложил город Ландскрона в устье Охты. Через год русский князь Андрей штурмом взял этот город, истребив там наш гарнизон, а его уничтожив.

Он замолчал и, опершись руками на посох, исподлобья взглянул на короля. Тот о чём-то сосредоточенно думал. Подождав какое-то время, священник проскрипел:

— Молодой король Биргер тоже попытался прибрать к рукам восточные земли.

Король знал эту историю, которая закончилась полным поражением короля.

И вот новый молодой король довольно дерзко взглянул на епископа. Епископ его прекрасно понял. Усмехнулся:

— Я не хочу тебя отговаривать от задуманного. Но то, что было, забывать не надо.

— Что ж ты, святой отец, посоветуешь?

Епископ погладил рукоять посоха и, глядя в окно, ответил:

— Надо внести смуту в душу своего противника.

Глаза короля округлились:

— Каким способом? — спросил он, в свою очередь, уставившись на священника.

Тот опять погладил посох, кашлянул в жилистый кулачок и ответил:

— А ты попробуй убедить их, что твоя, наша вера, лучше, сильнее. И что мы стоим ближе к Боту. Это поняла почти вся Европа.

Проговорив это, священник, опершись на посох, поднялся. Король понял, что аудиенция окончена. Он поцеловал ему руку и удалился восвояси.

Всю дорогу от церкви до своего дворца король думал над словами епископа. И вскоре родилось послание, которое было отправлено в Новгород, посаднику. В нём говорилось: «Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих. Пусть они поговорят о вере. Я хочу узнать, какая вера лучше. Если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то ступайте в нашу веру. И мы будем все, как один человек. Если же не хотите соединиться с нами, то вы вынуждаете меня идти на вас со всей моей силой. Ваш же народ поддержит меня!».

Весть о том, что в Новгород направляются шведские послы с каким-то королевским письмом, прилетела от берегов Балтики, точно на крыльях. Узнав об этом, новый посадник Фёдор Данилович не находил себе места. Он тотчас собрал у себя больших бояр. Оказался среди них и Осип Захарович. Куда деться от родственника? Посадник не успел разинуть рта, как Осип, оглядев присутствующих, поднялся и недовольным тоном сказал:

— У нас появился новый крепкий боярин Гланда....

— Ето хто? Прусс, что ли? — ехидно заметил Лука Варфоломеич, сидевший рядом с Осипом.

С высоты своего роста Осип посмотрел на него и презрительно произнёс:

— Ну и что, что прусс? Да он лучше всяких Дворянинцевых.

Лука приподнялся. Спор мог разгореться, но их осадил Фёдор:

— Бояре! Мы собрались не затем, чтоб здеся спорить. К нам едут шведские послы с королевским письмом.

Его слова были громом средь ясного дня.

— Шведы? С письмом? Каким? — посыпались вопросы.

Кто на них мог ответить? Никто. Поэтому, почесав языки, разошлись. Правда, перед этим посадник сказал одному из служек:

— Боярин Осип правильно заметил — будут сборы, проси и Камбилу.

А вскоре загудел Новгород. Весть эта бежала от хором к хоромам, от избы к избе. И на какое-то время город погрузился в ожидание. Пока те добирались, посадник ещё не раз звал бояр на совет: как гос встретить? Как самых почётных гостей? Или...

Вопрос Камбилы: «А что в этом письме?» поставил всех в тупик. Все чесали затылки: «А вдруг в нём какая-нибудь гадость?». И наконец решили: никаких пышных встреч. Чтоб те не обольщались.

А Камбила стал завоёвывать себе авторитет. Когда все поднялись, он вдруг заявил:

— А пошто владыку не зовём?

Посадник даже растерялся:

— А и в правду, почему?

Бояре начали переглядываться друг с другом.

Читать королевское письмо, помимо владыки Василия, посадника Фёдора Даниловича, воеводы Авраама, собрались: бояре Осип Захарович, Лука Варфоломеич, Иван Обакумович, Тимофей Андрианович, Гланда Камбила, Егор. Купцы: Павша Фоминич, Кюр Созонов, Григорий Ляна. Как было Фёдору их не пригласить. Павша не пожалел денег Ивану Крутиле, этому знаменитому новгородскому смутьяну и крикуну. Кюр да Ляпа дают деньги на ремонт моста. Когда вошли Гланда и Егор, бояре переглянулись меж собой и посмотрели на посадника. Но вопрос их снялся сам собой, ибо Осип посадил их около себя.

Письмо начал читать Фёдор. Но на первом же слове споткнулся так, что и владыка, и бояре потребовали, чтобы его прочитал молодой из житных стряпчий[50] Пахом. Многие знали, что он был лихим чтецом. Оттирая рукавом лоб, Фёдор подал бумагу Пахому. Стряпчий спокойно взял письмо. Рукой отбросил с высокого лба волосы и начал читать. Произношение у него было внятным, разборчивым. Когда кончил читать, все зашумели. Поднялся Осип. Одёрнул кафтан. Кашлянул в кулак. Все с натянутым интересом взирали на него. Особенно владыка. Он даже весь подался вперёд. Видно, встревожился святой отец. «А вдруг боярин примет в этой писульке всё за чистую монету? Кого же будем посылать? А что на это скажет митрополит?». Боярин крякнул:

— Ишь, чего вражина захотела!

Не успел боярин произнести это слово, как Василий весь расслабился: «Слава те! не туды, куды ентот король хотит повернуть». А Осип продолжает:

— Сщитай, с Владимира Ясно Солнышко Русь избрала своим Богом Христа и нам другого не надоть. Как наши предки молились, так и мы будем.

Василий про себя улыбается: «Они-то католики, то есть неверные, еретики. А мы от слова права — уверены в истине. Эту-то Христову истину мы и славим. Ладно, потом я ему всё это скажу. Главное, он своей вере изменить не желает». Среди присутствующих никто даже намёком не поддержал шведского короля.

Владыка поднялся, придерживая нагрудный крест:

— Люди добрые! Христиане верные! — начал он басистым голосом. — Дозвольте мне слово молвить.

— Говори, владыка! — был единодушный голос.

— Мне ясно ваше мненье. Позвольте мне, с моей братией, обдумать ответ етому неверному псу.

Все согласились с облегчением, ибо каждый прикидывал, как ответить, но ничего путного не придумали.

Через несколько дней владыка читал подготовленный ответ: «...если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру. А с тобой нам нечего спорить о вере. Если же тебе есть какая-нибудь от нас обида, то шлем к тебе на съезд наших людей». Прочитав, он бережно положил лист на стол. Посадник взял его, заглянул, точно сверяясь, так там написано и поднял голову.

— Пойдёть! — поднимаясь и глядя по сторонам, произнёс Осип.

Все закивали головами в поддержку его слова.

— Пойдёть-то пойдёть, — воевода вытянул руки и положил их на стол, сжав огромные кулачищи, — но ето, братцы, война!

— Ты чё задымил? — криво усмехаясь, проговорил посадник. — Пошлём к нему своих послов. Чё тот скажет.

Долго обсуждали, кто возглавит посольство. Остановились на Аврааме.

— Пущай войско евонное посмотрит! — заметил Осип.

Авраам упираться не стал, но в помощники попросил Егора.

Магнус встретил новгородцев, если не сказать радушно, то более или менее с достоинством. Это породило в них уверенность, что дело этим и ограничится. Но король, прочитав ответ, дал свой: «Обиды мне от вас нет никакой; ступайте в мою веру. А не пойдёте, то пойду на вас со всей моей силой». На что воевода ответил:

— Не надо нас пужать, ваше величество. Мы уже пуганы. И до вас приходили непрошены гости. Только не забывайте, чё сказал наш великий князь Александр: «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет».

Эти слова не понравились Магнусу. Его рот перекосился. Ответа на эти слова послы не получили. Но, прибыв на свою землю, узнали: шведы осадили Орешек.

Ярославское и софийское веча бурлили. На них обсуждался один вопрос: кто возглавит войско. Ответ, казалось, был ясным: воевода. Но случилось непредвиденная беда. На подходе к родному городу тот вдруг почувствовал себя плохо. Неожиданно ощутил страшную слабость. Его бросало то в жар, то в холод. Он еле передвигал нош. И вот этот богатырь, гора-человек, превратился на глазах сопровождающих почти в развалину. Воевода ещё хорохорился, божился назавтра подняться на ноги. Но на другое утро не смог даже самостоятельно встать.

Все знали, что воевода не трус, тем печальнее было это известие. И тут ударил себя в грудь молодой и отважный сын бывшего посадника Луки Варфоломеича, Оницифер. Новгородцы знали его ещё по событиям на Ваге, где тот прославился своей удалью, умением руководить дружиной. Его поддержал и Авраам. И скоро к нему стали стекаться люди.

В то же время к Фёдору непрошено заявились бояре. Признаться, они были рады, что нашёлся человек, готовый биться с королём. Но не очень были уверены в его победе. Вот это-то они и решили обсудить у посадника. Позван был и владыка. Среди бояр оказались и Гланда с Егором. К ним уже привыкли и, если ещё не считали вполне своими, то и не чурались. Бывали в гостях. Правда, Егор за всеми этими событиями так и не успел решить вопрос о земле для строительства собственных хором и по поиску Марфы. Вот и на этот раз, возвращаясь из поездки к шведскому королю, он всю дорогу мечтал немедленно ехать за Марфой, благо Осип давал сопровождающего. Но опять к нему приехал сам Оницифер и просил ехать биться со шведом. Как тут откажешь! Но, пока суть да дело, Камбила забрал его с собой к посаднику.

Народу было немного. Кроме владыки, Осипа да Камбилы с Егором были ещё бояре Иван Обакумович, Тимофей Андрианович. Помянули безвременно ушедшего Луку Варфоломеича и начали решать, кого позвать на помощь. Владыка пока отмалчивался. Тимофей был на стороне Олгерда. Его неожиданно поддержал посадник. Фёдор заявил:

— Олгерд может быстро прийти на помощь.

Осип пыхтел, но пока не высказывался. Наверное, так бы и порешили, если бы не Камбила.

— А почему вы не хотите позвать князя Московского? — спросил он.

Ответом ему было молчание. Он не знал, что несколько лет тому назад молодой великий московский князь заставил многих новгородцев униженно просить пощады. Хотя сами были виноваты. Но обида оказалась сильнее здравого смысла. Каждый, на кого смотрел Гланда, или отворачивался, или опускал голову.

Не выдержал владыка. Когда Симеон не поддержал его просьбу, он понимал, почему так поступил молодой великий князь и посчитал предложение прусса более приемлемым.

Олгерда владыка Василий знал неплохо. Помнил его «помощь», ограбившую половину Новгородской земли. Владыка долго прочищал горло, словно туда залетела муха. Но потом заговорил. И чем больше говорил, тем увереннее звучал его бас, набиравший силу. Его речь сводилась к тому, что новгородцы должны обратиться за помощью к Симеону. Закончил же он речь такими словами:

— Я понимаю вас, достославные бояре. Как вы помните, и я получил своё от молодого великого князя. Но простим ему его молодой зуд и посмотрим трезво вокруг. Вот я слышал: «Позовём Олгерда». Мы его звали, а что получили? — он оглядел боярский ряд.

Насупившись, они склонили головы. Отец Василий понял: обиды они не забыли, но противу не выступают. Владыка был прав. И даже после этого бояре отмалчивались. Тогда поднялся Егор. Глядя на Василия, он сказал:

— Владыка! Если они тебя не хотят слушать, то, думаю, народ заставит их это сделать.

Видел бы Егор, какими глазами Осип посмотрел на него! Да, в нём ещё не остыло то негодование, которое кипело в душе. Он не мог забыть, как князь заставил их ползти к нему на коленях. Но... слова Егора оказались весьма убедительными. И надо было решать, кого посылать к Московскому великому князю, не без издёвки Осип предложил Камбилу и... Егора. Посадник поочерёдно посмотрел на них. Те, точно сговорившись, согласно кивнули.

Они не стали выбирать удобный путь. Засыпая в сёдлах, мчались в Москву день и ночь. И вот далёкая и грозная столица перед их глазами. Новгородских посланцев Московский князь принимал с достоинством. А сдержанное, уважительное поведение посланцев сильно понравилось Симеону. Наверное, есть что-то такое в жизни, когда даже мимолётные встречи, как первая любовь, оставляют в сердцах особые чувства. На слова Камбилы: «Великий князь! Приходи к нам оборонять свою отчину. Идёт на нас король шведский, нарушивший крестное целование» Симеон ответил кратко, ясном и чётко: «С радостью иду! Хотя держат меня дела ханские».

Как ликовал Новгород, когда услышал слова Московского великого князя. На ярославском вече об этом сказал Егор, на софийском — Камбила. Оба боярина стали героями, сумевшими быстро решить такой важный вопрос.