Далекий след императора

Глава 21

Мороз подкрался, словно рысь, неслышно и невидимо. Ещё вчера лёгкий и озорной, сегодня он сковал лужи серебряным покровом и набросил на землю белёсую шаль, которая горела на солнце, как одеяние знатной боярыни, щипал нос и уши так, что любой, оказавшись на улице, торопился поскорее убраться туда, где печи трещали от сгоревших поленьев.

Евстафий Дворянинцев, который никак не мог дождаться приезда за ним сына, думал, выйдя, как обычно, на утреннюю прогулку:

— Рассердился.

Теперь старый боярин, набравшись сил, выходил один, с сожалением вспоминая, как ходил с Марфушей. Ему так и не удаюсь её уговорить. Девка твёрдо стояла на своём: «Она здесь дождётся своего Егора». Как он её ни уговаривал, ни убеждал: «Да кто тебя здесь, в этой глуши, разыщет? А в городе ты это сумеешь сделать». Но эти добрые и правильные слова почему-то не доходили до её сознания. Или она просто чего-то боялась? Но разгадать её боярин не мог.

Сделав всего несколько шагов, он вдруг почувствовал, что кто-то невидимый схватился за его нос. Да и уши дали о себе знать. И солнце в это утро на ясном небе выглядело как-то сумрачно. Боярин понял: пожаловал мороз во всей красе. Он и солнце постарайся прикрыть своей невидимой, как и он сам, паутиной.

Евстафий ввалился в избу, громко кряхтя, потирая уши и нос.

— Пожаловал-таки Мороз-Иваныч! — с порога заявил он, направляясь к печи, где Лука ворошил огонь и подкладывал поленья. — Ложи больше, не жалей, — посоветовал боярин, грея ладони перед ярким пламенем.

— Не жалею, боярин. Чё его жалеть? В лесу дров полно, — ответил Лука, наровясь в забитую печь воткнуть ещё чурку.

Появилась Марфа, на ходу завязывая платок.

— Чё там? — она кивнула на дверь.

— Мороз пришёл! — смеётся боярин, поправляя кушак.

— Пора уж! — принимаясь за посуду, заявила она.

— Куды Марфуша делась? — поинтересовался боярин, подкидывая поленья к печи.

— Да лежит девка. Занемогла малость, — ответила бабка, собирая на стол.

А в обед звонкий лай собаки да скрип полозьев известили о запоздалых гостях. Выглянувший Лука сказал, прикрыв дверь:

— Готовсь, Естаф! Сын приехал.

Отряхивая с сапог снег, вошёл Фёдор. От его ладной фигуры исходил холод. Он скинул медвежью шубу и стал смотреть, куда её пристроить. Не найдя ничего подходящего, вешал был занят, приткнул её в угол.

— Ну, здоровы были! — крепким голосом произнёс он.

— И ты будь здоров, — за всех ответила Марфа и пригласила его к столу. — Однако, Фёдор, ты счастлив, в окурат к обеду поспел. Давай, садись! Лука! — и командным голосом приказала: — Неси!

Лука понял, что паю нести и юркнул в подвал. Вскоре он вернулся, держа в руках увесистый берестяной туес. Бабка покачала головой. Дед понял, что она хотела сказать: поменьше не нашёл?

— Чё попало, — пробубнил он, ставя его на стол.

— И всё? — спросила бабка.

Тог вопросительно посмотрел на неё.

— Вы, чё, с ладонев пить-то будите?

— А-а! — понял дед и полез за кубками.

Фёдор, усаживаясь, оглядел стол.

— Чем вы тут батяню кормите? — проговорил он.

— А чё есть, то и ест! — ответила хозяйка, разливая по мисам наваристую похлёбку.

Фёдор склонился над ней и понюхал:

— Вкусно! — одобрил он, беря деревянную ложку и краюху хлеба.

— Погодь! — остановил его Лука и разлил медовуху.

— С морозцу! — поднимая кубок, сказал хозяин.

Хороню пообедав, Фёдор рыгнул и впервые глянул на Марфушу. Та, как сидела, опустив голову, так и не пошевелилась. Он оторвал взгляд и поднялся.

— Батяня, я за тобой, — пояснил сын, остановившись перед ним.

— Чё долго-то не ехал? — спросил боярин, допивая цежью[37], не глядя на сына.

— Так Ефросинья... преставилась.

— Как «преставилась»? — боярин резко отодвинул братину, поворачиваясь к сыну.

— Да, так... поболела и померла. Вот сорок дней справил и приехал, — ответил Фёдор, опустив голову.

Боярин, отворачиваясь от сына, повернулся в сторону и уставился в угол. Было видно, что внутри него происходит какая-то борьба. Посидев какое-то время в задумчивости, тяжело поднялся.

— Шубу-то не забыл?

Этим вопросом он дал ему понять, что пора отправляться домой. Фёдор вышел и вскоре вернулся, держа на руках такую же, как у него, шубу и катанки, которые Евстафий с одобрением оглядел. Они ему понравились, это было видно по его улыбке. Сняв хозяйские чувяки, поправил на ногах шерстяные носки и, подтянув порты, надел катанки. Пройдясь по избе, опробовал их. Сын с интересом ожидал, что скажет отец. Но тот молчал. Фёдор не выдержал и спросил:

— Ну, как?

— Пойдут! — ответил тот и подошёл к Марфе.

— Марфа, век тя не забуду. Хочу повторить: поехали с Лукой ко мне.

Та отрицательно покачала головой:

— Тута мы доживать будем.

— А если недуг схватит? Кто поможет?

Но за неё ответила Марфуша:

— Я!

Неторопливо подошёл к ней боярин, подставил себе ослоп и сел рядом.

— Доченька, — тихо заговорил он, взяв её руки, — я те сколь раз сказывал: не дело ето, не дело. Дажить Марфа подтвердит, — и, повернувшись к ней, спросил: — Так ведь, Марфа?

— Так, так, — закивала она.

— Я их не брошу! — твёрдо сказала девушка.

— И не надо их бросать. Пущай едут с нами. Что ты, Лука, скажешь? — он повернулся к деду.

— Чё мне те сказать, боярин? Пока тута поживём, а тама видно будет.

— Вот, — боярин ударил себя по коленке, — это другой ответ. — Поживёте, а мы, — он поглядел на Марфушу, — с ней за вами и приедем.

— Нет, боярин, я их не оставлю.

— А Егорушка твой как?

Похоже, этот простой вопрос застал её врасплох. И не только её. От чего-то дёрнулся Фёдор. Что-то хотел, видать, сказать. Да вовремя спохватился, смолчал.

— Вот видишь, — боярин заглянул ей в глаза, — давай собирайся, доченька!

— У мня шубы нет, — не зная что сказать, ляпнула она.

Одно было понятно: она Егора не забыла.

— Шуба? Есть! — каким-то обрадованным голосом почти прокричал Фёдор и вновь ринулся наружу.

Когда вернулся, в руках держал какое-то чудо. Когда встряхнул его, показалось, что низвергся водопад под лучами зимних холодных солнечных лучей. Так загорелся мех в сумрачном свете избы.

— Ой, бабоньки! — не удержалась Марфа. — Да чё ето за чудо!

Фёдор подошёл к девушке:

— Красавица, примерь!

Она посмотрела на Марфу. Бабка кивнула в знак того, чтобы она примерила. Та позволила Фёдору набросить шубу себе на плечи. Но, когда тот попытался как бы невзначай провести по шубе руками, делая вид, что расправляет, получил по ним крепкий удар.

— Не балуй, — осадила она молодого боярина.

— Царица и только! — воскликнула восхищенная Марфа, глядя на девушку.

— Аты царицу-то видела? — заметил Лука, не отводя от Марфуши взгляда.

А у старого боярина заблестели глаза: «Хороша, ух, как хороша!» — молча говорили они.

Но Марфуша не долго дала им полюбоваться собой. Она скинула шубу и вернула Фёдору.

— В другой раз... надену.

Все непонимающе смотрели друг на друга. Первым нашёлся Фёдор. Он положил шубу на сиделец и сказал:

— В другой раз, так в другой. Она — твоя.

Затем, достав из-за кушака тяжёлую кису, положил её на стол и, поглядывая на хозяев, сказал:

— Это те, Марфа, те, Лука, и те... — её он не назвал, только зыркнул недовольными глазами, — благодарствую вам, — и трижды поклонился, — что спасли мойво батяню. А тя, — он повернулся к отцу, — я жду, — и вышел прочь.

Евстафий по очереди обнял Марфу и Луку, а, подойдя к девушке, сказал:

— Марфуша, доченька, я всё узнаю про твойво Егора и приеду... Ладно?

Она, в знак согласия, кивнула. Он трижды поцеловал её в щёки, повернулся к двери. Уже на пороге, обернувшись, произнёс:

— Да хранит вас Бог.

— И тя тоже! — крестя, за всех ответила Марфа.

Отлежавшись с дороги, первое, что сделал Евстафий, поехал в гости к боярину Осипу Захаровичу, зная по словам Марфуши, что тот забрал её любимого. Но каково же было его удивление, когда на месте хором он увидел обгорелые брёвна. Первое, что мелькнуло в голове, что боярин погиб.

— Вот ето да, — досадливо вырвалось у него. — Чё же делать? — Он даже растерялся.

Потерев лоб, пошире открыл дверцы кареты и увидел, как какие-то люди разбирали чёрные брёвна.

— Эй! — крикнул он.

Те оглянулись.

— Пойди сюда, — позвал он довольно громко.

Один из них, вогнав в дерево топор, подошёл.

— Чё, боярин, надобно? — грубовато спросил мужик.

Боярин из кармана достал серебряную монетку:

— Держи, — и протянул её мужику.

Тот взял и с удивлением посмотрел то на монетку, то на боярина, а в голове вертелось: «За что?»

— Скажи, мил человек, а Осип-то жив аль нет?

— Жив, боярин, жив! — ответил тот, опуская монетку в карман.

— А где он?

— Да в деревне... — и рассказал, как случился пожар, где был в это время Осип и как уехал в свою деревню.

Выслушав его, боярин вернулся к себе.

— Ты куды ето, батяня, ездил? — за обедом спросил Фёдор.

Евстафий решил ничего не говорить ему.

— Да... так... прогулялся. Город посмотрел.

Сын ничего не сказал, только подозрительно посмотрел на отца. Дорогой и, вернувшись, они мало общались друг с другом. Когда подъехали к евстафьевским хоромам, сын спросил:

— Батяня, я поживу у тя? Не хочу душу теребить, — пояснил он.

Отец бросил коротко:

— Поживи.

Как не посочувствовать сыну, недавно похоронившему свою жену.

И вот эта забота. Старый боярин почувствовал, что она как-то сковывает его деятельность. Перед его глазами часто появляется Марфуша, ему не хватает её внимательного ухода. Не забыто и его обещание. И он решил действовать. Цедя сквозь зубы кисель, процедил:

— Я... тута... отъеду...

Куда, зачем, надолго ли — не пояснил. Сын, видать, понял его настроение, ничего спрашивать не стал. У него у самого появилось забот по горло. Скоро подходил срок переизбрания посадника, а он не думал отказываться от своего решения попробовать добыть этот пост себе. Был же когда-то им отец, почему и ему не посидеть в его кресле?

Старый боярин, несмотря на лютовавший мороз, поехал к Осипу в деревню. Хоть не ближний это свет, но ничего, силёнку в себе он почувствовал. Осип был так удивлён появлению такого гостя, что в первый момент даже не знал, что сказать.

— Давай, зови в хоромы, обогрей гостя, — проговорил Евстафий, стоя на крыльце, топчась вместе с хозяином.

— А-а! Ага! — обрадовано воскликнул Осип, услужливо открывая дверь.

В едальне, куда гостя завёл хозяин, было тепло. В печи весело потрескивали дрова. Пока Осип распоряжался насчёт кормления гостя, тот, по привычке, грел руки у огня, не без улыбки вспоминая разговор с Лукой.

За обедом Евстафий рассказал, зачем к нему пожаловал. Выслушав его, Осип, в свою очередь, поведал, что знал и о Марфе, и о Егоре. Удивился встрече Евстафия и Марфуши и спросил:

— Чё ты так заботишься? Уж не...

— Не-е... — качает головой Евстафий, — долг мой перед ней. Жисть мне спасла.

— А-а-а! — понимающе тянет хозяин и весьма печально закончил: — Егор погиб, защищая Варлама, своего предводителя.

Услышав это, гость что-то задумался. А потом, похоже, повеселел.

Всю обратную дорогу домой Евстафий обдумывал, как лучше поступить. Но ничего путного не нашёл, как ехать к Марфе, всё рассказать и попробовать всё же забрать деву. Этой же дорогой он решил разделить своё добро между Фёдором и ею. Если они сойдутся, то и тогда сын не смеет обидеть ту, которой он обязан своим спасением и нрав которой так пришёлся ему по душе.

Такое быстрое возвращение боярина в эту глушь всех сильно удивило. Первое, что у него спросил Лука, встретивший боярина:

— Что, вновь занемог?

— Да, нет, — успокоил он, — я приехал до Марфуши.

За столом он всё рассказал. Услышав о гибели Егора, дева вскочила. На глазах появились слёзы:

— Не верю, неправда! — воскликнула она.

Тогда боярин, повернувшись к образам, проговорил, крестясь:

— Богом клянусь, правда!

Марфа подошла к девушке, обняла её, усадила рядом:

— Марфуша, — заговорила она, — жизня — штука не проста. Чуеть моё сердешко, не врёть боярин. Крепись.

Марфуша зарыдала во весь голос.

— Поплачь, милая, поплачь, легче будить, — посоветовала Марфа.

Доплакивать Марфуша ушла к себе.

Вечером, когда она появилась, её трудно было узнать. Лицо, казалось, почернело, глаза сузились.

— Да ты чё, девонька? — всплеснула руками Марфа. — Развить так можно! Было дело, и у мня мужика убили. Так чё тогда? И мне за ним? Жить-то надо. Бишь, кака ты у нас. Как дочурка. Радость-то кака!

Наверное, этот простой, нехитрый довод как-то её успокоил, лицо стало оживать.

На другой день боярин заявил ей о своём решении разделить своё добро. Марфа и Лука, узнав об этом, вдвоём стали уговаривать её послушаться боярина. И Марфуша сдалась. Тепло попрощавшись, они отъехали в Новгород. Лука и Марфа версты две шли за повозкой. Потом отстали.

В Новгород возвращался и другой его житель. Печальное появление Станила в Новгороде было ударом грома средь ясного зимнего неба. Павша долго слушал объяснения сына. Молчал, «мотая на ус». Когда тот кончил говорить, отец начал неторопливо задавать вопросы. Перво-наперво он спросил про кису:

— Значит, мошну поделил?

— Поделил, — подтвердил тот.

— Где она?

Сын пожал плечами.

— Куды кидал, смотрел?

Станил кивком подтвердил. Потом, словно его осенило, начал вновь свой рассказ, дополняя забытыми было моментами.

— Вскоре, — сказал он, — появился какой-то человек. Скорее всего это был один из подорожников, — сын замолчал.

— Ну, — нетерпеливо рявкнул батя, видя, что сын вроде задумался.

— А знаешь, батяня, я вроде встречал етого человека.

Батя весь, как пёс, насторожился.

— Где?

— Здесь. У нас.

— В Новгороде?

Опять согласный кивок.

— И что?

— Я видел, как он шарил по кустам.

— Искал?

Сын пожат плечами.

— Вроде, — неуверенно промолвил он, видя, как сузились отцовские глазки.

— А чё ты не вышел?

Сын усмехнулся:

— Я чё, дурень? А вдруг за ним ещё бандиты?

— Это ты прав. Да-а, — протянул Павша в задумчивости. — Думаю, это дело наших «молодцов-удальцов». Ишь, на своих руки подымают. Ну, погоди у меня! — Павша погрозил кулаком. — А ты ищи тово. Мы с иво заживо шкуру сдерём, а узнаем, куды он нашу деньгу дел.

Вабор, у которого остановился на житьё Егор, оказался весьма порядочным мужиком. Узнав от парня про его большущие деньги, он посоветовал спрятать их понадёжнее и никому про это не сказывать.

— Ты ещё молод, — говорил он, — мало знаешь людей. А они разные. Одни вроде так и норовят в рот залезть, выдают себя чуть не за ангелов. А на деле — дряненький человечишко, так и зырит в карман залезть.

— Видел я таких, — проговорил Егор, — бросили Варлама, за свои шкуры обеспокоились.

— Вот так-то. Ты Петра дождись. Он те всё и расскажет.

Но Пётр пропал, как в воду канул. Куда делся, никто не знал. Чтобы зря время не терять, Егор с литовцем на пару стали трудиться. Работал Егор здорово. Можно было подумать, что за время своих скитаний он соскучился по труду. Скорее всего так и было.

Он редко выходил в город. Благо храм Парасковы Пятницы был недалеко. Он часто ходил в эту церковь, тайком моля скорее найти Марфу. Ехать домой, не встретившись с Осипом Захаровичем, которого ожидал со дня на день, не хотел. Разве что просить Милантию, может быть, она поможет. О ней слышал он разное. Его не тянуло принимать участие в кулачных боях, не было настроения.

Однажды, в свой редкий выход, идя по Людочоще, Егор услышал странный, досель не слышимый им звук. Пройдя на него несколько десятков шагов, он увидел, как из переулка выходят какие-то люди, связанные между собой гремящими цепями, медленно брели по дороге. Лица их были печальны, глаза отчуждённо глядели по сторонам. Они жалобными голосами твердили:

— Подайте, люди добрые, на пропитание. Бог зачтёт вам!

— Ишь, Бога вспомнили! — зло сказал какой-то мужик, — а когда грабили да убивали, про Него забыли!

— Хто ето? — спросил Егор у двух встретившихся ему парней.

Один из них оглянулся и ответил:

— А, разбойный люд. Суда ждут. Жрать-то им не дают. Вот и пускают милостину собирать.

Егор внимательно посмотрел на них. И ему показалось, что среди них были и те, кого зря обвиняли. Уж больно печально выглядели их лица. Туг запечалиться. Вины нет, а как доказать — неизвестно. Он подал им несколько серебреников. Довольно богатый дар.

Вернувшись к себе, Егор не узнал стол, который «ломился» от разных вкусностей. Тут и запечённое мясо с чесноком и овощами, разные сыры, пироги с осердием. Квасы, медовуха. У стола со скучающей физиономией сидел Вабор. Увидев входящего Егора, вскочил:

— Да хде ты шатаешься? — встретил он его такими словами. — Давай садись.

Егор удивлённо поглядел на это изобилие.

— Где ты деньгу взял? — отрезая кусок мяса, спросил Егор.

Тот рассказал, как к ним приезжал какой-то боярин, спросил только об Осипе и дал несколько серебряных монет.

— Только за это?

Вабор кивнул.

— Богач, — сделал вывод Егор и отпил несколько глотков медовухи. — А я видел... — и он рассказал об острожниках.

— Луше туды не попадать, — заметил Вабор и поднял кубок, — чтоб нас миновала такая судьбина.

Когда выпили, Егор подолом рубахи обтёр рот и философски заметил:

— От неё, брат, не уйдёшь!