Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

Глава 10

Туман рассеялся. Хармы обрели покой, и это место перестало быть бессрочной тюрьмой для десятков тысяч людей, хотя и продолжало нести на себе отпечаток вековых страданий.

Впереди, насколько хватало глаз, тянулась голая равнина, без единой травинки, без чахлого деревца. Вид был унылый, но после поганых болот, подернутых блевотной поволокой, даже он радовал душу.

Над нами простиралось голубое небо. Воздух сделался свежим, легким, вкусным. Я почувствовал, как во мне расправились соколиные крылья, измученная харма наполнялась энергией, пробуждалась магия. Но физически тело было измотано, поэтому перекинуться в сокола я по-прежнему не мог, да и вообще, по правде говоря, мало что уже мог. Слишком много тьмы прошло через мою харму, и часть её не могла не осесть во мне. Теперь эту тьму мне предстояло каким-то образом изжить из себя.

Мы, спотыкаясь, спустились с опустевшего холма. Идти по земле было на порядок легче, чем по проваливающейся топкой каше болот. Однако, несмотря на твёрдую почву под ногами, мы к этому времени уже слишком устали, ноги и руки тряслись, их сводило судорогой, сознание то и дело намеревалось сделать ручкой.

Мы молчали, упрямо сопя, шли вперед, но старания наши большого успеха не возымели — мы с Леоном едва ползли. Приходилось держаться друг за друга, чтобы не упасть без сил.

— Долго ещё до города? — нечленораздельно спросил я, язык во рту стал большим и неповоротливым.

— Таким черепашьим ползком — часов шесть, а то и все семь. Нормальным шагом часа три-четыре, — буркнул Леон. — Надо бы отдохнуть, сокол, хотя бы пару часиков.

— Если присядем, потом уже не поднимемся, — не согласился я.

Я прекрасно знал, что стоит дать себе хоть на миг слабину, потом собраться в кучку будет гораздо сложнее.

— А если не присядем, то через часок, а то и раньше, мы просто свалимся, — резонно возразил Леон.

— Я вообще не понимаю, почему ты до сих пор со мной, — психанув, разозлился я. — Теперь ты не волк, проклятье снято, тебе не обязательно избирать себе самого сильного хозяина, чтобы служить ему. Ты волен делать всё, что душе угодно!

От усталости я был раздражен донельзя. Да и после того, как я побывал в башке у Леона, он мне внушал определенные опасения, слишком уж там много водилось тараканов, таких, что хрен вытравишь за один раз.

Я потратил слишком много сил на эту речь. Окончательно сдувшись, я неуклюже ступил и растянулся на земле. Леон то ли инстинктивно, то ли случайно отшатнулся от меня, не давая мне увлечь его за собой.

Подняться сил уже не хватило. Я лежал, глядя в голую высь неба и мечтал, расправив крылья улететь прочь от собственной слабости.

— Эрик, ты мне указал путь к свету, — присаживаясь рядом со мной, беззлобно ответил Леон. — Ты вывел меня из такой тьмы, из которой, казалось, нет выхода. Я буду держаться тебя. Даю тебе клятву, что не предам и не оставлю тебя и твое дело отныне и во веки веков.

— А корона не будет жать? — позволил себе усомниться я.

Вышло грубовато, но слишком много я узнал про Леона потаённых гадостей, чтобы взять и так просто ему довериться.

— Я никогда не был носителем короны, — пожал плечами Леон. — Отец лишил меня этого права. Я с этим давно смирился и даже считаю это правильным решением.

— Разве тебе не в лом служить какому-то герцогу? — продолжал проверять на прочность я Леона.

— Я этим переболел много лет назад, сокол, — вздохнул Леон. — Как ты помнишь, я предал Варда и служил сопротивлению, то есть герцогам, которые все, как один, презирали и ненавидели меня. Да и Вард был не королевских кровей.

Сомнений не оставалось, Леон говорил правду, по крайней мере, верил в то, что говорит правду. А это в его случае, уже не так мало.

— Тогда я принимаю твою клятву, Леон, и сам в свою очередь обязуюсь помогать тебе на твоём пути, в борьбе с тьмой. А в случае опасности, я приду на помощь, как всякому, кого взял под свое соколиное крыло, — вспомнив из исторических фильмов обмен клятвами сюзерена и вассала, пафосно изрек я.

Кажется, я попал в точку, так как Леона не хило торкнуло. Мне даже показалось, что он прослезился.

Мы помолчали, глядя в небо. Нестерпимо стало клонить в сон. Я пытался заставить себя подняться. Однако всё, что мне удалось, так это сесть, прислонившись спиной к Леону.

Выбора не оставалось, приходилось смириться с тем, что нужно отдохнуть. В животе у меня громко заурчало, организм требовал еды. Я полез в мешок, но оттуда вытряслись только жалкие крошки сухарей, я, разозлившись, отшвырнул мешок.

Однако бросок был слабый, и ветер тут же отомстил мне, бросив мешок обратно мне в лицо.

— Тебе нужно научиться контролировать свои эмоции, сокол, — усмехнулся Леон, протягивая мне из своих запасов кусок вяленого мяса и сухарь. — Ты или подчиняешь себе эмоции или они подчиняют тебя, и тогда они начинают тебя разрушать…

— Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было, — не удержался я, от невольного желания уколоть.

— Не в бровь, а в глаз, — с усмешкой подтвердил Леон.

Моя острота опять прошла мимо цели.

Я взял еду, удостоверившись, что Леон оставил и себе часть. Мы принялись есть.

Немного подумав, я сообразил, что всё к лучшему, и я зря парюсь. Ведь после отдыха, я восстановлю силы, и смогу перекинуться в сокола. Тогда на крыльях, до города я долечу за час, а то и быстрее.

Я поделился своими соображениями с Леоном и он поддержал мой план. Только при этом заметил, что, так как в волка он больше перекидываться не может, нам на время придется разминуться. А в городе меня могло ждать всякое, в том числе и какая-то подстава.

Однако делать было нечего, приходилось рисковать. Леон объяснил, где находится храм. Заблудиться не представлялось вохможным, так как храм располагался рядом с королевским дворцом, в самом центре города.

— Слушай, Леон, — уже в полудрёме, шутя, полюбопытствовал я. — А вот мне всегда было интересно, вот вы принцы, вам же на принцессах жениться полагается?

— Ну, — Леон задумчиво почесал отросшую щетину. — Можно и на герцогинях на худой конец, ну вообще, да, ищут принцесс…

— А что если все принцессы и герцогини страшилы, каких свет не видывал?

— Бывало и такое, приходится терпеть, — засмеялся Леон.

— А вот еще мне интересно. Королем же мужик должен быть. Вот, что если королева одних девок рожает? Вы что тогда делаете? Наследника из-под подола служанки вытаскиваете?

— Нет, Эрик, тогда старшую принцессу поскорее замуж отдают и ждут внука. Богиню Аве на помощь зовут, чтоб подсобила. Но это не худший расклад, плохо тогда, когда детей вовсе нет, — уже серьезно ответил Леон.

— Что вы делаете, когда их нет?

— Когда их нет, мы приходим в отчаяние. И делаем глупости, — грустно ответил Леон. — Например, из такой вот глупости родился я. У матери долго не было детей, и отец обратился сначала к служительницам жизни. Они ответили ему, что нужно ждать. Но отец не мог ждать. И тогда он обратился к служительницам смерти. Они дали ему зелье, но предупредили, что я буду посвящён Амадей. Отец так был напуган, что пошел на эту страшную сделку. Так появился я. А потом… потом родился Натан. Надо было подождать всего чуть больше двух лет…

Это многое объясняло, мне стало жаль Леона, все же несправедливо, когда твой путь предопределен не твоим собственным выбором, а выбором твоих родителей.

— Твой путь не может определять какое-то зелье, Леон. Человек сам делает свой выбор.

— Да, теперь я это знаю.

С этим я почувствовал, что проваливаюсь в сон. Такой нужный моему телу и душе сон.

Проснулся я от того, что по всему телу ползли щекотки. Ощущения были такими, будто по мне бегали сотнями мелкие насекомые. Вокруг, гремя доспехами, странно извиваясь всем телом в каком-то припадочном экстазе, скакал Леон.

Вскоре, к его танцевальному номеру пришлось присоединиться и мне, так как щекотки стали просто невыносимыми. Мы, туповатые спросонья, как два дебила, ругаясь на чем свет стоит и хлопая себя по доспехам, бегали взад-вперед, пытаясь стряхнуть с себя странное наваждение.

Наконец-то, я сообразил, что нужно скинуть снаряжение и одежду. Леон тоже до этого дошел и стал быстро раздеваться.

Как назло доспехи не хотели сниматься, заело какие-то крючки. Не сразу, с горем пополам мне удалось скинуть с себя всё. Обнаружилось, что по мне бегают мураши. Видимо, их привлекли крошки от сдобной булки, которые я выкинул.

Стряхнув с себя мелких тварей, мы с Леоном вздохнули с облегчением. Какое-то время мы тупо смотрели друг на друга. Потом как по команде отвернулись, смутившись наготы.

— Тебе бы надо привести себя в форму, сокол, у тебя мышечная масса неравномерно по телу распределена, более того, ты слишком худой. Руки как спички. Тебя в первом же бою, как тростинку переломают. Ты абсолютно не готов к войне…

Крыть мне было нечем, так как сам Леон был в идеальной форме. Не раскаченный шкаф, которые только и могут, что громко падать, а поджарый боец. Мышцы по всему телу прорисовывались равномерно, рельефно.

— Зато у меня ялдык больше, — буркнул я, зная, что аргумент детсадовский, но уж больно правда колола мне глаза.

Я бы и рад был заняться тренировками, но на меня валилось то одно, то другое, когда мне было успевать прокачать свою форму. Я и так значительно окреп, в сравнении с тем, каким сюда попал, но это же не объяснить Леону.

Я глянул на небо, солнце уже стало клониться к горизонту, нужно было успеть прилететь в город до темноты.

— Пора тебе, сокол, встретимся в Веросити, — верно истолковав мой взгляд, заметил Леон и начал, отряхнув одежду, снаряжаться в путь.

Я же задумался. Одежду мне придётся оставить здесь, но предстать перед матерью голым как-то не очень улыбалось. Мелочь, конечно, но мелочь очень неприятная.

— Слушай, Леон, а там, в городе, как думаешь, одежду можно какую-нибудь сыскать.

— За сотни лет даже то, что было, всё, скорее всего, истлело, — ответил Леон. — Хотя… Мой брат очень любил шёлк. У него полно было шёлковых рубашек. Наш дворец стоит рядом с храмом. Его комната в южной башне, там ещё на крыше вырезана фигурка сокола. Может и найдёшь что…. Вдруг уцелело.

Я кивнул и, больше не теряя времени, обратился в сокола. Как давно я этого не делал. Душу мою опять захлестнул почти детский восторг, и я поднялся в небо.

Я расправил крылья и, почувствовав ветер в перьях, понесся вперед. Навстречу — солнце. Очертания города показалось уже минут через десять. Город выглядел громадным, к тому же, в отличие от Верасити с высотными домами этажей под девять, а то и больше. Поэтому, хоть я и видел город, он приближался медленно, и только через минут сорок я достиг его границ.

Вид города был величественный. Колонны, замки, многоэтажные дома. Но всё полуразрушено, одни здания просто выгорели дотла, другие — обращены в груду руин. На улицах города то там, то сям белыми костями скалились истлевшие останки людей. Судя по позам, смерть многих застала в разных обстоятельствах и часто неожиданно.

Вид удручал. Я поспешил, чтобы не травить душу быстрее пролететь над этой частью павшего города и полетел в центр, туда, где возвышался королевский дворец.

Башню Натана я нашёл быстро. Залетел в окно. Покои были очень скромно обставлены. Видимо, Натана роскошь не прельщала. Я перекинулся в человека и стал рыться в его вещах.

Многие вещи истлели в прах, однако шёлковые рубашки, действительно, уцелели, то есть, почти уцелели…

На счастье, рубашки были длинными, доходила мне до самых колен. Однако, когда я напялил одну из них на себя, то с досадой обнаружил, что шёлком полакомилась моль.

Я ещё полазил в шкафу в надежде найти что-то вроде штанов. Нашёл шёлковые чулки, с горем пополам натянул их, все лучше, чем сверкать голыми ногами. Посмотрел вниз, заметив про себя, что с моими кривыми подставками вместо ног, только чулки и носить.

Подошел к зеркалу, желая оценить результат в целом. Смахнул рукой пыль и вздрогнул. Вместо моего отражения, я увидел в зеркале Натана. Он, молча, указывал мне на тумбочку.

Я послушно подошел к тумбочке. На ней лежал золотой обруч с черным камнем посредине, и я сразу понял, что это корона. Как же я её раньше не приметил? Рядом с короной лежал свиток. Запечатанный печатью с оттиском короны. Я отомкнул печать и развернул свиток.

Строки побежали перед глазами, утягивая меня куда-то вглубь чужого сознания.

«Дорогой мой брат, я скоро умру и хочу напоследок раскрыть правду о тебе самом. Я знаю, ты не хотел меня убивать, даже, несмотря на то, что твоё сердце отравлено ненавистью. Я нашел женщину, которая отравила тебя, дав эту ложку яда. Когда тебе было семь лет, служительница смерти по имени Белла рассказала тебе историю того, как ты якобы появился на свет. Я знаю, по её словам, выходило, что ты родился с помощью тёмной магии и посвящён Амадей. Леон это не так! Я выяснил у матери, что они с отцом действительно обращались за помощью к служительницам смерти, но узнав их цену, бросили зелье в огонь. Ты не принадлежишь ей. Тебя обманули. Я помню, что ты был мне добрым старшим братом, ты многому меня научил, а потом в тебе посеяли семена лжи, и они проросли в тебе, изуродовав твою харму завистью и злобой. Эта гнусная женщина исчезла из темницы, опасайся её, она страшный враг. Вернись к свету Леон, займи место короля и искупи свои грехи, людям нужен король, ты нужен людям! Я прощаю тебя, надеюсь, и у тебя хватит сил простить себя».

— Я передам ему письмо, Натан. Письмо и корону, — пообещал я, спрятав свиток и обруч в сумке, и заглянув в зеркало. — Даю слово!

Натан кивнул и исчез. Я встретился взглядом самим с собой. Выглядел я ожидаемо нелепо, но это сейчас интересовала меня меньше всего.

Мне не давало покое имя в свитке. С одной стороны, мало ли, сколько на свете могло быть Белл, да и события происходили триста лет назад, но, с другой стороны, я был отчего-то уверен, что речь в письме идёт о моей матери! Вокруг неё витало слишком много загадок. И этот клубок нужно было поскорее распутывать. Мне требовались ответы.

Я покинул дворец и зашел в храм. Он был сделан из хрусталя и малахита, и переливался всеми цветами радуги. Через стеклянный купол потолка в храм проникали красные лучи заходящего солнца.

Я осмотрелся. В храме никого не было, от слова совсем. Я встал в самый центр, сосредоточился, но в голову ничего не лезло кроме единственной мысли, что вряд ли мать меня здесь специально поджидает много лет. Но всё же, здесь должно было быть что-то такое, что могло помочь мне её как-то призвать.

Вокруг меня стояли тринадцать зеркал, но все они были повернуты задней стенкой к центру. Я вспомнил световые ловушки древних египтян. И стал переворачивать зеркала одно за другим.

Зеркала поймали в ловушку кровавый луч солнца, и в них замелькала жутковатая чёрная тень. Она перебегала из зеркала в зеркало. Словно собираясь в нечто целостное, и наконец, в тринадцатом зеркале возникла моя мать. Картинка начала наливаться цветом, а образы стали более внятными. Я будто в плазму заглянул.

Я увидел мать, во главе отряда служительниц смерти. В их числе была заметна и похудевшая, с черными глазами от употребления специй Хлоя, она стояла напротив Янко. Чувствовалось, что Янко явно вне себя от страха. Он жался к растущему рядом дереву, словно ища у него защиты.

До меня начал доходить звук.

— Эта женщина по имени Хлоя была под защитой служительниц смерти! — без капли тепла в голосе, зачитывала приговор мроту Белла. — Ты поступил с ней жестоко, Янко, обманул её и обрек на медленную, мучительную смерть. Хотя знал, что она под нашим покровительством.

— Мне нужно было вернуть кольцо! Я не виноват, — вне себя от страха бессвязно бормотал Янко. — Вот возьми кольцо, только пощади, могущественная!

Белла подошла к мроту очень близко. Ласково погладила его по щеке, взяла кольцо, надела на свой палец. Задумчиво повертела руку. И одним резким движением вырвала Янко сердце. Сердце ещё лихорадочно трепыхалось в её руках, а в глазах Янко медленно затухал ужас, затем тело повалилось на землю.

Белла брезгливо выкинула сердце прочь и повернулась лицом к служительницам смерти.

— Ты отомщена, Хлоя, прощай, ты сослужила нам хорошую службу, — равнодушно подвела итог жизни легкомысленной продавщицы огурцами Белла.

Она щелкнула пальцами, и тело Хлои загорелось золотисто-красным огнём.

После этого она повернулась ко мне и все вокруг неё потемнело. Она шагнула из зеркала прямо в зал храма.

— Ну, здравствуй, сынок, не ожидала тебя так скоро увидеть, — холодно улыбнулась Белла.

Рука у неё всё еще была по локоть в крови.

— Не ожидала, а я пришел, — в тон ей усмехнулся я, чувствуя, как моё сердце сжалось в ледяной кулак и заныло, скучая по человеческому теплу.