Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

Глава 11

Белла достала белоснежный батистовый платок с монограммой платок и стала тщательно вытирать им перепачканную кровью руку.

Какое-то время я, заворожённый этим действом, скрестив руки на груди, разглядывал мать. Она была красива, аристократически красива. Длинные каштановые волосы, золотые глаза, высокие скулы, бледная матовая кожа, хрупкая фигура. Она казалась очень молодой. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, от силы — тридцать. Истинный возраст угадывался разве что по глазам.

Я, с накатившей словно волна неприязнью, понял, что сильно похож на неё.

— Что ж, подозреваю, — нарушила затянувшееся молчание Белла, — ты проделал такой путь и оторвал меня от важных дел не затем, чтобы просто обнять свою мать.

— Угадала, не затем, — с готовностью согласился я. — Я прервал тебя от вырывания мужских сердец, потому что мне нужна твоя помощь и ответы на кое-какие вопросы.

Белла так быстро глянула на меня из-под полуопущенных ресниц, что я не успел считать выражение её глаз. Мать снова занялась стиранием крови с рук, затем скомкала платок, зажав его в кулаке, через мгновение разжала руку, платок вспыхнул и исчез. Она стряхнула пепел на пыльный пол.

— Хорошо, — вздохнула Белла. — В чём тебе нужна моя помощь, сын?

— Мне нужно спасти Фила, — в лоб заявил я.

— Что с ним? — равнодушно спросила Белла.

— Он выпил молока медведицы и завтра ночью сам должен навсегда превратиться в медведя, — сбивчиво изложил я суть проблемы.

Я слишком устал и, по правде говоря, временами подтупливал.

— Не худшая доля, — пожала плечами мать, — сила, власть, покровительство Амадей… Многие, о таком только мечтать могут.

— А для меня ты бы хотела такой доли?

— А причём здесь ты?

— Он пожертвовал собой ради меня, — попытался я пробудить в матери хоть толику сочувствия, но на её лице не дрогнул ни один мускул, поэтому я попытался сделать заход с другой стороны. — А его мать убили, потому что ты ей передала родовой дар Матери-Богини.

— Так это сынок Лили… — задумчиво протянула мать, сняв кольцо мрота со своего пальца, с интересом стала его рассматривать. — Лили должна была уничтожить амулет, но этого не сделала, поэтому он уничтожил её. Лили убили из-за её глупости, а не по моей вине, если ты хотел воззвать к этому чувству, то мимо, Эрик.

Мне хотелось схватить эту чужую мне женщину и хорошенько встряхнуть, пробудить хоть каплю человечности и милосердия в её давно остывшем сердце.

— Значит, ты не хочешь помочь Филу? — уточнил я, чувствуя, что начинаю закипать.

— Я мало чем могу ему помочь, как, впрочем, и ты, — помешкав, призналась Белла.

— А кто может? Всегда должен кто-то быть, — упрямо заявил я.

Белла внимательно посмотрела на меня, словно оценивая, стоит ли ей что-либо говорить или лучше промолчать.

— Если кто и может помочь Филу, то только он сам, — с неохотой пояснила она. — Я могу только дать ему выбор, и я очень, сомневаюсь, что Фил предпочтет растущую в нём силу зверя, какому-то чахлому человеческому существованию.

— Сделай, что можешь.

— Ты должен понимать, Эрик, что даже если каким-то образом человек победит, Фил никогда не будет прежним. Зверя в нём сможет держать на цепи лишь сила его воли. И если он будет часто оборачиваться в медведя, то зверь всё равно возьмет своё и сломает человека.

— Просто расскажи, чем я могу ему сейчас помочь, а там мы сами разберёмся.

Мать кивнула. Достала из воздуха флакончик с золотистой жидкостью, уколола палец и капнула туда свою кровь. Протянула флакончик мне.

— Вот зелье, тебе нужно как-то напоить его, а потом поставить перед выбором, кто он: человек или зверь?

— Как это сделать? — не понял я.

— Очень просто, кинь к нему в клетку кого-нибудь, если в Филе победит человек, то жертва останется жива, если зверь, то он разорвет несчастного в клочья.

— Как два пальца об асфальт, — буркнул я.

Я не стал указывать матери на нравственные стороны вопроса и предлагать кинуть в клетку к Филу её саму. Во-первых, понимал, что бесполезно, во-вторых, времени у меня итак было в обрез, в-третьих, яйца курицу не учат.

— И помни, Эрик, — напутствовала Белла. — Если вдруг Фил всё же останется человеком, ему нельзя оборачиваться в медведя столько, сколько он захочет, если за год он обернется тринадцать раз, то так и останется навсегда медведем.

Я кивнул, мотнув её предупреждение себе на ус.

У меня накопилось слишком много вопросов, которые требовали ответов. И нужно было успеть их задать. Не самый важный, но просившийся наружу вопрос про Леона, я задал первым.

— Зачем тебе понадобилось обманывать Леона?

Я ещё не был уверен, что в письме Натана речь шла именно о моей матери. Ведь, в конце концов, как она могла жить три сотни лет назад? Но чутьё подсказывало мне, что так оно и было. Поэтому я решил проверить, не откладывая в долгий ящик.

— Ах, это всё было так давно, — отмахнулась мать, — я порой страдаю забывчивостью.

— Неужели, — приподнял я бровь.

— Не помню, чтобы обманывала волка, — нехотя, но всё же ответила мать, — я лишь рассказала ему, что родители обращались к служительницам смерти и те дали им зелье, а дальнейшие выводы он сделал сам.

— Зачем тебе это было нужно?

— Об этом тебе знать уже поздно, мальчик мой, — твердо отрезала мать, и я понял, что больше она ничего мне пояснять за ситуацию не станет.

— Почему ты считала, что дары Матери-Богини могут мне навредить? Зачем, ты сама пыталась задушить меня ребёнком? Как ты выжила после казни? Почему не вернулась к отцу? Как ты могла жить три сотни лет назад? — пулеметной очередью выпустил я вопросы.

— А об этом тебе знать еще рано, — снисходительно улыбнулась мать. — Ты не готов.

— Кто решает мою готовность⁈ — раздраженно поинтересовался я.

— Только ты сам.

— Ну да, — хмыкнул я.

— У тебя есть подсказки, Эрик, воспользуйся ими правильно. Ты кое-что взял у меня из комнаты. Эти вещи откроются тебе в своё время.

— Что значит откроются?

— Достань гребень, — велела мать.

Я послушно достал из сумки гребень. На гребне остался один зубчик, остальные были истерты у самого основания. Кажется, раньше он выглядел немного иначе.

— И?

— Когда время соединится в одной точке между рано и поздно и ты внутренне будешь готов к правде, то гребень снова станет целостным. Ты расчешешь им волосы, и завеса тайн приоткроется пред тобой.

— Что мне для этого нужно сделать?

— Этого тебе никто не скажет. Если ты будешь идти правильно — зубчики будут появляться, если собьешься — зубчики будут ломаться, пока гребень не исчезнет совсем.

Я достал гребень из коробочки и демонстративно попытался расчесаться им прямо здесь и сейчас. Но сделал я это совершенно напрасно, так как стоило мне коснуться гребнем головы — она тут же взорвалась чудовищной болью. Я скривился, мать усмехнулась, мол, я же говорила. Я положил гребень обратно в коробку и спрятал в сумку.

— Если хочешь успеть попытаться спасти своего друга, тебе пора отправляться в путь, — равнодушно предупредила Белла.

— Последний вопрос, — спохватился я. — Ты хоть немного любила меня?

Белла подошла ко мне и дотронулась ледяными пальцами до щеки. Я невольно отшатнулся. Она убрала руку.

— Всё, что я делала и делаю, продиктовано любовью.

— А верится с трудом, — недружелюбно сказал я и всё же добавил, — мама.

— Так и должно быть, Эрик. Иногда, именно любовь делает из нас чудовищ, ведь её обратная сторона всегда ненависть. Ты всё поймешь в своё время. И, возможно, сможешь меня простить.

Белла развернулась и не спеша вошла обратно в зеркало. Зеркало поглотило её, и я увидел в нём своё мрачное уставшее отражение в сгущающихся сумерках потухшего дня.

Времени на раздумья и самокопания у меня уже не оставалось. Я перекинулся в сокола и полетел спасать Фила.

Я боялся, что в темноте не буду знать, куда лететь, но оказалось, ночью я видел ничем не хуже, чем днём, хотя зрение и отличалось от привычного мне дневного виденья. Как отличался и сам мир вокруг меня. Было довольно красиво; мириады светлячков, бесшумные совы, хищный взгляд желтых глаз какой-то кошки….

Проделав около половины пути, летя уже над лесом, я почувствовал, что если сейчас не передохну, то упаду замертво.

Я приземлился на дерево. До рассвета оставалось часа два. Решил это время потратить на отдых, при этом, не расходуя энергию на перекидывание в человека, остался дремать на ветке соколом. Сон у птиц отличается от человеческого, он более чуткий и легкий.

С рассветом я снова отправился в путь. Полёт уже давался мне не так легко как прежде, я с удивлением заметил, что роняю по дороге перья. И каждый взмах отдавался в моей птичьей голове болью.

Когда впереди стали показываться очертания Веросити я вздохнул с облегчением. Часы на башне города показывали без пяти минут пять. Времени, до полнолуния оставалось ещё много. Я успевал.

Я подлетел к замку с восточной стороны, чтобы сразу же, не тратя времени, с улицы влететь в темницу. Однако случилась какая-то чертовщина и к замку подлететь я почему-то не мог. Словно невидимая преграда то и дело отталкивала меня, не давая проникнуть за ограду владений Гербертов.

Сначала подумал, что мне это показалось, но на поверку пришлось признать, что не показалось. Что-то не пускало меня в мои владения.

Я приземлился чуть в сторонке, в кустах и перекинулся в человека. Башка кружилась, меня пару раз вывернуло наизнанку, но блевать было нечем, желудок мой уже давно оставался пустым.

Немного опомнившись, я, стараясь не обращать внимания на слабость, попробовал перелезть через забор. Надо сказать, что лазать по заборам, когда ты абсолютно обнажён, занятие не из приятных, но не смотря на некоторые неудобства, отменный навык лазанья по забором у меня имелся ещё из прошлой жизни.

Однако, и здесь ничего не вышло, как только я перекинул ногу на другую сторону, то вновь каким-то образом оказался стоящим снаружи. И так раз пять.

Потом я материализовал меч и перчатку и попытался попросту снести забор, но опять результат оказался нулевым. Ограду-то я снес, но невидимая преграда по-прежнему не давала мне пройти.

Выбора у меня не оставалось кроме как обойти ограду и зайти с главного входа. Во мне кипел гнев, и я собирался дать ему волю, потребовав у стражников объяснений, какого хрена меня, наследного герцога, не пускают в собственный замок⁈

Конечно, представать перед стражниками голожопым не очень-то хотелось, но мне было не привыкать, и выбора особого не оставалось.

Стражники при моем появлении и ухом не повели, будто я невидимка. Соизволили они отреагировать только тогда, когда я попытался войти.

На моем пути встал здоровяк. Первое, что бросалось в глаза в его внешности, был огромный, свернутый вбок нос.

— Ты куда рога свои пилишь, блаженный? — гнусаво спросил он.

— Домой, — буркнул я. — И если не хочешь, чтобы я вправил тебе нос в другую сторону уйди с моего пути.

— Не велено никого пускать, — более миролюбиво ответил второй. — И не хорошо это вы про дом… Ваш дом под лавкой в трактире, судя по всему, а здесь уважаемые герцоги живут

— Я и есть герцог Герберт! — рявкнул я, сжимая кулаки, и думая, как бы мне не убить ненароком этих идиотов.

— Не слыхали о таких, иди, куда шел проходимец! Пока мы тебя не поколотили, — снова вмешался стражник со сломанным носом.

— Рискни⁈ — попросил я.

Хоть я едва стоял на ногах, знал, что сил навалять этим чурбанам мне хватит.

Стражник замахнулся. И я с большим удовольствием вправил ему нос, как и обещал. Раздался хруст, из носа брызнула кровь. Стражник взвыл и с ревом помчался на меня. Но я увернулся, и он врезался в стену ограды, ударившись с размаху лбом. И сразу обмяк, свалившись на землю.

Я на всякий случай прощупал магией пульс. Стражник был живее всех живых — просто отключился.

Второй отчего-то не спешил ввязываться в драку, то ли растерялся, то ли просто верно оценил свои силы.

Я разбираться в тонкостях не хотел. Вместо этого уверенно пошел к воротам. И опять не смог войти, раз, другой, третий.

— Вы не войдете, — спокойно констатировал стражник. — Замок защищен родовой магией владельцев.

— Значит моей магией! Магией моей семьи — герцогов Гербертов.

— Магией герцогов Глостеров, не одно столетие защитников Веросити! — возразил стражник.

— Что за чушь! — я был вне себя.

Время поджимало, стоять в шаге от цели и стать настолько бессильным, чтобы её в конечном итоге не достичь, все это казалось чьей-то злой шуткой.

Я мог бы подумать, что может от усталости перепутал город, но стражник четко говорил про Веросити.

— Пойдемте, — позвал стражник, и, развернувшись ко мне спиной, куда-то пошел, мне ничего не оставалось, как пойти за ним.

Выглядело так, как будто стражник выжил из ума, но я решил, что в любом случае, сделаю, как он просит, а там будь, что будет…

Мы подошли к небольшой калитке. Это был вход для прислуги. Стражник позвонил в колокольчик и через пару минут появился слуга.

— Позови Альфреда, — велел ему стражник, — скажи, что он здесь.

Услышав знакомое имя, мне сразу сделалось спокойней на душе. Альфред свой, он расскажет, что здесь твориться.

— Кто он? — зевая во весь рот, переспросил парень.

— Просто передай, что я сказал, иначе Альфред потом тебе покажет, кто он.

— И чего сразу угрожать, — буркнул слуга и исчез.

— Альфред просил меня и еще нескольких толковых служивых предупредить его, если появиться странный паренек, возможно, голый и станет пытаться войти, называясь неким герцогом Гербертом, — пояснил мне стражник, с любопытством разглядывая меня. — Я делаю это из уважения к старику, но если ты навредишь ему, я найду тебя, кем бы ты ни был, и отомщу.

Я оценил серьезность намерений, такие как этот парень словами не раскидывались, поэтому я не стал его ставить на место, а даже зауважал.

В калитке появился, запыхавшийся Альфред, увидев меня, старик просиял.

— Ваша светлость, слава всем ликам Триликого вы здесь! — обрадовался он, потом видимо решив, что слишком сильно проявил свои чувства, добавил уже намного сдержанней. — Спасибо тебе, Дерек, вот держи.

Альфред протянул парню увесистый кошелек, но тот его не взял.

— Из уважения к вам, и за то, что он, наконец-то, вправил нос Сэму, — усмехнулся Дерек и с явной неохотой ушел.

— Альфред, какого черта здесь происходит⁈ Что с Филом⁈ Почему я не могу попасть в замок⁈

— Фил сидит в темнице, но мне пришлось очень постараться, чтобы там его удержать… — стал сбивчиво докладывать обстановку старик. — На второй день после вашего ухода из Тринадцатого герцога приехали послы и обвинили вашего отца в измене. Взяв герцога Герберта под стражу, его увезли на суд в Тринадцатый город. Как водится в таких случаях, воспоминания о нём в городе подчистили, чтобы народ не стал волноваться и устраивать бунты. Временно в ваш замок поставили наместниками Глостеров, как не странно не Крайкосов, думаю, что скорее всего, они просто отказались…

— Если воспоминания о нас подчищены, почему же ты помнишь? — не желая верить в случившееся, нашел я брешь в словах Альфреда.

— Те, чьи сердца верны, не могут забыть… — объяснил старик. — Их обычно вычисляют и выселяют из замка, хотя, всё равно остальные сочтут их россказни бредом…

Только сейчас до меня стало доходить, как старик рисковал, помогая мне.

— Альфред, спасибо…Времени, чтобы спасти Фила, осталось до полуночи, иначе он навсегда останется медведем. Мне нужно пробраться к нему во что бы то ни стало.

— Я знал, что вам понадобиться войти, поэтому узнал, как впустить вас, — хитро прищурившись, ответил Альфред.

— Надеюсь, обойдемся без жертв, — пошутил я.

— Достаточно с нас многострадального носа Дерека, — усмехнулся старик и затем, убрав с лица улыбку, уже серьёзным тоном провозгласил. — Дозволяю вам войти гостем его светлости Глостера и ручаюсь за то, что вы не навредите этой семье.

— Так просто? — недоверчиво спросил я.

— Все гениальное, всегда просто, — улыбнулся Альфред.

Я попробовал войти в калитку и у меня, действительно, получилось. Мы поспешили в темницу.

Я понял, что волнуюсь, сильно волнуюсь, в сущности, у меня не было чёткого плана, как именно я буду спасать Фила.

Вход в камеру Фила оказался заварен уже не одной, а тремя решетками. Толстые прутья на двух из них были погнуты.

Я заглянул в темницу. Из темноты на меня медленно надвигался медведь. Он открыл пасть и зарычал, я вздрогнул и инстинктивно попятился.

Я опоздал.

В камере не было Фила. В камере находился огромный и злобный медведь.