Декстер во мраке

Глава 10

Следующий день прошел впустую, и мы ни на йоту не продвинулись в расследовании двух убийств в университете. А поскольку жизнь — это в какой-то степени уродливая, гротескная вещь, ничего удивительного не было в том, что Дебора повесила всю ответственность за отсутствие прогресса на меня. Она все еще пребывала в уверенности, что я обладаю некими магическими способностями и могу понять суть любого преступления, но скрываю эту жизненно важную информацию от нее исходя из своих личных мелкособственнических интересов.

Лестно, хотя и абсолютная чушь. Единственное, что стало ясным для меня в этом деле: мой Темный Пассажир изрядно напугался, и я не хочу повторения подобной ситуации. Я решил держаться от этого расследования подальше, тем более что особой нужды в проведении анализов крови не возникало и все легко можно было бы распутать с помощью логики, если бы наш мир был устроен гармонично.

Но, увы, наш мир не таков. Он беспорядочен и населен людьми, которые не уважают логику. И на какое-то мгновение их возглавила моя сестра. В то же утро она, не оставив мне шанс на побег, заставила тащиться на ленч с ее бойфрендом Кайлом Чатски. Он раздражает меня тем, что якобы всегда все знает. Если не принимать это в расчет, обходительности и манер у него не больше, чем у обычного хладнокровного убийцы, и с моей стороны было бы лицемерием заявлять о своем согласии пообедать. А поскольку моя сестра чувствовала себя счастливой рядом с ним, причин возражать против него у меня не находилось.

Таким образом, я отправился на ленч, во-первых, потому, что Дебора моя сестра, а во-вторых, этот могучий механизм, то есть мое тело, нуждается в постоянной подпитке.

Чаще всего он потребляет сандвич «Мединоче», обычно с печеными бананами «Пластанос» и молочным коктейлем «Мами». Уж и не знаю, почему эта незамысловатая калорийная пища создает такой трансцендентный отклик в моей душе, но ничто иное не может с ней сравниться. Если она сделана как надо, то процесс ее поглощения способен довести меня до экстаза. И нигде ее не готовят так, как в кафе «Релампаго». В этом заведении, расположенном неподалеку от нашего управления, Морганы обедали еще с незапамятных времен. И даже Дебора со всей своей раздражительностью не смогла испортить привычную трапезу.

— Черт подери! — произнесла она с набитым сандвичем ртом. Это, конечно, далеко от той затасканной фразы, которую Дебора употребляла обычно, но слова были сказаны с таким яростным напором, что я едва не подавился крошками, вылетевшими из ее рта. Сделав глоток моего любимого «Батидо де мами»[22], я стал ждать в надежде, что сестра изложит свою мысль несколько подробнее, но Деб вместо этого ограничилась лаконичным повторением: — Черт подери!

— По-прежнему держишь чувства при себе, — заметил я. — Но, как твой брат, могу сказать, что ты обеспокоена.

Чатски фыркнул, разрезая свой кубинский стейк.

— Сто пудов, — согласился он со мной. И хотел добавить что-то еще, но из протеза, который представлял собой его левую руку, выпала вилка. — Черт подери! — выругался Чатски, и я понял, что между ними гораздо больше общего, чем я думал. Дебора подалась вперед и помогла ему приладить вилку как следует. — Спасибо, — сказал он и забросил в рот огромный кусок мяса.

— Ну вот видишь? — весело произнес я. — Тебе нужно отвлечься от своих проблем.

Мы сидели за столом, за которым ели уже сотню раз, но Дебора была далека от всяких сантиментов. Она выпрямилась на стуле и ударила по растрескавшейся крышке стола «Формика» с такой силой, что сахарница подпрыгнула.

— Я желаю знать, кто трепался с этим гадом Риком Сангрой! — воскликнула она. Рик Сангра — это журналист местного телевидения, считавший, что чем более жаренную историю он подаст, тем лучше обеспечит право зрителей иметь независимую прессу, которая, в свою очередь, снабдит их всеми жареными подробностями. Судя по ее тону, Дебора была уверена в нашей с Риком крепкой дружбе.

— Я не трепался, — сказал я. — И сержант Доукс, думаю, тоже.

— Ого-го, — произнес Чатски.

— И еще, — продолжала она, — я желаю знать, где эти чертовы головы!

— Я не брал, — на всякий случай сказал я. — Смотрела в бюро находок?

— Знаешь что, Декстер, — воскликнула она, — давай-ка признавайся, зачем ты от меня что-то скрываешь?

Чатски взглянул на нее и сглотнул.

— А почему ты считаешь, что твой брат знает больше тебя? — спросил он. — Там было много крови?

— Да не было никакой крови, — ответил я. — Тела приготовлены на славу, такие нежные, поджаристые.

Чатски кивнул и попытался загнать на свою вилку немного риса и фасоли.

— Ты совсем больной?

— Нет, он хуже, чем больной, — сказала Дебора. — Он что-то скрывает.

— А, — протянул Чатски, — это ты про хобби?

— Ну, тут дружок-калека немного перегнул. Мы же говорили ему, что мое хобби имеет скорее аналитический характер, чем практический.

— Именно, — сказала Дебора. — И он не хочет рассказывать, до чего додумался.

— Тебе будет трудно поверить, сестренка, но я ничего об этом не знаю. Разве что… — Я пожал плечами, но она вцепилась мертвой хваткой.

— Что? Ну говори же, умоляю!

Я засомневался. Вряд ли стоило говорить ей, что мой Темный Пассажир отреагировал на эти убийства новым и совершенно неожиданным образом.

— Просто у меня такое чувство, — сказал я, — что здесь что-то нечисто.

Она фыркнула.

У нас два обезглавленных сгоревших тела, а он говорит, что тут что-то нечисто. Где твои мозги?

Я откусил небольшой кусок сандвича, пока Дебора растрачивала свое драгоценное обеденное время на такие неприятные вещи, и спросил:

— Вы уже опознали тела?

— Кончай придуриваться, Декстер. Голов нет — считай, нет и стоматологических данных. Тела сожжены — значит, у нас нет отпечатков. Черт, мы даже не знаем, какого цвета были у них волосы. И что ты хочешь от меня?

— Может, я смогу тебе помочь, — сказал Чатски. Он насадил на вилку жареный банан и сунул в рот. — У меня есть кое-какие связи. Стоит только снять трубу.

— Мне твоя помощь не нужна, — отрезала она, и тот пожал плечами.

— Но ты не против помощи Декстера, — заметил Чатски.

— Дело не в этом.

— А в чем? — спросил он. Резонный вопрос.

— Он мне помогает, — ответила она, — а ты пытаешься все решить за меня.

С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Я видел такое и раньше, это очень напоминало безмолвные беседы Коди и Эстор. Было умилительно видеть эту спаянную пару, и даже то, что они напоминали мне о скором наступлении собственной свадьбы и о чокнутом организаторе, не могло испортить впечатления. К счастью, я не успел заскрежетать зубами: Деб нарушила мрачное молчание.

— Я не из тех женщин, которым требуется помощь, — фыркнула она.

— Но я могу добыть информацию, которую ты никогда не получишь, — парировал он, кладя свою здоровую руку ей на плечо.

— Например? — поинтересовался я. Признаюсь, какое-то время мне было интересно, чем занимается этот Чатски, или, точнее, занимался до ампутации. Я знаю, что он работал на какое-то правительственное агентство, которое он называл ОПА, но чем оно занималось — оставалось для меня загадкой.

Он любезно повернулся ко мне.

— У меня друзья и связи во многих местах, — пояснил Чатски. — У дел такого рода иногда хвост тянется куда-нибудь очень далеко, а я мог бы кое-где поспрашивать и кое-что выведать.

— Другими словами, позвонить своим друзьям в ОПА?

Он улыбнулся и ответил:

— Типа того.

— Ты как ребенок, Декстер! — воскликнула Дебора. — ОПА — это всего лишь аббревиатура — определенное правительственное агентство. Такого агентства на самом деле не существует; это специальное слово, которое знают только в узком кругу.

— Рад наконец-то оказаться Среди его членов, — сказал я. — Ты все еще имеешь доступ к их информации?

— Официально я на больничном, — ответил Чатски.

— От чего отдыхаешь? — спросил я.

Он официально улыбнулся мне.

— Тебе этого лучше не знать, — сказал он. — Все дело в том, что эти твари пока не решили, пригожусь ли я им еще. — Чатски перевел взгляд на вилку, зажатую в протезе на левой руке, и покрутил ею, чтобы посмотреть, как он двигается. — Твою мать.

Я почувствовал, что надвигается стандартная неприятная ситуация, и сделал все, чтобы разрулить ее и вернуть разговор в приемлемое русло.

— А вы ни на что не натыкались в печи для обжига? — спросил я. — Может, какие-нибудь украшения или еще что-то?

— Что ты несешь? — возмутилась Дебора.

— Ну, в печи, — повторил я, — где жгли тела.

— Ты следишь за разговором? Мы не знаем, где были сожжены тела.

— Вот как, — сказал я. — А я решил, что это сделали прямо в кампусе, в студии керамики.

По внезапно застывшему лицу моей собеседницы я понял, что Дебору проняло, и это был либо внезапный приступ поноса, либо мое сообщение о студии керамики.

— Она находится в полумиле от озера, где обнаружили тела, — продолжил я. — Ну, это такая печь… В ней еще горшки обжигают.

Дебора еще на мгновение задержала на мне свой взгляд, а затем опрометью рванула из-за стола. Я подумал, что за поразительно эффектный и креативный способ закончить обед. Прошло еще какое-то время, прежде чем я смог совершить нечто осмысленное и перестал тупо моргать.

— Что-то мне подсказывает, что Дебора о ней ничего не знала, — заметил Чатски.

— Я первый догадался, — сказал я. — Пойдем, что ли, следом?

Он пожал плечами и насадил на вилку последний кусок стейка.

— Я закажу кусок пирога с ягодами и кафесито[23]. А потом возьму такси — ведь мне запретили помогать. — Чатски подцепил на вилку немного риса и фасоли и кивнул мне: — Ну а ты можешь идти, если, конечно, тебе не надо возвращаться на работу.

Особого желания идти на работу я не испытывал. С другой стороны, у меня еще оставалась половина молочного коктейля, и мне совсем не хотелось бросать ее. Однако приелось идти за Деборой, но я смягчил досаду, захватив с собой остатки ее сандвича и употребив его уже на улице.

Вскоре мы вкатились в ворота университетского кампуса. По пути Дебора без умолку трещала по рации, договариваясь о том, чтобы нас встретили около печей, а оставшуюся часть дороги провела, бормоча что-то сквозь зубы.

От ворот мы свернули налево и понеслись по извилистой дороге, ведущей к месту, где находились гончарные мастерские. Я в первый год учебы тоже занимался там, чтобы расширить горизонты своих познаний, и выяснил, что незатейливые вазочки у меня получаются неплохо, а вот какие-нибудь оригинальные вещи из моих рук скорее всего не выйдут — по крайней мере из глины. Однако в своей области — как обычно, я себе льщу — у меня все идет вполне удовлетворительно, что я недавно наглядно продемонстрировал на примере Зандера.

Эйнджел — «Не родственник» уже был тут как тут, крутился возле печей в поисках любых зацепок. Дебора подошла и села на корточки рядом с ним, оставив меня наедине с еще примерно тремя укусами ее сандвича. Я сделал первый. По ту сторону желтой ленты начала собираться толпа. Наверное, надеялись увидеть что-нибудь страшненькое: не знаю, зачем люди все время ошиваются у ограждения, но делают они это постоянно.

Теперь Дебора лежала на земле рядом с Эйнджелом, который засунул голову в первую печь. Видимо, это надолго.

Я уже собрался отправить в рот последний кусок, когда почувствовал, что на меня кто-то смотрит. В этом не было ничего особенного — я находился по эту сторону желтой ленты, где кипит работа. Но на меня не просто смотрели, за мной наблюдали — Темный Пассажир кричал, что некто проявляет нездоровый интерес именно к единственному и неповторимому, то есть ко мне. Когда я проглотил остатки сандвича и повернул голову, чтобы наконец увидеть его, тихий голос внутри прошептал что-то неразборчивое… и затем умолк окончательно.

Я сразу же ощутил, как накатывается приступ паники, глаза застилает ярко-желтый слепящий туман. Я застыл как вкопанный, а все мои чувства сигнализировали, что рядом со мной опасность, но я был не способен что-либо сделать. Так продолжалось всего секунду. Я взял себя в руки и внимательно огляделся вокруг — ничего не изменилось. Толпа стояла и смотрела, солнце ярко светило, а легкий ветер играл с верхушками деревьев. Еще один великолепный день, каких в Майами бывает много, но где-то в этом раю затаился подколодный змей. Я закрыл глаза и прислушался в надежде уловить, что за гроза нависла над нами, но не различил ничего, кроме звука удаляющихся шагов.

Я открыл глаза и снова осмотрелся. Человек пятнадцать зевак притворялись, что их нисколько не захватывает возможность увидеть кровь, но никто из них не выделялся из общей массы — не прятался за спины других, не смотрел исподлобья, не пытался скрыть под рубашкой заряженную базуку. В обычных обстоятельствах я мог бы надеяться на моего Пассажира, который непременно обнаружил бы зловещую тень рядом с явным хищником, но, к сожалению, был лишен его помощи. Насколько я заметил, ничего опасного в этой толпе не мелькало. Так что же тогда заставило Пассажира бить тревогу? Я мало знал его; обычно он просто присутствовал, и все, как некая невидимая сущность, которая давала ценные советы и для Дела, и для потехи. Никогда раньше эта сущность не выказывала никакого замешательства, никогда — пока не Увидела эти тела около озера. И вот невесть откуда взявшаяся нерешительность снова проявилась, за полмили от первого случая.

Может быть, это как-то связано с водой? Или дело в том, что обгоревшие тела побывали в этих печах?

Я подошел к тому месту, где работали Дебора и Эйнджел — «Не родственник». Они не нашли ничего, тревогу поднимать не стоило, да и печи никакого беспокойства в том месте, где скрывался Темный Пассажир, не вызывали.

Если причина этого второго сигнала к отступлению находится снаружи, тогда где она? Неужели происходит непонятное внутреннее разрушение? Возможно, новый статус мужа и приемного отца подавляет моего Пассажира. Я становлюсь слишком положительным для того, чтобы быть гостеприимным хозяином? А это куда хуже чьей-то смерти.

Я осознал, что стою внутри огороженного желтой лентой места преступления, а передо мной мелькает какое-то большое пятно.

— Эй, привет! — сказало оно. Это оказался огромный мускулистый молодой тип с длинными жидкими волосами, очень скрупулезно придерживавшийся традиции дыхания через рот и не закрывавший его ни на секунду.

— Чем могу помочь, гражданин?[24] — спросил я.

— А ты это, — произнес он, — типа, коп?

— Ну, совсем чуть-чуть, — сказал я.

Он кивнул, немного подумал над моими словами и оглянулся, будто в поисках чего-нибудь съестного. У него на шее виднелась одна из этих неудачно сделанных татуировок в виде какого-то восточного символа, которые, к сожалению, стали в последнее время очень популярными. Может быть, этот символ означал «тугодум». Он потер свою татуировку, словно прочел мои мысли, а потом повернулся ко мне и брякнул:

— Я тут хотел узнать насчет Джессики.

— Ну еще бы, — сказал я. — А кто бы не хотел?

— Они еще не знают, это не она? — спросил он. — Просто я, типа, ее парень.

Вот теперь этому молодому джентльмену удалось завладеть моим вниманием.

— А что, Джессика пропала?

Он кивнул.

— Она, типа, должна была заниматься со мной. Типа, каждое утро, понимаешь? Сначала бег, потом пресс. Но вчера не пришла. И сегодня вот тоже. Я вот и начал думать, э-э… — Он нахмурился, видимо пытаясь думать, и его речь иссякла.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Курт, — ответил он. — Курт Вагнер. А тебя?

— Декстер. Подожди здесь, Курт.

Я поспешил к сестренке, пока молодой человек не начал думать снова и не слишком перенапрягся.

— Дебора, — сказал я, — похоже, наметился просвет.

— Так, твои чертовы печи тут ни при чем, — проворчала она. — Туда тело не запихнешь.

— Да нет, — отмахнулся я. — Тут молодой человек свою девушку потерял.

При этих словах ее голова вздернулась, и она сделала стойку — как охотничья собака, навострила уши и уставилась на типа — друга Джессики, который то и дело оглядывался назад и переминался с ноги на ногу.

— Наконец-то, мать твою, — сказала она и бросилась к нему.

Я посмотрел на Эйнджела. Тот пожал плечами и поднялся. Мне показалось, что он хотел что-то сказать, но лишь покачал головой, отряхнул руки и последовал за Деб слушать, что скажет Курт, оставив меня одного-одинешенька со своими мрачными мыслями.

Просто смотреть; иногда это все, что нужно. Конечно, он осознавал, что рано или поздно наблюдение неизбежно выльется в поток бушующей жаром крови, захватывающий эмоции трепещущих жертв, в нарастающую музыку священного жертвоприношения и невиданного доселе убийства…

Все это случится. А пока Наблюдателю было достаточно просто смотреть и впитывать сладостное ощущение анонимной и запредельной власти. Он чувствовал беспокойство того, другого. Это беспокойство будет расти от страха к панике и, наконец, к безграничному ужасу. Всему свое время.

Наблюдатель видел, как тот, другой, внимательно рассматривает толпу, не находя себе места от беспокойства, потому что нет даже намека на то, откуда идет этот приторный запах опасности, который щекочет все его чувства. Конечно, он ничего не обнаружит. Во всяком случае, пока. Пока он не решит, что теперь наступило время. Он вгонит того, другого, в слепую безумную панику. И тогда Наблюдатель перестанет быть просто зрителем последнего действия спектакля.

А пока пусть тот, другой, наслаждается музыкой страха.