Декстер во мраке

Глава 14

Весь следующий день я провел в изматывающем ожидании возвращения моего Пассажира, при этом сомневаясь, что он придет. И к вечеру это мрачное предчувствие окрепло и превратилось в уверенность.

Во мне образовалось огромное пустое пространство, и я ума не мог приложить, что делать с этой зияющей пустотой, которой раньше не ощущал. Не сказал бы, что я впал в тоску, которая всегда оставалась для меня этакой вещью в себе, но испытывал острое беспокойство и весь день провел в обволакивающей капсуле страха.

Куда делся мой Пассажир и почему? Вернется ли он? Эти мысли привели к еще более тревожным размышлениям: что такое этот Пассажир и почему именно я приглянулся ему?

Меня отрезвляла мысль, насколько глубоко я отождествлял себя с тем, что на самом деле мною не являлось. Или являлось? Может быть, личность Темного Пассажира была не чем иным, как порождением больного разума, сетью, сотканной для того, чтобы улавливать и отфильтровывать отблески реальности, таким образом защищая меня от ужасающей правды о том, кто я на самом деле. Вполне вероятно. Я хорошо знаком с общей психологией, довольно долго обо всем этом размышлял и пришел к выводу, что являю собой нечто из ряда вон выходящее. Это вполне соответствует моим представлениям о самом себе; прекрасно, обойдусь и без вкраплений человечности.

Или обходился до недавнего времени. Но вот теперь остался совсем один, и внезапно все потеряло свою точность и определенность. Впервые за все время я захотел разобраться.

Небольшой объем основной работы, конечно, предоставлял немного свободного и оплачиваемого времени для самонаблюдений, даже для обдумывания такой темы, как Темный Пассажир. Декстер должен взять этот вес. Особенно когда Дебора стояла над душой и щелкала кнутом.

К счастью, работа шла в обычном режиме. Утро я провел с такими же идиотами, как я сам, прочесывая квартиру Голперна в поисках конкретных доказательств его вины. И, к счастью, их оказалось в изобилии, так что не понадобилось никаких реальных усилий.

Около задней стенки его шкафа мы обнаружили носок, на котором виднелись пятнышки крови. Из-под дивана мы извлекли белую матерчатую туфлю и тоже с подозрительным пятном на верхней части. В пластиковом мешке в ванной нашлись брюки с подпалинами на отворотах штанин и пятнами крови, которая брызнула и приварилась к ткани под действием высокой температуры.

Хорошо, что все удалось обнаружить так просто, ведь Декстер сегодня был не в настроении искать и анализировать. Я болтался в сером тумане беспокойных мыслей о том, вернется ли еще Темный Пассажир, а потом очнулся в гардеробной с грязным, испачканным кровью носком в руках. Если бы потребовалось провести какое-то исследование, боюсь, я не смог бы соответствовать своим же завышенным стандартам.

К счастью, этого не понадобилось. Никогда еще мне не приходилось находить такое изобилие четких и ясных доказательств у человека, который имел в запасе по меньшей мере несколько дней, чтобы замести следы. Когда я занимаюсь своим маленьким хобби, то уже через несколько минуте криминалистической точки зрения становлюсь чист и безупречен как младенец; Голперн же провел несколько дней, абсолютно не озаботившись элементарными мерами предосторожности. Можно сказать, что все лежало почти на поверхности, а когда мы обыскали его машину, я опустил и слово «почти». На подлокотнике между передними сиденьями, на самом виду, красовался кровавый отпечаток большого пальца.

Конечно, оставался шанс, что лабораторный анализ выявит, что кровь куриная, а Голперн просто приятно проводил время, будучи мясником-любителем. Но на этот счет у меня возникали сомнения. По всему выходило: Голперн сотворил что-то очень нехорошее.

И все же мне не давала покоя одна навязчивая и целиком поглотившая мой разум мысль: все слишком просто. Что-то здесь не так. Однако Пассажир, ввиду его отсутствия, не мог откорректировать направление поиска, и я просто оставил эту мысль при себе. Было бы жестоко продырявить шарик счастья Деборы. Она чуть не засияла от удовлетворения, когда из лаборатории пришли результаты и кандидатура Голперна в подозреваемые уже не имела конкурентов.

Дебора почти мурлыкала от удовольствия, когда тащила меня на допрос Голперна, из-за чего уровень моей тревоги повысился. Я наблюдал за ней, входя в кабинет, где сидел Голперн. Не помню, когда в последний раз я видел ее такой счастливой. Она даже забыла изобразить на своем лице обычное выражение непоколебимого неодобрения. Это было совершенно неестественно, нарушение всех законов природы, все равно что двигаться по Девяносто пятому шоссе медленно и осторожно.

— Ну что ж, Джерри, — начала она, когда мы уселись на стулья перед Голперном. — Не хотите поговорить о тех двух девочках?

— Мне нечего сказать, — ответил Голперн. Он был бледен, почти зеленого цвета, хотя держался увереннее, чем в тот день, когда мы доставили его в участок. — Вы ошиблись. Я не делал ничего плохого.

Дебора посмотрела на меня с улыбкой и покачала головой.

— Он не делал ничего плохого, — с поддельной радостью объявила она.

— Возможно, — сказал я. — Кто-то мог подсунуть ему окровавленную одежду, пока он смотрел шоу Леттермана.

— Так и было, Джерри? — спросила Дебора. — Кто-то подбросил эту одежду в вашу квартиру?

Голперн еще больше позеленел.

— Что, черт возьми, вы несете?

Она улыбнулась ему:

— Джерри, мы нашли ваши штаны, и на них кровь. Она идентична крови жертв. Мы также нашли туфлю и носок, и с ними та же история. А еще в вашей машине имеются кровавые отпечатки пальцев. Отпечатки ваши, кровь — этих девушек. — Дебора откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. — Это никак не подстегивает вашу память, Джерри?

Голперн начал трясти головой еще до того, как Дебора закончила говорить, и продолжал после, словно это был какой-то странный рефлекс и он не отдавал себе отчета в том, что делает.

— Нет, — сказал он. — Нет. Это даже… нет.

— Нет, Джерри? — спросила Дебора. — Что значит «нет»?

Голперн все еще тряс головой. Капля пота соскользнула с его лица и шлепнулась на стол; я слышал, как тяжело он дышит.

— Прошу вас, — сказал он, — это сумасшествие. Я не делал ничего плохого. Почему вы… это просто Кафка какой-то. Я не делал ничего плохого.

Дебора повернулась ко мне и приподняла одну бровь.

— Кафка? — повторила она.

— Он думает, что он таракан[25], — объяснил я ей.

— Я всего лишь тупой коп, Джерри, — начала она. — И не знаю ничего про Кафку. Но зато сразу распознаю улику, если вижу ее. И знаете что, Джерри? Эти улики я вижу в вашей квартире на каждом шагу.

— Но я же не делал ничего плохого, — взмолился он.

— Хорошо, — сказала Дебора, пожав плечами, — тогда помогите мне разобраться, каким образом все это оказалось в вашей квартире.

— Это сделал Уилкинс, — проговорил он, и выглядел при этом таким удивленным, словно это сказал кто-то другой.

— Уилкинс? — повторила Дебора, глядя на меня.

— Профессор из соседнего кабинета? — спросил я.

— Да, верно.

— А зачем ему это понадобилось?

— Мы оба претендуем на штатные должности, — пояснил он. — А возьмут только одного.

Дебора посмотрела на него так, словно он предложил ей станцевать голой.

— Одного, — наконец сказала она, и в ее голосе слышалось удивление.

— Да! — обороняясь, воскликнул он. — Это же самый важный момент в любой академической карьере.

— Настолько важный, что из-за него можно убить? — спросил я.

Он тупо уставился на пятно на столе.

— Это был Уилкинс, — твердил Голперн.

Дебора целую минуту глядела на него с таким выражением, словно она тетя, а он ее любимый племянник. В ответ он тоже посмотрел на нее, а потом моргнул, бросил взгляд на стол, на меня и опять на стол. Пауза затягивалась, и он снова воззрился на Дебору.

— Ну что ж, Джерри, — сказала она. — Если это все, что вы можете сказать, то, по-моему, вам пора звонить своему адвокату.

Голперн вытаращил на нее глаза, не зная, что сказать. Дебора поднялась с места и направилась к двери, я пошел за ней.

— Попался, — злорадствовала она в коридоре, — этот сукин сын готов. Гейм, сет, матч.

Она излучала такой солнечный оптимизм, что я не удержался:

— Если это был он.

Ее лучезарная улыбка просто ослепила меня.

— Ну конечно, он, Декс. Господи, перестань заниматься самоедством. Ты проделал отличную работу, и мы сразу поймали того, кого надо.

— Наверное, — промямлил я.

Дебора наклонила голову на одну сторону и уставилась на меня, абсолютно самодовольно улыбаясь.

— Что с тобой, Декс? — спросила она. — Из-за свадьбы трясешься?

— Да нет, — сказал я. — Жизнь складывается как надо, все путем. Просто… — И тут я запнулся, потому что не знал, что «просто». Меня тревожила непоколебимая иррациональная уверенность, что здесь все не так.

— Понимаю, Декс, — сказала она каким-то очень добрым голосом, и мне стало еще хуже. — Кажется, все слишком просто, верно? Но ты подумай, сколько дерьма мы выгребаем каждый день, когда занимаемся другими расследованиями. Нет ничего странного в том, что иногда нам везет, ведь правда?

— Не знаю, — ответил я, — просто чую, что здесь все не так.

Она нахмурилась.

— С таким ворохом доказательств не в пользу этого парня всем наплевать, кто что чует, Декс, — сказала она. — Давай отвлекись и порадуйся хорошо проделанной работе.

Отличный совет, но я не мог ему последовать. Несмотря на отсутствие знакомого шепота, я все же должен был кое-что сказать.

— Голперн ведет себя так, словно говорит правду, — тихо проговорил я.

Дебора пожала плечами:

— Он псих. И это не моя проблема.

— Но если у него с головой не все в порядке, почему это проявилось именно сейчас, ни с того ни с сего? Я хочу сказать, ему тридцать с хвостиком, и что, это первый раз? Как-то не сходится.

Она похлопала меня по плечу и снова улыбнулась:

— Хорошая мысль, Декс. Садись за компьютер и проверь его прошлое. Уверена, мы что-нибудь нароем. — Дебора бросила взгляд на часы. — Займешься после пресс-конференции, ладно? Пошли, нельзя опаздывать.

И, повинуясь чувству долга, я последовал за ней, удивляясь тому, как легко всегда нахожу себе дополнительную работу.

Деборе была оказана огромная честь проводить пресс-конференцию. Капитан Мэттьюз скрепя сердце предоставил ей эту возможность. Моя сестра впервые выступала в роли главного детектива, ведущего громкое дело, вокруг которого поднялся такой ажиотаж в прессе, и хорошо усвоила, как надо себя вести и что говорить, чтобы попасть в вечерние новости. Улыбка сошла с ее лица, как и следы любых других эмоций; она использовала стандартные фразы вымуштрованной копессы. Только тот, кто знал ее так же хорошо, как я, мог сказать: за маской этого деревянного лица кипело бурное ликование.

И вот я стоял в сторонке и смотрел, как Дебора выдает одну блестяще отточенную фразу за другой, и все сводились к ее уверенности в том, что она арестовала подозреваемого в ужасном убийстве в университете. Как только она получит подтверждение его вины, ее друзья в средствах массовой информации узнают об этом первыми. Она была горда и абсолютно довольна собой. С моей стороны было бы чистым безумием даже намекнуть на нестыковки в доказательствах вины Голперна, тем более я еще не знал, что это за нестыковки и есть ли они.

Почти наверняка она была права: Голперн виновен, а я глупец и брюзга, сброшенный с трамвая разума исчезавшим Пассажиром. Именно его отсутствие не давало мне покоя, а не какие-то нестыковки в доказательствах вины подозреваемого по делу, которое ничего для меня не значит. Почти наверняка…

Ну вот, опять «почти». Всю свою жизнь до этого момента я прожил в абсолютных категориях, не имея дела с «почти», и то, что я больше не слышал уверенного голоса, которому я подчинялся без сомнений и колебаний, выбивало меня из колеи и выводило из равновесия. Я начал осознавать, каким беспомощным стал без Темного Пассажира. Теперь даже то, что я делал при свете солнца, казалось сложным.

Вернувшись в свой закуток, я сел в кресло и, закрыв глаза, откинулся назад. «Эй, есть кто-нибудь?» — с надеждой спросил я, но никто не отозвался. Оцепенение прошло, осталась пустота, которая теперь ныла. Поскольку работы не было, ничто не могло удержать меня от эгоцентричной жалости к себе. Я оказался один в темном и жестоком мире, полном таких же чудовищ, как я сам. Или таких, каким был.

Куда делся Пассажир и почему он бежал? Если нечто отпугнуло его, что оно собой представляет? Что могло испугать сущность, которая вообще живет тьмою, которая проявляет себя в тот момент, когда ножи вынимаются из ножен?

Это порождало другое соображение, еще менее приятное: если предполагаемое нечто изгнало Пассажира, то последовало ли оно само за ним? Или все еще идет за мной по пятам? Нахожусь ли я в опасности, не имея шансов защититься, не обладая возможностью узнать о нависшей надо мной смертельной угрозе до тех пор, пока не почувствую ее дыхание у себя за спиной?

Я слышал, что новый опыт всегда полезен, но для меня он обернулся настоящей пыткой. Чем больше я об этом думал, тем меньше понимал, что со мной происходит, и тем больнее мне было.

Ну что ж, если на свете и существует средство от страданий, так это упорная работа, особенно бесполезная. Я крутанулся на кресле, повернулся к монитору и принялся работать.

Через несколько минут передо мной открылась история жизни кандидата наук доктора Джеральда Голперна. Конечно, тут потребовалась сообразительность, потому что просто набрать в «Гугл» имя Голперна было недостаточно. Например, я обратился к закрытым судебным архивам, с доступом к которым пришлось повозиться. Но когда у меня получилось, обнаружилось, что оно того стоило, и я подумал: «Так-так-так…». Но в этот момент я внутренне был катастрофически одинок и никто не слышал моих меланхоличных замечаний, поэтому пришлось сказать вслух:

— Так-так-так.

В патронатных записях было много интересного — я увидел нечто общее между моим прошлым без родителей и детством Голперна. Правда, у меня имелась не только крыша над головой, но и семья с Гарри, Дорис и Деборой, в отличие от Голперна, который кочевал от опекуна к опекуну, пока не осел в Сиракузском университете.

Но куда более интересным оказался тот файл, доступ к которому можно было получить, только имея ордер, предписание суда и каменную табличку от самого Господа Бога. И когда я прочел его во второй раз, моя реакция была еще более эмоциональной. «Так-так-так-та-ак», — сказал я и изумился тому, как гулко слова прозвучали в стенах моего маленького одинокого офиса. А поскольку больше зрелищности от таких внезапных откровений бывает на публике, я протянул руку к телефону и позвонил сестре.

Через несколько минут она ворвалась ко мне и села на складной стул.

— Что ты нашел? — спросила она.

— У доктора Джеральда Голперна есть Прошлое, — сказал я, тщательно выговаривая все начальные буквы, чтобы она не перегнулась через стол и не стиснула меня, дабы расслышать получше.

— Так и знала! — воскликнула Деб. — Что он сделал?

— Ну, он мало что сделал, — ответил я. — Сейчас нас больше интересует то, что сделали с ним.

— Кончай ходить вокруг да около, — сказала она. — В чем суть?

— Ну, начнем с того, что он, по всей видимости, сирота.

— Давай, Декс, переходи к делу.

Я поднял руку, чтобы утихомирить ее, но это не сработало: она принялась барабанить пальцами по столу.

— Я пытаюсь обрисовать тебе всю картину, сестренка, — сказал я.

— Обрисовывай быстрее, — пробормотала она.

— Хорошо. Голперн отправился в приют в северной части штата Нью-Йорк, когда его обнаружили живущим в коробке под шоссе. Отыскали его родителей, которых убили очень незадолго до того, как нашли мальчика, и очень неприглядным способом. Причем убили заслуженно.

— Какого черта ты имеешь в виду?

— Родители сдавали его педофилам за деньги, — пояснил я.

— Господи! — сказана Дебора, и по всему было видно, что она испытала шок. Даже по стандартам Майами такое впечатляет.

— Но Голперн ничего этого не помнит. Как сказано в деле, у него провалы в памяти в результате шока. Похоже на правду. Такие провалы могут возникать в ответ на повторяющуюся травму, это случается.

— Вот черт! — сказала Дебора, и я внутренне поаплодировал тому, что она не использовала более крепкое выражение. — Итак, он все забыл. Тебе придется признать, что все сходится. Девушка пытается выставить его насильником, а он и без того переживает из-за штатной должности; в итоге поддается стрессу и убивает ее, сам того не подозревая.

— И еще кое-что, — сказал я, и, признаюсь, драматизм момента увлек меня даже больше, чем подобает. — Насчет смерти его родителей.

— Что насчет них? — спросила Дебора, совершенно не выказывая никакого, даже показного, интереса.

— Им отрезали головы. А затем подпалили дом.

Дебора вытянулась в струну.

— Черт, — сказала она.

— Я тоже так подумал.

— Твою мать, но это же здорово. Декс! — воспрянула она. — Мы взяли его за задницу.

— Ну, — протянул я, — можно сказать и так.

— Еще как, на хрен, — согласилась она. — Значит, он убил родителей?

Я пожал плечами:

— Доказать ничего не смогли. В противном случае Голперн бы сел. Это настолько жестоко, что никто не поверил, будто парнишка мог такое сотворить. Но они уверены: он был на месте преступления и все видел.

Она пристально посмотрела на меня:

— Так, и в чем ошибка? Ты все еще считаешь, что это не он? Опять твоя интуиция?

Эти слова ужалили меня больнее, чем могли, и я на мгновение закрыл глаза. Внутри по-прежнему ничего не было, кроме темноты и пустоты. Своей знаменитой интуицией я, конечно, был обязан нашептываниям Темного Пассажира и в его отсутствие ничем выдающимся похвастаться не мог.

— У меня в последнее время интуиция отсутствует, — признался я. — Просто одна мысль не дает мне покоя. Просто…

Я открыл глаза и увидел, что Дебора смотрит на меня. За весь день впервые на ее лице было что-то еще, кроме кипучего восторга; на мгновение мне даже показалось: она вот-вот спросит меня, о чем это я и все ли со мной в порядке. Я не знал, как ответить ей в таком случае: ведь обычно я не рассказываю о Темном Пассажире, — и сама идея поделиться настолько личными переживаниями вызывала беспокойство.

— Не знаю, — сдался я. — Что-то здесь не так.

Дебора улыбнулась. Я почувствовал бы себя в своей тарелке, если б она огрызнулась и послала меня ко всем чертям, но она улыбнулась и протянула руку через весь стол, чтобы похлопать меня по ладони.

— Декс, — мягко начала Деб, — улик более чем достаточно. О прошлом я вообще молчу. Мотив подходящий. И ты мне говоришь, что дело в… интуиции? — Она наклонила голову набок, по-прежнему улыбаясь, от чего мне стало не по себе. — Это тот, кто нам нужен, парень. Что бы там тебя ни беспокоило, плюнь — и всего делов. Он виновен, мы его взяли, вот и все. — Она отпустила мою руку, пока кто-нибудь из нас не разразился слезами. — Но вот ты меня беспокоишь.

— Со мной все в порядке, — пробормотал я и сам себе не поверил.

Дебора долго смотрела на меня, а потом поднялась.

— Ладно. Если что, я рядом. — С этими словами она развернулась и вышла.

Каким-то чудом я проплавал в бульоне дождливого серого дня вплоть до того момента, когда сел в машину и приехал домой к Рите, и там бульон сгустился до состояния желе, в котором застыли все мои чувственные восприятия.

Не знаю, что было на обед и о чем говорили за столом. Единственный звук, который я хотел бы услышать, — это сигнал стремительного возвращения Пассажира, но этого звука не было. Поэтому я проплавал до конца вечера на автопилоте и отправился в кровать, завернувшись в Придурковатого Опустошенного Декстера.

Оказывается, заснуть по приказу человек не может, даже такой получеловек, каким становился я. Прежний Декстер, Демонический, засыпал прекрасно, стоило лечь в постель и скомандовать: «Раз, два, вперед». И готово дело — престо, спитто, сеньор Декстер.

Но Декстеру Новой Модели не так везло.

Я крутился, вертелся, приказывал своей жалкой личности немедленно, без разговоров, спать, по тщетно: заснуть я не мог. Просто лежал в кровати с открытыми глазами и гадал, в чем дело.

По мере того как мучительно долго тянулась ночь, продолжалось и мое жуткое мрачное самоедство. Неужели всю свою жизнь я обманывал себя? Может быть, я никогда не был Стремительным Суровым Декстером со своим приятелем Коварным Пассажиром? Возможно, я был Темным Шофером, которому позволили жить в маленькой комнатушке огромного дома в обмен на то, что он будет возить своего господина надело, когда надо? И теперь, когда босс уехал и мои услуги больше не требуются, как мне работать? Кто я и что я?

Грустные размышления, и веселиться не приходилось. Заснуть тоже не получалось. Метаться и поворачиваться с боку на бок я уже пробовал и почти не устал, так что теперь решил кататься и подпрыгивать, но результат оказался таким же. В конце концов, около трех ночи, я, наверное, проделал какую-то верную комбинацию бессмысленных Движений и наконец свалился в неглубокий беспокойный сон.

Запах и звук готовящегося бекона разбудил меня. Я кинул взгляд на часы — восемь тридцать две, никогда так поздно не вставал. Хотя сегодня — суббота. Рита позволила мне забыться в моем жалком беспамятстве, а теперь вознаградит за возвращение на землю плотным завтраком. Ура!

За завтраком я немного повеселел. Очень трудно пребывать в депрессии и мучиться от своей полной несостоятельности на сытый желудок, поэтому я отодвинул собственные страдания и начал поглощать омлет.

Коди и Эстор, естественно, давно не спали, в субботнее утро телевизор безраздельно принадлежал этим двоим, так что они наслаждались своей привилегией и смотрели мультики, придумать которые до изобретения ЛСД не удавалось. Они даже не заметили, когда я, шатаясь, прошел мимо них на кухню, — так и сидели, уставившись в экран, на котором разговаривала всякая кухонная утварь, пока я не доел завтрак, не выпил финальную чашку кофе и не решил дать жизни еще один день, чтобы все уладить.

— Ну как? — спросила Рита, когда я поставил кофейник.

— Омлет был очень вкусный, — сказал я. — Спасибо.

Она улыбнулась и поднялась со стула, чтобы чмокнуть меня в щеку, а потом собрала тарелки со стола и принялась их мыть.

— Помнишь, ты обещал отвести сегодня куда-нибудь Коди и Эстор?

— Я обещал?

— Декстер, ты же знаешь, у меня примерка. Свадебного платья. Я говорила тебе еще несколько недель назад, и ты согласился, сказав, что возьмешь их на себя, пока я буду у Сюзан на примерке, а потом мне надо все уладить с флористом, даже Винс предлагал мне помощь — у него, кажется, друг какой-то есть?

— Это что-то сомнительное, — сказал я, вспомнив Мэнни Борка, — Только не Винс.

— Ну, я вообще-то уже отказалась. Правильно я сделала?

— Конечно, у нас только один дом, который можно продать, чтобы оплатить вечеринку.

— Не хочу обидеть чувства Винса, и друг у него, наверное, замечательный, но я всю жизнь обращалась к Гансу за цветами, и если для оформления свадьбы пойду к кому-то другому, его сердце просто разобьется.

— Хорошо, — сказал я. — Займусь детьми.

Я надеялся, что у меня будет шанс уделить немного времени себе любимому и решению проблемы Пассажира. Но если это не получается, было бы неплохо слегка расслабиться — может, даже урвать часик-другой для бесценного сна, заслуженное право на который я упустил ночью.

Все-таки сегодня же суббота. Многие уважаемые религии и профсоюзы субботу рекомендуют использовать для отдыха и личностного роста, для того, чтобы провести время вдали от лихорадочной суматохи, для релаксации, для восстановления физических и душевных сил. Но Декстер теперь вроде бы обзавелся семьей, а это все меняет. Пока Рита, словно белокурый торнадо, крутится, занимаясь подготовкой к свадьбе, я просто обязан отвести детей в такое место, которое общество считает подходящим для совместного пребывания детей и взрослых.

Я мысленно прикинул места и выбрал Музей науки и планетарий Майами. В конце концов, там будет полно других семей — прекрасная возможность для меня потренировать свою маскировку, а для детей — познать ее азы. Если уж они хотят пойти по Темной Тропе, надо начать пораньше, чтобы они уяснили самый важный принцип: чем ты ненормальнее, тем важнее казаться таким, как все.

А поход в музей с Дорогим Папочкой Декстером был вполне нормальным времяпрепровождением для нас троих. Такой отдых считался полезным для детей, а это очень важно, пусть даже сами дети были не в восторге от него.

И вот мы втроем погрузились в мою машину и понеслись на север по Первой автомагистрали, пообещав закрутившейся Рите вернуться к обеду. Я проехал по Коконат-Гроув и, не доезжая до Рикенбейкер-козвей, свернул на парковку упомянутого музея. Но войти в музей оказалось не так-то просто. На парковке Коди вышел из машины и просто застыл на месте как вкопанный. Эстор посмотрела на него, а потом повернулась ко мне.

— Почему мы должны туда идти? — спросила она.

— Для кругозора, — ответил я.

— Фу, — сказала она, и Коди кивнул.

— Мы должны провести время вместе, — объяснил я.

— В музее? — спросила Эстор. — Это же безнадежно.

— Какое замечательное слово, — заметил я. — Где ты его слышала?

— Мы туда не пойдем, — произнесла она. — Мы хотим что-нибудь делать.

— А вы были в этом музее раньше?

— Нет, — презрительно ответила она, разделив слово на три слога, как умеют делать только десятилетние дети.

— Ну, вам очень понравится, — сказал я. — Может, даже узнаете что-нибудь новое.

— А мы не хотим ничего узнавать, — возразила она. — В музее.

— А что вы хотите? — спросил я и сам удивился своей назидательной интонации терпеливого взрослого.

— Ну, ты же знаешь, — начала она. — Ты обещал нам кое-что показать.

— А вы точно знаете, что я не собираюсь этого делать? — поинтересовался я.

Эстор с неуверенностью посмотрела на меня, а потом повернулась к Коди. Не знаю, о чем они там говорили друг с другом, но слов для этого не потребовалось. Когда она снова обратилась ко мне, то уже серьезным и совершенно самоуверенным тоном заявила:

— Точно.

— А разве вы знаете, что я собирался вам показать?

— Декстер, — сказала она. — А зачем же мы просим тебя показать нам это?

— Потому что вы этого не знаете, как и я.

— Ну да, конечно, — с недоверием произнесла она.

— Ваш путь к знаниям начнется в этом здании, — сказал я с самым серьезным выражением лица, какое только мог изобразить. — Следуйте за мной и учитесь. — Я секунду смотрел на них, а потом повернулся и пошел в музей. Конечно, недостаток сна выбил меня из колеи, и я не знал, пойдут ли они за мной, тем не менее установить жесткие правила следовало с самого начала. Они обязаны выполнять все мои требования, как когда-то я слушался Гарри и делал то, что он мне говорил.