У меня ушло несколько минут, чтобы отвязаться от водителя желтого «хаммера»; я, возможно, проторчал бы там дольше, если бы не коп, прыгнувший в канал. Он выкарабкался из воды и прихлюпал к тому месту, где стоял я под градом непрерывных оскорблений и угроз и при этом не слышал ничего нового. Я вежливо молчал: видимо, человек давно хотел облегчить душу, и я не хотел, чтобы он продолжал находиться под грузом психологического давления, но, к сожалению, у меня было одно срочное дело по полицейской части, которое не могло ждать. Я пытался намекнуть ему на это, однако он, очевидно, принадлежал к тем личностям, которые не умеют одновременно кричать и слушать.
Так что появление злого и промокшего до нитки полицейского внесло свежую струю в очаровательный разговор, который становился монологом и начинал надоедать.
— Мне необходимо знать все, что вы сможете найти на водителя этой машины, — сказал я полицейскому.
— Мне тоже, — заметил он в ответ. — Удостоверение покажите.
— Я опаздываю, еду на место преступления, — объяснил я.
— На одно уже успел, — сказал он. Пришлось продемонстрировать ему свой мандат, он стал его с интересом изучать, роняя воду из канала на мою ламинированную фотографию. Наконец полицейский одобрительно кивнул и сказал: — Так, Морган, дуй отсюда.
По реакции хамоватого водителя «хаммера» вы бы решили, что он предложил отправить на аутодафе папу римского.
— Вы что, этого сукина сына просто так отпустите? — завизжал он. — Этот урод наскочил на мою машину!
Тогда коп, да благословит его Бог, просто посмотрел на человека, еще немного покапал водой и сказан:
— Ваши водительские права и регистрация. — Отличная ситуация для ухода, которой я и воспользовался.
Моя бедная, видавшая виды машина издавала очень неутешительные звуки, но ехать было нужно, ничего не поделаешь — придется везти меня до университета. Я даже ощущал, что машина мне стала как-то по-особенному дорога. Вот мы, два ослепительных рукотворных образца, выбитых из равновесия обстоятельствами, над которыми не властны. Прекрасная тема для горьких размышлений, которым я и предавался в течение некоторого времени. Гнев, который кипел во мне всего несколько минут назад, унялся, испариной скатился на газон, как с копа вода. Наблюдая, как водитель «авалона» переплывает на противоположную сторону каната, выбирается из воды и уходит прочь, я думал, как это в духе всех остальных событий: стоит только подойти поближе, и чувствуешь, что из-под ног выдергивают ковер.
А теперь очередное тело, хотя мы еще не знаем, что делать с первыми двумя. Такое ощущение, что нас, как гончих, выставили на трек и ждут, когда же мы поймаем липового кролика, который бежит всегда чуть впереди и прибавляет скорость каждый раз, как только несчастный пес подумает: «Еще немного, и я схвачу постреленка».
Подъезжая к месту, я увидел два полицейских автомобиля и четырех представителей закона, которые уже оцепили территорию вокруг галереи «Лоу арт мьюзим», отгородившись от толпы зевак. Приземистый шкафообразный коп с лысым черепом подошел ко мне и указал в направлении дальней части здания.
Тело ждало меня в кустах позади галереи. Дебора говорила с каким-то человеком — по всей видимости, студентом, — а Винс Мацуока сидел на корточках возле левой ноги трупа и осторожно тыкал в лодыжку шариковой ручкой. С дороги тела было не видно, но убийца особенно не старался скрыть дело своих рук. Беднягу поджарили так же, как и предыдущих, и лежала она точь-в-точь как те: руки на груди, тело вытянуто в струнку, а вместо головы — керамическая бычья. Я забылся и снова по привычке стал дожидаться, что скажет мой приятель изнутри, но не услышал ничего, кроме легкого тропического ветерка в голове. Я по-прежнему один.
Дебора подкатила ко мне, врубив звук на полную.
— Долго добирался, — прорычала она. — Ты где пропадал?
— Кружева плел, — ответил я и кивнул в сторону трупа: — Серия?
— Похоже, — сказала Деб. — Ну что там, Мацуока?
— Вроде есть зацепка, — заметил Винс.
— Наконец, черт ее дери, — отозвалась Дебора.
— Здесь ножной браслет, — сказал Мацуока. — Из платины, так что не расплавился. — Он взглянул на Дебору и одарил ее своей ужасной фальшивой улыбкой. — На нем написано «Тэмми».
Дебора нахмурилась и посмотрела на боковую дверь галереи. Там стоял высокий человек в полосатом костюме и, нервно поглядывая на Дебору, разговаривал с полицейским.
— Это кто? — спросила она у Винса.
— Профессор Келлер, — ответил он, — преподаватель истории искусства. Он нашел тело.
С тем же хмурым выражением лица Дебора поднялась и кивком головы дала понять копу, что хочет поговорить с профессором.
— Профессор… — сказала Дебора, когда тот подошел.
— Келлер. Гас Келлер, — представился он. Это был человек примерно шестидесяти с небольшим лет, со шрамом на щеке, словно он дрался на дуэли. Ему шел его возраст. В обморок он падать при виде тела, судя по всему, не собирался.
— Значит, это вы обнаружили девушку, — сказала Деб.
— Именно, — ответил он. — Я зашел посмотреть новую выставку — месопотамское искусство, мне это любопытно — и в кустах увидел ее. — Он нахмурился. — Наверное, где-то час назад.
Дебора кивала с таким видом, будто она в теме и все знает, включая месопотамское искусство. Обычный полицейский трюк, который развязывает собеседникам языки, особенно если может оказаться, что они причастны, даже самую малость. Но с Келлером это не прошло. Он только стоял и ждал следующего вопроса, а Дебора только стояла и изобретала его. Я по праву горжусь своими натренированными коммуникативными способностями, и мне совершенно не хотелось, чтобы молчание переросло в напряжение, поэтому я покашлял, и Келлер повернулся ко мне.
— А что бы вы могли сказать по поводу керамических голов? — спросил я. — С точки зрения искусства?
Дебора посмотрела на меня как на сумасшедшего, а может — с завистью, потому что задала вопрос не она.
— С точки зрения искусства? Не много, — ответил Келлер, глядя на бычью голову у тела. — Судя по всему, эту изготовили по шаблону, а потом обожгли в печке примитивной конструкции. Может быть, даже в большой печи. Но на это интереснее взглянуть с исторической точки зрения.
— Что вы имеете в виду? — тут же вцепилась в него Дебора, и профессор пожал плечами.
— Не скажу, что все безупречно, — начал он. — Тем не менее некто явно старался воссоздать очень древнюю традиционную конструкцию.
— Насколько древнюю? — спросила Дебора.
Келлер поднял бровь и пожал плечами, словно давая понять, что она неверно поставила вопрос, но тем не менее ответил:
— Ей три или четыре тысячи лет.
— Действительно древность, — подтвердил я, и они оба так посмотрели на меня, что я решил добавить что-нибудь более умное: — И в какой части света такое практиковали?
Келлер кивнул. Ура, я умный.
— На Ближнем Востоке, — сказал он. — Похожий мотив мы находим в Вавилоне, а иногда и в окрестностях Иерусалима. Голова быка, по всей видимости, имеет отношение к культу одного из древних божеств. Очень мерзкого, к слову.
— Молоха, — дополнил я, и это слово поранило мне горло.
Дебора пристально посмотрела на меня, и я понял, что она утвердилась в своем мнении, будто я от нее скрываю какую-то информацию, однако профессор продолжил, и она снова обратила взгляд на него.
— Да, верно, — сказал он. — Молох любил человеческие жертвы. Особенно детские. Стандартный договор был таков: вы жертвуете своего ребенка, а он гарантирует взамен хороший урожай или победу над врагами.
— В таком случае в этом году надо ждать приличного урожая, — пошутил я, но никто из моих собеседников не счел мою ремарку достойной улыбки. Вот так всегда: из кожи вон лезешь, чтобы скрасить существование в этом жестоком мире, а окружающие — ноль внимания, фунт презрения.
— А какой смысл в том, чтобы сжигать тела? — осведомилась Дебора.
На губах Келлера появилась едва заметная снисходительная улыбка профессионала в стиле «молодцы, что спросили».
— А это ключ ко всему ритуалу, — сказал он. — Существовала огромная статуя Молоха с бычьей головой, только статуя эта на самом деле была топкой.
Я вспомнил Голперна и его «сон». Он знал про статую заранее или она явилась ему тем же путем, что и мне та музыка? Или Дебора права и он был у статуи и убил девушек, каким бы невероятным этот факт ни казался?
— Топкой, — повторила Дебора, и Келлер кивнул. — И туда бросали тела? — спросила она с таким выражением лица, словно ей трудно поверить и в этом его вина.
— О нет, все гораздо интереснее, — сказал Келлер. — В ритуал привносилось ощущение чуда. Очень изощренное было сожжение. Но именно поэтому популярность Молоха продержалась так долго. Все выглядело убедительно и увлекательно. У статуи имелись руки, которые протягивались к собравшимся. После того как на них клали жертву, Молох будто оживал и съедал ее. Руки медленно поднимались, и статуя отправляла жертву себе в рот.
— И прямо в печь, — не удержался я, — пока звучала музыка.
Дебора странно посмотрела на меня, и я понял, что никто до этого момента музыку не упоминал, но Келлер не обратил на это никакого внимания и продолжил:
— Именно так. Рога, барабаны, пение — все вместе производило гипнотическое действие. В конце бог подносил жертву ко рту, и она падала: ему в рот, а потом — в пекло. Заживо. В общем, жертве приходилось невесело.
Я верил всему, о чем рассказывал Келлер; мне еще слышались отголоски ненавязчивых звуков барабана, и от них становилось невесело.
— А сейчас ему еще поклоняются? — спросила Дебора.
Келлер покачал головой.
— Нет. Насколько я знаю, вот уже две тысячи лет, — ответил он.
— Так, ну а это откуда взялось? — спросила моя сестра. — Куда ведут следы?
— Ну, информация-то ведь не секретная, — объяснил Келлер. — Это очень хорошо документированная часть истории. Кто угодно мог провести небольшое исследование и обнаружить все, что необходимо для совершения такого преступления.
— Но чего ради? — не унималась Дебора.
Келлер вежливо улыбнулся.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — сказал он.
— Ну почему именно я должна с этим разбираться? — возмутилась сестренка так, словно именно Келлер должен был ответить ей на вопрос.
Он добродушно улыбнулся:
— Иногда полезно узнавать новое.
— Например, — сказал я, — теперь мы знаем, что где-то здесь должна быть огромная статуя с печью внутри.
Дебора молниеносно повернулась ко мне.
Я приблизился к ней и сказал:
— Голперн.
По тому, как она заморгала, глядя на меня, я понял, что ей эта мысль еще не приходила.
— Так ты считаешь, это был не сон? — спросила она.
— Не знаю, что считать, — ответил я. — Но если кто-то занимается этим Молохом всерьез, то почему бы ему не использовать все оборудование, которое нужно?
— Вот черт, — произнесла Дебора. — А где можно спрятать такую громадину?
Келлер вежливо покашлял.
— Боюсь, дело не только в этом, — сказал он.
— А в чем? — спросила Дебора.
— Понимаете, запах тоже пришлось бы прятать. Запах жареных человеческих тел. Он не сразу рассеивается, и забыть его невозможно. — Профессор смущенно пожал плечами.
— Значит, мы ищем огромную зловонную статую с печью внутри, — радостно проговорил я. — За этим дело не станет.
Дебора снова пристально посмотрела на меня, и в который раз я разочаровался в ее чувстве юмора и абсолютно негибком подходе к жизни — особенно с тех пор, как сам стал постоянным жителем этой Юдоли Печали, населенной человеческими существами; с того самого момента, когда Темный Пассажир начал плохо себя вести и отказался выйти из своего убежища.
— Профессор Келлер, — сказала она, отвернувшись от меня и оставив в одиночестве своего несчастного братца, — есть что-нибудь еще относительно всего этого бычьего дерьма, что может нам помочь?
Подающая надежды замечательная ремарка, которую стоило бы оценить, и я почти пожалел, что не я ее автор, но, видимо, она не произвела должного эффекта ни на Келлера, ни даже на саму Дебору. Она и не подозревала, что выдала нечто замечательное. Келлер всего лишь покачал головой:
— Это несколько не моя область. Я знаю этот предмет поверхностно, в той его части, которая касается истории искусства. Обратитесь к кому-нибудь более сведущему — к специалисту по философии или истории религий.
— Типа профессора Голперна, — снова шепнул я, и Дебора кивнула, продолжая смотреть на него.
Она уже собралась уходить и даже развернулась, как вдруг вспомнила, что надо быть вежливой девочкой; тогда она снова обратилась к Келлеру:
— Вы нам очень помогли, доктор Келлер. Пожалуйста, дайте знать, если вам придут какие-то мысли насчет этого дела.
— Конечно, — пообещал он.
Деб схватила меня под руку и быстро потащила за собой.
— Мы возвращаемся назад к секретарю? — вежливо осведомился я, когда руку уже свело.
— Да, — ответила она. — Но если выяснится, что какая-то Тэмми ходила на занятия к Голперну, я тогда вообще не знаю, что делать.
У меня с трудом получилось освободить одеревеневшую руку из ее захвата.
— А если нет?
Она только покачала головой и сказала:
— Пошли.
Но когда я проходил мимо трупа, что-то схватило меня за штанину, и мне пришлось остановиться и посмотреть вниз.
— Грм, — произнес Винс и смущенно покашлял. — Декстер, — продолжил он, и я поднял одну бровь. Он покраснел и отпустил штанину. — Есть разговор.
— Ради Бога, — сказал я, — но можно не сейчас?
Он возразил:
— Это очень важно.
— Тогда ладно. — Я сделал три шага к тому месту, где он сидел на корточках возле трупа. — Что у тебя?
Винс отвернулся, но, как бы ни старался скрывать свои эмоции, я знал, что его лицо наверняка раскраснелось еще больше.
— Я говорил с Мэнни, — сказал он.
— Замечательно. Я смотрю, ты остался цел и невредим, — заметил я.
— Он, э-э, — протянул Винс, — он хочет внести некоторые изменения. Хм. В меню. В твое. На свадьбу.
— Ха, — произнес я, несмотря на то что говорить «ха» в присутствии трупа как-то экстравагантно. Но я просто не устоял. — Случайно, не в сторону удорожания?
Винс отказывался смотреть на меня. Он кивнул:
— Да. Мэнни сказал, что его настигло вдохновение. Он хочет сделать что-то новое и невероятное.
— Я за него так рад, — сказал я, — но боюсь, что не могу позволить себе вдохновения Мэнни. Придется ему отказать.
Винс снова затряс головой:
— Ты не понимаешь. Он позвонил только потому, что ты ему понравился. И сказал, что контракт позволяет ему делать все, что угодно.
— И решил чуток увеличить цены?
Вот теперь Винс точно должен был стать по-настоящему красным. Он промямлил что-то про себя и попытался отвернуться еще больше.
— Что? — спросил я. — Что ты там говоришь?
— Вдвое, — сказал он очень тихо, но я расслышал.
— Вдвое, — повторил я.
— Да.
— Это пятьсот долларов за порцию.
— Я уверен, тебе понравится, — произнес ярко-красный Винс.
— За пятьсот баксов, конечно, понравится. Еще бы мне не понравилось. За пятьсот баксов он будет мне машины парковать, полы подметать и спины гостям чесать.
— Да это же целое событие, Декстер. О твоей свадьбе в журнале напечатают.
— Ну да, под названием «Банкротство сегодня». Мы должны поговорить с ним, Винс.
Мацуока покачал головой, продолжая смотреть в траву.
— Я не могу, — сказал он.
Какие все-таки интересные существа люди — в них поразительным образом сочетаются глупость, невоспитанность и бесхитростность. Даже в таких, которые все время прикидываются, — например, в Винсе. Передо мной предстал во всем своем блеске бесстрашный криминалист, сидящий в нескольких дюймах от мертвого тела, которое производит на него едва ли не больший эффект, чем деревянный болван, и тем не менее его бросает в дрожь при одной мысли о том, что придется лицом к лицу встретиться с тщедушным человечком, который стрижет капусту и кромсает шоколад.
— Ладно, — сказал я. — Сам поговорю.
Тут он наконец посмотрел на меня.
— Будь осторожен, Декстер.