Декстер во мраке

Глава 25

Занимаясь своим исследованием человеческих существ в течение жизни, я обнаружил, что, как ни старайся, предотвратить наступление понедельника не удастся. Конечно, люди не прекращают попыток, но понедельник все равно настигает их и всем трутням приходится вновь влачить свою унылую рабочую жизнь, полную бессмысленного тяжелого труда и страданий.

Эта мысль всегда утешает меня, ну а так как мне нравится излучать счастье в любом месте, где появляюсь, я сделал свой небольшой вклад, дабы смягчить удар от неизбежного наступления утра понедельника. Я принес на работу коробку пончиков, и вокруг нее немедленно разразился ажиотаж, устроенный ворчливыми сотрудниками; пончики исчезли прежде, чем я добрался до стола. Сомневаюсь, что у кого-либо есть более веские причины для угрюмого настроения, чем у меня, но вы бы мне не поверили, увидев, как коллеги выхватывают у меня пончики и при этом на меня же и ворчат.

Винс Мацуока, казалось, разделял царившее в управлении общее чувство легкой тоски. Он приковылял в мою каморку с выражением изумленного ужаса на лице. Очевидно, его вызвало какое-то очень волнующее событие, потому что смотрелось оно почти достоверно.

— Господи, Декстер, — произнес он. — О Господи, Декстер!

— Я пытался оставить тебе одну штуку, — сказал я, решив, что такую тоску он мог испытывать только при виде пустой коробки из-под пончиков. Но Винс покачал головой.

— О Господи, я не могу в это поверить! Он мертв!

— То есть пончики тут ни при чем, — сделал вывод я.

— Боже, а ведь ты встречался с ним. Ты встречался?

В любой беседе наступает такой момент, когда хотя бы один из собеседников неизбежно должен узнать, о чем же идет речь, и я подумал, что такой момент пришел.

— Винс, — начал я, — прошу тебя, сделай глубокий вдох, начни все сначала и сделай вид, как будто мы с тобой говорим на одном языке.

Он уставился на меня, как цапля на лягушку.

— Черт, — сказал он. — Ты что, еще ничего не знаешь? Твою мать.

— Какие слова, — оценил я, — неужели ты общался с Деборой?

— Он мертв, Декстер. Тело обнаружили вчера вечером.

— Значит, он еще полежит, пока ты не скажешь мне, о чем ты, черт возьми, говоришь.

Винс моргнул, глядя на меня, и его глаза неожиданно расширились и увлажнились.

— Мэнни Борк, — с придыханием произнес он. — Его убили.

Признаюсь, я испытал смешанное чувство. С одной стороны, мне, конечно, не жалко, что кто-то другой вывел маленького тролля из строя, а не я, в силу своих этических соображений, которые не позволили мне сделать это самому, но с другой стороны — теперь придется искать организатора на замену. Ах да, еще, возможно, придется состряпать какие-то показания для детектива, ведущего расследование. Досада только-только сменилась облегчением, но тут я вспомнил, что пончиков тоже не стало.

В итоге во мне поселилось раздражение при мысли о том, сколько забот из-за этой новой напасти ждет меня впереди. Однако Гарри натаскал меня достаточно хорошо и я знал, что демонстрировать такую реакцию, услышав о смерти знакомого, неприемлемо, поэтому сделал все возможное, чтобы натянуть на лицо выражение некоего подобия шока, озабоченности и печали.

— Ничего себе, — сказал я. — Надо же. Известно, кто это сделал?

Винс покачал головой.

— У него даже врагов не было, — сказал он, пребывая в добросовестном неведении относительно того, насколько неправдоподобно звучали его слова для тех, кто хотя бы однажды встречался с Мэнни. — Я хочу сказать, его все боялись.

— Знаю, — сказал я, — его фото в журналах печатали, и все такое.

— Не могу поверить, что кто-то мог сотворить с ним это, — убитым голосом произнес он.

Сказать по правде, я, наоборот, не мог поверить, что кто-то слишком долго тянул, чтобы сотворить с ним это, но говорить так было бы невежливо.

— Ничего, полиция разберется. Кто ведет дело?

Винс посмотрел на меня с таким лицом, словно я спросил у него, встает ли солнце по утрам.

— Декстер, — с изумлением произнес он, — ему отрезали голову. Так же, как тем троим из университета.

Когда мне было восемнадцать и я старался вписаться в общество, то какое-то время играл в футбол и однажды очень больно получил мячом в живот. Так вот, сейчас я испытал примерно такое же чувство.

— Ого, — произнес я.

— Естественно, дело передали твоей сестре, — сказал он.

— Естественно. — Меня вдруг посетила одна мысль, и, оставаясь преданным поклонником иронии на протяжении всей своей жизни, я решил спросить: — А его не поджарили, случайно?

Винс покачал головой:

— Нет.

Я поднялся.

— Пойду пообщаюсь с Деборой.

Дебора не была расположена к общению, когда я прибыл на квартиру Мэнни. Она находилась около Камиллы Фидж, которая помахивала кистью в поисках отпечатков около ножек стола у окна и не подняла голову, так что я заглянул на кухню, где Эйнджел «Не родственник» нагнулся над телом.

— Эйнджел… — Взглянув на тело, я обнаружил нечто такое, что меня крайне удивило. — А это что, действительно женская голова? — спросил я.

Он кивнул и ткнул в голову ручкой.

— Твоя сестра говорит, что это, типа, та, которая из музея, — ответил Эйнджел. — Что они ее сюда приладили, потому что он педрила.

Я взглянул на два среза: один — у самых плеч, другой — у подбородка. Срез на голове по всем признакам соответствовал нашим прошлым находкам, а вот другой, на теле Мэнни, выглядел грубо, как будто был сделан второпях. Края двух срезов аккуратно соединили, но они, конечно, не совпали. Я и сам, без нашептываний своего темного приятеля, мог определить, что в этом случае дело обстояло иначе. А то касание холодного пальца, которое я недавно ощутил на своей шее, могло иметь серьезное значение и, вполне вероятно, было связано с моими текущими неприятностями. Однако этот непонятный призрачный намек не порождал ничего, кроме беспокойства.

— Есть еще одно тело? — спросил я, припоминая несчастного запуганного Фрэнки.

Эйнджел пожал плечами, не поднимая глаз.

— В ванной, — сказал он, — из него торчит нож мясника. Голову оставили. — Он говорил обиженным тоном, словно был оскорблен тем, что некто потратил столько усилий и оставил-таки голову, ну а в остальном ему больше нечего было мне сказать, так что я отправился туда, где моя сестра сидела на корточках рядом с Камиллой.

— Доброе утро, Деб, — сказал я, изображая бодрость духа, которой вовсе не ощущал, и был не одинок, потому что она даже не взглянула на меня.

— Черт возьми, Декстер, — поприветствовала она меня. — Иди в жопу, если у тебя нет ничего стоящего.

— Да тут нигде вокруг ничего стоящего нет, — заметил я. — Но парня в ванной зовут Фрэнки. А это вот Мэнни Борк, которого даже в журналах печатали.

— С какого перепоя ты это знаешь? — осведомилась она.

— Ну да, может показаться странным, — признал я, — но я, вероятно, последний, кто его видел.

Дебора поднялась на ноги.

— Когда? — спросила она.

— В субботу утром. Около пятнадцати минут одиннадцатого. На этом самом месте. — И я указал на чашку, которая все еще стояла на столе: — На ней мои отпечатки.

Дебора смотрела на меня с недоверием и качала головой.

— Ты знал этого парня, — сказала она. — Он был твоим другом?

— Я нанял его организовывать мою свадьбу, — ответил я. — Он, как мне сказали, хороший специалист.

— Угу, — учла Деб. — И что ты делал здесь в субботу утром?

— Он повысил цену, — объяснил я, — вот и пришлось пожаловать сюда, чтобы попытаться уговорить снизить ее.

Она оглядела квартиру и бросила взгляд из окна на вид стоимостью миллион долларов.

— Сколько он требовал?

— Пятьсот долларов за порцию, — ответил я.

Ее голова крутанулась ко мне.

— Богомать, — выругалась она. — За что?

Я пожал плечами:

— Он мне не сказал и цену тоже не снизил.

— Пятьсот долларов за порцию? — воскликнула Дебора.

— Дороговато, да? Вот так.

Деб долго жевала губу не моргая, а потом схватила меня под руку и отвела подальше от Камиллы. Мне была видна лилипутская ступня, выглядывавшая из двери кухни, где дорогостоящего покойника настигла безвременная кончина, но Дебора затащила меня в дальний конец комнаты.

— Декстер, — сказала она, — поклянись, что это не ты его укокошил.

Как я уже говорил раньше, я не испытываю настоящих эмоций. Я долго и упорно тренировался, чтобы мои реакции в определенных обстоятельствах нельзя было отличить от подлинно человеческих, но на сей раз меня застали врасплох. Какое выражение лица подобрать, когда сестра обвиняет тебя в совершении убийства? Шок? Гнев? Удивление? Насколько я знаю, его нет ни в одном учебнике.

— Дебора, — с укоризной произнес я. Не блестяще, но это все, что пришло мне в голову.

— Потому что такое я тебе с рук не спущу, — предупредила она. — Точно не спущу.

— Да я бы ни за что, — сказал я. — Это же не… — Я покачал головой — это действительно нечестно. Сначала меня кинул Темный Пассажир, а теперь моя сестра и мои мозги тоже. Все крысы разбегались, пока судно Декстера медленно погружалось на дно.

Я сделал глубокий вдох и попытался организовать судовую команду, чтобы та начала вычерпывать воду. Моя сестра была единственным человеком на земле, который знал, что я представляю собой на самом деле, и, несмотря на то что Деб никак не могла привыкнуть к этой мысли, я думал, она имела представление о границах осторожности, которые установил для меня Гарри, и о том, что я никогда их не переступлю. Видимо, я ошибался.

— Дебора, — начал я, — мне бы никогда…

— Хорош, — отрезала она. — Мы оба знаем, что ты мог это сделать. Ты был здесь в то самое время. И мотив у тебя подходящий — не платить же ему пятьдесят штук. Либо так, либо это сделал парень, сидящий в тюрьме.

Будучи не совсем человеком, я сохранил чистый разум, не тронутый эмоциями. Но сейчас у меня складывалось впечатление, словно мои глаза застилает туман. С одной стороны, мне было обидно, что она подозревала, будто я могу совершить нечто настолько неаккуратное, а с другой — хотелось убедить ее, что я этого не делал. И еще уверить ее в том, что если бы я решился на это, то она никогда в жизни не узнала бы, однако говорить так было недипломатично. Поэтому я сделал еще один глубокий вдох и ограничился одним словом:

— Клянусь.

Сестра смотрела на меня долго и в упор.

— Серьезно, — добавил я.

Наконец она кивнула и сказала:

— Ладно. Конечно, лучше, чтобы это была правда.

— Это правда, — уверил ее я. — Я этого не делал.

— Угу, — отозвалась она. — А кто тогда?

Нет, серьезно, где справедливость? Я имею в виду, в жизни. Я тут стою и открещиваюсь от убийства, в котором меня обвиняет собственная сводная плоть и кровь, и в то же время по ее просьбе пытаюсь раскрыть это преступление. Я любовался гибкостью ее психики, которая позволяла Деборе выполнять такую мозговую акробатику, но желал бы, чтобы свое творческое мышление она направила в какое-нибудь другое русло.

— Понятия не имею, — сказал я. — И я… и мне в голову не приходят никакие, м-м, идеи на этот счет.

Она посмотрела на меня очень тяжелым взглядом:

— А почему я должна тебе верить?

— Дебора, — начал я и запнулся. Неужели пришло время рассказать ей о Темном Пассажире и том, что теперь его нет? Я ощутил, как меня захлестывают какие-то противные ощущения вроде тех, что бывают на начальной стадии гриппа. Неужели это эмоции, подмывающие беззащитные берега Декстера, как огромные приливные волны с токсичными отходами? Если так, то неудивительно, что люди такие жалкие существа. Это ужасный опыт.

— Послушай, Дебора, — произнес я, размышляя о том, как правильно начать.

— Господи, да слушаю я, — сказала она. — Но ты же молчишь.

— Это трудно объяснить. Я никогда не говорил об этом.

— Отлично, самое время начинать.

— Я, гм… у меня внутри такая штука, — сказал я, почувствовав себя полным идиотом и ощутив, как тепло заливает щеки.

— О чем ты? — возмущенно спросила она. — У тебя рак?

— Нет-нет, это… я, гм, слышу… оно говорит со мной, — выдал я. Почему-то я не мог смотреть на Дебору и отвернулся. На стене висело фото обнаженного по пояс мужчины, и я предпочел снова повернуться к сестре.

— Господи, — произнесла она, — ты хочешь сказать, что слышишь голоса? Господи Боже, Деке!

— Нет, — ответил я, — не голоса. Не совсем.

— Тогда что за хрень? — нетерпеливо воскликнула Дебора.

Пришлось снова взглянуть на обнаженного человека, а затем сделать глубокий вдох, прежде чем я смог повернуться к Деборе.

— Ну, когда мне внезапно становится ясно. На месте преступления, — пояснил я. — Это благодаря… потому что эта штука мне говорит.

Дебора внимала мне с застывшим, абсолютно неподвижным липом, словно слушала признание в ужасных преступлениях; наверное, для нее так и было.

— Значит, она тебе говорила. Каким образом? «Эй, это сделал некто по имени Бэтмен»? — осведомилась она.

— Что-то вроде того, — сказал я в ответ. — Ну, ты понимаешь. Маленькие подсказки, которые у меня появлялись…

— Которые у тебя появлялись, — повторила она.

Мне было просто необходимо опять отвернуться.

— Она исчезла, Дебора, — сказал я. — Что-то связанное с этим Молохом отпугнуло ее. Такого раньше никогда не случалось.

Она долго молчала, и я не видел необходимости высказываться за нее.

— А отцу ты рассказывал об этой твоей штуке? — наконец спросила сестра.

— Мне не пришлось, — ответил я. — Он сам все знал.

— А теперь твои голоса пропали, — сказала она.

— Один голос.

— И ты мне ничего по этому делу сказать не можешь.

— Да.

Дебора щелкнула зубами так громко, что я это услышал. А потом с шумом выпустила воздух, не разжимая челюстей.

— Ты или врешь мне, потому что виноват, — зашипела она на меня, — либо говоришь правду, и тогда ты чертов шизик.

— Деб…

— Чему мне верить, Декстер? А? Чему?

Мне показалось, что я снова чувствовал прилив гнева, впервые с тех пор, как был подростком, тем более что тогда я не был способен испытать это ощущение сполна. Но Темный Пассажир ушел, а я соскальзываю в самую что ни на есть человеческую сущность: все барьеры, отделявшие меня от нормальной жизни, исчезли; я переживал нечто очень похожее на подлинный гнев.

— Дебора, — сказал я, — если ты мне не веришь и думаешь, что это сделал я, то мне все равно.

Она взглянула на меня, и впервые за все это время я посмотрел на нее в ответ.

Наконец она заговорила.

— В любом случая я должна об этом доложить, — сказала Деб. — Официально ты не можешь даже близко сюда подходить.

— Ничто не принесет мне большего счастья, — ответил я. Она смотрела на меня еще мгновение, а потом сжала губы и вернулась к Камилле Фидж. Я глядел ей вслед, а потом направился к двери.

Действительно, я не видел никакого смысла ошиваться здесь, раз уж мне и официально, и неофициально дали понять, что делать мне тут нечего. Я, наверное, мог бы сказать, что мои чувства оскорблены, да вот беда: я был все еще слишком зол, чтобы ощущать обиду. Меня и вправду всякий раз изумляло, когда я узнавал, что кто-то проявляет ко мне нежные чувства, поэтому, когда Дебора выслушала мой лепет с пониманием, это стало для меня просто откровением.

Декстеру всегда везло, но сегодня по некоторым признакам мне казалось, что я потерпел поражение и мне придется отправиться в изгнание.

Я стоял и ждал прибытия лифта, как вдруг меня ошеломил внезапный хриплый окрик:

— Эй!

Я повернулся и увидел очень раздраженного старика, который бежал ко мне в сандалиях, надетых на носки, доходившие чуть ли не до самых его узловатых колен. На нем были натянуты мешковатые шорты, шелковая рубашка, а на лице — выражение абсолютно праведного гнева.

— Ты полиция? — требовательным тоном спросил он.

— Ну, не вся, — ответил я.

— Что с моей чертовой газетой?

До чего же лифты медленно ездят, не правда ли? Оказавшись в ловушке, я решил действовать вежливо, поэтому с воодушевлением улыбнулся старому психу и спросил:

— Вам не понравилась ваша газета?

— Я ее вообще не получал! — закричал он, от усердия становясь бледно-лиловым. — Я звонил и говорил вам и этой раскрашенной девице на телефоне, чтобы вы нашли мою газету! Я ей говорю, что у меня мальчишка газету ворует, а она трубку бросает!

— Мальчишка украл вашу газету? — уточнил я.

— А я что сказал? — воскликнул он, на сей раз визгливо, от чего мое ожидание лифта стало еще менее приятным. — Я плачу чертовы налоги, чтобы она так со мной разговаривала? И смеялась надо мной, черт подери?!

— Но вы могли пойти за другой газетой, — осторожно попытался урезонить его я.

Однако его это не успокоило.

— Что значит — за другой? В субботу утром, в пижаме я должен идти за другой газетой? Почему же вы не хотите ловить преступников?

Лифт произнес приглушенное «динь», давая знать, что он прибыл, но меня это уже не интересовало, мне в голову пришла мысль. Такое со мной происходит время от времени. Большинство мыслей не поднимаются на поверхность — может быть, потому, что я слишком много времени занят не ими, а своими безуспешными попытками казаться человеком, — но эта медленно всплыла и, словно пузырек воздуха в грязи, звонко лопнула у меня в мозгу.

— В субботу утром? — спросил я. — А вы помните, сколько было времени?

— Конечно, я помню, сколько было времени! Я им звоню и говорю: «Десять тридцать, суббота, утро, а мальчишка мою газету ворует!»

— А почему вы решили, что это мальчишка?

— Да видел я в глазок, вот почему! — заорал он. — Я еще должен в коридор выходить, чтобы делать за вас вашу работу? Хрен вам!

— Вы говорите «мальчишка», — невозмутимо продолжал я. — А сколько ему было лет?

— Слушайте, мистер, — явно сдерживая эмоции, ответил он, — для меня всякий, кому нет семидесяти, мальчишка. А этому, наверное, около двадцати, и у него болтался рюкзак такой, они все их носят.

— Вы можете описать мальчишку? — спросил я.

— Ну я же не слепой! — огрызнулся старик. — Когда он поднял мою газету, я увидел у него татуировку, они все себе такие делают, прямо на шее, сзади.

Я почувствовал, как холодные пальцы пробежались по моей шее, и хотя знал ответ, на всякий случай поинтересовался:

— А что за татуировка?

— Идиотская, японский символ какой-то. Мы для этого, что ли, дерьмо из япошек выбивали, чтобы теперь ихние каракули шлепать на наших детей?

Похоже, он еще только входил в раж, и меня восхищала его жизнестойкость в таком почтенном возрасте, но я понял, что уже пора передать его соответствующим властям, представленным здесь моей сестрой. Чувство удовлетворения загорелось во мне тусклым светом, не только в предвкушении, что я предоставлю ей подозреваемого лучше, чем бедный Дискриминированный Декстер, но, главное, сброшу старого пердуна на нее в качестве небольшого наказания за подозрения в мой адрес.

— Пошли, — сказал я старику.

— Никуда я не пойду, — уперся тот.

— Хотите пообщаться с настоящим детективом? — спросил я, и долгие часы, которые я провел, тренируя улыбку, окупились, потому что он нахмурился, огляделся по сторонам, а потом сказал:

— Ладно, пошли, — и последовал за мной туда, где сержант Сестренка буравила глазами Камиллу Фидж.

— Я тебе сказала: уйди отсюда, — бросилась она на меня со всей теплотой и обаянием, которые можно было ожидать от нее.

— Ладно, — ответил я. — А свидетеля с собой забирать?

Дебора разинула рот, потом закрыла, снова открыла и закрыла еще несколько раз, как будто пыталась понять, как дышат рыбы.

— Не смей… это тебе не… чтоб тебя черти взяли, Декстер! — наконец собралась она с мыслями.

— Смею, это мне да, и я уверен, так они и сделают, — ответил я. — А пока — этот пожилой джентльмен имеет кое-что сообщить.

— Какого дьявола ты меня пожилым назвал? — возмутился дед.

— Это детектив Морган, — сказал я в ответ. — Она здесь главная.

— Баба? — сердито проворчат он. — Неудивительно, что они никого не могут поймать. Баба-детектив.

— Обязательно расскажите про рюкзак, — наставлял его я. — И про татуировку.

— Какую татуировку? — требовательным тоном спросила она. — Вы о чем говорите, черт вас возьми?

— Следи за языком! — сказан старик. — Стыдно!

Я улыбнулся сестре.

— Приятной беседы, — пожелал я.