Поездка в изолятор прошла гладко, но когда за рулем Дебора, это значит только то, что серьезных травм не будет. Она торопилась и прежде всего была копом из Майами, который знает, как удрать от копов из Майами. Транспортный поток моя сестра воспринимала как нечто текучее, непостоянное, вечно изменяющееся и врезалась в него, как раскаленный нож в масло, проскальзывая в зазоры, которых не было, и давая понять другим водителям, что у них есть выбор — подвинуться либо умереть.
Наслаждались только Коди и Эстор со своего безопасного заднего сиденья, надежно прикрепленные ремнем безопасности. Они сидели выпрямившись и вытянув шеи, чтобы лучше видеть. А Коди, что случалось с ним крайне редко, даже слегка улыбнулся, когда мы едва не сбили толстого мотоциклиста.
— Включай сирену, — потребовала Эстор.
— Я тут тебе не в чертовы игрушки играю, — огрызнулась Дебора.
— А чтобы включить сирену, нужно играть в чертовы игрушки? — спросила Эстор.
Дебора густо покраснела и круто заложила руль, чтобы съехать с Первой автомагистрали, при этом едва не размазав «хонду» на колесах, похожих на четыре пончика.
— Эстор, — сказал я, — нельзя говорить такие слова.
— А она их все время говорит, — отозвалась Эстор.
— Вот когда вырастешь и станешь, как она, тогда будешь говорить, если захочешь, — объяснил я. — А пока тебе десять лет, нельзя.
— Глупости, — возразила Эстор. — Какая разница, сколько лет, если слово все равно плохое?
— Ты права, — сказал я. — Но не могу же я указывать сержанту Деборе, какие слова можно говорить, а какие нет.
— Глупости, — упорствовала Эстор, а потом решила перевести стрелки: — А она правда сержант? А это лучше, чем полицейский?
— Это значит, что она главный полицейский, — объяснил я.
— Она говорит людям в синих костюмах, что надо делать?
— Да, — ответил я.
— А ей тоже дают пистолет?
— Да.
Эстор подалась вперед, насколько ей позволял ремень, и посмотрела на Дебору с выражением, близким к восхищению, что я не часто у нее замечал.
— А я не знала, что девочкам дают пистолет и что они бывают главными полицейскими, — проговорила она.
— Девочки могут делать ту же фиг… то же самое, что и мальчики, — отрезала Дебора. — И даже лучше.
Эстор посмотрела на Коди, а потом на меня.
— То же самое? — переспросила она.
— Ну, почти, — сказал я, — не считая, наверное, профессионального футбола.
— А ты стреляешь в людей? — спросила Эстор у Деборы.
— Господи, Декстер, — взмолилась сестренка.
— Иногда стреляет, — ответил я за нее, — но не любит об этом говорить.
— А почему?
— Потому что все, что касается стрельбы, очень личное, — объяснил я, — и, наверное, она думает, что никому нельзя совать в это свой нос.
— Да прекратите же говорить обо мне в третьем лице, — не вытерпела Дебора. — Я здесь, если кто-то не заметил.
— Я знаю, — сказала Эстор. — А ты расскажешь, кого застрелила?
Вместо ответа Дебора резко крутанула руль, машина с визгом вкатилась на парковку и стала прямо перед изолятором.
— Все, приехали, — бросила она и выпрыгнула из машины, словно спасалась от красных муравьев. Она скрылась в здании, а я высвободил из ремней Коди и Эстор, и мы последовали за ней более размеренным шагом.
Дебора все еще разговаривала с дежурным, сидевшим за столом, а я усадил Коди и Эстор на пару потертых стульев.
— Ждите здесь, — приказал я, — вернусь через несколько минут.
— Просто ждать? — уточнила Эстор подрагивающим от обиды голосом.
— Да, — подтвердил я, — мне надо поговорить с плохим парнем.
— А почему нам нельзя с тобой? — требовательным тоном спросила она.
— Это противозаконно, — объяснил я. — Просто ждите меня здесь, как я сказал. Пожалуйста.
Энтузиазмом они не пылали, но спасибо и за то, что не сорвались со стульев и не кинулись бежать по коридору с криками. Я воспользовался их послушанием и присоединился к Деборе.
— Пошли, — сказала она, и мы направились в одну из комнат для допросов, располагавшуюся в конце коридора. Через несколько минут охранник привел Голперна. Он был в наручниках и выглядел гораздо хуже, чем в тот день, когда мы его привезли: щетина на лице, волосы взъерошены и похожи на крысиное гнездо, в глазах читалось выражение человека, загнанного в угол, сколь бы затасканно это ни звучало. Охранник придвинул ему стул, он уселся на край и, положив руки на стол, уставился на них.
Дебора кивнула охраннику, тот вышел из комнаты и встал с другой стороны двери, в коридоре. Дождавшись, когда закроется дверь, Дебора обратила свое внимание на Голперна.
— Ну что ж, Джерри, — начала она, — хорошо выспались?
Его голова поднялась, как будто кто-то дернул ее за невидимые нити, и он уставился на Дебору.
— Что… о чем вы? — спросил он.
Деб вскинула брови.
— Ни о чем. Просто стараюсь быть вежливой.
Он еще секунду смотрел на нее, а потом снова опустил голову.
— Я хочу домой, — произнес он слабым дрожащим голосом.
— Ну еще бы, — сказала Дебора. — Но я не могу отпустить вас прямо сейчас.
Голперн только покачал головой и пробормотал что-то неразборчивое.
— Что вы сказали, Джерри? — спросила она тем же терпеливым тоном.
— Я сказал, что, по-моему, ничего плохого не сделал, — сказал он, не поднимая глаз.
— По-вашему? — переспросила она. — Может, дадите нам в этом удостовериться, прежде чем мы вас отпустим?
Он снова поднял голову, только на сей раз очень медленно, и посмотрел на нее.
— Прошлой ночью… — начал он. — Что-то такое здесь… — Голперн покачал головой. — Не знаю. Не знаю…
— Вы уже когда-то бывали в этом месте, Джерри? В юности, — сказала Дебора, и он кивнул. — И когда вы сюда попали, то что-то вспомнили.
Он дернулся, словно она плюнула ему в лицо.
— Я не… это не воспоминания, — сказал он, — это сон. Этого не было на самом деле.
Дебора кивнула с понимающим видом.
— Что было во сне, Джерри?
Он покачал головой и стал смотреть на нее открыв рот.
— Выговоритесь, и вам станет легче, — посоветовала она. — Ведь это же только сон, разве он может навредить? — Голперн продолжал качать головой. — Что было во сне, Джерри? — повторила она более настойчиво, но без напора.
— Большая статуя, — ответил он, перестав трясти головой и удивляясь тому, что слова вылетают из его рта.
— Так.
— И… она огромная, — добавил Голперн. — И еще там… там… у нее в животе огонь.
— У нее есть живот? — уточнила Дебора. — Что это за статуя?
— Очень большая, — повторил он. — Бронзовое туловище, две вытянутых руки, и эти руки тянутся вниз, к… — Он осекся, а затем промямлил что-то.
— Что вы сказали, Джерри?
— Он сказал, что у статуи бычья голова, — произнес я и почувствовал, как волоски у меня на спине встают дыбом.
— Руки тянутся вниз, — повторил он. — И мне… так хорошо. Не знаю почему. Я пою. И я отдаю в эти руки двух девушек. Я режу их ножом, а потом эти руки поднимаются вверх, ко рту, и бросают их внутрь. В огонь…
— Джерри, — заговорила Дебора еще мягче, — на вашей одежде кровь, эта одежда подпалена. — Он ничего не сказал, и она продолжила: — Нам известно, что, когда вы находитесь в состоянии сильного стресса, у вас случаются провалы в памяти. — Он по-прежнему молчал. — Джерри, возможно, у вас случился такой провал, вы убили этих девушек, а потом вернулись домой? Даже ничего не подозревая?
Голперн снова начал совершать медленные движения головой, как маятник.
— Тогда предложите лучшее объяснение, — сказала она.
— Где я мог видеть такую статую? — спросил он. — Это же… я что, нашел статую, устроил огонь внутри, затащил туда девушек и… Разве это возможно? Разве я мог все это сделать, ничего не подозревая?
Дебора посмотрела на меня, и я пожал плечами. Разумно. В конце концов, существуют же рамки, за которые не выходишь, даже гуляя во сне, а его рассказ находился далеко за их пределами.
— Тогда почему вам приснился такой сон, Джерри? — спросила Дебора.
— Все видят сны, — ответил он.
— А как кровь попала на вашу одежду?
— Это Уилкинс. Это точно он. Точно, — забормотал профессор.
В дверь постучали, и вошел сержант. Он нагнулся к Деборе и принялся что-то шептать ей в самое ухо. Я наклонился к ним и прислушался.
— Адвокат этого парня гонит волну — дескать, головы объявились, когда он уже тут сидел, поэтому парень невиновен. — Сержант пожал плечами. — Я должен пропустить его сюда, — добавил он.
— Ладно, — отозвалась Дебора, — спасибо, Дейв.
Тот снова пожал плечами и ушел.
Дебора посмотрела на меня.
— Ну, — сказала она, — по крайней мере теперь все уже не кажется таким простым. — Она снова повернулась к Голперну: — Хорошо, Джерри, вернемся к нашему разговору позже. — Дебора поднялась и вышла из комнаты, а я пошел вслед за ней.
— Каковы наши соображения? — осведомился я у нее.
Она покачала головой:
— Господи, Деке, я не знаю. Нужна передышка. — Она остановилась и повернулась ко мне. — Либо это сделал он, когда у него был провал, а значит, он ничего заранее не придумывал и находился в отключке, но такого не бывает.
— Может, и так, — сказал я.
— Или же кто-то другой влез в эту бочку с дерьмом и подставил его, потому что по времени это как раз совпадает с его провалом.
— И такое тоже может быть, — сказал я, стараясь быть услужливым.
— Ну да, — отозвалась она, — я знаю.
— А эта статуя с бычьей головой и огнем в животе?
— Черт, — выругалась Деб. — Ну просто сон. Наверное.
— А где тогда сожгли девушек?
— Хочешь показать мне статую с бычьей головой и встроенным барбекю? Где ты ее прячешь? Если найдешь, то я в нее поверю, — огрызнулась она.
— Теперь Голперна придется отпустить? — спросил я.
— Ну нет уж, черт возьми! — отрезала Деб. — Посидит еще за сопротивление при аресте. — С этими словами она развернулась и отправилась в приемную.
Когда мы снова появились там, Коди и Эстор сидели рядом с дежурным, и хотя оказались не на том месте, где я их оставил, я был благодарен им за то, что они ничего не подпалили. Дебора наблюдала за тем, как я их собираю, недовольная задержкой, а потом мы все вместе вышли.
— Ну, что теперь? — спросил я.
— Надо бы перетереть с Уилкинсом, — сказала Дебора.
— Спросишь про статую с бычьей головой у него на заднем дворе? — подколол я сестренку.
— Еще чего, — ответила она, — это дерьмо собачье.
— Это плохие слова, — вмешалась Эстор. — Ты должна мне пятьдесят центов.
— Уже поздно, — сказал я Деборе, — надо отвезти детей, пока их мать не поджарила меня.
Дебора посмотрела сначала на Коди, потом на Эстор, а потом на меня и кивнула:
— Давай.