Дело двух Феликсов

Глава одиннадцатая. Новый чичисбей миллионерши

Его светлость князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, пребывал в несвойственном для себя раздражении. Весть о том, что большевики отыскали-таки его тайник, в котором перед тем, как бежать из совдепии, спрятал он значительную часть фамильных драгоценностей, попортила ему немало крови.

Все это было весьма огорчительно и еще обидно за верного Бужинского, которого большевики пытали, чтобы вызнать расположение тайника. Бедный мажордом умер под пытками, так ничего и не сказав, но драгоценности все равно нашли. Теперь, очевидно, фамильные реликвии Юсуповых пойдут на удовлетворение эстетического чувства жен и любовниц высокопоставленных коммунистов.

Да, милостивые государи и милостивые государыни, беда не приходит одна! Беды обычно ходят стаями. Не успел он прийти в себя от проигрыша в американском суде мерзавцу Виденеру[30], который наложил лапу на княжеских рембрандтов, как вот тебе новое огорчение — забрали петербургские драгоценности.

Конечно, клад оставался у большевиков, но, в конце концов, можно было бы организовать экспедицию из смелых людей. Они отправились бы в Россию и привезли юсуповское имущество законному владельцу. Впрочем, поди еще найди этих смелых людей! Смелые люди часто — отъявленные жулики, они способны выкопать клад, но совершенно не способны вернуть его законному владельцу.

Чего же удивляться, что князю, который привык вращаться в высших кругах, теперь приходится вертеться ради куска хлеба насущного. Чего только не приходилось делать, чтобы обеспечить семью! Пришлось становиться ресторатором, открывать модные дома, судиться. Вот и сегодня предстояло очередное двусмысленное занятие, а именно поход к Хуби: надо было поговорить о ее новом заказе — двадцати платьях от модельного дома «Ирфе́», который возглавлял лично Феликс Юсупов.

Вы спросите, конечно, кто она такая, эта Хуби, что сам князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, ходит к ней снимать мерку? Вопрос некорректный, но все же ответим на него. Хуби — это не просто Хуби, как можно подумать, Хуби — это экстравагантная миллионерша египетского происхождения.

Когда она в первый раз явилась к Юсупову в его модный дом, там случился небольшой переполох. Женщина неопределенных лет с телосложением африканского слона с трудом втиснулась в двери, расположилась на канапе и потребовала, чтобы ей принесли водки. Это, впрочем, было понятно: где русский, там и водка. Странно было бы требовать от русских кубинского рома, не говоря уже о французском шампанском (хотя некоторые и полагают, что подлинное шампанское может быть только русским, а все остальное — дешевые подделки).

Осушив стопку залпом, удивительная пришелица повелела, чтобы князь изготовил ей кокошник и пятнадцать платьев. И еще десять платьев следовало пошить для ее компаньонки, маленькой австрийской баронессы, которую ее покровительница ласково звала кретинкой.

Князь понравился Хуби, и она пригласила его в гости. Юсупов счел невозможным отказать такой перспективной клиентке и через несколько дней явился к обеду. Хуби, украшенная кокошником, лежала в постели, а князя встретила криками «Здравствуй, святая Русь, давно мечтала с тобой познакомиться поближе!»

Дальнейший разговор происходил в тех же примерно тонах. Под конец аудиенции мадам Хуби потребовала, чтобы татарский князь, как она его называла, сплясал ей танец с кинжалами.

Тут стоит заметить, что Феликс Юсупов с юности имел склонность к разным проделкам: о некоторых впоследствии даже вспоминал с легким стыдом. На этом фоне танец с кинжалами показался ему забавной игрой, не более. И он действительно пустился в пляс с самой свирепой физиономией, размахивая кинжалами и при удобном случае метко бросая их в антикварные предметы, которые наполняли дом Хуби.

После этого случая князь и Хуби крепко сдружились. Миллионерша стала называть его «Мон пти пранс»[31] и взяла под свое покровительство. Она заказывала в его модельном доме всякого рода наряды и беспрестанно зазывала Юсупова в гости, жалуясь, что ей все время скучно.

Союз между русским аристократом и египетской богачкой, в котором, надо сказать, не было и тени чувственности, немало позабавил парижский свет. Но князь в этой истории имел свой расчет. Тиранический характер Хуби не стишком-то ему докучал — она, как всякая скоробогачка, испытывала к аристократам смешанное чувство ненависти и благоговения. Сам же Юсупов легко выносил капризы египтянки: у него была железная закалка, которую он получил, общаясь со сливками русской аристократии, в том числе и с членами императорской фамилии.

Вот и сегодня, поцеловав жену и дочь, он совершенно спокойно отправился в гости к Хуби. Ни интуиция, ни сердце не подсказывали ему ничего неожиданного…

Однако неожиданное началось уже при входе в дом. Хуби, по своему обыкновению, не вышла встречать гостя, но это Юсупова не удивило. Странно было другое: вышедший мажордом громко объявил, что госпожа занята и его высочеству придется подождать. Чем таким, интересно, занята Хуби, что заставляет своего любимца, своего маленького принца ждать аудиенции, как какого-нибудь американского торговца. Вероятно, тут было что-то совсем необычное.

Ждать, впрочем, пришлось недолго. Спустя пятнадцать минут мажордом снова вышел и торжественно пригласил Феликса проследовать в гостиную. Тот чуть заметно пожал плечами и проследовал.

— О, святая Русь припожаловала! — воскликнула Хуби. Она возлежала на огромной оттоманке, сделанной по специальному заказу из особо прочных сортов дерева. Рядом с оттоманкой стояло серебряное ведерко со льдом, из которого вожделеюще глядели на князя бутылки с шампанским. — Где вы были все это время, мой дорогой Чингис-хан? Вы совсем не балуете меня своим вниманием.

Юсупов, по обыкновению улыбаясь, отвечал, что он занимался делами и семьей. А что он не балует ее вниманием — это, во-первых, неправда, во-вторых, главное, чтобы она не оставляла своим попечением его и его модельный дом.

— Какие все-таки вы, аристократы, своекорыстные, — поморщилась Хуби. — Вам лишь бы денег подавай, а там хоть трава не расти.

Юсупов остроумно отвечал на это, что аристократы являются плотью от плоти человечества, а страсть к деньгам заповедал человечеству не кто иной, как князь мира сего. Помните куплеты Мефистофеля: «На земле весь род людской чтит один кумир священный, он царит над всей вселенной, тот кумир — телец златой»? Неужели же они пойдут против установленного порядка? Кто они после этого будут — революционеры или даже большевики, но уж никак не аристократы.

— Вы — хитрый азиат, как писал ваш поэт Блок, всегда вывернетесь, — отвечала Хуби, делая знак слуге, который мгновенно вынул из ведерка шампанское, аккуратно и быстро откупорил его и налил золотую пенящуюся амброзию в циклопических размеров бокал.

Она кивнула, слуга налил и князю, тот слегка поднял бокал в знак приветствия.

— На здоровье! — провозгласила Хуби и опрокинула в себя шампанское, как опытный алкоголик.

Князь, однако, вино лишь слегка пригубил и поставил бокал на резной столик красного дерева.

— Вы там возитесь со своими фаустами и мефистофелями, а у меня, между тем, есть потрясающие новости, — продолжала Хуби, колыхнувшись на кушетке всеми своими неимоверными телесами.

— Какие же это новости? — осведомился князь.

— У меня появился новый чичисбе́й![32] — и египтянка поглядела на Юсупова с таким торжеством, как если бы речь шла о новой собачке.

Юсупов удивился: вот как? Что же такое этот новый чичисбей, и согласована ли его кандидатура с мужем Хуби?

На такой бестактный вопрос Хуби гордо отвечала, что она современная женщина и чичисбеев заводит, ни у кого не спросясь. Захочет — завтра же дом будет набит чичисбеями, как улей пчелами, в каждой комнате, не исключая туалетной, будет сидеть по прекрасному юноше.

— Хорошо, — с легким нетерпением сказал князь, — покажите же, наконец, и мне вашего прекрасного юношу.

Хуби поглядела на него с гордостью, потом кивнула слуге: позови. Слуга исчез и спустя полминуты явился с удивительным господином. Прекрасным юношей оказался человек лет пятидесяти, весь седой, но с черными бровями. Лицо чуть удлиненное, черты ясные, твердые, аристократические. Одет он был с необыкновенным вкусом и утонченностью, серо-зеленый костюм его казался сложной смесью традиционности и последних модных веяний. Ощущение благородства и изящества исходило от гостя, только в прическе царило легкое буйство, впрочем, на свой лад тоже весьма элегантное.

— Ваш соотечественник господин Загорский, только что приехал из самого сердца России, — торжественно заявила Хуби.

Загорский и князь сердечно пожали друг другу руки. Нестор Васильевич чем-то напомнил Юсупову великого князя Дмитрия, с той только разницей, что Загорский был старше лет на двадцать. Кроме того, глаза нового знакомого, в отличие от несколько водянистого взора великого князя, полны были силой и энергией, горели необыкновенным умом и проницательностью. Так или иначе, но смотреть на Загорского было приятно.

Далеко не всякий бы понял это платоническое любование. Известно, что любая почти дама, будучи уверена в своей красоте и неотразимости, тем не менее способна оценить красоту другой женщины. Среди мужчин же такое встречается довольно редко. Но Юсупов понимал мужскую красоту и умел отдать ей должное. Красота Загорского, в отличие от несколько безжизненной красоты князя Дмитрия, была красотой мужественной и ясной. Обменявшись с новым знакомым парой незначительных фраз, Юсупов понял, что перед ним, кроме прочего, человек не только светский, но и очень умный. Разумеется, такой человек не был и не мог быть никаким чичисбеем даже у Хуби. Тогда что ему нужно в доме у взбалмошной богачки? Может быть, деньги? Загорский только что из совдепии, вряд ли у него достаточно средств. По виду, правда, нельзя сказать, что он нуждается. Впрочем, русское дворянство всегда умело держаться с достоинством, даже в самые трудные дни. Вот и Загорский так же. Ничего нельзя прочесть в этих загадочных глазах — ну, разве что их хозяин вдруг позволит. Как знать, может быть, костюм этот он вчера вечером снял с богатого французского буржуа, с которым встретился в темном переулке?

Подумав так, князь Феликс не смог сдержать улыбки.

Они переместились в сад, окружавший дом Хуби. Нестор Васильевич и князь расположились в удобных плетеных креслах, египтянка по-прежнему возлежала на кушетке, только другой, предназначенной как раз для улицы. Подали еще шампанского, и слишком изобильные, на взгляд Юсупова, закуски.

— Нестор привез последние новости из России, — сказала Хуби. — Говорят, в вашем доме нашли тайник с драгоценностями.

Загорский добавил, что из петербургского дома князя большевики сделали музей и в музее этом демонстрируют его же собственные картины и антиквариат!

Да, что-то такое Юсупов слышал. Впрочем, это не худший вариант — может, так его собственность лучше сохранится. Если бы большевики спросили у него самого, возможно, он бы не возражал.

— Если бы большевики стали спрашивать разрешения у всех ограбленных, им пришлось бы выплачивать компенсацию, — веско заметил Нестор Васильевич. — А у них на это нет денег.

Юсупов только головой покачал: невозможно понять, как они додержались до сих пор. Сначала предсказывали, что красные падут в полгода, потом в год, в три. Когда все-таки они падут, как полагает Нестор Васильевич? Загорскому не хотелось бы огорчать князя, но падут они, похоже, очень и очень не скоро. Все дело в том, что большевикам достался слишком терпеливый народ. Народ этот готов терпеть голод, холод, унижения, издевательства и прямое истребление. Как пророчески заметил в свое время Пушкин: «К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь».

Юсупов заспорил неожиданно горячо. Как это — готовы терпеть? А всенародный подъем против коммунистов, а бунты, а Гражданская война?

— Гражданская война, увы, длилась совсем недолго, — отвечал Загорский. — Повоевали — и пóлно. То же касается всенародного подъема. Сила солому ломит, как сказал бы мой помощник. Когда людей ставят строем и расстреливают каждого второго, это, вóленс-нóленс[33], производит впечатление на самые горячие головы. А русский мужик, как известно, крепок не головой даже, а задним умом. Впрочем, у большевиков тоже не все гладко. После смерти Ленина там идет борьба за власть. Основные фигуры в этой схватке — предсовнаркома Рыков, генсек Сталин и Лев Троцкий, который до последнего времени был наркомом по военным и морским делам и председателем реввоенсовета СССР. В начале года он был снят с этих должностей и ушел в глухую оппозицию к Сталину. Тем не менее среди коммунистов Троцкий пользуется большим авторитетом, и захоти он совершить переворот, не исключено, что его ждет успех.

— Рыков, Троцкий, Сталин — кто бы ни победил, легче народу от этого не станет, — грустно сказал князь.

— Легче не станет, но может стать тяжелее, — возразил Нестор Васильевич. — Троцкий обладает решительным и жестоким характером, но все его поступки на виду. А Сталин — темная лошадка. Кажется, в его характере есть нечто от вурдалака.

— Что такое «вурдалак»? — оживилась Хуби.

Вурдалак, объяснил Загорский, это разновидность упыря. Однако от собственно упыря отличается тем, что упырь пьет кровь живого человека, а вурдалак промышляет на кладбище. Есть опасность, что Сталин чужими руками превратит Россию в кладбище, а сам будет питаться мертвечиной.

Юсупов посмотрел на Загорского с некоторым удивлением: откуда ему так много известно?

— У меня надежные источники, — улыбнулся Нестор Васильевич.

— Теперь я понимаю, почему вы решили уехать из России, — сказал князь задумчиво. — Однако не возьму в толк, почему вы решились на это только сейчас…

Загорский пожал плечами: человек — самое загадочное животное из всех. Понять его побуждения и поступки обычно не может даже он сам, что же говорить об окружающих? Впрочем, с ним, Загорским, несколько проще. Он — человек уже немолодой, все достояние его осталось в России, ему было непросто бросить все и решиться уехать. Но он все-таки решился.

— Не жалеете? — спросил князь.

— Пока еще не успел, — улыбнулся Загорский. — Я только вчера приехал.

Хотя беседу они вели по-французски, но Хуби довольно скоро наскучило слушать «эти русские разговоры», и она, расслабленная шампанским и благодетельным летним теплом, задремала прямо на кушетке.

— Где вы устроились? — спросил Юсупов.

— Ночь я провел в гостинице, но это мне не очень подходит, — отвечал Загорский. — Завтра думаю поискать какую-нибудь недорогую квартиру или комнату.

Юсупов посмотрел на него и улыбнулся.

— К чему же такие сложности? Живите пока у меня…

Нестор Васильевич засомневался — удобно ли?

— Удобно, — отвечал князь. — Дом у меня небольшой, но компатриоту всегда найдется в нем комната. Было время, когда мы с женой, слугами и еще целой кучей соотечественников жили в двухкомнатном гостиничном номере. Голландский посланник, явившийся ко мне, был весьма фраппирован этой цыганской оравой.

— Что ж, не могу отказаться от такого искреннего предложения, — засмеялся Загорский, и на душе у князя почему-то стало легко и хорошо.