Дело двух Феликсов

Глава четырнадцатая. Слуга черной богини

Загорского разбудил осторожный стук в дверь. По привычке он проснулся мгновенно, рука легла на пистолет, спрятанный под подушкой. Впрочем, нет. Лечь-то она легла, но никакого пистолета на месте не обнаружилась.

Однако и воры тут, в Поднебесной, промелькнула в голове шальная мысль, пистолету прямо из-под подушки ноги приделали. Но уже в следующий миг он все вспомнил — он не в Китае и не в России даже, а во Франции, в гостях у князя Юсупова. Служебное оружие дипкурьера он сдал, и теперь из всего вооружения у него — только зубы и ногти. С другой стороны, как говорит Ганцзалин, был бы Загорский, а пистолет найдется.

Робкий стук снова повторился. Нестор Васильевич глянул на часы. Однако уже восемь утра. Все приличные старички его лет спят мало, а он по-прежнему готов вставать сколь угодно поздно. Видимо, он неприличный старичок. Если вообще старичок. Возможно, старость каким-то странным образом отсрочила свой приход. Может быть, свою роль сыграли даóсские практики, которыми Нестор Васильевич занимался с юности, может быть, активный образ жизни.

— Это не жизнь никакая, а скачки с препятствиями, — жаловался Ганцзалин. — Полдня мы бегаем за врагами, полдня — от врагов.

— Ничего, — отвечал Загорский, — зато когда придет время свидания с Яньвáном[35], ты предстанешь перед ним здоровый и бодрый, как огурчик.

Ганцзалин на это заметил в совершенно русском духе, что в гробу он видел Яньвана, а также бодрость и здоровье, если за это приходится платить такую цену. Люди почтенные вроде них с хозяином должны проводить остаток лет в занятиях тоже почтенных и неторопливых, то есть в покойном окружении юных красоток, а не скача, как призовые кони, из одной страны в другую.

От воспоминаний Загорского отвлек третий стук в дверь, чуть более настойчивый, чем первые два. Тут надо сказать, что, много лет изучая Китай и общаясь с носителями древней культуры, он и сам кое-что от них усвоил. Например, принцип недéяния, он же увэ́й. Обычно иностранцы думают, что недеяние состоит в том, чтобы ничего не делать. Тяжелая и грустная ошибка, друзья мои! Увэй состоит не в том, чтобы лежать на берегу и ждать, пока мимо проплывет твой собственный труп. Увэй означает, что не нужно делать ничего, противоречащего естественному ходу вещей.

Но как же определить, что соответствует естественному ходу вещей, а что ему противоречит? В этом и состоит основная проблема, которую многие пытаются, да не могут решить до конца жизни. Так или иначе, практический смысл всей этой философии состоит в том, что не нужно торопиться там, где можно не спешить. Именно поэтому Загорский не торопился откликаться и открывать дверь. Это испытанный китайский способ — если притаиться и ничего не делать, проблема, может быть, рассосется сама собой.

Судя по тому, что постучали в четвертый раз, проблема рассасываться категорически не желала. Загорский выскользнул из кровати, прыгнул в брюки, накинул пиджак и громко сказал: «Прошу!»

Дверь открылась. На пороге стоял маленький нелепый человечек с неловкими, как у марионетки, движениями. Он держал голову слегка набок и улыбался жалкой и в то же время хитроватой улыбкой. Увидев Нестора Васильевича, он рухнул на колени и замер, виновато склонив голову вниз. Нестор Васильевич разглядывал незваного гостя с некоторым любопытством. Наконец человечек поднял голову. В глазах его блестели слезы.

— Ваше сиятельство… — прошептал он. — Ваша светлость…

И снова умолк, умоляюще глядя на Нестора Васильевича.

— Если вам непременно хочется меня титуловать, то обращайтесь ко мне просто — ваше превосходительство, — холодновато сказал Загорский. — Это будет соответствовать моему чину согласно табели о рангах Российской империи.

— Ваше превосходительство, — сказал человечек, — убейте меня.

— С удовольствием, — кивнул Загорский, — однако для начала представьтесь, кто вы и почему беспокоите меня в такую рань.

— Я — Буль, — отвечал человечек, — тот самый злосчастный Буль, о котором вы наверняка много слышали. Изволите ли видеть, я наполовину русский, наполовину датчанин и наполовину британец…

— Всего, таким образом, в вас одного вмещается целых полтора человека, — прервал его Нестор Васильевич, который был силен в математике еще со времен кадетского корпуса. — Вас бы надо показать Эйнштейну или другому понимающему человеку, вы же просто опровергаете все законы физики.

— Вам угодно смеяться надо мной, — горько заметил Буль, — а между тем я пришел покаяться в тяжелейшей своей вине.

Загорский осведомился, по какому именно обряду желает он каяться — православному, католическому или протестантскому. Или, может быть, господин Буль имеет в себе еще и четвертую половину — еврейскую?

— Это было бы не совсем удобно, — заметил Нестор Васильевич, — в иудейской традиции я не силен и едва ли могу заменить вам хорошего раввина.

Несколько сбитый с толку Буль сказал, что под покаянием он имел в виду раскаяние, и спросил, должен ли он и дальше стоять на коленях?

— Как вам будет угодно, — любезно отвечал Загорский. — В душе я демократ и не смею ограничивать вашу свободу. Если вам нравится, вы вольны даже лечь на живот или на спину. Подлинная свобода ведь проявляется не в позе, а в состоянии ума, не так ли?

После таких обескураживающих слов Буль все-таки почел за лучшее подняться с колен на ноги. Возведя очи горе́, он начал рассказывать, как трудно ему иметь дело с людьми. Он, видите ли, с детства рос под пятой деспотического отца…

— Понятно, — прервал его Загорский. — Отец ваш был домашним тираном, мать нежной и прекрасной, вы мечтали убить отца и заменить вашей матери мужа. Эту историю неоднократно пересказывал доктор Фрейд, ничего нового в ней нет. Я вам не мать и не отец. Отвечайте, зачем вы явились ко мне?

Упавший духом Буль сказал, что он просто хотел извиниться за инцидент с багажом его превосходительства. Он имеет в виду тот печальный эпизод, когда в руки ему само собой упало удостоверение Загорского. Он понимает, что прощения ему нет и быть не может, но он хотел бы всеми фибрами своей души…

— Довольно, — сказал Загорский. — Вы прощены.

Обескураженный такой решительностью, слуга замер, моргая глазами.

— Что-то еще? — осведомился Нестор Васильевич. — Может быть, желаете моего благословения?

Не выдержав столь ядовитого сарказма, Буль бросился вон из комнаты и едва не сбил с ног Юсупова.

— Доброе утро, любезный друг! — сказал князь. — Как вам спалось нынче ночью?

— Благодарю, я спал как младенец, — отвечал Загорский.

— Буль сообщил вам, что мы ждем вас на завтрак?

Нестор Васильевич пожал плечами. Буль говорил о чем угодно, но главного — о завтраке — так и не сказал.

— Весьма своеобразный субъект этот ваш Буль, — заметил он.

— Да, он хитер, как лиса, — кивнул князь. — Однако бывает крайне полезен. Буль, видите ли, может добиться от людей чего угодно. Главный его прием следующий: он сразу падает на колени. А здесь, в Европе, люди как-то не привыкли, что перед ними ползают на четвереньках. Точнее сказать, уже отвыкли, это их шокирует. И когда, например, клиентки моего модельного салона подолгу не выплачивают мне долги, я натравливаю на них Буля. Он ползает за ними на коленях повсюду и рыдает крокодиловыми слезами. Представление продолжается, пока должники не понимают, что проще отдать деньги, чем так мучиться.

Они проследовали в столовую, где славно позавтракали в компании жены князя Ирины, и его десятилетней дочки, тоже Ирины — ребенка живого, очаровательного и слегка непослушного.

Князь был озабочен: его любимый бульдог Панч в очередной раз удрал из дома и куролесил где-то на парижских улицах.

— Не волнуйся, — успокаивала его жена, — после завтрака отправим Буля его искать.

— Я не за Панча волнуюсь, — отвечал Юсупов, — я волнуюсь за тех, кого он покусает.

Ближе к концу завтрака случилось странное происшествие. На пороге появился бледный Буль и обратил молящий взгляд на хозяина.

— Что случилось, — спросил Юсупов, — почему у вас такой вид?

— Махараджа, — еле слышно шепнул слуга.

Тут уж настало время перемениться в лице самому князю.

— Проклятье, — сказал он, — я совсем забыл! Приезд господина Загорского смешал мне все карты.

Князь выглядел крайне раздосадованным.

— Что за махараджа? — заинтересовался Загорский.

Юсупов отвечал, что это настоящий индийский махараджа, родом, если ему не изменяет память, из штата Раджпутана. Фигура загадочная и в то же время крайне назойливая. Уже не первый год, приезжая в Европу, он просто преследует Юсупова.

— А что ему надо? — спросил Нестор Васильевич.

— Один Бог знает, — отвечал князь. — В прошлый раз он хотел, чтобы я ехал с ним в Индию, обещал золотые, точнее, алмазные горы.

— И вы устояли?

Юсупов с досадой пожал плечами: разумеется, он устоял. Да и куда бы он поехал от жены и дочки? Что ему там делать, в этой Индии? Нет, конечно, это было бы интересно, но у него столько забот и хлопот сейчас…

— Так что прикажете ответить махарадже? — довольно нахально вклинился в разговор Буль.

Что ответить? Да что же тут ответишь! Нельзя же его не принять, выйдет скандал.

— Ответь, что я буду через две минуты, — распорядился Юсупов решительным голосом, но в лице его не было видно никакой решительности. Он повернулся к Ирине. — Милая, уведи Бэби.

Княгиня взяла за руку девочку и вышла вон. Ушел и Буль. Загорский с интересом наблюдал за нервическим поведением Юсупова, который, нахмурив брови, мял салфетки.

— В чем дело, любезный друг? — наконец спросил Нестор Васильевич. — Почему вас так беспокоит этот махараджа?

Ответить на этот вопрос оказалось не так-то легко. По словам князя, рядом с махараджей он чувствовал какое-то гипнотическое влияние. Его словно опускали в некий кокон, подавляя всякую волю и ясность мысли. А однажды махараджа приснился Юсупову в виде страшного паука, который заполнял собой все небо.

— Интересно было бы взглянуть на столь незаурядную персону, — заметил Загорский. — Если позволите, я буду рядом с вами во время визита.

Юсупова это предложение явно обрадовало.

— Вы меня очень обяжете, — сказал он. — Пожалуйста, Нестор Васильевич, будьте рядом во время нашего разговора!

Повеселевший князь поднялся и отправился встречать махараджу. Загорский тем временем встал с места и обошел столовую, зачем-то присматриваясь ко всем деталям обстановки. Взял лежавшую на ломберном столике перо, окунул его в чернильницу, быстро начертал у себя на ладони какой-то знак…

— А вот это, позвольте вам представить, мой друг и соотечественник Нестор Васильевич Загорский, — с этими словами князь ввел в столовую чрезвычайно любопытного субъекта.

Это был высокий, стройный человек в белом европейском костюме, но с большой чалмой на голове, увенчанной массивным украшением, в центре которого сиял огромный бриллиант, а по бокам шли алмазы и изумруды поменьше. Но основной интерес в нем составляло даже не роскошное убранство, а лицо. Небольшая черная борода, усы, подковой опускавшиеся книзу, тонкие черные брови, прямой нос и удивительные глаза, в которых особенно выделялись белки, так что трудно было определить цвет радужки. Глаза эти словно пытались втянуть в себя весь окружающий мир, и мир явно чувствовал себя неуютно под этим постоянным влиянием. Когда махараджа был спокоен, глаза его немного сощуривались и делались почти обычными, но когда он возбуждался, они становились белыми колодцами, ведущими в какое-то иное, запредельное измерение, и казалось, что в любой миг они готовы засверкать грозовыми молниями.

Когда махараджа увидел Загорского, на лице его отразилось неудовольствие. Тем не менее он сложил руки перед грудью и слегка поклонился Нестору Васильевичу. Загорский же, ослепительно улыбаясь, подошел к индийскому гостю и с необыкновенным каким-то простодушием протянул ему руку.

— Очень рад знакомству с вашим высочеством, — сказал он, — очень рад!

Махарадже ничего не оставалось, как пожать руку Нестору Васильевичу. Однако, выполняя этот несложный ритуал, он увидел знак на ладони собеседника и вздрогнул. На лице его отразилось какое-то гадливое недоумение, но своей руки он, однако, не отдернул.

Все трое уселись вокруг стола, Буль уже успел унести тарелки и бокалы.

— Ваше высочество не голодны? — спросил князь. — Мы только что позавтракали, но если вы желаете…

— Благодарю, — отвечал махараджа голосом медленным и тягучим, — я сыт с прошлого раза.

Юсупов с трудом сдержал улыбку.

— В прошлый раз мы совершенно забыли, что его высочество — индус, и приготовили отличные бифштексы, которые, разумеется, есть он не мог, — объяснил он Загорскому.

Нестору Васильевичу это показалось любопытным.

— В Индии до сих пор соблюдаются столь строгие требования? — спросил он. — И британское владычество никак не повлияло на ваш быт?

Махараджа с некоторой неохотой отвечал, что англичане, конечно, развратили индийцев, но базовые требования те соблюдают до сих пор. Ведь если не соблюдать основ, мир попросту прекратит свое существование.

— А ва́рны? — продолжал допытываться Загорский. — Разделение на варны[36] соблюдается так же неукоснительно?

Махараджа кивнул. Это вещь еще более важная. В конце концов, индиец может и не быть индусом, он может быть мусульманином и есть говядину. Но любой индиец пребывает в традиционной системе варн, которую здесь, в Европе, не совсем точно называют кастами. Разумеется, торговец-ва́йшья или крестьянин-шýдра могут добиться большого успеха и стать очень богатыми, но едва ли девушка из варны кша́триев, не говоря уже о брахма́нах, выйдет замуж за мужчину из низшей варны — даже если он будет богат, как Крёз.

— И неприкасаемого по-прежнему могут забить до смерти, если он случайно осквернит кого-то из чистых каст?

На это махараджа только плечами пожал.

— А вы не боитесь революции? — спросил князь. — В России атмосфера была куда более благополучной, а явились большевики и все перевернули вверх дном.

— В Индии нет большевиков, только британцы, — отвечал махараджа. — У нас не может быть революции, потому что люди довольствуются своей судьбой и тем, что установлено богами. Индия существует многие тысячи лет и просуществует еще тысячелетия, так что Запад уйдет под воду, как когда-то Атлантида, а мы всё будем стоять на месте. И всегда здесь будут варны, и всегда будет царить порядок, который царил здесь испокон веку. Впрочем, как говорят буддисты, это лишь колебания лунного света на воде. Меня это всё интересует крайне мало.

— А что вас интересует? — простодушно спросил его Загорский.

Махараджа сверкнул на него глазами неожиданно злобно, как бы почуяв в вопросе подвох. Однако овладел собой и отвечал, что его интересует лишь духовная жизнь, уединение и медитация.

— Да-да, — сказал Загорский с воодушевлением, — именно за тем вы сюда и приехали. Париж — это лучшее место для уединения и медитации.

Казалось, зубами от злости скрипнул не махараджа, а сам воздух в столовой. Его высочество наставил на русского наглеца два белых, как у нечисти, глаза, словно две пушки, готовых к смертельному выстрелу. Махараджа весь завибрировал, он словно бы увеличился в размерах и навис над Нестором Васильевичем. Вместе с индийцем завибрировало и затрепетало все пространство вокруг, оно стало обваливаться, как обваливается старая штукатурка, оставляя зияющие дыры, из которых глядели на них окровавленные многоглазые твари. Юсупова охватил страх, ему захотелось зажмуриться и закричать, ему казалось, что сейчас в столовой случится что-то чудовищное. Но Загорский почему-то не испугался, он глядел иронически, почти насмешливо, а потом еще и почесал пальцами свою правую ладонь, на которой был изображен таинственный знак.

В следующее мгновение махараджа словно сдулся, и все вернулось на свои места. Действительность худо-бедно залатала сама себя, дырки закрылись, и кровавые твари уже не глядели оттуда так страшно и угрожающе.

— Я, — сказал светлейший гость, — приехал сюда за своим другом князем Юсуповым. Мои намерения чисты, как воздух наших индийских гор. Я хочу вырвать князя из обыденной и мрачной пустоты, я хочу показать ему мир горний, высший…

— Намерения, как воздух гор, чисты, — задумчиво повторил Нестор Васильевич. — Что-то очень знакомое слышу я в этой фразе. Так любил говорить мой знакомый карточный шулер.

Несколько секунд махараджа молчал, не глядя на Загорского. Потом сказал очень медленно:

— Вы что же, сравниваете меня с карточным шулером?

— Ни в коем случае, — весело отвечал Загорский. — Вы гораздо лучше него. Во-первых, вы моложе. Во-вторых, богаче. И, наконец, у вас ведь есть еще и духовные устремления.

Махараджа поднялся из-за стола.

— Простите, мой друг, — проговорил он, глядя на князя. — Я не знаю, может быть, в России такие разговоры считаются нормальными. Но мне они представляются совершенно недопустимыми. Посему вынужден откланяться.

И он, даже не кивнув Загорскому, направился к двери.

— Постойте, куда же вы? — князь устремился за рассерженным гостем. — Позвольте, я вас провожу.

Вернулся он спустя минуту, с трудом удерживая смех.

— Нестор Васильевич, примите мое восхищение, — сказал он. — В такой ярости я не видел нашего махараджу, даже когда мой бульдог Панч описал ему шальвары.

Загорский отвечал, что если бы он по примеру Панча описал шальвары махарадже, это было бы все-таки чересчур.

— Действительно, лишнее, — согласился Юсупов. — Вполне довольно и того, что вы ему сказали. Теперь он не сунется сюда в ближайшие лет пять.

— И это очень хорошо, — сказал Нестор Васильевич, делаясь серьезным. — Дело в том, что ваш махараджа помимо прилипчивости обладает целым рядом неприятных качеств. Я не уверен, но мне показалось, что он проявляет некоторые признаки патологического садиста.

— Вы так думаете? — озаботился Юсупов.

Загорский отвечал, что махараджа как минимум маниак. Но, что хуже всего, он склонен к магии и колдовству.

— Вы имеете в виду его занятия медитацией, все эти древние методы индийской йоги?

Нестор Васильевич, однако, имел в виду вовсе не это. Да, йога — вещь чрезвычайно эффективная, но она, если можно так выразиться, способ прямого влияния. Магия — нечто совсем иное. Занимаясь йогой, человек развивает большую физическую, психическую и духовную силу. Силу эту вполне можно повернуть против врага и даже уничтожить его. Но тут, скажем так, сталкиваются две нематериальных силы. Магия же — путь инструментальный. Для магии используется, во-первых, не прямой посыл мысли и воли, который требует огромных усилий, но заклинание. Природа заклинания такова, что оно должно действовать даже в руках слабого духом человека. Кроме того, в магии используются предметы, либо устанавливающие связь мага с клиентом, либо просто приносящие человеку вред.

— И в этом подлость магии, — заметил Загорский. — Выходя на борьбу с йогом, вы как бы выходите против очень сильного, но все-таки невооруженного человека. У вас остаются какие-то шансы усилием ли воли, с помощью ли другого человека, или при помощи молитвы противостоять врагу. Но когда перед вами маг, ваши шансы стремятся к нулю. Это все равно как выходить драться против пистолета. Имея пистолет, самый слабый противник легко победит самого сильного. Кстати сказать, не обнял ли вас махараджа на прощание?

— Обнял, — отвечал Юсупов недоуменно. — Но неужели это тоже магический жест? Я полагал, что это просто выражение дружеских чувств…

— Ваше счастье, князь, что вы родились в очень богатой аристократической семье и совершенно не знаете жизни, — с улыбкой отвечал Загорский. — Если бы вы в юности ходили, ну, скажем, на Одесский привоз или в любое другое место, где много так называемой босоты, вы бы знали, что, когда вас обнимает посторонний человек, это происходит не от избытка чувств, а потому, что он желает облегчить ваши карманы. Но махараджа сказочно богат, ему содержимое ваших карманов не нужно. Тогда зачем он вас обнимает? Может быть, чтобы обогатить вас чем-то, чего у вас нет? Попробуйте проверить, не появилось ли у вас после этих объятий что-то, чего не было раньше.

Князь несколько растерянно стал хлопать себя по карманам. Загорский, видя, что тот огорошен, вызвался ему помочь. Быстро и сноровисто он обыскал Юсупова, вывернул карманы, ощупал швы и наконец выудил на свет божий черную витую иголку, расплющенную с одного конца в треугольную каплю. Нестор Васильевич внимательно рассмотрел треугольник, потом показал его князю. На нем была выдавлена фигурка четырехрукой длинноволосой полуголой женщины. По словам Нестора Васильевича, женщина эта была черной богиней Кали — божеством хаоса и разрушения.

— И что же все сие значит? — спросил князь, как-то ослабевший от такого количества пугающих сведений.

Загорский пожал плечами: он не специалист в тантрической магии, однако может сказать точно, что ничего хорошего это не предвещает.

— Что же мне делать с этой иглой? — озадаченно спросил Юсупов. — Выбросить?

Загорский покачал головой: нет, этого может быть недостаточно.

— Лучше всего отдайте мне, я найду способ нейтрализовать ее действие, — сказал он.

Юсупов с облегчением согласился, Нестор Васильевич тщательно завернул иглу в носовой платок и спрятал в карман. Князю наконец бросился в глаза рисунок, который Загорский сделал себе на ладони перед приходом махараджи.

— Что это? — спросил он с изумлением.

— Это знак защиты от темных сил, — коротко отвечал Загорский.

— И вы верите в такие знаки?

— Не особенно, но я ведь и не темная сила. А махараджу вашего, как помните, он совершенно вывел из равновесия. Судя по тому, что вы про него рассказывали, я сделал вывод, что он человек опасный, и решил, что не лишне будет принять некоторые меры предосторожности.

Юсупов заметил, что, судя по всему, Загорский своими мерами нажил в махарадже смертельного врага. Нестор Васильевич отмахнулся, сказав, что махараджи не боится, поскольку от темных сил защищен он неплохо.

— Какими же способами вы защищаетесь? — полюбопытствовал князь.

— Разными, — уклончиво заметил Загорский, — но предпочтение отдаю револьверу.

В столовую вошел Буль и торжественно встал на пороге. Князь несколько переполошился — не вернулся ли махараджа? Но махараджа не вернулся, и вообще пришли не к Юсупову. А к кому?

— К его превосходительству Нестору Васильевичу Загорскому, — торжественно провозгласил слуга.