Деревянная пушка

СКАЗКА ПРО ДЕДА ГРИГОРЕ, БРИГАДИРА И ЗАОВРАЖНУЮ ДЕЛЯНКУ Рассказ

Спит-поспит старый Григоре, а бригадир уже барабанит палкой в ворота.

— Де-ду-шка! Проснись!

— Ааа, аа, аааа! — Старик мечется в постели, и, должно полагать, снится ему что-нибудь ужасное, например, тот же вчерашний день, и он бормочет, умоляет, заклинает: — Нет! Не могу больше! Не могууу!..

— Григоре! — доносится до него вкрадчивый голос бригадира. — Батя, слышишь меня? Вставай!

— Счас, счас! — Дед ошалело вскакивает и не знает, за что раньше схватиться, одеться ли или выйти как есть, в подштанниках. Пометавшись по горнице, он сгребает в охапку штаны и сорочку и выскакивает на порог. — Га!

— Ты чем там занимался? — подозрительно спрашивает бригадир. — Ширинку бы прикрыл, что ли.

— Ничем я не занимался, — оправдывается старик. — Вот хотел одеться — и в поле!

— В поле, говоришь?

— В поле, товарищ бригадир!

— Ты бы еще к вечеру проснулся.

— Дак…

— Сам ты дак! За сколько дней мы обязывались провести уборку?

— За декаду.

— За декаду, точно?

— Дак…

— Дак вот знай: директива пришла — за три дня справиться. Что скажешь?

— Ойюууу!.. — Издав этот нечленораздельный звук, дед бросается натягивать штаны, унизительно подпрыгивая на одной ножке.

— Постой, не суетись! Признайся лучше: ты хоть изредка думаешь о судьбе бригады? О чести ее и доблести?

— Товарищ бригадир! — Григоре бросает штаны и падает на колени. — Смилосердствуйтесь! Не могу больше! Поглядите на мои руки — видите, сплошь пузыри! Мамалыгу до рта не донесу!.. Когда вчера домой приплелся, старуха меня от ворот на спине тащила.

— Нет, старик! — бригадир грустно чешет концом палки в затылке. — Ни хрена ты о судьбе бригады не тревожишься. Все о себе да о себе…

— Зачем же вы так, товарищ бригадир? Я ли не стараюсь, я ли не работаю? Одно только: не допекайте вы меня, не зудите, а уж я… христом-богом!

— Стыдно, старик, такие слова в век космоса… Не спорю, ты работаешь. Но где производительность, где интенсивность? Если и дальше будешь так ковыряться, мы как раз к Новому году поспеем. Курам на смех твоя работа.

— Так ведь делянка-то трудная — крутая да бугристая! Вы бы мне подбросили пару человек, а? Мы бы живо справились… Там не так много, как несподручно: я две косы сломал!

— Нет у меня людей, ясно? Все заняты! Ни людей, ни машин, ни жаток, ни жнеек, а комбайны, сам знаешь, туда не пройдут. Кочкарник — только вручную!

— Ах ты, господи! Да будь она проклята, эта балка!..

— Уж насчет балки не знаю, скажу только так: вся бригада на полях успешно борется за что положено, а ты на своем малом массиве тянешь ее назад, пятнаешь лицо коллектива!

— Да что ж я могу, товарищ бригадир? Работаю сверх возможности! Неужели, кроме меня, в целом селе никто не может управляться с косой?

— За село не отвечаю, а в бригаде таких людей больше нет. Из других же бригад мне людей не дадут.

— Что ж тогда делать?

— А вот это скажу. На то я и бригадир, а ты рядовой колхозник. У меня, может, всю ночь душа за тебя болела. Но я допер! Ты, дед, массу времени теряешь зря, вот какая фиговина! Вместо того чтобы в минимум времени давать максимум продукции, ты в максимум времени даешь… что?

— Что?

— Минимум продукции — вот что! Ишь разморгался! Скажешь, я неправду говорю? Скажешь, бригадир врет?

— Упаси боже! Только я не шибко грамотный, не все понимаю. Но вы мне только скажите, что делать, а я уж постараюсь!

— Скажу, старик, скажу, только не торопи, не лезь поперед батьки в пекло. Главное — это чтобы ты не терял ни одной минуточки, ни вот столечко… — и бригадир показывает старику свой корявый ноготь. — Все твои мысли должны быть устремлены исключительно на уборку порученного тебе участка. Вот скажи, к примеру: что ты сейчас собираешься делать?

— В эту минуту?

— В эту самую!

— Ну… — старик опасливо поглядывает то на бригадира, то на штаны, которые он так и не успел надеть. — Если позволите, оденусь…

— Я-то позволю, но как ты оденешься, вот в чем вопрос! Начинай, а я прохронометрирую! Сейчас сам убедишься, сколько у тебя времени уходит впустую, — бригадир смотрит на часы. — Ну, поехали! Люди уже давно в поле! Слышишь, комбайны запели свою утреннюю песню: у-у-у!.. Начали!

Старик ничегошеньки не понимает.

— Давай, давай облачайся, а я засеку, сколько ты тратишь на одно одевание!

— Прямо сейчас?

— Ну да!

— Здесь, перед вами?

— А кого стесняться?.. Начинай, я считаю до трех. Раз…

— Вот горе-то…

Глаза старика косятся на бригадировы часы, а ноги никак не пролезут в брюки, и это понятно: он сунул в одну штанину сразу две ноги. Шатается старик, падает.

— Давай-давай! — подгоняет бригадир.

— Счас-счас… вот горе-то!.. — Старик барахтается, пытается встать, но ничего не получается. Тогда он ложится на спину и стаскивает-таки брючину с ног, но выворачивает ее при этом наизнанку. Теперь приходится трясущимися руками возвращать ее в прежнее положение, а часы, чертовы часы на руке бригадира, стучат все быстрее: тик-так, тик-так, тик-так… — Счас! Я мигом! — волнуется старик и встает наконец на ноги, но от волнения запутывается еще больше: вместо брюк начинает совать ногу в рукав рубахи… Что-то не так, он предпринимает еще несколько тщетных попыток, потом вдруг сознает свое неразумие, все начинается заново… И вот он, вопреки стихиям, одет. — Готово, товарищ бригадир!

— Хм, готово… — Бригадир отрывает взгляд от циферблата часов. — А знаешь, сколько все это продолжалось? Четыре минуты тридцать пять секунд! Четыре минуты тридцать пять секунд на одно только одевание ежедневно! А в месяц это выходит… постой… короче говоря, жуть сколько! А в год? Еще в двенадцать раз больше! А если високосный?! Между прочим, в страду каждая секунда дорога! За четыре минуты тридцать пять секунд ты бы уже из села вышел, уже половину рядка бы снял, вот как! За четыре минуты тридцать пять секунд люди в наше время до Луны долетают!.. А ты?

Старый Григоре совсем растерялся. Он бы и рад, чтобы все было по-хорошему, да не знает, как потрафить бригадиру.

— Так что же мне теперь делать?

— И это скажу, только не торопи. На то я и бригадир, а ты — рядовой колхозник… — Бригадир задумывается, потом испытующе смотрит на старика. — Скажи, ты хочешь, чтобы наша бригада была первой в колхозе?

— Ясно, хочу!

— А чтобы колхоз был первым в районе?

— Хочу, товарищ бригадир!

— А чтобы район был первым в республике?

— Само собой!

— То-то же! Если и правда хочешь, тогда слушай: заовражную делянку обязательно надо убрать в два дня. Берешься?

— Но как же, сынок? Ты дашь мне еще кого-нибудь в помощь?

— Нет. Я уже сказал: ты должен обойтись собственными силами. И собственными силами вывести район на первое место! Ведь кроме тебя, у нас никто косить не умеет.

— Это да…

— Ты — старик в своем роде уникальный.

— И что?

— А то, что учись делать все организованно, на ходу. На ходу одеваться, на ходу умываться. Или, еще лучше, бегом!

— Господи, господи! — вздыхает Григоре. — Бегом?

— Бегом!.. Или, может быть, честь бригады дорога тебе только на словах?

— Дак…

— Начинай! На месте!

Старик стыдливо и нерешительно топает оземь то одной, то другой ногой — бежит.

— Веселей! — командует бригадир. — Дыши ровнее! Вот так! Где коса?

— Какая коса?

— Которой косят!

— Там! — старик пыхтя указывает куда-то в небо. На ветке дерева, раскинувшего над домом свою пышную крону, висит его старая испытанная коса. — Взять, что ли?

— К дереву — бегом марш! — командует бригадир. — Раз-два, раз-два!.. Заточена?

— Заточена? Да! Со вчера еще! — старик хватает косу, продолжая бежать на месте.

— О чем же ты думаешь? — подгоняет его бригадир. — Вперед!

— Куда? — дед уже закинул косу на спину.

— В поле! На делянку!

— Но я еще не поел!

— Что? — бригадир не расслышал.

— Не жрамши он, вот что! — впервые подает голос старикова жена, возящаяся у летней плиты.

— Не позавтракал, — повторяет старик. — Надо бы хоть червячка заморить…

— А-а! — бригадир укоризненно качает головой. — Да, дед, я вижу, ты больше демагогию разводишь, а на самом деле честь района тебе до лампочки. Я горю, бригада горит, а тебе бы только брюхо набить… Знаешь что? Поешь на ходу!

— Как — на ходу? — крестится старуха. — Что-то на моей памяти такого не бывало!

— Да? А спутники на твоей памяти бывали? А луноходы? А Большой театр в Париже? А аэробика? Нет, бабка, ретроградству — бой! Что там у тебя в горшке?

— Борщ…

— Борщ?

— Борщ!

— Так. Наливай миску, да поживее!.. Есть! — бригадир выхватывает миску у старухи и сует ее в свободную руку старика. — Не обожгись, держи! Не останавливайся! А ложка где? Бабка, где ложка?

— Забыла, — бормочет она, смущенная столь энергичным натиском.

— Забыла?! Бегом к плите! Да пошевеливайся! Ты тоже должна внести свой вклад!..

— Внесу, как же не внести! — она переваливаясь бежит к плите и возвращается с ложкой.

Старик топает на месте.

Бабка отдает ложку бригадиру, тот бросает ее в миску с борщом.

— Вперед! — командует он. — Дуй до горы, старик! Все в порядке! К победе!

— Хлебушка бы! — кричит впопыхах дед Григоре и мелкими шажками бежит к воротам. Одной рукой он придерживает косу на плече, другой — миску с борщом, в которой прыгает ложка. — Хлебушка не забудьте, люди добрые!

— Чего-чего? — опять не понимает бригадир.

— Хлеба!

— Ах, хлеба! Хлеб сперва скосить надо, смолотить, на муку перемолоть и в печи испечь! Ха-ха! Шучу! Бабка, неси хлеб!

Бабка вихрем несется к плите, отрезает здоровенную краюху, доставляет ее к воротам, но у старика заняты руки. В одной — коса, в другой — миска и ложка. Он бежит-бежит, а сам жалостно поглядывает на хлеб, который протягивает ему старуха, семенящая рядом.

— Эх, голова садовая! Бабке косу отдай, пока поешь! — кричит бригадир. — Ну, люди! Ничего сами не сообразят!.. И не останавливайтесь: солнце всходит!

— И верно, не догадались!.. — старик передает косу старухе.

— А с хлебом что же делать? — беспомощно спрашивает она.

Действительно, теперь у старика в одной руке миска, в другой — ложка. Хлеб держать опять нечем.

— Снова не слава богу! — бригадир возмущен бестолковостью стариков. — Ты, бабка, одной рукой держи косу, а другой — давай ему хлеб откусывать на ходу! И не отставай! Помни про честь бригады!

Бежит старый Григоре, кое-как хлебает борщ, кое-как откусывает хлеб… Они уже добрались до колодца, оставив позади добрый десяток домов.

— Перец! — вспоминает вдруг старик. Но не останавливается. Бежит дальше.

— Что ты сказал? — юбка мешает старухе, она едва поспевает за мужем.

— Перцу, говорю, дай! И соли!

Бабка, всплеснув руками, останавливается, смотрит назад, на бригадира, словно взывая к нему о помощи.

— Ничего, — утешает он старуху, — со временем привыкнешь! Сошьешь себе фартук с карманчиками: в одном — соль, в другом — перец, и так далее! А теперь пусть он себе бежит дальше, а ты смотайся за перцем и солью. Только, чур, догоняй!

Старуха поворачивает обратно, а дед бежит вперед, вперед. Дороги расходятся перед ним, как рельсы на стрелках. Он доедает последнюю ложку и машинально поворачивает голову за хлебом, но бабки рядом нет, и миска пуста… кончился борщ! С досады дед лихо швыряет миску через ограду в чей-то двор. Ложка летит в другую сторону Так! Нечего церемониться! Речь идет о чести бригады!

— Давай, бабка, давай! — подбадривает старик старуху, которая изо всех сил пытается его догнать. — Давай косу!

Он уже завидел конец дистанции и протягивает руку за орудием производства, но смешавшаяся бабка нечаянно по дает ему перечницу.

— Косу, я сказал!

Она отдает косу.

Как оглашенный летит старик по полям…

Добежал. Косит.

А по дороге снова идет к нему бригадир. Не спеша идет, ни шатко ни валко. Подходит смотрит, качает головой и вдруг кричит:

— Стой, дед! Так не пойдет! Ты что делаешь?

— То есть в каком смысле?.. Кошу.

— Разве так косят?

— А как же?

— Разве это рядок, разве это полоса? Здесь выступ, там впадина… За комбайном стерня тянется ровная, чистая а за тобой… смотреть противно! Видать не все твои помыслы и устремления направлены на уборку! Видать, о чем то еще думаешь, пока косишь!

— По правде говоря, пить хочется…

— А знаешь ли ты, что алкоголь — яд? Что капля никотина убивает лошадь?!

— Да я не в том смысле… я бы водички!

— Старик! Водички здесь нет, и мы не можем ждать милостей от природы. Попьешь вечером! Люди-то работают, а не пьют! Вон шумины кишат… тьфу! Я хотел сказать: машины шумят! Красота!

— Так ведь и я тоже с утра без перерыва кошу.

— Косишь… Но как? Зря только силы расходуешь! По максимуму! А толку минимум!

Старик обижается:

— Максимум там или минимум — это я не понимаю, товарищ бригадир. Кошу, как меня покойный отец учил, а его — дед, а деда — прадед!

— Вот именно! Дедовская технология! Допотопные методы! Неэффективное вложение физических ресурсов! И это именно сейчас, когда мы горим!

Бригадир заходит спереди и становится прямо перед дедом:

— Давай коси дальше, а я посмотрю и все объясню, что от тебя требуется на текущий момент. Если ты, конечно, и впрямь дорожишь честью бригады… Ну, поехали!

Старик ожесточенно замахивается косой. Бригадир испуганно подпрыгивает.

— Эй, полегче!.. Ну, теперь видишь? Пока ты ведешь косу справа налево, совершается полезная работа. А когда слева направо?.. Дошло, нет?

Не дошло. Старик озадаченно смотрит на косу, на свои руки, на бригадира, и движения у него вконец разлаживаются. Непонятно… справа налево, слева направо… Он ведь не левша, всю жизнь так косил!

— Добрый человек, ты скажи попросту: чего хочешь? — дед чуть не плачет.

— Ну-ка поднатужься! Когда ты ведешь косу справа налево, что происходит?

— А что происходит?

— Это я тебя спрашиваю!

— А-а… ничего. Пшеница падает.

— Точно. Когда ты ведешь косу справа налево, падает пшеница, то есть достигается конечная цель производственного процесса косьбы. А когда обратно — слева направо? Что происходит тогда?

— А ничего… Что должно происходить? Ничего.

— Вот именно! Когда коса идет обратно, не происходит ничего, не рождается ни одна единица продукции, и, следовательно, сила растрачивается впустую! И это сейчас, когда первое место почти у нас в руках! Такой человек, как ты, должен давать вдвое больше, чем даешь! Опыт, помноженный на знания, понятно? Срок уборки подходит к концу! Когда же ты наконец всерьез возьмешься за работу?

— Так а что еще я должен делать?

— Удвоить производительность своего косильного агрегата!

— Это как? — старик ошалело таращится на бригадира: он еще в жизни ничего подобного не слыхал. — Это как?

— Так!

— Я хочу спросить: как это сделать?

— А вот это я тебе скажу! На то я и бригадир, а ты — простой колхозник. Все очень просто. Надо привязать к твоей косе второе косовище. Для того-то я и пришел… Вот… это сюда, а это сюда… Готово! Смотри, теперь на косе два лезвия, направленные в противоположные стороны. С этой минуты ни одно твое движение не будет пропадать зря, ни справа налево, ни слева направо. При минимуме издержек — максимум продукции!.. Давай, дед, вперед! Смотри, куда бригада ушла!

— Не получается! — дед втыкает косу в землю. — Слишком тяжело. Плечи не держат.

— Верю, старик, верю! А мне, думаешь, было легко, пока я своим умом дошел до этой рационализации? Имей в виду, если мы сорвем сроки уборки, то исключительно из-за тебя. Или ты, может, не хочешь, чтобы наша бригада была первой в колхозе?

— Хочу…

— А колхоз — первым в районе?

— Хочу…

— А район — первым в республике?

— Хочу-у…

— Тогда вперед! Давай-давай! Не стой! Мне еще в бригаду бежать…

Машет косой старик. Запинается, но машет. Справа налево — рраз! Слева направо — рраз! Пылища за ним стоит, как за двумя комбайнами сразу… А бригадир снова с криком бежит через покос:

— Стой, старик, стой! Что делаешь, а?

— Опять не так? — удивляется Григоре, втайне радуясь передышке. — Кошу, как вы сказали — туды и сюды, и в хвост и в гриву…

— Это все правильно. Теперь можно надеяться, что со сроками ты нас не подведешь. Они там управятся на большом массиве, а ты — на малом. Но меня, старик, другое тревожит: колоски за тобой остаются.

— Колоски? — дед оглядывается.

И правда, кое-где на пожне виднеются одинокие колоски.

— Так их немножко!

— А если проверка нагрянет? Народные контролеры! Что они скажут? Убрать, скажут, убрали, а колоски остались… И не видать нам тогда первого места, как своих ушей! Чем же наша бригада перед тобой провинилась, а, старик? Без ножа ты меня режешь!

— Так, может быть, конные грабли пустим?

— Ты совсем из ума выжил, а? Откуда в колхозе кони, скажи на милость? Я и забыл, как они выглядят! Смутно помнится: что-то среднее между свиньей и коровой. Был, говорят, когда-то какой-то одер, да подарили его городским школьникам, чтоб и они знали, какие такие бывают кони.

Коль скоро зашла речь о школьниках, старика внезапно осеняет:

— А если ребятишек поставить, чтобы колоски собрали?

— Ребятишек? Во-первых, все они уже работают на большом массиве, а во-вторых, признайся: разве тебе не было бы стыдно торчать здесь с косой перед будущим поколением? Этакий, знаешь ли, символ проклятого прошлого. Ты ведь у нас как косарь ни по какой ведомости не проходишь — все техника да техника.

— Ну, тогда не знаю…

— Подумай, каким тебе видится оптимальный выход?

— Какой?

— Опти-маль-ный!

— И каким же?

— Не знаешь?

— Не знаю.

— Так я тебе скажу. На то я и бригадир, а ты — рядовой колхозник. Мы вот что сделаем: мы к тебе сзади припряжем грабли. Вот так — раз-два!

Смотрит Григоре себе на спину и просто-таки глазам не верит: не старик, а траулер!

— Во-от, — тянет бригадир, очень довольный своим изобретением. — Теперь совсем другое дело: сам косишь и сам за собой колоски сгребаешь. Можешь, старик, работать со спокойной душой — уборка будет завершена качественно и в срок. Комар носа не подточит! Вперед!

Косит старик справа налево и слева направо, сгребает за собой колоски, а бригадир, отойдя чуть в сторонку, вынимает из кармана портативное переговорное устройство и нажимает кнопку:

— Алло! Первый! Первый! Товарищ председатель, это вы?

— Слушаю! — отзывается председатель.

— Дмитрий Ионович, можете рапортовать в район.

— Кончили уборку?

— Считайте, что кончили!

— И за оврагом?

— И за оврагом.

— А как со вспашкой?

— Со вспашкой? С какой вспашкой?

— Что ж вы? Не знаете про новую директиву? Приказано сейчас же распахать стерню!

— Дмитрий Ионович! — бригадир сердито срывает шляпу с головы. — Не успеем! В поле, допустим, трактора справятся, а здесь, за балкой… Коней нет, людей нет! У меня тут один дед Григоре, так что…

Бригадир вдруг хлопает себя по лбу и бросается вслед старику:

— Стой! Стой!

…Теперь дед Григоре косит, граблюет и пашет одновременно. Спереди — коса с двумя лезвиями, позади — грабли и плуг. Небольшой — но все-таки плужок. Спотыкается старик, тяжко дышит, чуть не падает.

А от села опять летит к нему бригадир, и снова не с пустыми руками: еще чего-то несет, рационализатор!

Бросает старик косу, рвет постромки своей сбруи, на которых волок грабли и плуг, и бежит, бежит…

Бежит!

По буграм! Прямиком через балку!

Ломит кусты, как медведь!

Бежит!

Влетает в свои ворота и давай зарываться в копну сена!

— Что с тобой, Григоре? — старуха хватает его за ноги. — Куда ты?

— Пусти! — старик лягается из последних сил и все глубже, все глубже, как змея, уходит в сено. — Пусти! Нет меня!.. Ты знаешь, что он задумал?! Нацепить мне на голову шахтерскую лампочку! Это чтобы я и ночью работал! Ему рапортовать, а мне помирать! Пусти! Хочу на пенсию!

— И давно пора! Я тебя сколько раз уговаривала, а ты ни в какую: хочу помочь бригаде! Вот и допомогался!

— Уже не хочу! — ревет старик благим матом. — На пенсию! На пенсию!

А в ворота стучит бригадир:

— Дедушка, слышишь? Где ты? Де-душ-ка!..