Деревянная пушка

СПАСАТЕЛЬНАЯ КОМАНДА Рассказ

Лето. Раннее утро. Сладко спит на заре большое молдавское село.

— Раз-два… — на площади перед Домом культуры дирижер стучит палочкой по пюпитру.

Двадцать два музыканта, все как на подбор молодые, красивые, в ярких костюмах, поднесли к губам трубы, тромбоны, флейты.

— …три! — скомандовал дирижер.

И грянула над селом музыка.

Тут же на краю слободы — бах! — с грохотом распахнулась дверь, из дома пулей вылетел усач Илие со скрипкой под мышкой, сиганул через невысокую ограду и помчался прямиком по дороге…

На другом дворе барабанщик Кирикэ чуть не плачет: барабан застрял в калитке и — ни взад ни вперед. Кирикэ его и так и сяк — руками, коленками, задом… Ни в какую!

Кирикэ разбегается, набирает скорость… Ура, победа! Он лежит на земле, барабан — на нем. Барабанщик вскакивает, наскоро осматривает свой инструмент, хватает его и бежит, бежит.

На перекрестке он сталкивается со скрипачом Илие, и дальше они бегут вместе.

Но вот дорогу пересекает черная кошка.

Музыканты чертыхаются, плюются и бросаются по переулку в обход.

Дальше — хуже. Громадная, с теленка величиной, собака явно поджидает их впереди.

Музыканты колеблются, смотрят друг на друга, смотрят на собаку и принимают решение, может быть не слишком лестное для их репутации, зато исполненное здравого смысла.

Скрипач бежит налево, барабанщик — направо. Через несколько сот метров их пути воссоединяются. Опасность осталась далеко позади. Собака грустно смотрит им вслед.

Оба выбегают на площадь перед Домом культуры.

— Глядите, вот они! — показывает один из участников большого оркестра.

Дирижер хлопает в ладоши.

Илие и Кирикэ уже исчезли из виду.

— Дед Лисандру! — кричит дирижер во весь голос. — Дед Лисандру!

Из окна правления колхоза «Новая жизнь» выглядывает сонный сторож:

— Что, уже?

— Уже! — кивает дирижер.

— Так я пускаю?

— Пускай!

— Н-но! — командует дед Лисандру. — Н-но! Пошла!

Из-за угла правления появляется лошадь, запряженная в пустую телегу.

— Пошла-а! — дружно кричат музыканты большого оркестра.

Лошадь пускается вскачь.

Между тем маленький Кирикэ и усатый Илие уже выбежали за пределы села и спешат по полевой дороге, нагоняя, как писалось в старых романах, одинокого путника.

Но не будем усматривать тайну там, где ее нет. Это долговязый Аристел, тромбонист.

А перед ним — еще кто-то. С трубой.

Скрипка, тромбон, барабан, труба. Теперь их четверо.

А сзади поспешает пятый, вернее — пятая: женщина на велосипеде с волынкой за спиной.

Соединившись, музыканты бегут еще сколько-то и вдруг останавливаются, словно по команде, рассаживаются на траве и берут инструменты.

— Раз-два… отсчитывает такт босая ступня Аристела. — Три!

Жаворонком запевает скрипка.

Подхватывает волынка.

Звонко разливается труба.

Старается тромбон.

Бухает барабан.

И все вместе рождают буйную, яростную, светлую музыку — знаменитую молдавскую сырбу.

— Разыгрались? — Аристел опускает тромбон. — А теперь давайте…

— Едет! — маленький Кирикэ указывает колотушкой в сторону приближающейся телеги.

Музыканты вскакивают, переглядываются, бегут.

Телеги не видно.

На этот раз они усаживаются на лужайке, окруженной высокими кустами шиповника.

— Раз… два… три!

Звучит другая мелодия, нежная, томительная, протяжная. Это старинная дойна. Музыканты играют, закрыв глаза, позабыв обо всем на свете, и, конечно, не замечают, как приближается и останавливается в кустах лошадь с телегой.

«Хватит!» — раздается неожиданно чей-то властный голос.

Музыканты вздрагивают, но продолжают играть.

«Хватит, сказано вам! — настаивает голос — Возвращайтесь!» — Он доносится из рации, лежащей в телеге.

— Нет, Лисандру, — возражает Кирикэ, — у нас репетиция.

«Да?» — в голосе появляется ирония.

— Да! — решительно отвечает волынщица Каталина и, бросившись к рации, переключает какие-то кнопки.

Музыканты снова начинают играть.

Теперь голос им не мешает. Зато, как по волшебству, включаются все сельские динамики, и из них льется чарующий, властно овладевающий сердцами напев дойны.

Замер с поднятыми руками дирижер у Дома культуры.

— Они…

Оцепенела женщина, доившая корову во дворе.

— Они…

Застыла, как изваяние, юная девушка в окне.

— Они…

Окаменел парень, возившийся в моторе своего грузовика.

Заслушался у рации в правлении дед Лисандру.

— Красиво… — мечтательно говорит кто-то из музыкантов большого оркестра.

— Безобразие! — взрывается дирижер. — Работать не дают! Все, фестиваль провален!.. Лисандру!

Сторож выглядывает из окна:

— Включать?

— Включай!

Динамик в телеге разражается чудовищным грохотом, визгом, треском, шипением, криками, вавилонской смесью речей на чужих языках.

Суслики, столбиками стоявшие в поле, ныряют в норы.

Играть невозможно.

Трубач от возмущения бросает трубу и, не оглядываясь, шагает прочь. Товарищи бегут за ним вдогонку, умоляют вернуться. Но он неумолим.

«Достаточно? — спрашивает голос Лисандру. — Или еще добавить?»

Музыканты сникают, подбирают инструменты, Аристел захватывает и трубу ушедшего товарища.

«Вот так-то! — заключает голос — А теперь прослушайте сегодняшний наряд… Где тут у меня записано? Ага, есть! Итак, спасательная команда…»

— Слушай! — не выдерживает Кирикэ. — Ты уже завтракал?

«Завтракал», — озадаченно отвечает голос.

— А мы нет!.. Поехали, братцы…

Кирикэ, Аристел и Илие забираются в телегу. Волынщица Каталина остается верна велосипеду.

Лошадь трогает.

Двор Аристела.

Посреди двора — телега со злополучной рацией.

Лошадь «завтракает», деликатно обгрызая кукурузные початки. Долговязый Аристел сидит на пороге, как будто безучастно прислушиваясь к музыке, доносящейся из центра села. Но босая нога, отбивающая такт, выдаст его волнение.

— Что ж это такое?! Солнышко только взошло, а проклятая телега уже тут как тут! — сердится жена Аристела, появляющаяся на пороге с сонным мальчиком на руках. Она сажает его на завалинку рядом с двумя старшими братьями, спящими сидя. Исчезает в доме и выбегает оттуда со стопкой учебников, которые и сует без разбора детям: малышу — физику, а большому — букварь. — Аристел, ты слышишь, что я тебе говорю?!

Аристел не слышит.

Шлеп, шлеп, шлеп — стучит его босая ступня по ступеньке.

— Тьфу! — он неожиданно вскакивает. — Ты только послушай, как фальшивят!

— А как? — недоуменно спрашивает жена, мешая мамалыгу на летней плите под навесом.

— Ну разве это кларнет? — возмущается Аристел. — А тромбон… Где он? Пискля какая-то, а не тромбон!

— Нет, Аристел, — вздыхает жена, — ребята стараются. Это ты стал злой… сущий пес. Тебя завидки берут, вот что. Зависть грызет, потому что они на фестиваль едут, а вы… скоро и совсем играть перестанете!

Аристел опять не слышит — он весь в музыке.

— Видишь, опять соврал! — его ступня замирает. — При чем тут фестиваль?! Нет, играть так играть!

Он срывает травинку у себя под ногами, особым образом зажимает между пальцами, подносит к губам и…

Даже листья на деревьях пускаются в пляс!

Аристел еще пуще расходится — бросает травинку, хватает бутылочную пробку, валяющуюся на крыльце… Пошел, пошел, да как пошел!

Жена и та бросает скалку и запевает:

— Понятно? — заключает Аристел.

— А что тут понимать, — упрямится жена, — когда они совсем другое играют!

— То-то и оно, что другое! Туш! Туш! Туш! С утра до вечера!.. Вот опять, э-эх! — Аристел не знает, куда себя девать от волнения, хватает ведро с водой и окатывает детей: — Подъем, гвардейцы!

Малыш трясет головой, бежит к рации и, мигом нацепив наушники, кричит:

— Штирлиц слушает!

— Ишь ты! — Аристела развеселила выходка его любимца.

— Молоко! — жена бросается к плите.

Рация оживает:

«Алло, алло! У кого телега? Уже позавтракали?»

— Опять привязываешься! — злится Аристел. — А мы, может быть, играем сегодня! Наняли нас!

«Да?» — в голосе Лисандру явственно слышится недоверие.

— Да! Представь себе! На свадьбе играем! А председатель обещал освобождать нас в такие дни! Понял?

Рация замолкает на минуту. Потом — с колебаниями:

«Тогда я так и доложу председателю…»

Теперь замолкает Аристел.

— Постой… — мямлит он наконец.

«А-а, хитрите! — вновь наступает голос — Так слушай! Первое: с нынешнего дня рация будет находиться при вас постоянно».

Аристел не слушает, ищет себе занятие. Поднимает с земли пустое ведро, ставит его вверх дном на завалинку, берет веник, бросает его…

«Второе, — продолжает голос из рации. — Сегодня направляем вас на пшеницу».

— Как — на пшеницу?! — вскидывается Аристел. — Зеленая ведь еще!

«Третье, — гнет свое голос. — Пшеница уже почти поспела. Через неделю пойдут комбайны, а вам надо будет спрямить уголки полей. Комбайн не человек, везде не пройдет…»

— Ты что, Лисандру, шутишь? От скуки люди чего не придумывают! Неужели нам серпы в руки брать?

«Четвертое. Это приказ председателя. Если хочешь, я его позову…»

Аристел, потеряв самообладание, заносит над рацией ведро, но тот же голос останавливает его:

«Пятое. Не вздумай сломать рацию. Кучу денег стоит…»

А тут еще во дворе появляется незваный гость — сосед Игнат.

— Вспомнил! Вспомнил! — кричит он. — Запиши поскорее!

И расхаживает взад-вперед, обхватив лоб ладонью.

— Что писать? — не понимает Аристел.

— Молчи, тащи тетрадь!.. Сейчас услышишь. Старую песню вспомнил!

— Не надо писать, — говорит Аристел, — я и так не забуду. Пой.

— Сейчас… — Игнат набирает воздуху в грудь, поднимает руку и…

— Что же ты?

— Забыл!.. Забыл, будь я проклят! Понимаешь, Аристел, из дома выхожу пою, со двора иду — пою. Как к колодцу… жену вспомню все, там и теряю песню! И так всегда… Ох и задам же я ей! Извини, пока!

Игнат исчезает.

Аристел сердит. Ногами открывает ворота, запрягает лошадь, снимает косу с ветки дерева, бросает ее в телегу Туда же летит труба, зато тромбон бережно, как ружье, закидывается за спину… кажется, все.

— Н-но, скотина!

Катится телега по сельской улице. Аристел с тромбоном за спиной идет рядом. Большой оркестр в центре наигрывает классическую «Рио-Риту».

— Чего скалишься? Жизнь моя нравится? — задиристо спрашивает Аристел односельчанина, выглянувшего из-за ограды.

— Что мне до твоей жизни? — пожимает плечами односельчанин. — И вообще при чем я?

— Ни при чем?

— Нет.

— Почему ж ты меня не пригласил на свадьбу к сыну? Или, думаешь, мы бы плохо играли?

— Я бы пригласил, но ты ведь знаешь теперешнюю молодежь… Им подавай эстраду, ансамбли.

— «Абба», липси-пипси, — кривляется Аристел, — «бабушка, бабушка!» Где ты видал, чтобы у нас на свадьбах танцевали чарльстон?

— Ну не понимают они старинных песен!

— Что же, выходит, пропадать добру? — Аристел достает из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь. — Если бы ты знал, сколько песен здесь! И все наши! Деды и прадеды их пели! Это наша жизнь. Если хочешь знать, все село строено на этих песнях! Пели — и строили! Пели — и пахали! Пели — и погибали! А какие годы были! Кто, кроме песен, напомнит о них людям?! Но ведь их надо петь, понимаешь? Иначе они потускнеют в памяти, забудутся, умрут. Ты же сам слышишь, что играет ихний оркестр…

— К фестивалю готовятся… программа из трех номеров. Каждый коллектив должен исполнить туш, марш и еще какую-нибудь штучку…

— «Рио-Риту»! — негодует Аристел, — Просто до старых песен никому нет дела. Мы вот хотели с утра немного репетировать, да и то… — он кивает в сторону рации.

— Постой, Аристел, а то, что вы сегодня играли… тоже из твоей тетради?

— Понравилось?

— Красиво… ничего не скажешь.

— Это дойна. Наш, местный вариант. Бабушка Касандра напела незадолго до смерти и… Постой, — Аристел сам себя прерывает, — что там происходит?

А происходит вот что.

Верхом на грузе колодезного журавля сидит жена толстяка Грэкилэ, а сам отец семейства, весь мокрый, еле держится за ведро.

— Нашел ключ? — спокойно спрашивает жена.

— Нет, Тита. Там темно.

— Тогда еще поищи… — и она спрыгивает с противовеса.

Толстяк молниеносно проваливается в колодец.

Бух! Фонтаном вылетают брызги.

— Тпррр! — Аристел останавливает лошадь, заглядывает в колодец. — Эй, где ты там?

— А-а, Аристел! — раздается голос из подземелья. — Добрый день. Заходи, поговорим.

— Да уж ладно, — отвечает Аристел, — я лучше отсюда.

— Ходят слухи: трубач-то ваш — тю-тю…

— Не захлебнись, Грэкилэ, — мирно советует Аристел. — Ты-то еще раньше дезертировал. Но я тебя о другом хочу спросить: ты пригласишь нас на свадьбу дочери или тоже закажешь рок-ансамбль в Кишиневе?

— Мала она еще, — жалобно отзывается Грэкилэ. — Подрастет — увидим. Будь она твоя, ты бы небось тоже не спешил…

Аристел открывает рот для возражения, но в этот миг…

Мимо проносятся местные «черные ангелы» — четырнадцать подростков-мотоциклистов на мощных «Явах».

Пыль, вонь, грохот.

За ними — пятнадцатый — на старенькой отечественной «Вятке», с транзистором на шее. Он скорее бежит рядом с мотороллером, чем едет.

— Где он?! — из клубов пыли вырастает крестьянин с веревкой в руках.

— Кто? — спрашивает Аристел.

— Мой сын Филимон, — объясняет крестьянин. — Не проезжал он здесь?

— А-а. Туда укатил…

Крестьянин убегает.

— Папа, где ты? — доносится из рассеивающейся пыли нежный девичий голос.

Это дочь толстяка Грэкилэ, Ионица, та самая, о которой шла речь, пришла с ведром по воду. Она не такая уж маленькая, как утверждал ее отец, — нет, это прелестная юная девушка с матовым румянцем на щеках, длинноногая, стройная.

— Добрый день, дядя Аристел, — робко здоровается она.

— Дай бог тебе здоровья, Ионица, — отвечает Аристел, любовно оглядывая ее.

— Видишь, она совсем еще мала… — мокрый Грэкилэ с трудом выбирается из колодца.

Зардевшаяся Ионица от стеснительности здоровается снова:

— Добрый день, дядя Аристел.

— Здравствуй, здравствуй, красавица… Эх, ну как же не сыграть у нее на свадьбе?! — Аристел в азарте срывает шляпу с головы и хватает тромбон. — Постой, послушай: это еще твоей бабушке пели!..

— Перестань, окаянный! — на пороге дома вырастает Тита, жена Грэкилэ. — Не забивай девчонке голову!.. А ты, Грэкилэ, нашел ключ?!

— Мм… — мнется Грэкилэ, не зная, что сказать.

— Тогда ныряй!

И снова шагает Аристел по улице, ведя в поводу лошадь с телегой.

Вдали — «Рио-Рита».

— А, вот ты где, — из-за угла выскакивает женщина в белом халате, медсестра. Впопыхах, раскинув руки, она становится посреди дороги. — Все село обегала!

— Тпррр! — Аристел останавливает лошадь. — Что случилось, Дада?

— Жена Потынгэ вот-вот родит!

— Пусть рожает на здоровье.

— Да, но она хочет свежей рыбки! Кричит: помру, если не поем!

— А почему ты мне говоришь? Скажи ее мужу.

— Так ведь он в этом… в Париже!

— В Париже?

— Ну да! Как передовик! Его вместе с трактором на выставку взяли.

— Допустим. А я при чем?

— Председатель сказал: найди фольклористов и пусть они наловят рыбки.

— Но он же послал нас спрямлять углы!

— Не знаю, ничего не знаю. Он сказал: у нас есть спасательная команда, вот пусть и спасают… И, кстати, он очень на вас сердит. Дирижер большого оркестра нажаловался, что вы мешаете ему готовиться к фестивалю…

— Да?.. — Аристел подходит к рации. — Товарищ председатель. Одно из двух: либо углы косить либо рыбку ловить…

В ответ — помехи.

— Поняла? — убедительно говорит Аристел. — Значит, будем косить. — Н-но!

Дада в растерянности…

Аристел подъезжает к воротам барабанщика Кирикэ. Жена Кирикэ выбивает ковры. Лицо ее раскраснелось, блузка расстегнута.

— Кха… — остановив лошадь, Аристел деликатно кашляет, но жена Кирикэ делает вид, что не замечает его.

Зато сам барабанщик моментально выглядывает из окна и тут же появляется на пороге.

— Привет! — невнятно говорит он, дожевывая бублик, и берет с завалинки барабан. — Куда едем?

— Нет, не выйдет! — внезапно взрывается его жена. Одной рукой она хватается за барабан, другой — достает с веревки форменный китель с орденами. — Не надейся смыться! Зря я, что ли, к отцу бегала?.. Надевай!

— Не надену! — сопротивляется Кирикэ. — Все знают, что я не воевал! Все! Куда я полезу без очереди?!

— Наденешь! — жена грозно надвигается на Кирикэ. — Уже все село запаслось помидорами на зиму…

— Не надену! — отбивается Кирикэ и, видя, что другого выхода не остается, применяет военную хитрость: бросается на шею жене и звонко целует ее прямо в губы.

Опешив от неожиданности, она роняет китель и невольно поднимает руки, чтобы обнять мужа, но он уже подхватил барабан и благополучно проскочил с ним через узкую калитку.

— Гони! — кричит он отчаянно, переваливаясь в телегу.

Аристел нахлестывает лошадь.

Отъехав на безопасное расстояние, Кирикэ облегченно вздыхает и неожиданно говорит, без всякой связи с предыдущими событиями:

— Я слышал, ему девяносто девять…

— Кому? — не понимает Аристел.

— Деду Хулудцу…

На лавочке у своих ворот дремлет старый-престарый дед Хулудец в ветхой бараньей шапке. Рядом с ним-узловатая палка, в руке — голубой воздушный шарик…

— На кой черт тебе сдался старик? — качает головой Аристел. — Ты знаешь, куда мы едем?

— Куда?

— Углы спрямлять!

— Углы? Мы ведь мостик еще не закончили. Ну, порядочки… — Кирикэ машет рукой и, тут же забыв, о чем говорил, кричит кому-то: — А ты, Григ, чего зенки вылупил?

Григ, их бывший приятель, стоит за оградой, смуглый, худенький — одни глаза… Внезапно он перепрыгивает через ограду, срывает с Аристела тромбон и дует, дует в него… Тромбон издает долгий тоскующий звук.

Аристел решительно отбирает инструмент у Грига.

— Ну дай, дай поиграть! — умоляет тот. — Душа горит! Не съем же я твой тромбон!

— Ага, пронюхал, что мы едем играть! — разыгрывает его Кирикэ. — А ведь не верил, что нас пригласят. А теперь — дудки! Без тебя обойдемся! Отойди, предатель!

Григ чуть не плачет. Кирикэ украдкой подмигивает Аристелу:

— Слушай, а может быть, все же возьмем его, а? Давай, Григ, беги за кларнетом!

— Сгорел его кларнет! — доносится со двора спокойный женский голос.

— Здравствуйте, дядя Аристел!..

Это Ионица, прелестная дочь толстяка Грэкилэ. Она идет в поле, на плече у нее тяпка. И платьице переменила — настоящий одуванчик!

От стеснительности она уже в третий раз здоровается сегодня с Аристелом.

— Добрый день, Ионица, — приветливо отзывается Аристел. — Скажи, а эту песню ты слыхала?

Тромбон выводит мелодию старинного молдавского романса, полную грусти и нежности. Тихо-тихо сопровождают ее легкие удары барабана. Григ хватает из телеги трубу и подхватывает мотив.

На глазах у него слезы.

— Ну как? — самодовольно спрашивает барабанщик девушку. — Слыхала ты что-нибудь подобное?

— Не слыхала, дядя Кирикэ, — краснеет Ионица.

— Ты вот что… — Кирикэ по-отечески обнимает ее за плечи, — Когда на тебя смотрит парень… ты не красней, хорошо?

— Хорошо, дядя Кирикэ.

— Ну, а если он тебя поманит пальцем… вот так… ты не робей, подойди к нему, ладно?

— Ладно, дядя Кирикэ.

— А если он уведет тебя в поле и пообещает подарить луну, ты не бойся, Ионица, договорились?

— Договорились, дядя Кирикэ, — отвечает она и смотрит на него своим чистым взором.

Кирикэ не выдерживает ее взгляда, кидается на Грига, выхватывает у него трубу и в ярости кричит Аристелу:

— А ты что смотришь? Где остальные? Где Илие? Где Каталина? Или они тоже дезертировали, как проклятый трубач?!

— По утрам они всегда ждали нас здесь… — Аристел показывает на большой камень у пруда, раскинувшегося невдалеке.

— Вот увидишь, мы одни останемся! — кричит Кирикэ и хочет сказать еще что-то, но…

С грохотом и воем несутся по берегу пруда «черные ангелы» — четырнадцать мотоциклистов в куртках и касках, с надвинутыми на глаза очками. Только на этот раз за спиной у каждого сидит по девушке — все как на подбор блондинки с развевающимися на ветру волосами.

А вот и пятнадцатый, уже знакомый нам, — на мотороллере. Он, как и прежде, помогает себе ногами, но и у него на сиденье девица — здоровенная, ширококостная, вся в веснушках. Это Маргиола.

Кирикэ хватает проезжающего мимо парня за ремешок транзистора. Мотороллер глохнет.

— А ты, сопляк, нашел с кого брать пример! Эти олухи целыми днями катают курортниц из дома отдыха, но ведь на то они и олухи! А у тебя отец…

— Ма-ма-а-а! — вдруг ревет парень совсем по-детски и, вырвавшись, удирает, бросив мотороллер с девушкой и оставив транзистор в руках Кирикэ.

— Ты зачем мальчика обижаешь? — Маргиола грозно поднимается во весь рост.

Кирикэ не успевает опомниться, как она сажает его на толстую ветку дерева.

— И не стыдно тебе, Маргиола? — отчитывает он ее сверху. — Ты же наша, сельская! Когда твоей маме было столько, сколько тебе, она уже шестерых родила… Почему замуж не выходишь?..

«Вы чем там занимаетесь?» — как всегда, неожиданно спрашивает голос из рации.

— На деревьях сидим, — отвечает за всех усатый Илие, выросший рядом как из-под земли.

— А ты где до сих пор был? — напускается на скрипача Аристел.

— Как бы тебе сказать… — мнется Илие и по привычке начинает крутить пуговицу на груди Аристела.

Тот испуганно отпрыгивает.

— Телевизор смотрел у Штефаны! — брякает с ветки барабанщик Кирикэ.

— Вы же знаете, я всегда по утрам слушаю последние известия, — оправдывается Илие и снова тянется к рубахе Аристела, но тот ловко уворачивается.

— Вот подожди, вернется ее муж, — предупреждает Аристел, — и это будут самые интересные последние известия. Ну, чего еще ждем?..

— Каталины нет, — напоминает Кирикэ.

— Мамы не будет! — сообщает появившийся невесть откуда мальчонка с волынкой в руках.

— Это почему же? — удивляются музыканты.

— Папа ей сказал: поговорю с аистом, принесет он тебе третьего сына, и ты забудешь о своей волынке… Вот, велел отдать…

— А дальше что? — спрашивает Аристел.

— Дальше… на работу ушел, в поле.

— А мама что делает?

— Стирает.

— И много у нее стирки?

…Двор Каталины. Стирка в полном разгаре.

Усатый Илие развешивает белье на веревках.

Маленький Кирикэ таскает ведрами из огромного котла горячую воду.

Долговязый Аристел и Каталина, стоя на коленях у большой лохани, усердно стирают.

— Илие, долго ты там будешь копаться? — сердится Аристел.

Стирают втроем. Плещется в лохани вода. Стирают — и поют старинную песню:

Аристел старательно выжимает длинные мужские трусы — те, что называют в народе «семейные».

— А помнишь, Каталина, когда ты в первый раз пела эту песню? На свадьбе у Симиона… много лет назад…

— Да нет, — возражает подоспевший с ведрами Кирикэ, — это было у Георге на свадьбе.

— Ерунда, — уверенно говорит Аристел. — Георге женился позже…

— А я говорю: у Георге! Как сейчас помню, я в тот день купил себе новую шляпу. Двадцать два рубля дал…

— Постой, сейчас посмотрим… у меня все записано: что пели, когда и где.

Аристел вытирает руки, достает из-за пазухи знакомую тетрадь, долго листает ее.

— Что-то не нахожу…

— Вот видишь! — волнуется вспыльчивый Кирикэ. — А говоришь, что все записываешь. Хорошо, что Каталина вспомнила… вдруг бы такая песня пропала!

— Такая не пропадет! — успокаивает приятеля усатый Илие, разглядывая на свет детскую распашонку. — Это сам Эминеску слова сочинил… Не пропадет!

— Все равно! — не сдается Кирикэ. — Записывать надо! А как она называется?

Каталина пожимает плечами.

— Вон дед Хулудец идет, — говорит она. — Может, он знает?

— Где ты видишь Хулудца?

— Вот там, за оградой.

Старика не видно. Над забором перемещается только голубой воздушный шарик.

— Дедушка! — зовет Кирикэ. — Дед Хулудец!

Шарик плывет дальше, не останавливается.

— Во старикан! На ходу спит! — Кирикэ заглядывает за ограду и… замирает. — Ну и чудеса! Идите все сюда!

Музыканты бросаются к забору. Действительно чудо: шарик плывет над дорогой сам по себе, а деда нигде не видно. Вся компания ошеломленно провожает шарик глазами.

И в это время оживает рация:

«Алло! Алло! Вы скоро косить кончите? Спасательная команда, отзовись!»

Музыканты только переглядываются.

Кабинет председателя колхоза.

— Все ясно? — для вящей убедительности председатель хлопает ладонью по столу.

Аристел, Кирикэ и Илие с инструментами в руках растерянно смотрят то на председателя, то на незнакомца в полувоенном костюме. Тот стоит у окна, заложив руки за спину, и спокойно разглядывает пейзаж.

— Что молчишь? — Кирикэ подталкивает Аристела локтем. — Ты же всегда твердишь, что ты старший. Давай выступай!

— Давай-давай! — подбадривает друга Илие.

Аристел, колеблясь, делает шаг вперед и нерешительно вздыхает.

— Товарищ председатель, ведь мы — всегда пожалуйста… Мостик чинить — пожалуйста, углы спрямлять — пожалуйста, рыбку ловить — тоже пожалуйста. Но ведь мы все-таки музыканты… Когда же играть будем?

— В промежутках — пожалуйста!

— Да не бывает промежутков! — срывается Кирикэ.

— Что же я могу сделать? — разводит руками председатель.

Вот то-то и оно, что вы ничего делать не хотите! А нас, между прочим, только три человека осталось В большой оркестр нас не берут музыкального образования, видите ли, не хватает. На свадьбах — одни рок-ансамбли или, еще хуже, магнитофоны!.. А ведь у нас… фольклор пропадает. Вы только послушайте, какая музыка гибнет!

Музыканты играют. В дверь заглядывают удивленные лица. Председатель подпирает голову кулаком — слушает…

Кончилась песня.

— Хорошо играете, братцы, ничего не скажешь. Только поймите и вы меня. Я разве против? Наоборот пожалуйста! Играйте сколько хотите, репетируйте, выступайте. Но в свободное время. А в остальном… вы — моя спасательная команда. Я ведь не загружаю вас тяжелой работой, а бросаю в прорывы…

— Так у вас все время прорывы, — бормочет себе под нос усатый Илие. — Такая система.

— Не перебивай, дай договорить! Нет у меня других свободных людей! Или прикажете снимать их с машин, комбайнов, тракторов?

Подумаешь, — ворчит Кирикэ.

— Вот и подумай! У меня — план, и я его обязан выполнять. А планировать для вас свадьбы, крестины и концерты — это, уж извините, не мое дело. Короче говоря, так. С сегодняшнего дня поступаете в полное распоряжение этого товарища…

И председатель указывает на незнакомца, по-прежнему стоящего у окна. Он даже не обернулся, когда музыканты играли.

Наши герои предчувствуют недоброе.

Наступает тягостное молчание.

Незнакомец как стоял, так и стоит.

И вдруг поворачивается на каблуках и вроде негромко, но очень властно и четко командует:

— Смирно!

Музыканты от неожиданности вытягиваются и, как говорится, едят его глазами.

Луг на краю села. Давешняя телега. В телеге — пожарный насос. Помпа.

Изо всех сил, пыхтя и задыхаясь, бегут по лугу Илие, Кирикэ, Аристел. На головах у них — пожарные каски, в руках — тяжеленные брандспойты. Музыкальные инструменты — на ремнях, за спинами.

Прыжок — взята яма с водой.

Прыжок — взята деревянная стенка…

— Отставить! — звучит металлический голос незнакомца. — Еще раз!

Музыканты, тяжело дыша, останавливаются. Им нехорошо.

— За что? — удивляется Кирикэ.

— Я же приказал снять музыкальные инструменты, а взять шанцевые.

— Так ведь мы музыканты, товарищ… как бишь вас?

— Разговоры в строю! Сейчас вы — пожарные!

Аристел снимает тромбон, Илие — скрипку, Кирикэ — барабан, складывают все в кучу.

— Еще немножко так побегаю — и лягу до Страшного суда, — вздыхает Илие, ища глазами место для своего погребения. — Схороните меня, братцы, вон под тем кустом: там, похоже, овцы не слишком нагадили.

— Ты еще можешь шутить, — качает головой Кирикэ. — И откуда взялся на нашу голову такой злой начальник? Старшина небось или прапорщик…

— Поднимай выше…

— Тяжело в учении — легко в бою, — зудит командир. — Ладно, отдышитесь… Можете сесть.

Вся троица садится. Командир закладывает руки за спину и орлом смотрит куда-то вдаль.

— Видите вон ту скирду на холме?

— Туда я не добегу! — пугается Кирикэ.

— Прикажут — добежите, — успокаивает его командир. — Отставить разговорчики… Все видят?

— Все, — отвечают хором музыканты.

— Теперь представьте себе, что она горит. Представили?

— И сгорит себе, куда денется… — Кирикэ ложится навзничь на траву: он даже сидеть не в силах.

Командир пронзает его взглядом.

— А теперь представьте, что это не скирда, а жилой дом. Что вы предпримете? Причем возгорание произошло на чердаке.

— Ясно, что тушить будем, — нерешительно говорит Аристел.

— А если у вас нет лестницы?

— Позовем кого-нибудь из села, — догадывается Кирикэ, — чтобы принесли…

— А если позвать некого?

Кирикэ испуганно садится:

— А что же делать?

— Ну, заберемся друг другу на плечи, — сердится Аристел, — что же тут непонятного?

— Заберемся друг другу на плечи, — повторяет Кирикэ и со страхом смотрит в рот суровому командиру: что тот еще придумает?

— Ладно, допустим, что забрались, а вот все равно не достаете до чердака, что тогда?

Кирикэ ошарашенно моргает.

Илие и Аристел переглядываются, пожимают плечами.

— Вот так, товарищи бойцы. Плохо соображаете, — заключает командир. — Придется вам еще побегать.

Бежит Кирикэ. Бежит Аристел. Бежит Илие.

Взят водный рубеж — та самая лужа.

Взята деревянная стенка.

Кирикэ спотыкается, летит наземь… медный шлем катится в сторону.

И вдруг они исчезают. Только что бежали — и разом исчезли. Как сквозь землю провалились.

— Ау-у! — кричит командир. — Где вы?

А они спрятались за деревянным щитом и обедают тем, что принесла им Каталина. Развернута скатерка, на ней — миска, вилки, стакан, кувшин с вином.

— Муж совсем взбеленился, — жалуется друзьям Каталина. — А что, если сейчас немножко перепроектировать?

— И не надейся!

— Запе-вай! — появляется из-за стенки командир.

По главной улице села строевым шагом, в полной выкладке, с командиром впереди, маршируют Кирикэ, Аристел и Илие. Сзади тащится телега с пожарной помпой.

Бравые наши герои поют:

К воротам и заборам выходят люди. Рядом с пожарниками маршируют мальчишки. Вырвался шарик из рук деда Хулудца, посапывающего на лавке, и присоединился к славным пожарным. Только теперь он уже не голубой, а оранжевый.

Жена и дети Аристела догоняют процессию.

— Аристел! — волнуется жена. — Что с тобой? Куда тебя!

— В армию! — шутит кто-то.

Это еще больше пугает бедную женщину.

— А я?! А мы?!

— На месте — шагом марш! — командует главный пожарник.

Навстречу честно́й компании бежит уже знакомая нам женщина в белом халате — медсестра Дада.

…Сельский пруд.

«Алло, алло! — беспокоится рация. — Как там насчет рыбы?»

Илие стоит на берегу с двумя удочками.

Аристел то и дело ныряет, пытаясь поймать рыбу руками.

Кирикэ заплыл на середину пруда верхом на лошади и погружает в воду сеть на длинной жерди — так называемую «хватку».

Командир-пожарник расхаживает по берегу под руку с Дадой. Он — в плавках, она — в купальнике. Оба увлеченно беседуют.

— Да что вы говорите? — удивляется он.

— Представьте себе! — настаивает она. — В Париже! Вместе с трактором!

— Что ж он, так и ездит на нем по всем ихним авеню?

— Не знаю… говорят, там левостороннее движение.

— Левее, левее ныряй! — командир отвлекается от интересного разговора и дает указания Аристелу.

— Сам ныряй! — огрызается шепотом Аристел. — Поймал что-нибудь, Кирикэ?

— А ты?

— Ничего, до вечера еще есть время, — утешает обоих Илие.

— И что за женщина! — возмущается Кирикэ, вытягивая из воды пустую «хватку». — Двенадцать детей родила, а тринадцатого без рыбы не может…

— Откуда здесь взяться рыбе! — жалуется Аристел, отдуваясь. — Здесь по вечерам больше тракторов купается, чем людей… Слушайте, у меня идея! Что, если взять селедку да отмочить ее хорошенько?..

— Идея прекрасная, — саркастически замечает Кирикэ, — только где ты возьмешь селедку?

— И то правда…

— Постойте, не она ли это орет? — Кирикэ поднимает голову.

— Это ее муж орет, — сообщает Илие. — Вон он, бежит сюда! Прямо из Парижа…

И верно: по дороге очертя голову несется мужик в ярком полосатом костюме. Типичный парижанин.

— Девка! Опять девка! — в отчаянии кричит мужик и, не останавливаясь, бросается в пруд.

— Утопиться хочет, дурак! — комментирует Илие.

— Ничего, сейчас я его подцеплю… — Кирикэ направляет лошадь к тому месту, где исчез под водой несчастный отец тринадцати девочек.

— Аристел! — командует пожарник с берега. — Чему я вас учил! Ныряйте!

— Се ля ви! — шепчет Дада.

К счастью, «утопленник» появляется на поверхности воды и торжествующе кричит что-то неразборчивое. В руках у него — огромный зеркальный карп килограммов этак на шесть.

Дада восхищенно всплескивает руками:

— Вот что такое настоящая любовь!..

Большой оркестр перед Домом культуры блещет медью начищенных труб. Двадцать два музыканта в шикарных костюмах под управлением гордого дирижера наяривают туш. Опять и опять.

Управления стоит телега. Рядом с ней — насквозь мокрые Кирикэ, Аристел и Илие. С нескрываемой завистью смотрят они на оркестрантов.

— Нет, так не пойдет! — взрывается Кирикэ.

Он яростно стучит барабанной колотушкой в створ ближайших ворот.

В калитке появляется хозяин:

— Что случилось?

Аристел отодвигает Кирикэ в сторону.

— Здравствуй, Григоре, как поживаешь? — И не дожидаясь ответа: — Скажи, у тебя ничего не намечается в ближайшие дни? Крестины или, скажем, другая какая радость?

— А что, опять вас на работу гонят?

— Да разве мы против работы? Пожалуйста!.. Но хоть бы раз в неделю, раз в месяц поиграть! Нельзя, чтобы песни не звучали! Они умирают, когда их не поют… Мы уже не молоды, скоро конец, но вот песни… душу отвести бы!

— Ну, если душу… — задумывается Григоре. — Тогда собирайтесь и играйте по ночам.

— «По ночам»! — сердится Илие. — Да ты же первый пойдешь жаловаться в сельсовет, что тебе спать не дают! Не понимаешь ты нас…

— И не поймет, — заключает Аристел. — Нет, по ночам, тайком — это не выход. Песне нужен праздник — вот что я вам скажу!

А Кирикэ уже стучит в другие ворота, заглядывает внутрь и тут же испуганно бежит прочь. Из калитки с лаем выскакивает огромная собака, та самая, с которой он и Илие утром так благополучно избежали встречи.

Музыкантов как ветром сдувает.

Но Кирикэ упрям. Вот он опять поднял колотушку…

— Погоди! — останавливает его Аристел. — Это же твой собственный дом.

— Ну и что? — звереет барабанщик. — Уже и постучать нельзя?!

И стучит.

Ему на голову тут же сваливается кирпич с привязанной к нему запиской:

— Ишь ты! — удивляется Илие.

Кирикэ, ощупывая шишку, осторожно открывает калитку и входит, выставив перед собой барабан.

Барабан, конечно, застревает.

Совместными усилиями друзья заталкивают Кирикэ во двор.

Там, между двумя деревьями, вывешен огромный транспарант с надписью:

— Э-хе-хе, — говорит Аристел, пятясь к воротам, — а я и не знал, Кирикэ, что у тебя жена такая художница.

Он тянет Илие за рукав, подмигивает ему, и оба испаряются.

Кирикэ подходит к крыльцу.

Над дверью — новая надпись:

Барабанщик, маленький барабанщик грустно опускает голову.

Вечереет.

Аристел сидит на пороге.

Скрипит калитка, и во дворе появляется смуглый большеглазый Григ.

— Аристел, — просит он робко, — дай дунуть пару раз в твой тромбон… душа горит!

Аристел не отвечает.

Молчание затягивается.

Григ садится рядом с Аристелом.

— Вот, — говорит он, вытаскивая из кармана шесть конвертов и раскладывая их, как карты. — Еще шесть адресов осталось.

— Что это? — безучастно спрашивает Аристел.

— Понимаешь, я взял список всех молдавских сел… и всем разослал… может, кто-нибудь откликнется…

— Да что разослал-то?

Григ молча извлекает из другого кармана старый снимок. На потрепанной фотографии — все наши знакомые: Аристел, Кирикэ, Илие, Грэкилэ, Григ, беглый трубач и волынщица Каталина. Все молодые, красивые, с инструментами в руках.

Оживает фотография. Льется мелодия… старинный «хангул».

— Может, пригласят нас… хоть кто-нибудь.

Григ умоляюще смотрит на Аристела.

— Ладно, — сдается тот. — Бери тромбон, играй.

Но только Григ успевает прижать губы к мундштуку, во двор врывается сосед Аристела — Игнат, тот самый, что все время забывает мелодию песни.

— Пиши! — кричит он. — Пиши скорее! Тащи тетрадь!..

Григ заливается соловьем.

— Замолчи, убью! — накидывается на него Игнат. — Если собьешь меня — все!

— Давай, — говорит Аристел, — пишу.

Григ выводит совершенно невероятный пассаж.

— Забыл, — просто говорит Игнат. — Опять забыл. Вот из-за него… — он показывает на Грига и начинает засучивать рукава.

Аристел невесело усмехается.

Григ, чувствуя, что дело может кончиться для него плохо, осторожно кладет тромбон на крыльцо и отступает во тьму.

Игнат молча устремляется за ним.

Аристел снова один.

— Пойдешь ты сегодня спать или нет? — это жена.

Аристел молчит, и только ему одному слышна сейчас трепетная мелодия «хангула».

И снова раннее утро.

— Раз-два… — на площади перед Домом культуры дирижер стучит палочкой по пюпитру.

Двадцать два музыканта, все как на подбор молодые, красивые, в ярких костюмах, поднесли к губам трубы, тромбоны, флейты.

— …три! — скомандовал дирижер.

Через площадь шествуют в колонне по одному двенадцать девочек — сестер-погодков. Все они празднично одеты, с бантами на головах и в красивых туфельках (право, я не знаю, как описать нарядно одетую девочку, а здесь их целая дюжина). У каждой в руках — по блюду, а на каждом блюде — жареная рыбешка, от крошечного пескаря до огромного карпа. Медленно, как в сказке, движется этот необыкновенный кортеж.

Сопровождают его Каталина с волынкой и маленький барабанщик Кирикэ с большим фингалом под глазом.

Бум! бум! бум!

Пулей вылетает из своих ворот Аристел с тромбоном, пристраивается к друзьям.

Играют…

Дирижер большого оркестра «впадает в пассию»:

— Все! Не дают работать! Провален фестиваль!.. Дед Лисандру! Дед Лисандру! Да где ж его черти носят!..

А девочки уже возвращаются назад, только теперь вместо рыбок на блюде у каждой — цветок!

Позади идут счастливые отец и мать. Отец несет новорожденную — тринадцатую дочку. Следом за ними — наши музыканты, в тем числе и Илие. Он опять опоздал: слушал, видать, последние известия — и заслушался!..

Вид у музыкантов счастливый — им, кажется, наконец повезло. Они играют! Играют!

Кирикэ, изнывая от блаженства, подбегает к рации:

— Алло! Лисандру! Передай председателю, что мы играем. Человек родился! Праздник! Неделю будем играть! Нас наняли!..

— Постой, Кирикэ, — мягко останавливает его счастливый отец. — Постой… мы ведь только из роддома. И… вы уж не взыщите, ребята, но это праздник особый — для узкого семейного круга…

— Что значит — для узкого круга? — Кирикэ берет «француза» за галстук. — Это тебя в Париже так научили — без музыки радоваться?!

Кто знает, чем бы закончился этот разговор, если бы в ход нашего правдивого повествования не вмешалось новое лицо. Это Аурел Сфынту, лучший местный бегун на длинные дистанции.

— Дядя Аристел! Дядя Аристел! Выручайте!

Долговязый Аристел недоверчиво оглядывает спортсмена в трусах и кедах, с платочком на голове.

— Чего тебе?

— Завтра решается моя судьба! Трехкилометровка! Финал! Я поклялся победить…

— Ну и побеждай!

— Понимаете, в районе появился новый бегун, и я опасаюсь… Короче, мне нужна поддержка!

— Допинг? — вмешивается усатый Илие.

— Допинг не допинг, но если вы увидите, что я начинаю сдавать, сыграйте «мэрунцику». Ту, вашу, помните… та-та-та… быструю-быструю!

— Тьфу! Это уже профанация искусства, — образованный Илие делает брезгливую гримасу.

— Погоди… — Аристел кусает губы. — Тут есть о чем подумать. Где проводятся соревнования, Аурел?

— Как всегда, на районном стадионе.

— А народ будет?

— Навалом!

— Так ведь это же здорово, братцы! — говорит Аристел. — Вот вам и счастливый случай: праздник, зрители… Раз народ к нам не идет, мы пойдем к народу. Согласны?

Конечно, они согласны.

— Только есть одна тонкость, — предупреждает Аурел. — Судьи не должны вас видеть, а то дисквалифицируют меня…

Райцентр.

Неподалеку от стадиона Сфынту рассаживает музыкантов в кустах.

— Вот отсюда и играйте!

— А как мы узнаем, когда начинать?

— Пацана на заборе видите?

— Видим.

— Вот он вам и подаст знак.

— Ладно… А много народу на стадионе?

— Есть… Так я побежал. Не выдайте, дядя Аристел…

— Будь спокоен.

…Поединок на беговой дорожке в полном разгаре. То один, то другой бегун вырывается вперед.

Наши музыканты играют быстрый танец. Мальчишка на заборе вдохновенно подбадривает их:

— Шпарьте! Шпарьте! Дядя Аурел отстает!

Яростно пляшет колотушка в руке маленького Кирикэ. Тромбон, скрипка и волынка еле поспевают за ним.

— Поменяемся! — Каталина передает Кирикэ волынку, а сама хватает колотушку. — Давно я не играла перед такой толпой!

— Шпарьте! Шпарьте! — подбадривает мальчишка.

Аурел Сфынту, идущий на втором месте, зубами вцепился в майку соперника. Тот отбивается.

— Последний круг! — кричит мальчишка. — Шпарьте!..

Быстрее, чем это можно вообразить, играют наши музыканты. И еще быстрее…

— Ура-а-а! — надрывается мальчишка. — Финиш! Новый мировой рекорд!

Видимо, прямо с гаревой дорожки выбегает к нашим музыкантам разгоряченный и счастливый Аурел Сфынту. Он обнимает и целует их:

— Спасибо вам! Спасибо, дядя Аристел!

— Что ты, сынок! Это мы тебе благодарны!.. Много там было болельщиков? Тысяч пять? — Аристел поднимается из кустов и, подтянувшись, заглядывает через забор.

И надо при этом видеть его лицо!

Стадион пуст. Только грустно переодевается у финиша побежденный бегун. И больше — ни души.

Крутится на магнитофоне лента. Ревут болельщики.

Побледневший Аристел поворачивается к Аурелу:

— Ты что же, обманул нас?

— Не сердитесь, дядя Аристел… сейчас люди не очень-то ходят на стадионы… вот я и…

— Ну погоди! — ожесточается Кирикэ и многозначительно взвешивает в руке колотушку. — Сейчас ты у меня еще один рекорд установишь…

Удирает Аурел.

Донельзя расстроенные, музыканты возвращаются на телеге домой.

— Прошло наше время, — вздыхает Аристел. — Прошло. Пора ставить точку.

— Еще бы раз сыграть, а там и помирать можно, — грустит Кирикэ.

— А что, если… — задумывается Каталина. — Что, если украсть какую-нибудь девушку? Вот вам и свадьба.

— Тьфу, голова садовая! — хлопает себя по лбу Илие. — Так ведь я уже украл!

— Бреши больше! — не верят музыканты. — Кого?

— Ионицу!

— Ты что, спятил?

— А что такого? — крутит ус Илие. — Еще вчера вечером украл. Зачем Грэкилэ врет, что она еще маленькая?!

— Всех нас в тюрьму посадят! — ахает Кирикэ.

— И где же она сейчас? — со стоном спрашивает Аристел, держась за голову.

— У меня дома, в мешке.

— Сумасшедший! — Аристел вскакивает, начинает нахлестывать лошадь. — Какой позор!..

— Ничего страшного, — успокаивает друзей Илие. — Выдадим ее замуж…

— За кого?

Илие открывает рот для ответа, но в этот момент мимо проносятся в очередной раз четырнадцать мотоциклистов. За спиной у каждого — по девушке, и все они как на подбор жгучие брюнетки.

— Перекрасились, что ли? — недоумевает простодушная Каталина.

— Просто в доме отдыха новый заезд, — догадывается Аристел.

— Не в том дело, — утверждает Кирикэ. — Это мода у молодежи изменилась. Вчера были блондинки в моде, а сегодня — брюнетки.

— А вот и жених! — Илие спрыгивает с телеги и бросается наперерез Филимону, как всегда отставшему со своим мотороллером от компании. — Иди сюда, Филимон!

— Это зачем еще? — подозрительно спрашивает парнишка.

— Женим тебя!

На лице Филимона изображается ужас. Он прибавляет газу, и, как ни странно, мотороллер уносит его с чудовищной скоростью.

И тут же появляется Маргиола с веревкой в руках.

— Где он? — спрашивает она музыкантов, бдительно озираясь по сторонам.

— Кто?

Из клубов пыли выныривает Скридонаш, отец Филимона, тоже с веревкой.

— Где он?!

— Укатил, — мрачно отвечает Илие.

— Куда?

— Туда… — Илие неопределенно машет рукой.

— За мной, папаша!

Маргиола и Скридонаш исчезают.

— Плохо дело! — резюмирует Илие. — Филимона, считайте, мы упустили. Уж Маргиола его скрутит. Что за народ — не хотят добром жениться, хоть ты тресни…

— А как же быть с Ионицей?

— Есть идея!..

Аристел, Кирикэ и Илие стучат в ворота какого-то дома, поминутно озираясь на телегу, в которой слабо ворочается большой завязанный мешок.

— Как ты думаешь, жива еще? — волнуется Аристел.

— Наверно… — неопределенно пожимает плечами Илие. — Главное сейчас — передать из рук в руки…

Появляется хозяин.

Илие что-то шепчет ему на ухо.

Тот кивает, уходит, а вместо него из калитки выглядывает старший сын.

Кирикэ толкует с парнем, размахивая руками. Тот исчезает, и появляется средний брат.

За дело берется Аристел.

Средний качает головой, уходит. И тут же кубарем скатывается со ступенек крыльца младший.

Его «обрабатывают» все три музыканта.

— Тащите в дом!

Хозяин и три его сына смотрят в окно.

Музыканты вносят в ворота мешок.

— Развязывайте поскорее! — волнуется младший.

Илие торопливо, ломая ногти, развязывает узел.

В мешке — мужик! Встрепанный, сонный, явно с похмелья.

Общее изумление. Больше всех поражен сам Илие.

— Братцы! — оправдывается он. — Клянусь!.. Вот этими руками тащил ее на горбу!

Кирикэ усмехается:

— Ты ее прямо домой отнес или к своей Штефане?

— Не понимаю, про кого ты говоришь, — теряется Илие.

— Про ту, у кого ты слушаешь последние известия.

— Ну… к ней.

— Все понятно. Не тот мешок взял…

Первым из дома вылетает мешок. За ним — поочередно — наши музыканты.

Похищенный идет, как говорится, своими ногами да еще и напевает что-то.

— Добрый день, дядя Илие! — мимо потрясенных музыкантов проходит Ионица с граблями на плече. И, ах, до чего же хороша!

Музыканты молча провожают ее глазами. Аристел, словно приняв трудное решение, подходит к рации:

— Алло! Лисандру!.. Почему задание не даете? Что нам делать сегодня?

«А до сих пор что делали?» — отзывается рация.

— Углы спрямляли…

«Вот и дальше спрямляйте!»

Пшеничное поле. Раздевшись до пояса, Аристел и Кирикэ с косами в руках «спрямляют углы». Илие возится у рации.

— Алло! Алло! — И вдруг кричит косарям: — Есть! Есть! — И снова склоняется над рацией: — Получили фотографию? Какую фотографию? Алло!..

— Нашу, нашу! — Аристел и Кирикэ что есть мочи бегут к телеге.

— Какую еще нашу? — не понимает Илие.

— Григ разослал по селам фотографию нашего оркестра!

— Ах, вот оно что!.. Алло, алло! Так это мы! Кто говорит? Откуда? Алло!..

— С кем ты говоришь? — нетерпеливо спрашивает Кирикэ.

— Старик какой-то из дальнего села… Парня женит!.. Алло!

— Держи связь!.. А когда свадьба?

— Сейчас выясним… Алло!

Телега трогается. В эфире — жуткий хаос, сплошные помехи. Кто-то передает метеосводку, кто-то молится на турецком или арабском, кто-то отбивает чечетку…

Лошадь тащит телегу напрямик через поле. Качаются воткнутые в кузов косы, на которых развешен провод антенны.

Илие лихорадочно крутит верньеры рации:

— Алло! Алло!

И снова прорывается к нашим героям далекий голос:

«Молодцы, ребята! Красавцы!»

— Алло, дед! Говори громче! Когда свадьба? Алло!..

Телега въезжает в село, но музыканты ничего не замечают.

— Если б ты знал, как мы играем!

«Послушаем», — отзывается рация.

— А больше у вас никто жениться не думает?

«Поищем…»

Увы, паши музыканты так увлечены этим диалогом, что потеряли бдительность и до них не доходит, что все происходящее — очередной розыгрыш шкодного деда Лисандру. Он сидит у окна возле правленческой рации и с нескрываемым удовольствием наблюдает, как телега с музыкантами подъезжает к самому правлению.

Нелепая ситуация. Собеседники находятся в двух шагах друг от друга, а разговаривают так, словно их разделяют сотни километров. Музыканты сторожа не видят.

— Эй, фольклористы! Громче! Вас плохо слышно! — измывается он.

— Алло, дедушка! Алло!

Лисандру отключает рацию и, не прерывая разговора, подходит прямо к окну:

— Все, ребята, только вас нанимаю, и никого другого!

— Да когда же свадьба, дед? — кричит совершенно издерганный Илие.

— Бешеные деньги вам заплачу… уж больно вы мне понравились!

— Да какие деньги, дедушка! Мы бесплатно… хоть целую неделю!

— А транспорт у вас есть? — Лисандру, перегнувшись из окна, обнимает музыкантов за плечи.

— Есть! У нас все есть!

— Тогда жду… Целую! Привет!

— Постой, а когда ехать? Куда? Алло! Где ты, дедушка?

— Тута… — Лисандру выключает рацию в телеге. — Тута я.

Друзья чуть не плачут, поняв дедову проделку.

— Это конец, — бросает Аристел. — Конец…

И уходит.

Жена Аристела в слезах, дети зареваны.

У ворот — Кирикэ и Илие.

Аристел готов отправиться в дальний путь. На нем фуфайка, за спиной — вещмешок.

— Опомнись, Аристел, — умоляет Кирикэ, — ты же у нас старший, как мы без тебя?

— Трубач нас бросил, — вздыхает Илие, — Каталина, можно сказать, тоже… Не уезжай!

— Нет, братцы, — решительно говорит Аристел. — Если уж колхозный сторож над нами смеется, это конец. Прошло наше время.

— И куда ж ты теперь?

— На лесоповал поеду, в Сибирь. Годика три повкалываю — забуду про музыку…

Скрипят тормоза, останавливается у ворот грузовик.

— Залезай, опоздаем к поезду! — кричит из кузова толстяк Грэкилэ. Он тоже снаряжен по-дорожному.

— Это он тебя сбил с пути, — говорит Кирикэ Аристелу. — Он во всем виноват, отступник!

— Никто не виноват, — отрицательно качает головой Аристел. — Время такое… Давайте лучше прощаться.

Жалобно заиграла скрипка Илие. Ударил барабан Кирикэ.

Аристел в кузове машины вскинул к небу тромбон. Удаляется машина.

Но звучит еще над селом старинный «хангул» — мелодия, неразрывно связанная в сознании друзей со старой фотографией.

Наконец и она смолкла.

— Ну, теперь куда? — Кирикэ печально смотрит в глаза Илие.

Тот не отвечает.

Большой оркестр перед Домом культуры играет туш…

Посреди дороги возится со своим мотороллером Филимон.

С двух сторон, прячась за деревьями, подкрадываются к нему с веревками Скридонаш и Маргиола.

Филимон, чуя опасность, озирается по сторонам.

— Вы что тут делаете? — негромко спрашивает Илие Скридонаша.

— Тсс…

— Ага, — соображает Кирикэ. — Все ясно. Хочешь, мы его сцапаем?

Скридонаш кивает.

— Но с условием… мы будем играть на свадьбе.

Скридонаш кивает трижды.

В воздух взвивается петля — это Маргиола улучила наконец подходящий момент. Веревка охватывает плечи Филимона.

— Не хочу! — плачет паренек. — Не хочу жениться!

Маргиола не обращает внимания на его крики, тянет на аркане к себе:

— Филимон, Филимончик, не бойся…

Веревка натянута — вот-вот лопнет.

— Не хочу, не хочу!

— Не бойся, — уговаривает Маргиола. — Все будет хорошо и совсем не больно…

Рраз! Кирикэ перерезает веревку.

Филимон падает, тут же вскакивает и удирает, удирает без оглядки.

— Что ты наделал? — кричит Илие. — Ведь нас уже пригласили!

— Нет, — Кирикэ складывает нож. — Не хочу я играть на такой свадьбе. Не хочу…

Друзья уныло бредут по дороге.

— Послушай, — говорит вдруг Илие, — а почему это Фрэсына дома сидит? Почему она не в поле?

— Может, заболела?

— Ну да, как же… на ней пахать можно. Вон… в погреб с кувшином полезла. Давай-ка споем ей…

— А что! — Кирикэ азартно стучит в барабан. — Давай! — И, лукаво поглядев в глаза Илие, добавляет: — Авось и нас за это от работы освободят…

Музыканты подходят к воротам Фрэсыны. Она, здоровенная бабища, сидит на завалинке и лузгает семечки.

Кирикэ запевает:

— Бесстыдники! Председателю на вас пожалуюсь! — вскакивает Фрэсына.

— Ах вот ты как заговорила! — отзывается Илие. — Получай!

— Боже мой, что делается! — Фрэсына убегает за дом, а через минуту с тяпкой на плечо уже мчится в поле.

— Здорово получается, — Кирикэ доволен. — Пошли дальше, хоть к Михалаке. Он тоже всегда дома сидит.

— Сегодня вроде поплелся на работу…

— А давай проверим! Вот, кстати, и Каталина бежит!..

Все трое — у ворот Михалаке.

Кирикэ и Илие играют, а Каталина поет:

Кирикэ подхватывает невпопад:

Двери и окна дома остаются закрытыми.

— Никого, — говорит Илие.

— Давай-давай! — подбадривает Кирикэ.

— Да я про лодырей больше не знаю…

— Пой что знаешь!

это Каталина.

Одно из окон внезапно распахивается, и оттуда вываливаются полуодетые мужчина и женщина. Прикрывая лица, убегают.

— Вы поняли? — радуется Илие. — Вот мы и при деле! Теперь каждый день играть будем. Прямо с утра начинать надо, председатель только спасибо скажет. Жалко, Аристел уехал — то-то бы повеселились… Ой, неужели Фрэсына таки нажаловалась?

Скрип-скрип-скрип! К музыкантам приближается участковый милиционер, а за ним…

— Филя… — просительно произносит Кирикэ.

— Я вам не Филя.

— А кто же?

— Товарищ лейтенант… младший.

— Товарищ лейтенант Филя! От нас же никакого вреда, кроме пользы! Председатель сам сказал: играйте на здоровье ваш фольклор, только без матюгов. Вот мы и выкуриваем лодырей в поле…

— Все?

— Все…

— А вот товарищ считает, что вы нарушаете.

— Да, они нарушают! — капризно выкрикивает дирижер большого оркестра. — Срывают мои репетиции, срывают подготовку к фестивалю! День, ночь — только их и слышно!

Все эти обвинения дирижер выкрикивает издали, боясь приблизиться. Поэтому милиционер вкратце переводит:

— Вот так-то.

— Да, но ведь мы тоже музыканты… народные!

— Да? — Милиционер поворачивается к дирижеру: — Они говорят, что они народные.

— Неправда! Народ их не хочет!

— Народ вас не хочет, — как эхо, повторяет милиционер.

— А мой оркестр защищает честь села! — давит дирижер.

— Честь села… да! — повторяет милиционер и поднимает руку к козырьку.

Нашим героям остается только апеллировать к высшей власти. Они включают рацию и взывают наперебой:

— Товарищ председатель!

— Товарищ председатель!

Помехи… помехи…

— Товарищ председатель! Мы же не птицы небесные!

Опять помехи… потом — неожиданно внятный голос:

«Птицы небесные тоже должны служить народу!»

Лесная поляна.

На ней расположились в позе охотников с картины художника Перова два гражданина с блокнотом и магнитофоном. Они записывают звуки, издаваемые местной орнитофауной, а по-простому — птичками.

Из кустов доносится настоящий птичий хор.

— Не понимаю, откуда здесь в лесу жаворонки?.. — задумчиво говорит один из граждан, делая пометки в блокноте.

— Расплодились! — равнодушно отвечает другой, которому, видно, давно осточертели все птички на свете.

— Пиши, пиши… Слышишь, перепелка!

— Нехай перепелка.

— А вот кукушка!

— Годы считает.

— Знаешь, если судить по кукушкам, я долго не протяну, — говорит гражданин с блокнотом. — Больше десяти раз никогда не насчитывал.

Илие в гуще кустов подталкивает Кирикэ локтем: слыхал? Тот кивает: дескать, понял. И кукует, кукует, кукует бесконечно:

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..

Перебегая от дерева к дереву, наши музыканты старательно изображают всевозможных птиц.

А гражданин с блокнотом, очень довольный, выключает магнитофон.

— Достаточно! Половину бы прожить!.. Ну что же, в этом хозяйстве дело охраны природы поставлено на широкую ногу. Смотри: жаворонков — триста пять, перепелок — сто семьдесят два, соловьев — двести четыре, ворон — несчетно, воробьев — как в Китае, а дятлов, правда, только шесть…

— Нехай…

Илие за кустами стучит смычком по скрипке.

— Седьмой!.. — новая галочка в блокноте.

— А-апчхи! — Кирикэ нечаянно чихнул.

— А это что за птица? — переглядываются ученые товарищи.

— Нет, — говорит в кустах Илие, — я хочу петь, а не куковать, играть, а не чирикать…

— Так ведь обнадежил председатель…

— Как?

— А так. Покончите, говорит, с орнитологами, будете играть кистями по заборам…

То одна, то другая кисть поочередно ныряет в ведро с известью, подвешенное к борту телеги, которая медленно движется вдоль сельской улицы.

Идет побелка заборов, деревьев, столбов.

Илие макает кисть в ведро, бежит к забору, попутно белит дерево. Но телега движется, приходится догонять ее, чтобы снова набрать извести. Обратно бежать — далеко, поэтому он мажет то, что поближе. Таким образом, его сторона улицы становится похожей на полосатую зебру.

По-другому обстоят дела у хитроумного Кирикэ. Он привязал кисть к концу длинной жерди и, сидя на борту телеги, мажет все подряд. Рационализация! Эффективность! Вот только макать неудобно…

— Фью-фью-фью! — дразнит их кто-то из-за ограды. — Привет райским птичкам!

— Как дам! — Илие сердито замахивается на шутника.

— Ты бы заглянул к бабке Сафте да покукарекал, — советует шутник. — У нее петуха нет!

— А помнишь, Кирикэ, старые свадьбы? — обращается к товарищу Илие. — Играешь три дня и три ночи, а все вокруг кричат: давай эту, давай ту…

— Постой, — прерывает его Кирикэ. — Где Каталина?

— У нее сегодня муж дома… Так о чем я? Ах да… Бывало, играют только скрипка и барабан, а всем весело. А теперь… с ума сойти можно! Музыкантов больше, чем гостей, а техники больше, чем музыкантов! Да еще затейников каких-то придумали!.. «Повеселимся, товарищи!», «Поцелуемся, товарищи!», «Будем счастливы, товарищи!» Тьфу! Если хочешь знать, у моих родителей на свадьбе играла одна скрипка, да и та — в руках у отца. Это мать его попросила. А потом — жизнь вместе прожили, кучу детей вырастили, в том числе и меня, дурака… И, заметь, никаких разводов… Вот тебе качество! Между прочим, на серебряной свадьбе опять же отец играл…

— Эврика! — восклицает внезапно Кирикэ, когда конец его кисти замирает перед носом деда Хулудца, который по-прежнему дремлет на лавочке у своих ворот и по-прежнему с шариком в руке, только теперь уже желтым.

Дед Хулудец в праздничном наряде (шляпа, бабочка, черный костюм) прямо, словно аршин проглотил, сидит в телеге.

Телега разубрана цветами, в гриву лошади вплетены яркие ленты, на ушах у нее — венок.

Илие и Кирикэ со скрипкой и барабаном прокладывают дорогу в толпе любопытных.

— Держи, упадет! — кричит, волнуясь, Илие, когда колесо попадает в рытвину.

«А ну-ка несите деда домой!» — неожиданно приказывает рация.

— Так он нас сам попросил! Пожалуйста, поговорите с ним… Дед, правда ведь, что ты жениться хочешь?

— Да, — сонно бормочет дед, придерживая шарик, — жениться… хочу.

Дом бабки Сафты.

На пороге — сама хозяйка, похожая на высохший кукурузный початок.

Рядом с ней — Каталина, держащая в руках белое свадебное платье.

Услышав за воротами шум, старуха оживляется.

— Кто там? — кричит она.

— Купца привезли! — весело отвечает голос Кирикэ.

— Какого еще там купца? — сурово спрашивает старуха.

— Жениха!

Как ни странно, бабка Сафта начинает волноваться. Не знает, то ли бежать навстречу гостям, то ли удрать в дом. Молодая невеста, да и только!

Телега въезжает во двор.

— Который тут жених? — спрашивает бабка, близоруко разглядывая гостей из-под руки.

— Вставай, старик, приехали! — Илие тормошит спящего деда.

— Нет! — в ужасе вскрикивает Хулудец, увидев бабку Сафту. — Она уже три раза мне отказывала! Так я и не женился из-за нее. А сама, между прочим, до сих пор в девках сидит.

— Уймись, — шепчет ему Кирикэ, — Каталина с ней обо всем договорилась.

— Ты уверен?

— Как в самом себе.

— Ну, тогда…

— Вот жених! — Кирикэ подталкивает Хулудца к Сафте, рассчитывая быстро покончить с делом.

— Ах! — старуха всплеснула руками. — А я и приготовиться толком не успела!

Она устремляется в дом. Каталина, подхватив платье, поспешает за ней.

С улицы во двор заглядывает милиционер.

— Вы что тут затеяли? — подозрительно спрашивает он.

— Мы, Филя, это самое… — Кирикэ пытается что-то придумать. — Старушке помогаем: дрова пилим, воду носим. Мы… эти, как их… тимуровцы!

И для убедительности он тут же начинает колоть дрова. Илие хватает метелку и шурует ею по двору. Работа закипает не на шутку.

— Что ж, молодцы, — одобряет милиционер.

— А вот и я! — на пороге появляется разряженная невеста. — Так который из вас жених?.. Я забыла…

— Чего это она опять придумала? — глуховатый старик подносит руку к уху.

— А расскажи, ясный сокол, как ты мой дом нашел? — торжественно спрашивает бабка.

— Чего? — не понимает старик.

Каталина вспыхивает.

— Я же предупреждала: надо подготовить его к обряду. Невеста хочет, чтобы все было по обычаю…

Каталина помогла бы сгладить назревающий конфликт, но тут как раз появляется в воротах ее муж с ребенком на руках, и Каталину как ветром сдувает.

— Я же тебя учил, — увещевает старика Кирикэ, — скажи, что долго ее искал… много дней и ночей… всю жизнь…

— А-а… — припоминает дед. — Искал я тебя, красна девица, на луне, среди звезд…

— И лишь я одна тебе по сердцу? — полуспрашивает-полуподсказывает бабка.

— Чего?

— Скажи, что много ты видал девушек, но такой — не видывал! — шепчет Кирикэ.

— Много их было, — бормочет дед и вдруг выпаливает: — Но такой змеи подколодной и на луне не найдете!

— Ты что, раздумал жениться? — пугается Илие.

— Я-то не против, но вы увидите, что она опять мне откажет!

Бабка довольно хихикает и продолжает донимать деда:

— А отслужил ли ты, молодец, службу государеву?

Тут с Хулудцом происходит неожиданная метаморфоза: он распрямляется, выкатывает грудь колесом, пытается щелкнуть каблуками и петушиным голосом выкрикивает:

— Третий лейб-гвардейский его императорского высочества великого князя Михаила полк!

— Орел! — наседает на Сафту Кирикэ. — Золотой мужик, я же тебе говорил, бабушка!

— Ты меня не торопи, а то ведь я и другого выбрать могу. Я еще… ух какая! Тебя вот, к примеру, как зовут, внучек?

— Что ты, бабушка! — поспешно ретируется Кирикэ. — Мы тебя не торопим ничуточки! Все будет по обычаю, как договорились.

— То-то, — удовлетворенно замечает старуха и поудобнее усаживается на крыльце. — Сейчас… загадки загадывать буду! Три! — она поднимает три пальца. — Отгадает — пойду за него на веки вечные.

Дед тихонько похрапывает.

— Тьфу! — недоволен Илие. — Сказок начиталась бабка от нечего делать, а ты тут волнуйся.

— Первая загадка! Из двух одинаковых красавиц которую выберешь, молодец?

— Отвечай, дедушка! — умоляет Кирикэ. — Отвечай, не спи! Которую выберешь из двух красавиц?

— Ну? — ждет ответа Сафта.

— Не знаю… — капризничает старик и вдруг бухает: — Обеих!

— Кобель ты, а не орел! — разочарованно говорит старуха. — Ну, давай вторую отгадывай. Сумеешь принести мне воды из колодца, только не в ведре, не в горсти, не во рту…

— Ну! — подталкивает старика Кирикэ.

— Н-не знаю, — колеблется дед. — Вы лучше ее спросите: сама-то она знает?

— А, бабка?

— Понятия не имею, — режет старуха, — но мне и не обязательно знать. Ведь не я на нем женюсь, а он на мне.

— Ладно, загадывай третью.

— Отвечай, молодец Хулудец, пойду я за тебя или нет?

— Пропади ты пропадом со своими загадками! — старик хватает шарик и семенит прочь. — Так в девках и помрешь!

— Видно, так и помру, — качает головой бабка. — Вот такие вы все, мужики! Трусы отчаянные… А ведь мог бы угадать…

— Постой, дед! — Кирикэ бросается вслед за Хулудцом.

— Постой! — за ним бежит Илие.

Они бы, конечно, догнали старика, но тут…

Один, второй, третий… девятый… четырнадцать мотоциклистов проносятся мимо. Но теперь они выглядят по-другому — все в черных жениховских костюмах, с белыми цветами в петлицах. И девушки у них за спиной — в свадебных платьях, красавицы писаные!

А вот и пятнадцатый… знакомый нам мотороллер. Только за рулем теперь сидит Маргиола, а сзади к ней накрепко привязан веревкой Филимон. Тем не менее и они в свадебных нарядах, и у них лица счастливые!.. Жених и невеста!

— Вот оно, наше счастье привалило! — Кирикэ швыряет шляпу оземь. Не удовлетворясь этим, он бросает на землю и шляпу Илие. — Ты понял, браток?!

— Нет, — ошарашенно смотрит на него Илие. — А что случилось?

— Ну как же! Четырнадцать свадеб! Не может быть, чтобы ни на одну нас не пригласили! Пришло и на нашу улицу счастье!

Радуется все село. Люди у ворот и заборов обмениваются мнениями.

— Вот молодцы! — говорит сосед соседу.

— Молодцы! — отвечает сосед. — Четырнадцать свадеб в один день, в одном клубе, да еще при одной музыке! Из самой Одессы ансамбль приезжает, знаменитый «Зигзаг»!

Дзынь! Дзынь! Звенят лопнувшие струны разбитой о дерево скрипки Илие.

— Все! Никогда в жизни больше не буду играть! Конец!

Правление колхоза.

Рация взрывается воплями:

«Алло! Алло! «Новая жизнь»?! Алло!»

— «Новая жизнь» слушает! — отзывается подоспевший дед Лисандру. — Алло!

«Где ты гуляешь, дед? Три часа вызываю! Алло!»

— Да свадьбы тут у нас… А вы кто будете?

«Да это же я, дед! Ваш дирижер! С фестиваля говорю!»

— А-а… Ну и что? Алло!

«Давай срочно председателя!»

— Да нет его… с утра нет!

«Горим! Проваливаемся! Ищи!»

Все село ищет председателя.

Носятся по улицам мотоциклисты.

— Есть он, есть! В тракторной бригаде!

Председатель сердито кричит в телефонную трубку:

— Как же мы можем гореть, если вы два года все репетировали?

«Кто мог знать, — отвечает дирижер, — что в последний момент в программу фестиваля включат фольклор села?!»

— Что же теперь делать?

«Срочно нужна книга спасательной команды!»

— Какая еще книга?

«У них есть тетрадь, где Аристел записывал песни, которые они пели, мелодии, которые играли. Если достать ее, мы спасены».

— У кого именно?

«У Аристела».

— У Аристела? Вы с Лисандру, черт вас побери, выжили его из села! Он в Сибири!

«Тетрадь, наверно, дома осталась… у жены его спросите!»

— А когда выступление?

«Завтра!»

…Председатель собственной персоной явился в дом Аристела.

— Зря ищете, — разводит руками жена музыканта, — он бы мне сказал. Она у него точно, наверняка с собой в Красноярск взял. Вчера письмо получила, с фотокарточкой… Хотите посмотреть?

На снимке — верьте не верьте — Аристел, Грэкилэ, Кирикэ, Илие. Все в ушанках и телогрейках, с пилами «Дружба» в руках, все улыбаются. Настоящие лесорубы!

У их ног, между прочим, сани с собаками.

— А это кто? — показывает председатель на Илие.

— Этот… Илие.

— Когда он уехал?

— Давно… уж третий месяц. Теперь почти все они там собрались, в Сибири…

— Немедленно связаться с ними! — командует председатель деду Лисандру. — Сейчас же!

В воздухе — настоящая телефонная война.

Гудят столбы. Голоса то удаляются от села, то снова возвращаются.

«Алло! Кишинев! Кишинев!»

«Кишинев слушает! Говорите!»

«Тула, Тула! Алло, кто там мешает?!»

«Какая Тула? Это Свердловск!»

«Девушка, я просил Красноярск, а не Свердловск! Сколько можно повторять?!»

«По срочному тарифу — в три раза дороже!»

«На дорогах гололедица, видимость — от пятидесяти до ста метров…»

«Маня, вышли деньги!»

«Красноярск на линии, говорите!»

«Вы что, смеетесь? Это Одесса, а не Красноярск! Чтоб вы мне так жили!»

«Вот потому и мила мне всегда Вологда-гда-гда-гда-гда-гда-гда-гда…»

«Тбилисо слушает!.. Пачему малчишь?»

«Скажи, дарагой, что там опять случилось у молдаван?»

«Панимаешь, один нехороший человек украл фалклор, теперь сидит в Сибири, спекулянт. А как им жить без фалклора?»

«Мы можем адалжить, маментално!»

«Нет фалклора — нет разговора!»

«Памаги товарищам, дай Ташкент!..»

…— Слушай, Лисандру! — вдруг вспоминает председатель. — Ведь у них еще женщина была, Каталина! Может быть, она что-нибудь знает?

Машина председателя — у ворот Каталины.

Возле машины — дети.

— Так где же ваша мама? — в который раз спрашивает председатель, обливаясь потом.

— Ушла, — отвечает старший.

— Куда?

— А можно еще побибикать?

— Бибикай!

Мальчик упоенно бибикает.

— Ну, а теперь говори!

— Что?

— Где мама?

— Ушла…

— Куда?

— Не знаю.

— Ушла, говоришь?

— А еще можно?..

Больше председатель не выдерживает, срывает машину с места.

— Там она, там!

Каталина сидит с удочкой на пруду, на маленьком островке у берега, заросшего камышом и осокой. Все село толпится по берегам.

— Не спугните ее! — председатель выскакивает из машины.

— Водолазы нужны, — советует кто-то.

— Ну-ка в сторону все!

Председатель выходит на берег и, сложив ладони рупором, кричит:

— Каталина, здравствуй, дорогая!

Женщина не отзывается.

— Послушай, серьезный разговор есть! Кончай рыбачить… надо посоветоваться.

Она даже головы не поднимает.

— Лодку нашли, товарищ председатель! — сообщает кто-то.

Председатель отталкивается шестом от берега, плывет к островку. Причаливает, садится рядом с Каталиной, которая словно и не замечает его присутствия.

— Ну прости… ну, виноват я перед вами… мало внимания уделял. Но, честное слово даю, после фестиваля…

— Вы зачем приехали?

— Тетрадь нужна.

— Какая? Эта? — с обезоруживающей простотой Каталина подает председателю завернутую в платок тетрадь.

Он не верит своим глазам. Открывает… листает и… еще больше темнеет лицом.

— Послушай, — с усилием говорит он, — здесь нет никаких нот — одни птички…

Каталина пожимает плечами.

— Я не знаю… это Аристел записывал… по своей системе. У нас музыкального образования нет. Но я и так все помню.

— Все?

— Все…

— Ураа! — народ бежит по селу, неся на плечах лодку, а в лодке — Каталина со своей удочкой и драгоценной тетрадью…

Осыпается золото осенней листвы. В молдавском селе — пора свадеб. Там и сям слышна музыка, играют оркестры.

На пороге — дед Хулудец и Сафта, жених и невеста. Алый шарик в руке у Сафты.

А во дворе сельский оркестр — двадцать два музыканта, все как на подбор молодые, красивые, в ярких костюмах. Не видно только дирижера. Вместо него тон задают наши друзья — Кирикэ, Илие, Аристел, Каталина, Григ, Грэкилэ. Они снова вместе.

Играют!