Деревянная пушка

ЧЕЛОВЕК-БУХГАЛТЕРИЯ Рассказ

Председатель Зглэвуцэ — человек твердохарактерный, но мягкотелый, смелый, но трусливый, упрямый, но уступчивый, или, как говорится в одном анекдоте, сильный, но легкий. За его плечами — многолетний опыт общения с начальством, за душой — немалые связи, он пользуется благорасположением районного руководства и так далее. Однако неизвестный товарищ, возникший перед ним сегодня, как черт из табакерки, почему-то вгоняет его в пот и трепет. Во-первых, тревожит само по себе его неожиданное появление, во-вторых, он как-то зловеще сдержан и молчалив. Ходит приезжий, при малом росте, быстро, но не семенисто, а как бы даже с размахом, взгляды бросает вокруг зоркие, все подмечающие, вопросы задает краткословные, но как будто с подвохцем, и председатель Зглэвуцэ никак не может вникнуть: то ли он держит в уме некую хорошо известную ему цель, то ли просто ищет, к чему бы прицепиться. Если бы председатель мог оставить его хоть на минутку, он бы живым духом смотался в правление, позвонил в район одному человечку (он уж знает какому) и моментально все выяснил бы. Но как оторвешься, если гость словно клещами держит его?

— Это что у вас там? — приезжий тычет пальцем куда-то за гребень холма.

— Где? — председатель пытается выиграть время. Чем дольше длится экскурсия, тем сильнее он волнуется. — Что вы сказали?

— Я спрашиваю, что у вас там такое? Остановите машину.

— Ах, это! Это кролиководческая ферма.

— Интересно… — Гость задумчиво созерцает ферму. — По-моему, в районе больше нет таких, а?

— Как вам сказать… собственная инициатива.

— Так-так… Что же, это ваша личная идея?

— Д-да. Я был за рубежом… то есть в Болгарии… вот и решили воспользоваться братским опытом.

— И сколько же у вас голов?

— У меня?.. А, понятно! Свыше двухсот тысяч шкурок. В правлении вам назовут точную цифру.

— Хорошо, — говорит приезжий и что-то помечает в блокноте.

Председатель облегченно переводит дух: а вдруг бы этот человек потребовал точную цифру немедленно? Да еще блокнот… у нас многие боятся людей с блокнотами.

Приезжий хмуро озирает окрестности, а Зглэвуцэ лихорадочно думает: что, если и связи не помогут? И почему не сработали обычные каналы предупреждения? Неужели его хотели застать врасплох? Снимать собираются?.. А с другой стороны, дрожать вроде бы нет причин. Хозяйство числится в передовых, хотя один Зглэвуцэ знает, чего ему лично это стоит, жалоб на него от колхозников не больше обычного… В чем же штука-то? Его немножко ободряет то, что гость без всяких возражений выслушивает приблизительные данные. Это, во-первых, дает председателю отсрочку, возможность собраться с мыслями. А во-вторых, с бумагами в руках обороняться все-таки легче. И к тому же там бухгалтерия на подхвате. В конце концов, пока ничего страшного не произошло. Приезжий задает вопросы, делает пометки и — вперед, вперед… Они уже побывали в парниках, на виноградниках, посетили колхозный склад, свиноферму и овцеферму, табачную тюковку…

— А это что?

— Школа.

— Новую не собираетесь строить?

— Как вам сказать… проект готов, документация тоже… словом, я вам в правлении покажу.

— Да разве можно в этом помещении учиться?

— Абсолютно с вами согласен… как только выделят средства… но я не виноват… в правлении.

— Хорошо, — говорит приезжий и захлопывает блокнот. — Едем в правление. Или у вас есть еще и другие объекты?

— Нет-нет, — торопится с ответом председатель, — мы уже везде были. Впрочем, если желаете осмотреть мост…

— Через речку, что ли?

— Это наша гордость… сами строили. Вряд ли где-нибудь есть еще такой.

— Да, красиво. А в какую сумму он вам обошелся?

— Э-э… в правлении…

— Ну что ж.

Подъезжают к правлению. Председатель выскакивает из машины, открывает перед гостем дверцу, провожает его в свой кабинет, а сам на мгновение задерживается в приемной и спрашивает у секретарши Ленуцы:

— Из района не звонили?

— Нет… то есть да!

— Одобеску?

— Нет.

— А кто?

— Не знаю, не назвались.

— И что? Ну, быстро!

— Приказали принять как следует… товарищ из Кишинева.

— Все?

— Все. Я приготовила закуску, вино, кофе.

— Угм… — И председатель, изобразив на лице радушную улыбку, входит в кабинет. — Простите, что оставил вас одного… дела, текучка, сами понимаете. Колхоз — это такой механизм, что если его все время не подпирать… Так. Кофейку не желаете?

— Нет, спасибо.

— А винца? Вино у нас в этом году редкостное, и потом, если не возражаете, пора, кажется, закусить.

— Благодарю еще раз. Давайте займемся делами. Начнем хотя бы с кролиководческой фермы. Как она развивалась? Сколько единиц было сначала? Сколько теперь? Сколько сдано государству? Каковы перспективы?

— Ясненько! — председатель зябко передергивает плечами и нажимает на кнопку.

Вопросы, заданные приезжим, его ничуть не смущают, а вот то, что он отказался выпить и закусить, хуже, гораздо хуже.

В дверях появляется худощавый молодой человек с испуганным лицом.

— Здравствуйте, — кланяется он приезжему.

— Помощник главбуха, — представляет его председатель. — Можно сказать, врио.

Приезжий поднимает бровь.

— Я имею в виду — временно исполняющий…

— Заочник? — благосклонно спрашивает приезжий.

— Да нет, он уже окончил… Просто прежний главбух уволился на прошлой неделе, а этот еще не утвержден. Но работник дельный, толковый.

— Примите мои поздравления, — приезжий протягивает будущему главбуху руку, и тот бросается ее пожимать.

— Товарищ Захария, — просит председатель, — наш дорогой гость хотел бы ознакомиться с документацией кролиководческой фермы… и желательно поскорее!

— Будет сделано, — коротко отвечает молодой человек и исчезает.

Чтобы гость не скучал, Зглэвуцэ начинает развлекать его светской беседой, спрашивает, не трудна ли была дорога, идут ли дожди в Кишиневе, нравится ли ему сельский воздух и так далее. Гость отвечает отрывисто, коротко… а Захарии все нет.

Председатель опять нажимает кнопку, вызывает секретаршу.

— Слушаю! Кофеек?

— Обожди, — морщится председатель. — Где там Захария? Скажи ему, чтобы поторопился.

— Момент!

Председатель вертится в кресле, пытается поймать нить беседы… Про что, бишь, там шел разговор? Ах да, про сельский воздух!.. Он в третий раз нажимает на кнопку. Гость щеголяет невозмутимой выдержкой.

Долгая пауза. За дверью подозрительная суета. Наконец входит секретарша.

— Что там случилось? — нервничает председатель. — Почему возитесь?

Вместо ответа девушка пересекает кабинет, подходит к Зглэвуцэ и что-то шепчет ему на ухо, но он то ли не понимает, то ли не хочет понимать.

— Захарию ко мне!

Захария появляется в полном расстройстве чувств. Он кажется еще более худым и испуганным.

— Что происходит, товарищ Захария? Я просил принести документы по кроликам. Где они?

— Н-нет, — лепечет врио главбуха.

— Что — нет? — вскидывается председатель. — Вы отказываетесь выполнять мои распоряжения?

— Я не отказываюсь…

— А в чем же дело?

— Документов нет.

— Как — нет?

— Нет, и все.

Председатель растерянно оглядывается на гостя, но тот великодушен:

— Не беда, завалились куда-нибудь. Найдутся… Меня интересуют также продукты овцеводства… Есть у вас конкретные данные?

— Слышишь? — председатель пронзает Захарию взглядом. — Немедленно представьте все, что у нас есть по овцам!

— Н-нет, — Захария вздыхает глубоко, как усталая лошадь, и отступает к дверям. — Никаких документов нет, Илларион Илларионович.

— Да как же так?! — председатель хватается за голову. Он ведь был совершенно уверен, что тыл у него прочен.

Пускай товарищ из Кишинева не пожелал выпить и закусить, но документы в любом случае должны быть в порядке.

— Где они, я спрашиваю! — Зглэвуцэ хлопает ладонью по столу.

— В бухгалтерии нет ни одной бумажки. Ни одной. Фэнаке уволился, а у нас ничего не осталось. Вы должны были знать…

— Как же не осталось? — Зглэвуцэ теперь всерьез напуган. — Что ж он, с собой их взял? А квитанции, балансы, отчеты? Вы спятили, да? Что с вами сегодня?

Захария переминается с ноги на ногу и безнадежно разводит руками.

— Какие отчеты, какие балансы, Илларион Илларионович? Фэнаке терпеть не мог бюрократизма и никогда ничего не писал… Неужели вы в самом деле на знали?

— То есть как — не писал? Как — не писал? Как мог бухгалтер ничего не писать? Чушь собачья!

— Да, странно, странно, — качает головой приезжий, и председатель, оглянувшись, ловит в его взгляде искру насмешки.

Зглэвуцэ предпочитает ее не заметить.

— Вот именно! — с пафосом восклицает он. — Я ежедневно отдавал ему распоряжения, требовал данные… и он всегда сразу, без малейшей задержки…

— Так на то он и был Фэнаке, — снова вздыхает Захария.

— Вы себе отдаете отчет в своих словах?! Товарищ Фэнаке работал у нас со дня основания колхоза! Не может быть, чтобы не было никаких бумаг!

Захария уже оправился от испуга и спокойно разъясняет:

— Илларион Илларионович, я говорю правду. Все данные, все цифры он держал в голове. А если вы требовали в письменной форме, он нам диктовал, а мы писали. Он помнил все до последней запятой. У нас так его и звали: человек-бухгалтерия… А теперь он уволился, и мы остались ни с чем.

Зглэвуцэ потрясен и не верит своим ушам.

— Вы хотите сказать, что он вам ничего не передал?

— А что он мне мог передать? Я, во-первых, еще не утвержден, а во-вторых… он, простите, был сердит на вас. Вы подписали приказ, он сунул руки в карманы и пошел. Я был уверен, что вы знаете!

— Вызвать его сюда немедленно!

— Как же вызовешь, если он уехал?

— Куда?

— Откуда мне знать, товарищ председатель? Вы же тогда на него накричали, он и уехал. Бросил ключи на стол — и привет!

— Ленуца!

— Слушаю, Илларион Илларионович!

— Адрес Фэнаке!

— Он не оставил, товарищ председатель. Он даже ни с кем не попрощался…

Председатель бессильно опускается в кресло.

— Никто не знает, — говорит Захария утешающим тоном. — Я интересовался…

— Убирайтесь! — страшным голосом кричит Зглэвуцэ, и трудно понять, на кого он кричит — на своих работников или на приезжего товарища.

Самое странное, что гость исчез. Исчез — а Зглэвуцэ даже не заметил.

Как уже сказано, Зглэвуцэ — человек мягкотелый, но с характером. Другой, случись с ним такое несчастье, провалился бы, пожалуй, сквозь землю. А он — нет. Придя в себя, он первым делом бросается в район, туда, где, как он надеется, ему протянут руку помощи.

— У себя? — спрашивает он на ходу, берясь за ручку двери товарища Одобеску.

Секретарша, однако, останавливает его решительным жестом: она, конечно, уже в курсе всех событий.

— Кто у себя? — холодно уточняет она.

— Одобеску, кто же еще! — Зглэвуцэ взбешен, но сдерживается. Между нами говоря, ни один из его прежних друзей не пожелал принять его. Так что теперь все надежды Зглэвуцэ на последний визит.

— Товарища Одобеску нет, — секретарша возвращается к прерванной работе, стучит на машинке.

— То есть как — нет? — теряется Зглэвуцэ. — Доложите ему, что я здесь.

— Как же я доложу, если его нет?

— А где он?

— Срочно вызвали в Кишинев.

С ума сойти! Зглэвуцэ не знает, что делать. Впору кричать, лезть на стены. Вся его жизнь, вся карьера висит на волоске. Пока за дело не взялась прокуратура, еще можно на что-то надеяться, но потом будет поздно: колесо завертится — и…

— Я пять минут назад говорил с ним по телефону! — врет Зглэвуцэ.

— А он две минуты как уехал!

Хитрость удалась! Глаза у секретарши забегали, и опытный Зглэвуцэ все понял по мгновенному взгляду, который она бросила на дверь товарища Одобеску.

— Значит, нет его?

— Нет!

— Отлично!

Зглэвуцэ уходит.

Но товарищ Одобеску тоже не вчера родился. Он догадывается, что Зглэвуцэ сейчас обойдет здание и постучит к нему в окно. Поэтому товарищ Одобеску хватает шляпу, бросается к двери и торопливо пересекает улицу.

А Зглэвуцэ уже поджидает его на противоположной стороне.

— Постой, ради бога! Мы же все-таки люди…

— Но ведь не на улице разговаривать!..

Товарищ Одобеску нервно озирается, словно ищет, куда бы нырнуть.

— Ион Петрович, умоляю! Хочешь — ноги тебе целовать буду! Не пропадать же мне совсем!

Делать нечего. Одобеску вместе со Зглэвуцэ возвращается в кабинет, бросив на ходу верной секретарше:

— Меня нет!

Он запирает за собой дверь и поворачивается к Зглэвуцэ:

— Вот что: давай сразу определимся. Я ничего не знаю, и ты меня в эту историю не впутывай.

— Но…

— Что — но? Не ожидал я от тебя такого идиотизма!

— Но кто ж мог знать, что явится этот ревизор?

— Какой ревизор?

— Ну, этот… из Кишинева!

— Ничего не понимаю! Первый раз слышу! Не было никакого ревизора!

— А…

— Что?

— Откуда ты знаешь?

— О чем?

— Про эту историю с бухгалтерией…

— По должности. Я все знаю!

— Но как?

— А так! Неужели ты за все эти годы ни разу не заглянул в отчеты?

— Ну, понимаешь… все шло гладко. Этот Фэнаке работал как часы. Я доверял ему, ты мне…

— Я? Ты на меня не вали! Сам заварил кашу, сам и расхлебывай! Все… я вас не задерживаю.

— Товарищ Одобеску! Одна просьба…

— Хватит! Доверие тоже должно иметь границы.

— Но у меня дети!

— У всех дети.

— Хорошо, я уже ни о чем не прошу. Скажите только, что меня ждет!

— Спросить у прокурора.

— Неужели никакого выхода нет? Я же не вор, не убийца! Мы всегда сдавали сводки вовремя!

— Да… липовые.

— Честное слово, это недоразумение.

— У тебя только один выход — восстановить документацию.

— Но как? Как?

— Найди Фэнаке!

— Погиб! Совсем погиб! — Зглэвуцэ, шатаясь, выходит из кабинета.

И еще кое-что подспудно мучает его: кто же был этот загадочный приезжий, с которого, собственно, все и началось? Откуда он взялся и куда исчез?

Как уже сказано, товарищ Зглэвуцэ — человек легкий, но сильный.

Вернувшись в колхоз, он собирает всех работников правления: Захарию, Ленуцу, агронома, инженера, сторожа, уборщицу — всех!

— Куда он мог уехать?

— Откуда же нам знать, Илларион Илларионович?

— А вы? Вы же дружили с ним.

— Я? Никогда! С ним знаете кто дружил? Выздаогэ, бригадир овощеводов.

— Подать сюда Выздаогэ!

Зовут Выздаогэ.

— Знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Ни куда он мог уехать, ни откуда он родом. Я еще не родился, когда он уже работал в нашем селе… Да, мы встречались, но это так… за стаканом.

— И что же, никогда не разговаривали?

— А о чем нам разговаривать? Я только знаю, что семьи у него не было.

— Это и без тебя всем известно. А еще?

— Все. По стаканчику, бывало, выпивали, что правда, то правда…

— Убирайся!

— Что?

— Все убирайтесь! Марш отсюда!

Он вспоминает о старушке, у которой Фэнаке много лет снимал комнату.

— Где его искать, тетушка?

— А бог его знает, сынок… жил-жил, а потом взял да и уехал. Если б он был женат, можно было бы жену спросить, а так… Да разве у вас не записано?

— …!

— Тьфу, тьфу! Типун тебе на язык! Ух, какой злой сделался!

Гнев товарища Зглэвуцэ обрушивается, как это часто бывает, на его лучшую половину — на жену. Она, однако, успешно держит оборону:

— Зачем же ты его выгонял?

— Так ведь он напиваться стал, дура!

— Будто бы раньше не пил! Будто вы вместе не пили!

— Пили, но не так!

— Не делай из меня идиотку! Ты его уволил, потому что он у тебя выиграл в шашки, я все прекрасно понимаю! Теперь — ищи!

— Стой, куда?

— Не желаю с тобой разговаривать. Пусть у тебя болит голова, а не у меня.

— Ты что, хочешь, чтобы я в тюрьму сел?

— Без меня сядешь!

— Чемодан приготовь!

Услышав про чемодан, лучшая половина товарища Зглэвуцэ несколько смягчается:

— И куда же ты собрался, нельзя ли узнать?

— Искать его!

— Да где же ты будешь его искать?

— Везде! Из-под земли достану!

У нее на глазах выступают слезы:

— А обо мне ты подумал?

— Не забудь положить ушанку… скоро холода!

…Поиски он ведет планомерно: прочесывает села, поселки, города.

На вокзале в Бельцах ему кажется, что он видит беглого главбуха в окне вагона уходящего поезда. Зглэвуцэ успевает вскочить на подножку… Увы, это не Фэнаке.

В Кишиневском аэропорту он замечает беглеца среди пассажиров, улетающих в Новосибирск. Следующий самолет — через день. Зглэвуцэ летит в Новосибирск, но в связи с плохой погодой оказывается в Норильске. И так далее.

Как уже сказано, товарищ Зглэвуцэ — человек трусливый, но смелый. Другой, может, и растерялся бы на его месте, а он — хоть бы что. Не проходит и трех лет, как он снова появляется в наших краях.

А тот приезжий — кто он все-таки был?

В районной милиции шумно — готовятся к новогоднему карнавалу. Зглэвуцэ расталкивает всех и швыряет на стул перед дежурным связанного Фэнаке.

— Доставил! — объявляет он, усаживаясь на другой стул.

— Минуточку, — говорит молодой лейтенант, стаскивая надетое прямо на мундир белое с блестками платье Снегурочки. — Вы, собственно, кто такой будете?

— Хм… не узнаете?

— Нет.

Узнать Зглэвуцэ мудрено — он зарос, как медведь.

— Я — Зглэвуцэ.

Это производит не меньше впечатления, чем если бы он объявил: «Я — Эйнштейн!»

— Ну и… что вы хотите?

— Да как же? — теряется Зглэвуцэ. — Вот… колхозную бухгалтерию доставил. Принимайте!

— А-а… — соображает лейтенант. — Прекрасно… но вас я тоже попрошу задержаться.

По старому, так сказать, знакомству дело проходит через прокуратуру с быстротой необычайной.

Среди прочих обвинений следствие вменяет гражданину Зглэвуцэ бегство от правосудия.

— Неправда! — защищается он. — Я искал бухгалтера!

— Это дело не ваше, а милиции. А вы представьте-ка нам отчетные документы по бухгалтерии.

— Вот его потрясите! — обвиняемый указывает на Фэнаке. — Все данные у него в голове!

Увы и еще раз увы! Фэнаке давно уж не тот. Он спился и ничего не помнит. А следовательно…

— На основании вышеизложенного суд приговаривает…

Утешительно, может быть, то, что оба получают одинаковый срок.

Как уже сказано, бывший председатель Зглэвуцэ — человек уступчивый, но упрямый. Он обжалует приговор. Не опровергая обвинения по существу, он выдвигает две просьбы, которые, с учетом его прошлых заслуг, высшая судебная инстанция удовлетворяет.

1) Поместить гр. Зглэвуцэ в тот же лагерь и даже в тот же барак, где отбывает срок заключения гр. Фэнаке.

2) Предоставить в распоряжение вышеназванных заключенных чистые бланки бухгалтерской отчетности.

Авось вспомнят!

А что касается загадочного приезжего, который так настойчиво требовал точных цифр, то автор этой правдивой истории сам теряется в догадках и, к сожалению, ничего более определенного сообщить о нем не может.