Сегодня воскресенье, и Оня принаряжается прямо с утра. Надевает белую рубашку, повязывает галстук, причесывается перед зеркалом, а где не справляется гребень — поплевывает на ладонь и упрямо приглаживает непокорные, как водится, кудри. Солнце над воротами — Оня у ворот.
— Гляди, галстуком не удавись, — напутствует его соседский парень. — Куда собрался так рано?
— Жениться иду, — отвечает Оня, аккуратно прикрывая за собой калитку.
— Держите меня — упаду! — глумится сосед.
— Не падай, тебе еще плясать на моей свадьбе, — бросает Оня через плечо и отправляется в путь. Нет, постойте… он срывает из-за плетня цветок и прикрепляет его к шляпе.
Само собой понятно, что соседский парень не принимает всерьез ни первые, ни последние слова Они. Дурак был бы тот, кто ему поверил. Оня — и женитьба! Сколько раз он женился! Сколько раз вот так выходил со двора! А известно: единожды солгавши… Нет, если уж ему пришла охота поврать, пусть перейдет через речку, за мост, туда, где его еще не все знают, и, глядишь, кто-нибудь подумает, что он и вправду женится. А с другой стороны, если он вздумал жениться так, как несколько месяцев назад, — тогда да, тогда может быть! Только опять-таки неизвестно, кто пустит его на порог. Таких лопухов, как Петраке, поди поищи! И дурех таких, как его Аурика, нынче днем с огнем не найдешь. Это ж неслыханно! Ни тебе свадьбы, ни обрученья, ни сговора — приходит Оня, объявляет, что женится, и — хлоп! — я твоя, мой друг, навеки! Да и родители хороши! Что сделал бы нормальный отец? Выломал бы кол из ограды да спросил ласково: до каких пор, Оня, ты будешь нам девок портить?.. С дочкой Карася дошло уже до сельсовета, но только девка через порог, Оня сделал поворот кругом и — поминай как звали! Раздумал, видите ли! Он, дескать, не желает иметь ничего общего с Карасиным родом… жадюги все до одного и рвачи!.. А что говорить о сестрах Полобок, которые из-за ни даже передрались? Он как-то явился к ним при полном параде, люди, конечно, решили, что свадьбы не миновать, но нет, как пришел, подлец, так и ушел. Посидел пару часиков, поглядел на одну стену, на другую, покалякал с одной сестрой, потом с другой, приподнял шляпу — привет! А они, естественно, сцепились: каждая считает, что Оня сделал бы ей предложение, если бы не сестра… Визгу было!
Что тут кривить душой, Оня — красавец парень, такие на дороге не валяются. Какие родители не пожелали бы себе такого зятя! Какая девушка не мечтала бы о таком муже! Но если уж совсем откровенно, то все это в прошлом, теперь никто даже слышать о нем не хочет! Повторим: единожды солгавши… Тем не менее весть о том, что Оня в очередной раз собрался жениться, мгновенно облетает все село.
— Слыхал? — кричит соседский парень соседу с другой стороны.
— Что случилось?
— Оня женится!
— Опять?
— Опять.
— И кого ж он снова дурачить собирается?
— Вот не спросил!
— Так спроси.
— Не видать уже…
Оня неторопливо шагает по главной улице села, а так как новость намного опередила его, то за одной, то за другой оградой вырастают люди.
— Что слышат наши уши, Оня? — посмеиваются холостые парни. — Неужто покидаешь нас?
— Покидаю.
— Навсегда?
— На веки вечные.
Они остаются позади — на завалинках, у ворот, посреди улицы… Оня идет дальше. Проходя у дома Полобока, он не сбавляет шаг, но Полобок сам заступает ему дорогу: еще, видать, теплится в человеке огонек несбыточной надежды, еще рассчитывает он выдать за Оню одну из дочерей.
— Входи, входи, — говорит он, распахивая калитку, но Оня только прислоняется к воротам. — Я знал твою маму, мы, как бы сказать, росли вместе… хорошая была женщина, что уж!.. А вот с отцом как-то не доводилось… он был чужак, людей сторонился… но, конечно, если бы не война, мы бы подружились… мда… — Полобок для приличия хотел бы еще поговорить о чем-нибудь постороннем, но не удерживается и спрашивает напрямик: — Слышал, ты жениться собрался, верно, Оня?
— Верно, дядя.
— Так что ж стоишь у ворот? Входи! Дело хорошее… настоящий мужчина… — Полобок незаметно делает дочерям знак, чтобы вышли на крыльцо. — Будь как дома, Оня!
Девушки уже ссорятся на пороге.
— Ты чего выскочила, бесстыдница? — толкает локтем старшая младшую.
— А сама-то! — огрызается младшая.
— Вот, кстати, и дочки… — вздыхает Полобок.
— Вижу… Но мне надо идти, дядя.
— Как — идти? — чуть не плачет Полобок. — Куда?
— Жениться иду, дядя. Пора.
— А что ж — разве мои не хороши?!
— Может, кому и хороши… — Оня пожимает плечами и удаляется.
— Козел, вот ты кто! — в сердцах кричит Полобок.
Оня как будто не слышит, шагает дальше.
— А почему б ему не жениться? — размышляют вслух женщины у колодца. — Парень работящий… И самому надоело, наверное, болтаться по задворкам. Не бугай же — человек!
— Если б он задумал жениться по-настоящему, так шел бы не один, а со сватами, как люди… Видишь, как выкаблучивается!
— И, кто теперь соблюдает обычаи? У родителей не спрашиваются. Пойдет девка по воду — обратно мужа ведет. И хорошо еще, если мужа, а то просто с брюхом… Разве не так вышло с дочкой Стога?
— Так-так… А к кому ж это он собрался?
— …брр… утро! — здоровается Оня, приподнимая шляпу.
— …брр! — отвечает первая женщина.
— …трр! — вторая.
И долго они еще оглядываются.
А вот и дом Карася. Карасева дочка поджидает Оню у ворот, подобострастно улыбаясь.
— Ко мне, Оня?
— А лепешки испекла?
— Ты мне снился нынче.
— А ты мне — нет! — режет он, порываясь идти дальше.
— Значит, не ко мне?
— Значит так, Еуджения.
— А я как же?
— Как была, так и будешь.
— Да ведь я уж не та, что была… И моя ли вина, что родня у меня такая? Тебе ведь не с родней жить! Не ты ли мне шептал… — она говорит и плачет, а Оня уже далеко.
— Интересно все ж таки, к кому он теперь подъедет? — Мужики, собравшиеся покурить на бревнах, провожают Оню долгими взглядами.
— С Карасем-то не стал родниться!
— И правильно! — говорит вдруг один из мужиков, обычно самый молчаливый. — Я вам скажу: будь моя дочка постарше, я бы ее с легким сердцем отдал за Оню. Парень гвоздь, мне такие по душе. А что дурака валяет… на то и парень! На себя оглянитесь, вспомните: село на село стенкой ходили… А чего ради? Так, из-за девок. И еще скажу: парень не должен брать первую попавшуюся… Выбирать надо!
— Разговорился! — возражают ему. — Никто и не против, но пусть бы женился уже, хватит шляться… И куда ж он, юбочник ползучий, нацелился?
А Оня свое знает. Шагает себе вальяжно, не торопясь, и вдруг — раз! — прямо в ворота Фрэсыну.
— Тебе чего? — останавливает его младшая дочь хозяина, развешивая на веревке наволочки и простыни.
— Женюсь! — посмеивается он.
— Что-о?!
— Обручиться с тобой пришел!
Девушка прищурясь смотрит на него несколько мгновений и возвращается к прерванному занятию.
— Глаза тебе выцарапать некому, вот что скажу, — холодно замечает она, привставая на цыпочки, чтобы дотянуться до веревки.
Оня добродушно скалится в ответ. Его такие угрозы не пугают. Наоборот, вдохновляют. Он снимает шляпу, обдувает ее, смахивает пыль с завалинки, садится, кладет шляпу на колени и заводит такую речь:
— Вон там — новый забор поставим. Там — посадим сливу… Там — повесим качели. Придешь с работы — качайся на здоровье. Я тебя всю ночь качать буду…
— А-а! — взрывается вдруг девушка и бросается к Оне с мокрой наволочкой. — Я тебе покажу качели! Ты меня дурой считаешь, да? Думаешь, я — как другие?! На! На!..
— Ишь какая… — одобрительно осклабляется он, поднимая с земли свалившуюся шляпу. Отряхивает ее, надевает, выходит из ворот.
Мимо едет телега.
— Как поживаешь, Оня? — ухмыляется приметивший предыдущую сцену возчик.
— Здоро́во! — приветствует его Оня и хочет идти дальше, но неожиданно останавливается: — Что, дядя, не подросла еще твоя семиклассница? До чего ж у нее губки сладкие!..
— Губки? — таращится возчик. — Ах, ты!.. Да лучше она в девках состарится, чем за такого пойдет… Н-но! — и нахлестывает коней.
Шагает Оня, насвистывает.
Кто-то обливает его из-за ограды водой, но он словно не замечает обиды. Отряхивается, идет дальше.
— Дед, а дед, сколько ты мне дашь, если я женюсь на твоей вороне? Машину купишь?
Старик, дремлющий на крылечке своего дома, вмиг просыпается.
— Жена! Дочка! — кричит он. — Выходите поскорее, Оня свататься пришел! — И хитро подмигивает. — Мотоцикл куплю, Оня! С коляской!
Оня отрицательно качает головой:
— Сам и катайся в своей коляске!
Идет дальше. То вроде споткнется у какой-то калитки, то — у другой — завяжет распустившийся шнурок. А люди смотрят.
— Вот кобель! — возмущается какая-то женщина. — Третий раз вдоль и поперек село мерит! У меня вчерашняя норма не сделана, а я из-за него в поле не могу выйти.
— Иди, мама, иди, — советует дочка, стоящая рядом. — Я и одна побуду.
— Да? Одна? А этот гайдамак будет вокруг шастать!.. Не подходи, Оня, к воротам, убью! — женщина бросается к ограде с тяпкой.
Оня даже взглядом ее не удостаивает.
— Эй, Оня! — зовут его с соседнего двора. — Иди сюда, пропусти стаканчик… Хорошее вино у меня в этом году, а? Дочка помогала.
— Хорошее, дядя. Гляди все не выпей… — Оня вытряхивает на землю последние капли и идет дальше.
Хлоп! разбился стакан с досады.
Фюить! исчезают из окна лица жены и дочери хитрого винодела.
— Жених! Жених! — человек шесть пацанов крутятся вокруг. Они на велосипедах.
Оня добродушно улыбается, вроде не слышит, и вдруг с хохотом оседлывает багажник одного из великое.
— Жми! — кричит он веснушчатому пацану, но тут же спрыгивает на землю.
— Дядя Оня, ты правда женишься?
— Обязательно! — Оня достает из карманов конфеты, раздает детворе.
— До чего же мне любопытно, какую штуку ты сегодня выкинешь? — говорит ему милиционер, местный участковый.
— Думаешь, выкину? — серьезно спрашивает Оня.
— Обязательно. Иначе б ты не был Оней…
Смеется милиционер.
Смеется Оня.
— Женюсь.
— Бери меня в посаженые!
— А пистолет у тебя есть?
— Есть, а как же! Шестизарядный.
Оня как будто задумывается:
— Не потеряй. Может пригодиться.
Идет дальше.
Завидев его, истово крестится старая бабка:
— Не к добру он зубы скалит, не к добру…
Но Оня ее просто не замечает. Достает яблоко с яблони и нацеливается откусить, но тут замечает девушку, глядящую на него из-за плетня. Бросает яблоко ей.
Она ловит яблоко и бросает Оне.
Он ловит яблоко и бросает ей.
Так — три-четыре раза.
А на пятый — Оня вонзает в яблоко свои великолепные зубы и идет своей дорогой. Одним кланяется, с другими здоровается за руку, у кого-то и за стол садится. Ест, благодарит, идет дальше. Закуривает, затягивается, бросает…
— У-ху-ху-ху! — внезапно и страшно гикает он, перешагивая через поваленные ворота стоящего на отшибе двора.
Дом чуть не вспыхивает от такого гиканья. Народ валит со всех сторон.
— Оставь мальчишку! — бабенка с высоко подоткнутой юбкой хватает вилы. — Оставь, кому говорят!
Оня на бабенку не смотрит, вилы игнорирует, людей у ворот не замечает.
— Не оставим, не оставим, — шепчет он мальчугану, качая его на колене. — Не оставим, верно?
Женщина бросает вилы и хватает полено.
— Голову проломлю! — кричит она истошно. — Брось ребенка!
Оня не видит и не слышит.
— Скажи: папа, — уговаривает он мальца. — Ну, скажи…
— Искалечу! — женщина бросает полено, хватает хворостину, но Оня встречает ее важно поднятым указательным пальцем.
— Ну-ка скажи папе, — щекочет он мальчонку, — кто эта злая тетя?
Женщина столбенеет.
— Мама… — лепечет дитя.
— Слышала? — на этот раз Оня обращается прямо к женщине. — Посиди немножко с нами, вот здесь, между мужем и сыном. Садись, говорю!..
Женщина растеряна. Она что-то невнятно бормочет, поправляет волосы, одергивает подол юбки и торопливо усаживается на место, указанное Оней.
— Вот так… — говорит Оня и обнимает ее. — А вы, люди, что рты разинули? И ты… — он манит запыхавшегося милиционера. — Ты же сказал, у тебя есть пистолет… Стрельни в воздух, а! Не видишь, я женился?!
Выстрелы отдаются в окрестных холмах.
Бах-бах-бах! Бах! Ба-бах!..