Деревянная пушка

ЛОДКА ПРИДЕТ НА РАССВЕТЕ Повесть

— И что? Он клевый чувак?

— Не говори так о нем.

— Я не сказал ничего плохого.

— Он мой муж.

— Фрайер?

— Он порядочный человек.

— Что ты так ощетинилась? Я не против… Когда вернется?

— Лодка придет на рассвете. А ты как добрался?

— Не поверишь… без всякого транспорта… где пешком, где вплавь…

— Я так и поняла. Грязный, мокрый… сперва даже не узнала.

— Увидела б раньше — просто испугалась бы: настоящий водяной. Полдня сушился…

— В камышах?

— Там… Это ж какие-то первобытные топи… ил, водоросли, грязь…

— Давай простирну твою одежду. Времени достаточно — высохнет.

— Я уже сам все сделал. Лучше не отстирается. Все равно, когда вернусь, придется выбросить. А жаль… хороший был костюм, белый, джинсовый, новенький…

— Тут у нас никто не носит новых костюмов.

— А на праздники?

— Одеваются почище, только и всего. Нет смысла франтить: комары, сырость, паводки, рыбья чешуя…

— Как я понимаю, ты сама выбрала.

— Если ты явился, чтобы сказать мне это… стоило ли труда?

— Сердиться-то зачем же?

— Я не сержусь, только прошу, не надо мне ничего говорить. Я рада тебя видеть.

— А я! Чтобы оценить мою радость, достаточно вообразить путь, который я проделал. Плюс два дня в плавнях… я даже не представлял себе… кочкарник, камышовые заросли… Настоящий лес! Вода — и водоросли по плечи. Венеция каменного века!

— Осенью здесь как на экваторе.

— Тут и сейчас джунгли.

— Да, но осенью улетают птицы… сотни тысяч птиц. Изумрудная ряска, лилии, кувшинки, паутина в воздухе, рыба играет на воде, солнце прохладное, ломкое… Все на свете забудешь!

— Так, говоришь, ты счастлива?

— Я так не говорила.

— Но вывод сам напрашивается. И ты изменилась. Раньше я от тебя таких слов не слышал. Даже простые слова ты произносишь не так, как прежде.

— А как я их произносила прежде?

— Равнодушно, нехотя… отчужденно.

— Может быть… Ну, раздевайся — я быстренько постираю, а то вид у тебя…

— Так ведь только что высушил. Я, честно, уже и не надеялся надеть сухое. Разложил на песке, но там и песок влажный.

— Надо было прийти так…

— Ну что ты! Неприлично… ведь мы столько времени не виделись. Да и встречаться с твоим маэстро — удовольствие ниже среднего.

— Повторяю: я не хочу, чтобы ты так говорил про него.

— Но я и на этот раз не сказал ничего плохого.

— Он мой муж.

— Маэстро — модное слово. В городе его можно услышать на каждом шагу: маэстро, маэстро, маэстро!

— Все равно не хочу. Он не маэстро. Он рыбак.

— Тогда извиняюсь… И подолгу он отсутствует, когда отсутствует?

— Как когда… больше трех дней не задерживается.

— А сейчас который день?

— Лодка придет на заре… Если им удается сразу напасть на большой косяк, они возвращаются и раньше. А если нет… приедет усталый, измученный.

— Ты что, влюблена в него?

— Так я пошла стирать… Еще есть будешь?

— Никогда в жизни не ел столько свежей рыбы…

— На дорогу я тебе дам вязку тараньки… к пиву очень хорошо.

— А здесь бывает пиво?

— Привозят… но редко. Его здесь нельзя хранить: сырость разъедает бочки, оно скисает. Наши мужчины ходят на моторках в приморский поселок… это в трех часах отсюда… там и буфет, и столовая, всегда есть пиво.

— Он тоже ездит?

— Тоже.

— Зашибает?

— Нет, почти совсем не пьет.

— Значит, по воскресеньям ты одна… и в остальные дни тоже, так?

— У меня полно дел. Стираю, глажу, сушу рыбу, заготавливаю камыш на зиму. Ты видел — вокруг нашего дома он весь срезан. Это моя работа. Но пройдет несколько недель, и он опять будет лезть в дом. Так что, сам понимаешь, скучать просто некогда.

— Кто бы из нашей компании мог подумать, что ты здесь застрянешь? Рассказать — не поверят. Хотя для отдыха место отличное… кругом вода, чистый воздух… И все же не верится, что ты здесь долго высидишь.

— Привыкла.

— Иду на спор, что в первые дни и недели ты выла на луну, хотела бросить все и бежать… Или я ошибаюсь?

— Было и такое… Но если б я и убежала, то не туда, куда ты думаешь.

— То есть не ко мне?

— Не знаю. Поначалу было тяжело, но теперь я не жалею.

— Ни о чем?

— Нет.

— А вот и луна показалась… Ну и лунища! Не луна, а девушка.

— Я вижу, ты как был бабником, так и остался.

— А не найдется ли у тебя чего-нибудь согревающего?

— Нет.

— А сама не хочешь меня согреть?.. Шучу. Это вот на этой кровати вы спите?

— Да.

— Эх, Глазунья! А ведь ты была девушка с запросами… Неужели он так плохо на тебя повлиял? Слушай, оставь в покое мою одежду. Я здесь не для того, чтобы ты меня обстирывала… да и не высохнет до утра.

— Если ночью подует сильный ветер, все высохнет за час… Без него тут было бы совсем тоскливо, загнивала бы даже трава на крыше… Высохнет… накинь пока этот плед. Хочешь крепкого чаю?

— Кофейку бы…

— Кофе у нас нет… а вот чай фирменный, из особых трав.

— Как, даже не грузинский?

— Понимаешь, здесь все пропитано влагой… Сегодня привезешь пачку, а назавтра она разбухает, как на дрожжах, вкус пропадает, зато чувствуются соль и йод. Мы тут завариваем корни особых водорослей… попробуй, это вкусно. Я, кстати, как раз перед твоим приходом собиралась побаловаться этим тоником. Ну, налить?

— Ты даже чай пьешь одна…

— Нравится?

— Вкус непривычный, но… согревает.

— Вот и хорошо. Ты пей, а я пойду вывешу стирку…

— Ну как? Подул степной ветер?

— Пока нет. Но если подует, высохнет все.

— А тебе здесь не страшно одной?

— Привыкла… Да и кого бояться? Рыб? Лягушек?.. А люди здесь хорошие.

— Ну еще бы… Послушай, может быть, ты наконец присядешь? Я так устал, что даже и на этой допотопной кровати буду спать, как младенец.

— Ты ляжешь здесь… Я еще кое-что постелю, и тебе будет удобно и мягко.

— Ты что, с ума сошла?.. Неужели я проделал несколько сот километров, чтобы в итоге спать на циновке? Неужели у тебя хватит совести уложить меня на пол?

— На кровати сплю я и мой муж.

— Но ты ведь сама сказала, что лодка придет на рассвете!

— Да.

— Так что ж ты дурака валяешь?

— Здесь спим мы с мужем.

— И ты даже не позволишь обнять тебя, а?

— Извини, мне больно… вот я постелила… укроешься пледом… Да больно же, пусти!

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я, как собака, лягу на рогожу. Это было бы уже слишком.

— Как хочешь… но на кровати сплю я и муж.

— К черту кровать и к черту мужа! Ты здесь совсем одичала, Глазунья. Очнись, ведь это я, я, Серый! Ну поцелуй меня… Тьфу, даже поцеловать не дает!

— Лучше расскажи, как поживает ваша компания.

— К черту компанию… Сядь ко мне на колени!

— Посмотреть, может, просохло…

— Ты свихнулась! Что просохло?.. Стой!.. Нет, она точно дернутая! Ополоумела баба! Ей про одно толкуешь, а она про другое! Или это я сошел с ума? Не тушуйся, Серый, все образуется… Ну как, просохло?

— Зря ты иронизируешь… потрогай сам. Видишь, шуршит, как бумага, даже пересушилось… теперь трудно будет гладить.

— Глазунья, уймись, а то я озверею! Какого дьявола?! Ты в самом деле или придуриваешься?.. Я здесь, перед тобой, я трое суток до тебя добирался, а ты… хватаешься за утюг! Брось, а то я его утоплю!.. Вот так!

— Напрасно ты это сделал. Придется мужу завтра доставать, а здесь глубоко… правда, у нас есть багор.

— Глазунья! Глазунья! Да сделай же ты со мной что-нибудь! Или ты хочешь, чтобы я… Так я могу, ты меня знаешь… Два раза так уже было… ты, надеюсь, помнишь?

— Перестань, мне больно.

— Ничего…

— Больно!

— Пускай… еще и знаки останутся!

— А ведь я тебя любила когда-то…

— Прости… сам не понимаю, что со мной делается… это здесь воздух такой.

— Смотри, как хорошо выстиралось. Пятен почти не видно.

— Глазунья, ей-богу, я чего-нибудь натворю! Вместо утюга на дно лягу… смотри, как луна высоко!

— Я заметила, что луна, когда добирается до этого места, долго не двигается дальше… словно стоит и смотрит.

— Хватит болтать! Луна, стирка, бог знает что еще… Ты лучше объясни, чем он тебя так очаровал? Что тебя здесь держит? Золото? Ароматы Аравии? Штамп в паспорте? Кто он, в конце концов, такой? Давай лучше я его утоплю!

— В последний раз прошу, не говори так о нем… он мой муж. Может быть, часа через три будет здесь… надо что-нибудь приготовить…

— Ты не ушел? Не уехал?

— Нет. Мне хотелось посмотреть на твоего прынца…

— Опять придется стирать.

— Ты сердишься, что я вернулся?

— У меня есть горячая вода. Раздевайся.

— О, я вижу, он уже достал утюг! А не спрашивал, каким образом ты его утопила?

— Голоден?

— Честно говоря, отдаю концы. Вчера ни крошки во рту не было, а ночью… сама понимаешь. Я весь день прятался там, за дюной… ты меня не приметила? Ну, по совести!

— Я думала, ты сразу убрался…

— Мда, словечки у тебя… опростилась: что на уме, то и на языке. Нет, мне хотелось посмотреть на твоего мужа со стороны. Сперва действительно думал, как ты выразилась, убраться, а потом решил еще погостить в окрестностях. Ну вот… забрался туда, за песчаный гребень, в камыши, и загорал целый день. Тобой любовался. Видел твоего мужа, видел, как вы возились на мостках… но я был на сто процентов уверен, что ты знаешь о моем присутствии.

— Вчера был тяжелый день. Солили рыбу, развешивали… потом я стирала его робу… она просолилась, промокла и была вся в чешуе. Они обрабатывали косяк скумбрии, гнали его по лиману до самого моря. Стирала вчера, стирала сегодня утром… теперь до вечера буду гладить.

— Так заодно и мое постираешь? А что мне пока накинуть? Дай-ка вон тот пиджак.

— Это его…

— Ах, миль пардон! Я забыл, что в этом курятнике, нет, в этой голубятне все принадлежит Ему!

— Можешь взять плед…

— Опять плед!

— Не кричи, пожалуйста.

— Извиняюсь… только и ты не дуйся.

— Я сейчас замочу стирку и приготовлю для тебя что-нибудь, потерпи.

— Не сердись, что я вернулся: мне действительно хотелось на него посмотреть.

— Он порядочный человек.

— Да, ты уже говорила. Но Филя, Джек, Дриг обязательно спросят меня, как он выглядит…

— Он уехал затемно. Их бригада взяла встречный план, а теперь едва справляется…

— Если бы Филя услышал, как ты говоришь про бригаду и встречный план, он бы лопнул со смеху… Кстати, я вижу, тебя совсем не интересует, что делают ребята. Хоть бы для виду спросила…

— Я спрашивала.

— Ах да… Ну так вот, у Фили большие неприятности. Нам как-то ночью захотелось промочить глотку, ну и… Ты помнишь тот продуктовый за углом? Словом, взяли пару ящиков, тихо-мирно… а тут этот легаш, черт его знает, откуда он вылез. Филя как раз из окна выбирался, а тот его за волосы: стой!.. Филя извернулся да как вмажет… Короче, мусор лег на асфальт и больше уже не разговаривал… Мда, хотели просто культурно выпить, а получилось…

— Умер?

— Кто? Филя? Живой!

— Я не про Филю спрашиваю.

— А ты кто, прокурор?.. Не знаю. Может, встал и домой пошел спать. Только мы этого не видели.

— Я с самого начала знала, почему ты здесь.

— Знала?!

— Подозревала. Так или иначе, ясно было, что ты где-то подзалетел. Иначе — что тебе здесь делать?

— Да нет, ты не думай… это уже давно было.

— Значит, и скрываешься давно… Ладно, не мое дело. Так, теперь, если часа два-три поварится, вся болотная грязь сойдет. Сейчас я что-нибудь приготовлю. Только не взыщи: мы почти ничего, кроме рыбы, не едим.

— Могла бы не предупреждать: от вашего дома на десять километров рыбой несет… как, впрочем, и от других домов. И женщины здесь пахнут рыбой.

— Ты успел побывать в других домах?

— Ишь как встрепенулась! Не бойся, я про тебя никому не рассказывал.

— Врешь. Нигде ты не был.

— Ты думаешь, я боюсь людей? Пустяки, во-первых, я ни в чем не виноват, а во-вторых, меня здесь не знают. Оттуда, с дюны, многое видно. И кроме того, у меня есть голова на плечах. Здесь должно быть много тоскующих женщин, и надо сказать, что у ваших рыбаков недурной вкус. Только удивляюсь, как эти красотки соглашаются жить в такой вони. Думаю, не все они так же упрямы, как ты, а? Просто вчера мужья были дома… А знаешь, ты меня навела на мысль! Что ж мужья? Им тоже будет интересно узнать кое-какие подробности твоего славного прошлого…

— У тебя нет лодки!

— Не беда… я отлично плаваю. До ближайшего свайного домика отсюда не больше восьмисот метров. И, заметь, не меньше.

— Даже опытные рыбаки не рискуют перебираться вплавь от дома к дому. Вода только кажется спокойной… течения, водовороты, омуты. Тут даже на лодке непросто… они знают фарватер.

— Да ты меня пугаешь, Глазунья?.. Мм, и правда знобит… А знаешь ли ты, что нынче ночью я чуть не искупался… хотел поплыть на первый огонек. А что такого? Постучал бы… люди — везде люди… сказал бы, что заблудился, попросился бы на ночлег…

— Не забывай, что граница рядом. Каждый рыбак — это, в сущности, пограничник. Случайных гостей тут не жалуют.

— Опять пугаешь?

— Зачем мне пугать тебя, когда ты и так напуганный? Кто тебя заставляет скрываться за дюной?

— Дура! Я ради тебя прятался! Не хотел попадаться на глаза твоему… тебе же было бы хуже.

— Дело не во мне. Мой муж, так же как и любой из наших, отвез бы тебя на заставу.

— Так я и дался!.. «Из наших»? Из каких это ваших? Моя твоя не понимай, Глазунья… Ладно. Дашь ты мне что-нибудь пожрать или нет? Ночью я дошел до того, что слопал живого рака.

— Да, в лунные ночи раки вылезают на берег. Иногда их так много, что ступить некуда.

— Неужто? А я и одного-то еле поймал… он уже пятился обратно в воду.

— Стало быть, они тебя почуяли. Если кто-то находится поблизости, они не выходят… то есть выходят, но тут же удирают назад. Лучше всего ловить их на рассвете: они с ночи зарываются в песок и спят. Берешь ведро и собираешь их, как грибы. Слушай, а как быть с твоими туфлями? Они насквозь прогнили…

— Выбрось… Слушай, неужели в этом доме нет ни глотка спиртного? У вас не гонят самогон из раков? Нет? Если бы Филя тут жил, он бы обязательно додумался, как это сделать…

— Нет, я же сказала. Здесь пьют только пиво, и то редко.

— Понимаешь, я промерз до костей… когда он вернется, твой-то?

— Зависит от улова.

— А признаться, интересно было наблюдать за вами: ну просто два голубка — за руки держитесь, обнимаетесь, целуетесь… Похоже, он тебя любит, вернее — дорожит тобой. Скажи, а он не глухонемой? За целые сутки я не слышал ни одного слова. Здесь все объясняются жестами?

— Как сказать… на воде не до разговоров… Нет, он здоров, у него все в порядке.

— Забавно… ты без конца болтаешь, на ухо ему что-то шепчешь, а он — ни гугу… Ну что ты ешь меня глазами? Да, я подслушивал ночью. Мне скучно было сидеть и дрожать в камышах! Еще скажи спасибо, что я не вышиб дверь и не завалился к вам!

— Мы не закрываем дверь… вышибать ничего не нужно. У нас никто не запирается.

— Ага, коммунизм… только первобытный! Но я-то не знал! Я всю ночь крутился вокруг… тебя жалеючи. И не надо лепить из меня куклу: ты знала, что я поблизости, ты не могла меня не заметить! Я заглядывал в окно… вместе с луной… у вас было теплее, чем снаружи… Что уставилась? Видел, все видел. Когда, говоришь, он вернется?

— Я стирку вынесу…

— Ну, а потом, когда вы уснули, уснул и я. Только мне никто не завидовал. Всю ночь то на дюне, то на мостках, то у окна… и потом, здесь же глубоко… трудно ему, что ли, мостки проложить? Ведь метров тридцать, не больше.

— У нас есть лодки… да и не к чему… мостки быстро гниют, а дерева не достанешь.

— Хотел увести лодку, так она, черт вас подери, на замке! Двери не запираете, а лодку запираете!

— Когда вода прибывает, ее может унести… а ключ всегда под стрехой.

— Да ведь замок не помеха, только вот плыть мне некуда… Знаешь что? Ешь сама эту рыбу! Что молчишь? Ты, помнится, была говорливее. Это другие тебя Глазуньей звали, а мы… помнишь? Алабала-растрепала! Филя придумал… Послушай, ведь не так уж плохо тебе с нами было! Чего ты вдруг смылась? Да еще без предупреждения!

— Рано или поздно надо было кончать с этой жизнью.

— Да? А то, что ты имеешь сейчас, это, по-твоему, жизнь? Стирать с утра до вечера за каким-то долболобом… пардон, я не конкретно, я в принципе… твой — мужик будь здоров, я сам видел… Вот он-то, кстати, прекрасно знает, чего хочет от жизни, и умеет получать удовольствие на всю катушку. А ты… ты все-таки не для этого была рождена!

— Рано или поздно надо было кончать…

— Дриг, Джек и Филя считают, что на тебя подействовал тот случай с родителями. И я готов с ними согласиться. Помнишь то утро, когда все мы еще спали, а твои кони стояли у нас в ногах — и старик, и старуха… Какой идиот оставил дверь открытой? Или ты им сама дала ключ? Хозяйка клялась, что не открывала… Признаться, даже мне стало как-то неловко, когда я их увидел: ребята храпят, ты лежишь раскрытая, а они смотрят… Конечно, жалко… потому я и выставил их силой. Да и ты была хороша — орешь, рыдаешь, подушками швыряешься… нечего сказать, порадовала предков… Они хоть знают, где ты теперь? Ах да, не могут знать: я и забыл, что пытался найти тебя через них. Но ты не волнуйся, они живы-здоровы. Старик оказался незлопамятный, принял меня душевно, даже кувшин вина выставил… только руки у него дрожат. Да что с них взять? Старики — народ чувствительный. Веришь, мамаша на коленях умоляла меня, чтобы я, если ты найдешься, известил их… просила не убивать… Хе-хе, кому ты нужна? Они, наверно, умрут скоро, как думаешь?.. Смотри-ка, луны сегодня нет. Небо вроде ясное, светлое, а где же луна? Она в этом окне показывается?

— Да… теперь ты не уйдешь.

— Глазунья, солнышко мое, я и не собирался с тобой сегодня расставаться.

— Я не о том… Сегодня ночью начнет подниматься вода, так что дня три-четыре отсюда никому не выбраться. Пойду уберу все с мостков.

— А он? Он-то как вернется? Маэстро!

— Он не вернется, пока вода не сойдет.

— Ура! Живем!

— Что так долго возилась?

— Смотрела, все ли в порядке.

— Послушай, а нас не снесет вместе с домом? Вода еще прибывает?

— Сваи бетонные… снести не снесет, а залить может. Бывает, мы всю ночь стоим на кровати…

— Черт меня сюда занес! Так и утонуть недолго… И сегодня, думаешь, зальет?

— Трудно сказать… Вода несет не только пучки травы, обломки веток и камыша огромные сучья, — целые деревья, бревна, секции плотов. Ночью ты услышишь, как все это шуршит, скрипит, ударяется, в стены. В такую пору муж, когда он дома, залезает с багром на крышу и отталкивает топляки, обводит их вокруг дома. Иногда я беру весло и помогаю ему.

— На меня не рассчитывай… Почему ты не зажигаешь свет?

— Когда вода поднимается, это опасно. Провода висят низко, может замкнуть. Случались пожары… Но это ничего, что темно: скоро вода подойдет к окнам и станет светлее. Ты ложись, а я все-таки возьму багор, — плохо будет, если врежется в стену какое-нибудь бревно.

— Значит, я сам себя загнал в клетку? Здо́рово!.. Даже есть захотелось. Дай мне хоть кусок хлеба… и рыбу давай, если уж нет ничего другого. Неужели он не мог вчера смотаться в поселок и привезти чего-нибудь посущественнее?

— Он устал… Я же тебе говорила: у них план, работы по горло… Когда путина кончится, мужчины соберутся и вместе поедут за продуктами. Впереди осенние дожди… надо запастись консервами и всем прочим, иначе зимой нам придется туго.

— Сумасшедший дом! Необитаемый остров!.. Послушай, Глазунья, я очень надеюсь, что за то время, пока я пробуду здесь, ты образумишься и вернешься к нам. Мы с парнями решили затаиться на месячишко, пока легаши не успокоятся, а там… Гаудеамус игитур… нас ждут университеты! Так, кажется, Горький назвал жизнь?.. Короче, я тебе без булды предлагаю: давай выбираться отсюда вместе… обещаю лично искупать тебя в шампанском. А если захочешь, мы это сделаем всем кодлом! Все соскучились по тебе… к тому же ты чертовски похорошела. Филя будет без ума… он и раньше из-за тебя с нами цапался, ух, ревнивец! Уж не знаю, позволит ли он теперь кому-нибудь из нас тряхнуть стариной… жадный стал, стареет, к порядочности его клонит… он с тобой будет носиться, как с лялечкой, слышишь? Я извиняюсь, но я все ж таки лягу на ваше, так сказать, семейное ложе, не возражаешь?.. Ты что, плачешь? Кончай разводить сырость, Глазунья! Ты же знаешь, я бабьим слезам не верю… А, ты, наверно, стариков вспомнила? Так нет проблем — можем вместе навестить их. Я же сказал: они здоровы, только скучают по тебе. Так это их стариковское дело — скучать. Люди сельские, ограниченные… мечтали сделать из тебя учительницу и никаких других перспектив не видели. А может быть, думали, что ты станешь этакой матерью-героиней с десятком сосунков на руках… Увы, увы! Ты меня слышишь, Глазунья? Интересно, а это имя кто тебе придумал? Когда мне впервые сказали, я думал, ты похожа на яичницу, а ты, оказывается, просто глазастая… Кто это там бьется головой в стенку? Ты? Ах, бревно! Как бы и впрямь не снесло нас в море… Сейчас я к тебе залезу… Дай весло!

— Не надо…

— Давай, говорю!

— Ты не умеешь… у тебя нет опыта… смотри, сам в воду не упади.

— Не упаду… если ты не столкнешь. А рада небось была бы! Фиг тебе… Ух, какой надвигается… настоящий бык! Толкай же, черт возьми! Так, так… проводим его за угол… привет!.. Слушай, а почему бы вам с маэстро не напихать под мостки весь этот мусор? Может, еще крепче стоял бы дом?

— Во-первых, вода все смывает, а во-вторых…

— Вы хоть пробовали?

— Этого нельзя делать: весной сверху идут льдины, и если под домом все будет забито — конец. Да и просто жить приятнее, когда знаешь, что под тобой чистая проточная вода.

— Черт с вами… ладно, пойду лягу… и имей в виду, никаких циновок! Пусть мои враги спят на циновках!.. Надо же, как я сам влип по своей дурости. В тюрьме, по крайней мере, знаешь, что у тебя есть железная кровать, которую никакой водой с места не стронет. А здесь? То, видите ли, на мужнину кровать не ложись, то плыви на ней в открытое море… Кстати, нет у вас второй лодки?

— Есть… одноместная плоскодонка. Я пользуюсь ею, когда остаюсь одна. Она в сенях, у стены… Ты разве не видел?

— Некогда мне было разглядывать. Я тут живу, как заяц в норе. То жду, пока маэстро уйдет, то — пока вернется, то любуюсь на ваши игры… Ты меня слушаешь, нет?

— Извини, я занята…

— Ух ты! Шпалы-то здесь откуда? Вроде до железной дороги далеко… А вот я ее отпихну… так!.. Глянь, целый забор плывет! И чего только вода не приносит!..

— Главное, чтобы стекла уцелели, иначе — хлынет в комнату… Вода только кажется спокойной, а на самом деле… не заметишь, как утащит на дно!

— Тогда пошевеливайся! Надоел этот стук в стены… у меня такое чувство, что мы вот-вот взлетим на воздух… Слушай, а что, если я лягу в эту твою лодочку? Было бы хоть светлее, а то даже не видно, куда тонуть… Зажги свет, авось ничего не случится.

— Попробуй сам, если ты так боишься темноты… Но я думаю, что нас отключили на станции… им ведь тоже передают сводку.

— На станции… Выходит, я так и буду всю ночь валяться на полу, а ты… Хоть бы сказки, что ли, рассказывала. Эй, Алабала! Расскажи, как ты нашла своего маэстро.

— Зачем тебе знать?

— Интересно. Чучело такое… притащился, наверно, в город продавать рыбу… Ты там его встретила, а? Серьезный мужик… Мне один кореш рассказывал — уже после того, как ты от нас смылась, — что пару раз видел тебя в центре. Правда, он не мог поручиться, что это была именно ты, но что-то в этом роде… А подойти он боялся — кругом легаши торчали… Ну, так как же?

— Такой воды, как в этот раз, никогда еще не было.

— Ты видишь или догадываешься?

— Все к тому идет… Тебе придется встать… вода зальет пол.

— Да уж и так встаю: мне все чудится, что я опять ловлю рака… тьфу! Но где же лечь? Знаешь что? Плевал я на ваш священный союз! Лег! Все! И гром небесный не грянул!

— Надо бы закрыть входную дверь…

— Не надо! В случае чего… если снесет или перевернет… Где, говоришь, твоя плоскодонка? Надо быть наготове, а то ведь кто знает, чем оно все обернется… Да, Глазунья, кроватка у вас люксовая! Сумел же твой рыбачок приспособиться… хоть всю ночь кувыркайся. Не хочешь со мной погреться, а? Брось корыто, куда ты его тащишь? О-ой, вода достала! Господи, ну что ты стоишь? Где мое барахло? Одежда где, спрашиваю! Давай сюда!.. Мерзость какая! Все мокрое, скользкое… как змею в руках держишь…

— Возьми себя в руки… ничего страшного не случится… два-три дня вода поднимается, потом сходит…

— Дура! Не видишь, мне уже почти до колен!

— Сойдет… рано или поздно.

— А сколько она еще будет подниматься? Кто знает? Ты? Пушкин? Господь бог?!

— Ложись и спи, а я буду выносить воду корытом.

— А что по радио говорят? У вас есть радио в доме? Хоть транзистор какой-нибудь!

— Нет. От сырости батарейки быстро садятся. А ламповый приемник без света не работает. Надо было днем послушать… они всегда передают гидрометеосводки, предсказывают уровень воды… А ты не хочешь мне помочь? Ты бы мне подавал корыто, а я выливала… Что уставился? Женских ног не видел? Я подобрала юбку, потому что надо собирать воду… Давай работай!

— Постой… кто-то заглянул в окно… морда какая-то… Что это, Глазунья?

— Да не может ничего такого быть… показалось!

— О, теперь снизу толкнул… Говорят, если сомы размером с корову… человека запросто проглотят… Слышишь, как стонет?

— Если снизу, это плохо… но я, кроме воды, ничего не слышу.

— Есть большие сомы в вашей дельте?

— Не валяй дурака… это пень!

— Ого… пол зашатался!

— Стой, не двигайся! Надо туда что-нибудь тяжелое! Кровать подтащим. Ну, берись!..

— Ну, пожалуйста… только все зря!

— Без паники! Залезай на кровать!

— Хм… прошло, не слышно. Глянь-ка в окно… Если это был пень, то его должно быть видно на воде.

— Большая коряга… разбила мостки… будем надеяться, что на этом все кончится. Можешь ложиться.

— А ты?

— Я… постерегу.

— Ха, «можешь ложиться»! Да я не усну от собственной глупости! Искал тебя, был уверен, что ты тоже отсиживаешься в теплом местечке, рассчитывал найти здесь тихое убежище… А что нашел?!

— Значит, не там искал.

— Да и… с тобой! Мне наплевать. Пусть только рассветет, я сразу смоюсь, только ты меня и видела… Если, конечно, буду жив.

— Мда… до утра надо еще дожить. Плохо то, что вода поднимается так быстро… это редко бывает.

— Господи, опять дом качается! Что сидишь?!

— Ну?! Не так страшен черт, как ты малевала!

— Я и сама удивляюсь, что вода так скоро пошла на убыль. Впервые на моей памяти.

— То-то! С Серым не пропадешь!.. Но, честно, я тоже перетрухал. Ничего, отсидимся…

— Серый, это ты убил милиционера?

— Ха, пальцем в небо! С чего ты взяла?

— Я тебя знаю: ты отчаянный трус. Если бы убил не ты, вряд ли бы здесь прятался. Значит, в городе тебе еще страшнее. Ты бы смылся, как только услышал, что вода поднимается. Ясно, что тебе некуда бежать. Но зачем все валить на Филю? Или, может быть, вы вдвоем?..

— А ты здорово шутишь. И раньше, бывало, шутила… только не так остроумно. Я прямо катаюсь от хохота, видишь? Смейся и ты, когда еще раз ляпнешь что-нибудь в этом роде. Или нет, я сам тебя насмешу. Хочешь, расскажу, как я узнал, что ты здесь?

— Мне это не интересно.

— Почему же? Думаешь, я бы сунулся сюда, не разнюхав, что и как?.. Помнишь, ты рассказывала о приморском местечке, куда ваши мужики ездят но воскресеньям? Так вот, мне тоже довелось там побывать. И от кого же, ты думаешь, я услышал про тебя? От маэстро, да-да! И нечего сверкать глазами: во-первых, если я кого и боюсь на свете, то это не тебя, а во-вторых… словом, я не стал ему рассказывать о твоем прошлом… пока. Если по правде, так мы вообще с ним не разговаривали… просто у меня всегда ушки на макушке. Их было человек шесть, они дули пиво, и тут один говорит: пора, меня Глазунья ждет. Представляешь? Я чуть кружку не выронил. Эге, думаю, да ведь это же она, моя голубка, Алабала! И так захотелось увидеть тебя. И я решил: хоть под землей, да найду!

— Лучше бы не нашел…

— Мда… слишком уж ты порядочная стала для этого грешного мира… Но постой, дай досказать. В глаза мне смотри!

— Оставь меня… вода уходит.

— Не вернется больше?

— Не думаю… надеюсь, что нет.

— Тогда продолжим. О чем, бишь, я?.. Ах да! Так вот, рыбачки ушли, а я остался. Мне нужно было еще кое-что выяснить, кое с кем поговорить… в частности с буфетчиком — он знает всех в окрестности… знает даже, какое кольцо купил тебе суженый. Ведь вы там играли свадьбу, моя незапятнанная, верно?

— Там… это был, можно сказать, первый счастливый день в моей жизни.

— Ну еще бы! Быть той, кем ты была, и вдруг подловить такого дурака рыболова, который с закрытыми глазами просит твоей руки!.. Буфетчик рассказывал, что ты очень веселилась в тот день. Небось радовалась, что расстаешься с нашей рисковой жизнью? Ты хоть меня вспоминала? Вспоминала, как мы с тобой резвились?

— Я была счастлива в тот день.

— Прекрати таскать это корыто! Не мельтеши, раздражаешь! Вода сама уйдет…

— Доски гниют… их надо протереть насухо.

— Черного кобеля не отмоешь добела. Вот я и думаю: нехорошо, что ты обманываешь мужа. Некрасиво. Он-то, наверно, девицей тебя считал, студенткой какой-нибудь, а? Давай откроем ему глаза! Давай расскажем, как ты валялась со мной, с Филей, с Дригом, Джеком, со всяким, кто попросит…

— Перестань, прошу тебя…

— Эх, Алабала, не видишь ты своей выгоды! Ведь я тебе же помочь хочу. Конечно, порядочную муж не отпустит, будет возражать. А мы его — мордой в грязь! И поедем!.. Я же говорил, Филя очень обрадуется…

— Прекрати!

— Зубки! Зубки показывает! Узнаю мою Глазунью! Только, пожалуйста, без слез. Ты ведь знаешь, я не выношу нытья. Прибереги нервы для маэстро. А я от бабьего скулежа слабею, мне это без радости… Куда?!

— Выйти хочу.

— Зачем?

— Посмотреть, как там мостки…

— Имей в виду… без глупостей! Ты меня знаешь! Надо же, не прикоснись к их кровати! Нет, меня на мякине не проведешь, я все эти штуки наперед знаю… Почему долго?

— Вода натворила бед.

— Это и дураку понятно, что без ущерба не могло обойтись. Подожди до рассвета, пока развиднеется, потом разберешься, что и как. Но я вижу, ты себе выдумываешь дела, лишь бы не оставаться наедине со мной, с голой, так сказать, правдой. А я так или иначе решил дождаться твоего мужа… Как полагаешь, скоро он приедет?

— На заре… вода сходит быстро, чего им задерживаться… рыба тоже отойдет от берегов.

— Так вот, моя радость, чтобы не скучать, придется тебе разделить со мной это великолепное ложе. Разумеется, я понимаю, что беру грех на душу, но, в конце концов, грехом больше, грехом меньше… иди сюда, Алабала. Приказываю!

— И не надейся.

— Иди!

— Я лучше повешусь.

— Смотри, как бы я сам тебя не повесил… ну!

— Ты еще ответишь за милиционера.

— Угрожаешь?

— Просто напоминаю.

— Не твоя печаль! Иди сюда… Неужели забыла ночи бессонные, ночи безумные?

— Забыла.

— А я напомню. Ты — мне, а я — тебе. Напомню, Алабала!.. Еще не вечер, жизнь еще не кончилась. Плыви, моя гондола, озарена луной! Пройдет месяц, максимум два, и я снова буду гулять, как прежде… и гад буду, если тебя не вытащу на свет… к жизни! Ну… иди же ко мне!

— Пусти руку!

— Тогда по-хорошему!

— Серый, хоть раз в жизни пожалей меня… Что было — прошло. Если ты ко мне прикоснешься, я убью себя. У меня есть муж!

— О да! У вас любовь! Он любит тебя, а ты его!

— Я — люблю…

— И на здоровье! А пока — прощальный бал! Иди ко мне!

— Ты плохо шутишь. Я на все способна, ты не смотри, что я стала тихая.

— Считаю до трех… я ведь тоже только на вид добрый.

— Хоть до тысячи! До миллиона!

— Смотри… я начинаю сердиться.

— О себе беспокойся!

— Раз… ты мне зубы не заговаривай, поняла? Два… Это значит — два раза! Три… три раза, ясно?.. Ага, попалась наконец!

— Не смей!

— Посмею, тебя не спрошу… А-а, ты кусаться! На тебе! На! На! На! И еще! На! На!.. Хватит или добавить? Ну, по-хорошему! И утри мурло… в крови вся!

— Нет!

— Нет?

— Нет!

— Ах, девка… нет, ты не вырывайся… Я вот что подумал: ты рассталась с прошлой жизнью, и это очень красиво… но память… надо тебе оставить знак… Где тут спички были? Ага, вот они!..

— Что… ты хочешь делать?

— Не бойся… глаза не трону… тем более что ты должна сама все увидеть… маленький костер. Интересно, кровать будет гореть или нет? А если ее керосинчиком… вот так? Смотри, Алабала! Так горят все святыни!

— Не будет гореть!..

— Ну почему же… горит понемножку… Ах, прекрасно — любовь на ложе, объятом пламенем… как в индийском кино… О-о…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Что же теперь будет?

— Не знаю… будем жить дальше.

— Как страшно… багром…

— Ты жалеешь его? Не рада, что я успел?

— Рада… только мне страшно.

— Чего только не уносит вода…