Девочка-медведь

Глава 26. Замерзший корабль

У края сковавшего бухту ледяного панциря избушка ловко тормозит юзом. Столько лёгкости в её размашистых движениях, столько шальной радости, даже окошки настежь распахнулись. Дай ей волю, думаю я, песню от восторга загорланит.

Замёрзший корабль возвышается над нами, переливается ослепительными ледяными блёстками. Избушка в один гигантский прыжок перепрыгивает на корабль и важно ступает по палубе. Лёд под её лапами трещит, дерево скрипит, корабль всей махиной вздрагивает, пробуждаясь к жизни.

На остром носу корабля избушка усаживается и свешивает с бортов свои курьи ножки. Те вытягиваются, пока не касаются ледяной поверхности океана. Дверь избушки расплывается широкой улыбкой, отчего свесы крыши приподнимаются и комкаются.

Громовой «кр-р-ряк!» внезапно разрывает воздух. Корабль резко подаётся вниз, а с ним проваливается в желудок моё сердце. Следует ещё один «кр-р-ряк!», потом ещё и ещё, корабль тяжело переваливается с боку на бок. Гулкие удары ритмично раскатываются где-то под нами, лёд оглушительно трещит.

Я свешиваюсь с крыльца посмотреть, откуда этот адский треск, Мышеловчик спрыгивает вниз и как угорелый мчится к поручням палубы.

— Изба ломает лапами лёд! — вопит он сквозь какофонию тресков и плесков. — Сейчас поплывём!

В следующий миг Мышеловчик снова на крыше избушки и всем своим невеликим тельцем клонится к востоку, словно налегает на огромный штурвал, способный сдвинуть корабль с места:

— Курс на Огнепылкий вулкан!

Лёд вокруг нас разлетается осколками и стонет, словно пробуждающийся ото сна исполинский зверь. Корабль даёт резкий крен, снова отсылая моё сердце в желудок, и с душераздирающим скрежетом проваливается сквозь лёд. Волны ледяного крошева переливаются через борта, и на миг я обмираю от ужаса, что сейчас мы всем кораблём уйдём на дно. Но нет, вода выталкивает корабль вверх, и моё сердце подпрыгивает.

Юрий визжит, Иван рычит, Блакистон ухает. Мышеловчик ликующе цыкает, Елена на радостях пританцовывает.

Избушка начинает грести, то откидываясь назад, то наклоняясь, совсем как заправский гребец. Её сильные лапы расталкивают воду с плавающими в ней кусками льда. Отброшенные мощными гребками, они колышутся на воде, то погружаясь, то всплывая, и пропадают вдали, когда избушка выводит корабль в чистые ото льда воды. Из-под половиц позади Юрия вдруг вырывается мясистый зелёный побег. Юрий подскакивает, вращает выпученными от испуга глазами и на подламывающихся ногах, поскуливая, отбегает подальше. Побег растёт вверх и разворачивает над избушкой огромные, как паруса, листья.

— Вот чудо, да? — Елена, смеясь, обнимает меня за шею.

Я прижимаюсь к ней и тоже улыбаюсь. И правда, чудо! От глубокой синевы океана, сверкающего белизной льда, от золотистого сияния у горизонта захватывает дух. И избушкин задор на диво заразителен — глядя, как надуваются ветром её листья-паруса, я чувствую, что радость распирает мне грудь.

Между тем берега раздаются и избушка входит в ритм. Она плавно раскачивается, рассекая и отталкивая воду мощными лапами. Из-за дымного облака выглядывает солнце, небеса озаряются светом. Снежный лес заливается сиянием, далеко на юге вершина Синь-горы под лучами солнца вспыхивает ослепительным, как звёздная пыль, светом.

— Звёздная пыль! — выкрикиваю я, внезапно осенённая догадкой.

Мышеловчик вспрыгивает мне на морду и недоумевающе смотрит в глаза.

— О чём ты, человечья девочка?

— …Взобралась Настасья на самую вершину Синь-горы, древние льды которой синевой с небесами спорили, и вырезала из тех льдов наконечники для шести стрел, припорошила их звёздной пылью, чтобы прочней-крепче сделались и такой силой леденящей напитались, какая враз погасила бы пламень яростный в сердце Змеевом, — слово в слово повторяю я отрывок из рассказа Анатолия, сама не своя от волнения. — Мой кулон! Это же наконечник её стрелы! И мы выстрелим им в Змея! Мышеловчик, будь любезен, перегрызи шнурок.

Мышеловчик взбегает мне на холку и возится в густой шерсти. Наконечник стрелы соскальзывает с моей шеи. Елена успевает подхватить его, прежде чем ему упасть.

— Это же наконечник стрелы твоей родной матери, да? — Елена рассматривает его на свет. — Анатолий рассказывал, как она билась со Змеем.

Я киваю и тоже разглядываю льдисто-голубой треугольник в руке Елены. Последняя стрела. В рассказе Анатолия стрела, напитанная любовью и силой Настасьи, вобрала в себя свет луны и, возвратясь на землю, принесла мне весть о моей родной матери. О том, как она погибла. Я стараюсь вообразить, какой она была. Валентина сказала, что я похожа на Настасью, ну, когда я была человеком, но Настасья в моём воображении выше меня ростом и сильней. Она была великой воительницей, но Змей победил её. На что же тогда надеяться мне? Поджилки мелко, часто дрожат, точно пчелиные крылышки.

Мышеловчик прикусывает мне ухо.

— Паутина силы, не забыла?

Я глубоко вздыхаю и по очереди смотрю на Елену, Ивана, Юрия, Блакистона и избушку. Мышеловчик прав. Настасья сражалась в одиночку. А за мной стоит моё стадо.

— Избушка, — Елена похлопывает по перилам крыльца, — отрастишь мне по дружбе лук и стрелу?

— Блеск! — верещит Мышеловчик. — Девчонка-яга пустит стрелу Змею в сердце.

— Ну уж нет, — упрямлюсь я, не желая допускать Елену в самое пекло, — я сама, я зажму стрелу в зубах.

— Вот где пригодится моё умение нападать, — рычит Иван и грозно дыбит шерсть на загривке. — Загоню проклятого в угол, а ты вонзишь стрелу ему в сердце.

— Змей дотла спалит вас ещё раньше, чем вы к нему подберётесь, — Мышеловчик переводит взгляд с меня на Ивана и качает головой, — ваше счастье, что хоть у кого-то среди нас есть разум.

Иван огрызается, Мышеловчик пулей взлетает на крышу избушки.

— Смотри какой, Янка! Лучшего и не пожелаешь. — В руках у Елены длинный изогнутый лук, который только что отрастила одна из стоек перил. Меня так и тянет потрогать лапой чудесный лук. Мышеловчик прав: выпустить стрелу с расстояния не так опасно, как схлестнуться со Змеем врукопашную. Но я хочу сама прикончить его.

С крыши спускается тоненький вьющийся усик виноградной лозы, и Елена пробует его толщину пальцами.

— А вот и тетива. — Елена обрывает усик и пытается привязать его к одному из концов лука. — Как я рада, что мне тоже нашлось место в вашем плане! Я застрелю Змея, а ты потолкуешь с Липовым деревом. Потом избушка отвезёт нас назад, и мы увидим, что Саша жив-здоров!

Сияя радостью, Елена привязывает натянутую тетиву к другому концу лука и, подняв его повыше, любуется своей работой.

— Надо бы немного потренироваться. Как бы это устроить, а, избушка?

В следующий миг из половиц вырастают тонкие прутики стрел с треугольными наконечниками, плоскими и очень острыми.

— Спасибо, милая. — Елена подхватывает сноп учебных стрел и идёт на палубу.

Она бесконечно долго возится со стрелой и не раз роняет её, прежде чем приноравливается оттягивать тетиву вместе со стрелой. Елена прикрывает глаз и целится в деревянные бочонки, кучей сваленные на корме. Спускает тетиву… Стрела шлёпается на палубу в двух шагах от неё. Елена берёт другую стрелу и снова пробует. Потом ещё и ещё.

Елена упорно тренируется, и мало-помалу её стрелы начинают улетать всё дальше и с большей силой. Правда, она по-прежнему не попадает по бочонкам. Стрелы разлетаются по палубе, некоторые падают за борт.

— Сильно сомневаюсь, что она сумеет подстрелить Змея, — ворчит Иван, когда очередная стрела сваливается с лука, скользит по палубе и исчезает за бортом.

Я не могу не согласиться с Иваном, но у меня в голове зреет план.

— Я выманю Змея из логовища и отвлеку его, тогда Елена сможет выбрать удобную позицию. Если промахнётся, кто-то из нас найдёт стрелу и принесёт ей для второй попытки.

Блакистон расправляет крылья и слетает с крыши на перила.

— Так я это запросто, — он растопыривает когти, — если надо, и в полёте стрелу поймаю.

— А я помогу загнать Змея на удобную для выстрела позицию. — Иван кивает. — И позабочусь, чтобы стрела вернулась в руки Елене.

— А мне что делать? — Юрий поднимается на копыта.

— Ты у нас непревзойдённый мастер удирать. — Мышеловчик спрыгивает с крыши на голову Юрию между его маленькими рожками.

— Удирать — это мой конёк, — гордо заявляет Юрий.

А я улыбаюсь блестящей мысли, которая только что осенила меня.

— Тогда ты вези Елену на спине, а при первых признаках опасности вы удерёте.

— Замётано. Так и сделаю, — кивает Юрий.

— Ну, а моя сила, да будет вам известно… — хвастливо начинает Мышеловчик.

— В твоих исключительных охотничьих качествах? — подсказываю я.

— Перебивать невежливо. — Мышеловчик сердито сверкает на меня глазами. — Так вот, моя истинная сила — мой боевой танец. Лучшего зрелища вам вовек не видать!

Мышеловчик перепрыгивает на мою морду, выпячивает грудь и поводит головой из стороны в сторону.

— Я заворожу Змея своим танцем, он замрёт как вкопанный, тут-то девчонка-яга и стрельнёт в него.

Разрозненные части плана складываются в единое целое. Юрий понесёт Елену на спине и, если что, спасётся вместе с ней. Я выманю Змея на открытое место, а Иван поможет мне удерживать его, чтоб не сдвинулся. Елена с расстояния выстрелит в Змея, и, если промахнётся, Блакистон или Иван принесут ей стрелу. А Мышеловчик пускай исполняет свои боевые пляски. Как только мы пройдём мимо Змея, я попрошу Липовое дерево спасти Сашу и заодно меня.

Я позволяю себе поверить в наш план и от этого вдруг ощущаю удивительную лёгкость, точно я облачко. Мышцы расслабляются, но при этом наполнены силой. Это новое для меня, необычное ощущение. Я-то думала, что у меня прибавляется силы, когда я в одиночку встречаю опасность. Но, видимо, ошибалась. Видимо, сила прибавляется и в том случае, когда действуешь сообща с товарищами.

Избушка резко кренится. Нас отбрасывает к перилам, когда её огромная лапа, тормозя, загребает вспять, и корабль по широкой дуге огибает далеко выступающий в море мыс. Порыв ледяного ветра заставляет меня зажмуриться, а когда я приоткрываю глаза, от представшего вида захватывает дух.

Вулкан с отвесными скалистыми склонами царит над местностью, подавляет своей огромностью. У его основания ещё попадаются редкие островки чахлых деревьев, выше торчат лишь голые почерневшие стволы и вьются струйки дыма. Раскалённая лава светится ярко-оранжевыми прожилками в прорезающих склоны ложбинах, во впадинах булькает переливающееся радугой грязевое месиво.

— Огнепылкий вулкан! — ахает Мышеловчик и для лучшего обзора взбегает мне на голову.

Я прищуриваюсь, высматривая, можно ли подняться по склону, держась расщелин с завалами талого снега и проходов между багрово-красными от жара скалами — хоть бы поверхность там была не очень горячей и мы не обожгли ног.

На полпути к вершине в склоне чернеет широченный провал — в таком и наш дом запросто бы поместился, — а вышиной он с корабельные сосны на краю нашего сада. Логовище Змея — вот что это. При мысли о чудовище по телу под шерстью бегут мурашки. Пускай у меня есть план, но кто знает, чего ожидать от Змея?

Вершина над логовищем затянута густой дымной мглой, но вот ветер разрывает её, и я вздрагиваю от радости, когда в просветах проглядывают мощные, одетые листвой ветви, расстилаются на весь горизонт, тянутся в поднебесье.

— Липовое дерево, — шепчу я, всё ещё боясь поверить, что оно взаправдашнее. Угораздило же его найти такое неподходящее место — произрастать на макушке пылающего жаром, чадящего чёрным дымом вулкана. — И как оно умудряется не сгореть дотла?

— А что ему остаётся? — ворчит Иван. — Раньше здесь была душа Снежного леса. Чудесное было место, тихое, мирное, прохладное, полное жизни. Но появился Змей и всё испоганил. Топнул лапой, и вырос на том месте вулкан, и отрезал дерево от леса, так и томится в своей ловушке одно-одинёшенько.

Иван смотрит на едва заметное за клубами дыма дерево со смесью гнева и сочувствия.

— Ты же говорил, что Змей сторожит Липовое дерево, — хмурюсь я на Ивана, — а теперь говоришь, что Змей вредит ему.

— И то и другое правда, — отвечает Иван.

— Погоди, что-то я не пойму, откуда взялся Змей? Почему он стережёт дерево, но этим только вредит ему?

— Я-то думал, ты знаешь эту историю, — Иван поворачивается ко мне, отведя одно ухо назад, а другое навострив вперёд, — тем более что твой дед своими поступками вызвал к жизни Змея.

— Какой ещё мой дед? — Сильный порыв ветра бросает в меня пригоршню ледяных иголок, и даже сквозь шерсть я вздрагиваю. — Царь-Медведь, что ли?

Иван снова кивает.

— Тогда он ещё был человечьим дровосеком по имени Дмитрий. Сядь-ка. Пока прибудем на место, успею поведать тебе эту милую сказочку.

Я послушно усаживаюсь и вся дрожу от предвкушения. Избушка мерно гребёт лапами, мимо проплывают ряды обугленных деревьев и чёрные изрезанные скалы. Вечернее солнце бросает длинные тени, из разломов в берегах поднимается дымок.

В ноздри вползает сернистая вонь тухлых яиц, оставляя во рту привкус горечи. Иван выдыхает в морозный воздух облачко пара и приступает к рассказу с заветных слов: «Давно ль это было, недавно ли…»