Девочка-медведь

Глава 34. Девочка с медвежьими ногами

Я лежу в санях посреди деревенской площади, закутанная в столько одеял, что не могу пошевелиться. Но всё же силюсь подняться, чтобы пойти искать Анатолия. Только вот в теле разлита слабость, а ноги подкашиваются, как у новорождённого оленёнка.

Наконец я замечаю в дымном мраке позади сгоревшего дома собраний силуэт Анатолия, и вроде бы он в порядке. Я облегчённо перевожу дух. Он кивает мне и растворяется в темноте.

Понятно, что Анатолий не хочет показываться деревенским в медвежьем облике, но от этого разочарование ничуть не меньше жжёт меня. Всегда он так, сколько я себя помню, — появится ненадолго, точно блуждающая звезда на небе, разбередит мне воображение своими волшебными историями и снова исчезает, не прощаясь.

И кстати, когда я была маленькой, он тоже бросил меня. И за все годы ни разу не заикнулся, что он мой отец. Пускай я теперь знаю, что им двигало, но мне всё равно больно, что он отказался от меня.

Мамочка присаживается рядом и, поскольку ей, как всегда, не хватает руки, чтобы обнять меня за плечи, начинает привычно суетиться. Втирает мне в обожжённые лицо и руки гусиный жир вместе с огуречной кашицей.

— Янка, — шепчет Мамочка, закладывая мне волосы за уши, — как же я рада, что ты вернулась.

Я обнимаю её за плечи и впервые в жизни понимаю, что, хотя я слишком крупная, чтобы поместиться в её объятия, она идеально, как по мерке, помещается в мои. Слёзы наворачиваются на глаза, но в тот же миг я чувствую такой прилив сил, что слёзы мгновенно высыхают — и вместе с ними из головы улетучиваются горькие мысли, что я нежеланный, брошенный ребёнок. Вовсе нет! С первого дня, как Мамочка нашла меня в лесу, она окружала меня любовью и заботами. Отчего же мне потребовалось столько времени, чтобы понять, как много они дают мне силы?

Сколько я ни спотыкалась о трудности, Мамочка всегда подставляла мне плечо, не давая упасть. Она, и Саша, и Мышеловчик. И несколько наших деревенских тоже — бабушки-старушки и деды, Сашин двоюродный брат Ваня, Полина с её дружелюбной улыбкой. Они все как могли поддерживали меня, но я не понимала этого.

Я всегда думала, что должна в одиночку бороться с трудностями, чтобы чувствовать себя сильной, но сейчас, сидя посреди площади, укутанная Мамочкиной любовью, с верным Мышеловчиком на плече, среди наших деревенских, я ощущаю себя как никогда сильной.

Мышеловчик громко сопит мне в ухо, а Мамочка, подавшись назад, в некотором изумлении разглядывает его.

— Неужели это наш Мышеловчик? — спрашивает она. — Весна на носу, а он переоделся в зимнюю шубку?

— И очень ею гордится, — улыбаюсь я Мамочке и кивком подзываю к нам Юрия. Он топчется невдалеке, нервно поглядывая на привязанных у берега ездовых собак.

Я похлопываю рукой по бортику саней, и Юрий укладывается рядом с ними на землю.

— Это Юрий. — Я ерошу мягкую шёрстку между его рожками, а он поднимает на Мамочку огромные влажные глаза.

— Она тоже в нашем стаде, да?

— Да, это моя мама.

Мамочка гладит бархатистую морду Юрия, озабоченно рассматривая ожоги и порезы на его щеках. Потом встаёт и вытаскивает из карманов банки-склянки с целебными мазями и присыпками. Обработав раны Юрия, Мамочка поворачивается ко мне:

— Надо тебе ещё что-нибудь смазать?

Я вытягиваю руки-ноги проверить, нет ли где ещё ожогов. Ноги шуршат шерстью, когти растопыриваются.

— Ой! — вскрикиваю я, потому что одеяла не скрывают их формы. — А ноги у меня по-прежнему медвежьи!

Я невольно улыбаюсь, предвкушая, как буду гулять по лесу и ощущать голыми ступнями все вибрации земли. Но тут же вспоминаю, почему я тогда ночью сбежала в лес. И, захлёбываясь словами, выпаливаю:

— Я не хочу в больницу, мне не нужно лечить ноги! Они часть моей натуры. В лесу я узнала своё прошлое и что медвежьи ноги даны мне в дар. Я хочу сохранить их.

— Стало быть, не медицина тебе требовалась, а знание твоего прошлого. — Мамочка улыбается и укутывает меня ещё одним одеялом. — Я сама видела, как ты из медведя превратилась в человека, — шепчет Мамочка. — И больше не думаю, будто истории про лес всего лишь волшебные сказки. Вижу, что в лесу и правда живёт колдовство, как и в тебе самой. — Мамочка гладит мою щёку. — Ты уж прости меня, Янка. Жаль, что я не послушалась тебя. Но я была так напугана.

— Ты всегда боялась леса, но даже не представляешь, Мамочка, как он прекрасен. А я научилась вести себя в лесу осторожно и беречься опасностей.

— Вовсе нет. Леса я никогда не боялась, — Мамочка качает головой, — потерять тебя — вот что всегда страшило меня.

— Мы с тобой никогда не потеряемся, — я склоняю свою голову к Мамочкиной, — потому что созданы друг для дружки, как половинки целого.

— Мы вместе, что бы ни случилось, — кивает Мамочка и смеётся сквозь набежавшие слёзы. — Гляди-ка, всё хорошо, а я сейчас расплачусь.

Появляется Саша с тремя кружками дымящегося чая. Мы рядком усаживаемся на санях и греем руки о горячие бока кружек, наблюдая, как деревенские из бочек поливают остатки пламени. Я рвусь к ним на помощь, но Мамочка велит не двигаться и отдыхать, добавляя, что там и без меня справятся.

Бабушки-старушки со своими дедками рысцой подбегают к нам и ругают меня за то, что я посмела сбежать и расстроить Мамочку, но при этом улыбаются и целуют меня в щёки. Подходит с горящими глазами Ваня, требуя немедленно и во всех подробностях поведать ему, где я пропадала.

Описывая ему часть своих приключений, я замечаю Лилию с Оксаной. Они пялятся на меня и, как всегда, перешёптываются, до меня долетают обрывки их злых насмешек. Оксана показывает пальцем на задок саней, где из-под одеял торчит медвежий коготь.

Я нарочно шевелю когтями и смеюсь. Их насмешки не проймут меня, слишком толстая у меня медвежья шкура. И вообще, теперь мне нет дела, что они там обо мне думают. Главное, что я сама о себе думаю. А я думаю, что моё место здесь, в деревне. И какая разница, откуда я сюда пришла или как выглядят мои ноги?

Я оглядываюсь по сторонам, пока не нахожу приветливое лицо Полины, улыбаюсь и машу ей. Она тоже улыбается и машет мне, и от этого теплеет на душе. Одну важную вещь я поняла за свои приключения — заводить дружбу не так трудно, как мне казалось. И друзей у меня намного больше, чем я представляла.

Небо на востоке уже светлеет. Но над Большой Заморозицей оно ещё тёмное, с россыпью звёзд, кое-где затянутое облаками, сквозь которые проглядывает бледный лик заходящей луны. Небеса такие огромные, что вмещают в себя и робкий рассвет, и уходящую ночь. Мир тоже огромен, и в нём хватает места для людей всех видов и обличий. Если я верю, что принадлежу миру людей, я обязательно найду в нём свой уголок.

Мышеловчик ворочается во сне, тычется носом мне в шею. Я поглаживаю его. Нам не нужно быть одинаковыми, чтобы подходить друг дружке.

Я вглядываюсь в темноту над рекой: избушки на курьих ножках не видно. И помнится, на площади я так и не заметила Валентину. Куда же они подевались? Я расстроена, что не успела поблагодарить их или попрощаться, и качаю головой.

Вскоре почти все деревенские расходятся с площади. Какая-то бабушка-старушка приносит мне одежду — рубаху, тулуп из оленьей шкуры и шапку. А Мамочка достаёт из объёмистой сумки длинную юбку, и я мгновенно узнаю вышивки на её подоле.

— Моя юбка! — вскрикиваю я радостно. — Которую ты расшила для меня.

Мамочка кивает.

— Поисковый отряд нашёл твою одежду рядом с пещерой медведицы. Они вернулись в деревню и сказали мне, что тебя, наверное, съел медведь.

— Ох, нет, ну что ты. — Я мотаю головой, только сейчас понимая, сколько горя причинила Мамочке.

— Не переживай, — Мамочка нежно сжимает мою руку, — я ни капли не поверила этому вздору. А когда чинила юбку, видела, что она вовсе не разорвана в клочки медведем, а только разошлась по швам.

Мамочка помогает мне переодеться под одеялами, и, спуская подол юбки на свои медвежьи ноги, я улыбаюсь. Очень правильные у меня ноги, такие они и должны быть. Пускай деревня — мой дом, но частичка меня навсегда принадлежит лесу. Я сую руку в карман юбки, пальцы касаются моей карты и волчьего когтя. Коготь волка Ивана. Думаю, при следующей встрече надо бы вернуть его хозяину.

Мамочка хлопочет вокруг саней, пытаясь уместить на них всё и всех. Я встаю и заново учусь держать равновесие на двух ногах.

— Я пойду пешком с Сашей и Юрием, — решаю я, освобождая место в санях для Сашиных родителей.

Мамочка качает головой:

— Нельзя тебе пешком. После всего пережитого ты нуждаешься в покое.

— Что ты, Мамочка, я в полном порядке. — Я вытягиваюсь во весь рост и расправляю плечи. — И мечтаю пройтись пешочком.

Я подзываю Сашу, и мы вместе запрягаем в повозку собак Анатолия, а потом помогаем догрузить её.

— Увидимся дома, — кричит Мамочка, и я машу ей, пока повозка не скрывается за холмом. На горизонте встаёт солнце, его лучи раскрашивают блёклое небо розово-персиковыми и нежно-лиловыми полосками, и я улыбаюсь новому дню.