Джони, оу-е! Или назад в СССР 3

Глава 15

Всё-таки, прослушав пластинки, что предоставило мне советское консульство, я остановился на самом, на мой взгляд передовом тогда ансамбле, но в усечённом, так сказать составе. Мне не нужны быливсякие там: гобои, трубы. Чем обосновывалась прихоть наших руководителей музыкальных ансамблей содержать духовые группы? Я не понимал ни сейчас, ни в будущем. Воспоминания молодости о джазе? Советские стандарты? Так не было таких. Я многократно разговаривал за «рюмкой чая», когда уже стал признанным исполнителем, знатоком и можно сказать экспертом по ретро-музыке, со многими деятелями данного поприща о том периоде. И они сами не могли ответить на этот вопрос, называя своё состояние неким наваждением. Хотелось впихнуть невпихуемое. Потому и уходили в самостоятельное плавание такие музыканты, как Александр Градский, Александр Барыкин, Юрий Антонов, и многие другие.

В сентябре семьдесят восьмого года в новом международном аэропорту Парижа «Шарль-де-Голль» я встречал семерых членов вокально-инструментального ансамбля «Весёлые Ребята».

Прилетели: руководитель и, одновременно, клавишник Павел Слободкин, Алексей Пузырёв — гитара, вокал, клавишные, Александр Барыкин — вокал, гитара, Людмила Барыкина — вокал, Александр Буйнов — бас-гитара, Валерий Дурандин — гитара, Виталий Валитов — ударные.

Ребята выглядели уставшими и не особенно довольными. Видем потому, что рассчитывали на отдых, а «Москонцерт» продал их какому-то французскому музыканту. За валюту, между прочим продал. Недовольные лица меня удивили, потому что они приехали в Париж на полное моё обеспечение. Правда, командировочных и суточных им пока не выдали.

Лето, как обычно для советских музыкантов и артистов, было сезоном «чёса»[29] в санаторно-курортных городах, а период до зимних праздников — отпускным, репетиционным и просто рабочим по местным Московским площадкам. Далее — новогодний «чёс» по крупным предприятиям и концертным залам.

«Весёлые ребята» были группой «выездной». По Франции они, конечно, не катались, но по Восточной Европе, в том числе Югосллавии, Венгрии и ГДР ездили многократно.

Однако все, кроме Павла Слободкина меня поприветствовали радушно, а вот руководитель ансамбля сразу повёл себя вызывающе. У них был уже опыт работы с Алой Пугачёвой, закончившийся конфликтом и разрывом отношений. Будущая «примадонна», как она сама себя почему-то назвала, стала считать «Весёлых ребят» аккомпанирующей ей группой. Конфликт перерос в скандал с Павлом Слободкиным и они послали друг друга очень далеко и надолго, хотя до этого почти два года были почти мужем и женой. Помнится, будучи в подпитии, я спросил Павла, в году двухтысячном это было, об их отношениях с Алой Борисовной, и он, скривившись, сказал:

— У неё был очень скверный характер.

Потом, помолчав, добавил:

— Хотя… Почему был?

Сейчас мы друг с другом знакомы не были. Хотя про Слободкина я знал почти всё. Мы долгое время общались с ним уже в капиталистическом будущем. У самого Слободкина характер тоже был диктаторский. «Своих» музыкантов он держал в «ежовых рукавицах» и даже штрафовал по любому поводу. Вот и сейчас я столкнулся с его капризами и претензиями. Он прямо с трапа самолёта, увидев перед собой человека, значительно моложе себя, попытался «наехать» на меня. Обратившись к «переводчику» он сказал:

— Скажите ему, что без суточных мы работать не будем. И нам не сказали, где мы будем жить. Ещё… Рабочий репетиционный день — десять часов с пятью перерывами по полчаса, э-э-э, и репетировать будем так, как я скажу.

Я едва удержался от улыбки сразу, но улыбнулся, лишь услышав переводчика.

— Вы, наверное Павел Слободкин? — спросил я. — Очень рад познакомиться. Слышал и о вас, и о вашем коллективе только хорошие отзывы.

Я помолчал улыбаясь.

— Однако, свои песни мне хотелось бы готовить по моему рецепту, как жаркое. Как организовать репетиционное время с вашим коллективом, вы, наверное знаете лучше меня, но перерывов за десять часов будет только два. По одному через каждые три часа. Суточные вы получите сегодня по приезду в мой особняк, где вы будете жить в отдельных комнатах по двое. Там же, после обеда и отдыха, проведём первую репетицию и на ней обсудим организационные вопросы. Вы не переживайте, Павел, мы с вами сработаемся. И вам у меня понравиться.

Я ещё раз улыбнулся, а музыканты стали переговариваться о том, что им придётся жить не в гостинице, а в каком-то доме в комнатах по двое.

— Конечно же, для Людмилы будет выделена отдельная спальная комната.

Мне Людмила Барыкина была не нужна. Откровенно говоря, я, когда мне дали списки музыкантов ансамбля, подумал, что она — жена Александра Барыкина, а оказалось, что даже не однофамилица, потому что у Барыкина настоящая фамилия была Бырыкин. И Слободкин изменил её волюнтаристским образом, что, опять же, характеризовало его, как деспота.

Но я не переживал. По контракту с составом группы я определялся в течение первой недели. Оттого я пригласил нескольких гитаристов и клавишников. Я бы и Слободкина не брал, так как знал его скверный характер. Но, если не взять его, значит он бы не отпустил других. А так… Пусть погуляют по Парижу недельку. Не жалко. Фонд пополнялся за счёт компании «Rainbow» ежемесячно примерно тысяч на пятьдесят-сто фунтов. И это никакими наследниками было не изменить.

Настроение у музыкантов несколько улучшилось, когда им были выданы суточные на неделю в размере семисот британских фунтов. И это тогда, когда джинсы «Ливайсы» стоили восемь, а костюм — пятнадцать. Ещёбольше их настроение улучшилось, когда им показали спальни второго и первого этажа и кухню со специально установленными хоолодильными шкафами, заполненными закусками и термосы с горячими блюдами.

— Кухней и столовой можно пользоваться в режиме двадцать четыре часа, однако спиртным прошу не злоупотреблять. Спиртного много, но знаю, что для русских спиртного много не бывает. Главное для нас работа и сейчас, и возможно, в дальнейшем. Считайте это тестом на стрессоустойчивость.

— Не беспокойтесь, Пьер! У нас в коллективе строгая дисциплина.

— Мне беспокоиться нечего, — улыбнулся я. — Алкоголь работать не мешает.

— Нам тоже! — расплылся в улыбке Саша Барыкин. — И сейчас, значит, — можно?

— Можно, хоть когда. Как русские говорят: «Водка в малых дозах безвредна в любых количествах».

Музыканты, выслушав переводчицу, весело заржали.

Мы неплохо посидели. Я позиционировал себя, совсем не знающим русского языка. В принципе, это я научился делать ещё живя в Британии. Встречались мне на выставках русские представители, которые пытались со мной поговорить и заключить контракты. Да-а-а… Но, как обычно бывает, после четвёртой рюмки вискаря все музыканты вдруг заговорили по-французски, или по-английски. В общем — хорошо посидели. Причём, Слободкин попытался утянуть за собой переводчицу, но та, вероятно выполняя задание начальства, клеилась ко мне, и я воспользовался случаем. Скрывать от КГБ мне было нечего, шпионок с крепким телом я не опасался и потому отдохнул телом и душой отменно. Тело согрела Ксюша, а душу — русская речь. Так что, я засыпал блаженствуя.

Моя аппаратура: микшерский пульт, примочка для гитары с шестью устройствами изменения звука, драм машина, вызвала привычную для меня реакцию музыкантов, то есть попросту — восхитила. Особенно после того, как я продемонстрировал работу драм машины, синтезатора и пульта, записав при них одну из песен, предложенных для репетиции — «Ветер перемен».

То, что получилось, музыкантов шокировало.

— Это же готовая для пластинки запись, — проговорил барабанщик.

— Да-а-а… Ровно записано, — покивал головой Слободкин — Без всплесков.

— Соляк, знатный, — кивая головой, проговорил Барыкин.

— А басуха? Откуда там басуха? — спросил Буйнов. — Фонограмма?

— Не совсем. Это так работает электронная драм машина. Она может выдавать сразу пять ритмических треков, набранных заранее. Я просто нажимаю вовремя кнопку на пульте, что на полу. Можно барабанную сбивку, запустить и она встанет в строчку. Вот, например…

Я сыграл рифы «Смог ин зе воте» и когда нажал на одну из кнопок на коробке, барабаны исполнили: «Та-да-да-да-та-да-дам!».

— А можно просто запустить бит песни, где эта сбивка присутствует заранее.

— Охренеть, — проговорил барабанщик. — Это, что можно любую партию набрать?

— В принципе, если бой однообразный и повторяющийся, то да. Если нет, то можно разложить на несколько треков и включать их по очереди.

— Ты хочешь сказать, что барабаны хранятся в этой коробке? — спросил Слободкин, тыча пальцем в пол.

— Нет. Это только кнопка. Сама машинка вот, — я показал на небольшой ящичек. — Это драм машина.

— Слышал я про такие, — покивал головой ркуководитель группы.

— В синтезаторе тоже есть функция записи и ритмов. Он тоже выведен на эту ножную педаль.

Я снова нажал кнопки. Из колонок послышался ритм барабанов и проигрыш клавиш, я вступил гитарой, за мной вторила бас-гитара. Спев и сыграв один куплет того же самого «Тумана над водой», я остановился, выключив музыку.

— Э-э— … И зачем тогда тебе мы? На сцене постоять?

Я разулыбался.

— Думаю, что с вами музыка будет более живой. Да и… Я у вас чему-нибудь поучусь, вы у меня, глядишь и будет польза для обеих сторон. Для меня, для вас, для Франции, для России. Мир, дружба, жевачка, — сказал я по-русски.

Раздав партитуры всего предполагаемого и согласованного в Москонцерте репертуара, я оставил бобины с записью композиций и оставил музыкантов в покое на пару дней. Сам занялся заказом сценических костюмов, атрибутики, светового и звукового оборудования. Кое что делалось по моим чертежам и схемам, что-то закупалось готовое.

На третий день я ознакомил музыкантов с репетиционным планом и мы приступили к работе, начав с более сложных ритмически. Всего в нашем репертуаре значилось двенадцать песен. Все они были написаны зарубежными авторами про Советский Союз и исполнялись в разные временные периоды: какие-то во время холодной войны, какие-то во времена перестройки. Ни одна песня не была антисоветской, даже пресловутая «Moskou» группы «Чингис Хан» или «Распутин» группы «Бони-М». Да что там, песня из сериала про Джеймса Бонда «Из России с любовью» и та имела вполне приличный текст.

Мы с полковником специально подобрали английские песни об СССР, чтобы они «разлетелись» по миру в преддверии Московской Олимпиады и возбудили к ней интерес. Главное, что идея была поддержана не только руководством КГБ, а именно самим Юрием Владимировичем Андроповым, но и идеологическим отделом ЦК КПСС, которому сообщили о французском музыканте с коммунистическими взглядами, лояльно относящемся к Советскому Союзу. То есть, решение о моём участии в «раскрутке» СССР было согласоваванно на самом «верху».

Павла Слободкина моя музыка не вдохновила ожидаемо. Это было видно по его лицу. Было видно, что он, зная условия контракта, намеревается покинуть меня и, судя по всему, склоняет к этому самых нужных ему членов коллектива. Всех он забрать не мог по условиям контракта. Это только если мне никто не придутся по «душе» и я сам от них откажусь, то пришлют других.

Но я уже знал, кого оставлю, если они согласятся сами, и стал работать с выбранными мной кандидатами индивидуально, похваливая и обходя вниманием их ошибки. Как не странно, одной из выбранных мной оказалась Людмила Барыкина. Во-первых, она старалась, во-вторых, — она была чем-то похожа на афро-американку. По крайней мере — причёской, а-ля «чёрный одуванчик». Мне, почему-то, сразу захотелось ей отдать «Имеджин» Евы Касиди. Сразу чувствовалось, что певица склонна к блюзовому стилю исполнения. На финал концерта «Имеджин» подойдёт однозначно. Хотел её исполнить сам, но пусть эту жизнеутверждающую песню исполнит советская певица. Почему нет?

Однозначно оставался барабанщик Виталик Валитов. Он сразу мне понравился своим повышенным старанием. Если бы не старался, значит оставаться не хотел, я так мыслил. Поэтому на четвёртый вечер на ужине я придержал его за руку, когда он проходил мимо меня с бокалом какого-то коктейля и показал глазами «на выход». Выйдя из столовой, мы прошли в комнату для звукозаписи, где мы всегда репетировали. Закрыв за собой плотно дверь, я обернулся к Виталику и спросил:

— Скажи прямо, тебе нравится моя музыка.

Виталик молча закивал, потом добавил.

— Все песни отпадные. Даже старые аранжированы так, что стали лучше, чем были. Та же Битловская «Бэк ин зе ЮССА» звучит совсем по новому.

— Хотел предложить тебе Виталя поиграть со мной немного подольше наших гастролей. Паше моя музыка не интересна.

— Да! — отмахнулся барабанщик, — Ему никакая музыка не интересна, кроме своей.

— И это правильно! — перебил я. — Так ведёт себя любой создатель, которого интересуют только его творения. Меня, допустим, тоже не интересуют его песни, хотя некоторые из них не так уж и плохи. Но, на самом деле, большинство хороших песен написал не он, а Тухманов, Антонов и некоторые другие авторы. Так ведь?

Барабанщик кивнул, но вдруг у него округлились глаза.

— Э-э-э… Ты говоришь по-русски?

— Немного, — улыбнулся я.

— Э-э-э… Так мы, это, иногда, того…

— Поносили меня? Ничего страшного. Нужно знать о себе правду. Да, вы и не особо поносили меня. Только ты не говори никому, ладно?

— А переводчица, она из…

Я прикоснулся указательным пальцем к своим губам.

— Она знает. А больше ни кому. А то воды в рот наберут. Так ты как?

— Не знаю даже… «Весёлые ребята» — известная группа. Москонцерт всё-таки. Хорошие заработки. Да и подзаработать можно. Паша отпускает и по кабакам постучать, когда работы нет. А ты? О и сейчас говорит, что «надо сваливать». Я и думаю. Ему откажешь, потом не возьмёт обратно.

— У меня деньги есть. Пластинки вышли. Этот альбом на диске выпущу. Кстати с него в министерство культуры будет отстёгиваться маленькая копеечка. За ваше в нём участие. И-и-и… Хочу создать в Союзе музыкальный коллектив на постоянной основе. У меня есть песни и на русском языке. Ты видишь, у меня неплохо получается говорить. Могу поставить русские песни. Понравится — давай со мной.

— Да мне и твои английские нравятся. Такие у нас по Союзу пойдут, только шуба завернётся! Все кабаки возьмут в репертуар, если Министерство культуры пропустит.

— Конечно пропустит. Согласовано уде всё. И слова и музыка.

— Клёво! Но стрёмно, как-то! Тут привычно уже.

— Как хочешь! Подумай. Принуждать не стану. Только с Москонцертом у меня договорённость на два года. На семьдесят девятый и восьмидесятый. Новый состав, если вы свалите, я наберу легко. Ты видишь. Даже если они на выучат партитуры, я запущу фонограмму и всё. У меня партии всех инструментов записаны. Я больше хочу помочь вам. Хочу, чтобы в Союзе появилась другая музыка. Пусть пока меня не выберут на песню года. Да и бог с ней. Пусть там поют Магомаев, Лещенко и Кобзон. Молодёжная музыка не там. Она другая. Хочешь покажу?

Виталий кивнул. Достав из железного ящика, закрытого на три замка, бобину я поставил её на магнитофон и включил сначала не громко, а потом, подумав: «Да, какого, собственно, хера?! Кого мне бояться?!», врубил погроме. Ту-ду-ду, ту, ту-ду-ду, ту, ту-ду-ду, ту, ту-ду-ду…

Уже во время третьего куплета в студию заглянул Саша Барыкин.

— Чё это вы тут делаете? — спросил он, когда музыка стихла.

— Слушаем его песни, — сказал Виктор, почему-то нахмурившись.

— Какие, же это его? Это какого-то парня из Владивостока. Она уже года четыре, как гуляет по магнитофонам. Не дают её играть. Говорят, только на записях и играет.

— Потому и запретили играть публично, что это я наложил вето. Я дал этому парню исполнить её и ещё несколько песен, сразу обозначив своё авторство. У меня есть с ним соглашение. Знакомый попросил дать хорошему парню несколько песен. Как-то так…

— Точно твои? — изумился Барыкин. — Ты же по-русски не говоришь!

— Кто тебе сказал? — усмехнулся я. — Слушаем дальше?

— Давай, — сказал Виталий.

— Можно я с вискариком? — спросил Барыкин.

Я развёл руки.

— Нужно.

— Тогда и я сбегаю.

— Бутылку возьми, оливки и мне бокал, — попросил я.

— Нихрена, как ты ловко по-русски «шпрехаешь»! Где научился?

— В колледже.

— Шпион, что ли? — хохотнул Барыкин.

— Если бы был шпион, хрен бы вас сюда отпустили! — я посмеялся.

— Это точно! Клёво ты ругаешься! Всё в жилу так!

Пришёл барабанщик Виталик и Буйнов, закрыли дверь студии. Я включил магнитофон, взял у Виталика стакан с виски и сел в «своё» кресло.

Проиграли «Кукушку», «Когда твоя девушка больна».

— Ну да! Это они! — сказал Барыкин. — Я во Владивостоке был, искал того парня. Сказали, уехал. А что ещё есть из такого же?

— Есть кое что…

Сняв эту бобину, те песни «Цоя», которые шли дальше, «светить» пока не хотелось, поставил другую. Она начиналась с «Поворота».

— Е*ануться! — сказал Буйнов. — Это бомба!

— Согласен! — покивал головой Барыкин. — Ядерная сто пудовая!

— Включай ещё! — попросил Виталик и смачно хлебнул из стакана.

Послушали «Напои меня водой», «Дыхание», «Позови меня тихо по имени», «Город золотой», «Что такое осень?»[30].

— Хватит, наверное, на сегодня? — спросил я притихших музыкантов.

— А что, ещё есть? — встрепенулся Буйнов.

— Есть, немного, — ответил я.

— Да-а-а… Есть, но не про нашу честь, — грустно сказал Барыкин.

— Почему не про вашу? — хмыкнул я. — Играйте со мной, будут и ваши тоже. Ещё и вместе сочиним.

Ребята удивлённо посмотрели на меня.

— Он группу набирает. На постоянку. Для работы в Союзе с русскими песнями.

— Всех берёшь? — спросил Буйнов.

— Пока вам предлагаю, — неопределённо ответил я. — Мне нужен минимум квартет. Остальное, даже трубы или скрипки, выжмем из инструментов. Если нужно будет. Но это вряд ли. Не люблю духовые.

— А кто их любит? — хохотнул Барыкин.