Джони, оу-е! Или назад в СССР 3

Глава 18

Генерал помолчал, потом сказал.

— Юрий Владимирович хочет с тобой встретиться.

У меня самопроизвольно распахнулся рот.

— Э-а-а… Это какой Юрий Владимирович? Ваш, что ли?

— Наш-наш, товарищ лейтенант.

— Да вы охренели! — просипел я и впился ртом в стакан с водой, активно стуча о стекло зубами.

Пока я пил и пил воду, генерал рассказал мне, что после четвёртого курса МФТИ и окончания военной кафедры, мне было присвоено звание лейтенанта бронетанковых войск и я был принят на службу в комитет государственной безопасности.

Мою подноготную вышестоящему начальству генерал вынужден был вскрыть, потому что… Потому, что так получилось. Спалился, мой генерал, короче. Как спалился, я тогда не знал, но погорел он, как говорится, на доверии. Однако за самоуправство его не наказали, а повысили и даже похвали.

— Так что ты, э-э-э, Пьер, не щимись. Юрий Владимирович в курсе всего и очень благодарен тебе. Он теперь на многое по другому смотрит. Ты был прав, они пытались маневрировать в том, что творила антипартийная группа. Их вычислили, показали Леониду Ильичу, и сейчас постепенно изводят. А за технологии обещал представить к государственной награде. Так, что готовь дырочку.

— Ага. Во лбу. Учёты у вас старые остались?

— Не-не. Пересмотрели. Нелегалов всех перевели на закрытый учёт. Даже старых. Перетасовали как колоду карт. Кого-то просто, как ты говоришь, от-фор-ма-тировали и законсервировали. И сделали это одномоментно.

— Брежнева перестали наркотой пичкать? — спросил я.

— Перестали-перестали. Врачей отстранили. Через Щёлокова Леониду Ильичу доложили.

— Что, и со Щёлоковым сговорились? — я почувствовал, как мои глаза вылазят из орбит.

— Сговорились, — вздохнул генерал. — Одно дело делаем.

— Да, ладно?! — опешил я. — Не уж-то поняли, что из-за вашего противостояния…

— Поняли-поняли, э-э-э, Евгений. Не заводись.

— Оху*ть! — прошептал я.

Я совсем не ожидал, что моя жизь так развернётся. Совсем. Где КГБ, и где я?

— Зачем мне служба в, э-э-э, КГБ? — спросил я. — И как это возможно? Без меня, мен женили? Так получается?

— А ты бы хотел проходить по учётам, как агент? Раз уж раскрылась наша авантюра, то лучше уж так. Не хочешь же ты пойти в армию танкистом?

— Я, вообще-то, французский подданный, — напомнил я. — У меня паспорт Французский.

— Напомнить, по чём у нас бьют, Женя? Перестань переливать из пустого в порожнее. Сам потом поймёшь, что так — лучше всего. Уже через три года получишь старлея, ещё через три — капитана, потом — майора…

— Ага! А потом — переворот и «американцы в городе».

— От Брежнева получено разрешение вести оперативную разработку политбюро. Помогла твоя информация о предателях внутри партийного аппарата. А про Огородника разрешено снять фильм. Как ты и говорил, дело решили показать Юлиану Семёнову, чтобы он написал сценарий. Мы не вмешивались в выбор сценариста. Так само складывается. Но пока процесс не пошёл.

— А по Калугину что-то сделали?

— По Калугину работают. По нему и по Яковлеву. Твоя справка о нём лежит в сейфе у Юрия Владимировича. Это у него настольная книга, он говорит. Как и все твои другие записки о будущем. Надо же… Я, наверное, книгу напишу с таким названием: «Записки о будущем». Фантастическую. Вот, уйду на пенсию и напишу. А про «Рок клуб»… Это ты зря. Есть мнение, что именно он снимет социальную напряжённость. Это местные партийные бонзы из всего создают дефицит, как ты правильно сказал. У них сущность такая — «заккукливать» ситуацию вокруг себя. Я читал записки и предложения сотрудника, закреплённого за музыкантами в Ленинграде. По команде Андропова, между прочим. Он сильно озабочен молодёжным движением. То хиппи, то фашисты, то, сейчас, рокеры. Есть предложения, поступившие с самого верха, начать управлять этим процессом. Партия пытается спихнуть проблему на «комитет», но это их работа. Есть мнение не заниматься музыкой, если нет идеологической диверсии. Если внутри движения нет агентов влияния зарубежных спецслужб. Поэтому, «комитет» не собирается создавать в Ленинграде ячейку капиталистического общества. Наоборот.

Я пожал плечами.

— Почему только в Ленинграде? Рок-клубы надо создать везде по Союзу. Понятно, что вы думаете, что в одном месте легче контролировать процесс, но нет. Наоборот. Если где-то разрешено играть рок, а везде запрещено, то обязательно возникнут «перегибы на местах». Пусть музыканты имеют возможность «высказаться». А ещё лучше — записаться.

— Вот это и скажешь Юрию Владимировичу при встрече. Собирайся.

— Так вечер уже. Почти ночь.

— Это нормальное для него время. Поехали.

Глаза Юрия Владимировича сквозь затемнённые стёкла очков как не странно не казались ни маленькими, как при близорукости, ни большими, как при дальнозоркости, и мне подумалось, что причина носки очков была иной, нежени плохое зрение. Видимо из-за затемнённых стёкол очков, в кабинете руководителя Комитета Государственной Безопасности было очень светло.

— Так вот ты какой, Евгений Семёнов, — оракул будущего, — безо всякой окраски в голосе проговорил Андропов. — Здравствуй. Молодец, что приехал.

Я удивился.

— А как иначе?

Андропов усмехнулся.

— Иначе? Иначе бывает, что не возвращаются. Сам ведь знаешь. Читаю твои предсказания каждое утро. Как это у тебя получается, видеть будущее?

Я покрутил головой.

— У меня нет ответа. Как и на то, что творится с моим телом.

— Ах, ну да. Тебе же сейчас должно быть сколько? Семнадцать? А выглядишь на двадцать пять. А ну, привстань, пожалуйста, — попросил он.

Я поднялся из кресла. Он оглядел меня и вздохнул.

— Хорошее тело. У меня никогда такого не было. В молодости упал в море за борт корабля. Застудил почки. От них и пошли все болячки.

— Я знаю про все ваши болезни, Юрий Владимирович. Не будем о грустном…

Начальник КГБ недовольно покрутил головой.

— Ты написал. Я читал. Восемьдесят четвёртый год… Совсем мало мне осталось.

— Кому-то ещё меньше, — пожал плечами я. — Семьдесят лет — приличный возраст.

Мне, почему-то совсем не было страшно. Я смотрел на высшее лицо зловещего комитета государственной безопасности и, почему-то, не боялся.

— Ты жесток! — покачал головой из стороны в сторону, Андропов.

— У меня есть для вас предложение, Юрий Владимирович…

— Кхе-кхе! От которого невозможно отказаться?

— Вполне возможно, — улыбнулся я. — Дело в том, что у меня и группа крови изменилась. Первая положительная стала, а была вторая, тоже положительная. И я совершенно перестал болеть. С семьдесят четвёртого года не болел. А раньше в год по три-четыре раза: легкие, простуда, ангина, грипп. Специально проходил диагностику в Лондонской клинике. Диагностика показала, что все органы работают, как часы.

— И что? Я искренне рад за тебя.

— Кстати, вспомнил… В Афганистане, куда вы отправитесь в начале восьмидесятого, вы подхватите грипп, который и добьёт ваш организм. С гриппом, оказывается, не так всё просто. Есть очень сложные формы вируса, над разработкой которых, к слову, активно работают в лабораториях США. Не едте в Афганистан. И вообще… Предохраняйтесь. Есть аэрозоли, вдохнув которые можно очень сильно заболеть.

— Про аэрозоли я в курсе. Сами такое оружие разрабатываем. Так, какое предложение?

— Можно попробовать перелить вам мою кровь, — сказал я. — Хуже — точно не будет. А вот, лучше — вполне вероятно.

— Хм…

Юрий Владимирович встал с кресла и прошёлся по кабинету.

— Возможно-возможно… Интересное предложение. Надо отдать твою кровь на исследование.

Я покрутил головой.

— Не надо отдавать мою кровь на исследование. Или принимаете предложение и организуете тайное переливание, или я в эти игры не играю. Не хочу становиться подопытным кроликом.

— Что такое? — удивился Андропов. — Почему? Что такого случится, если твою кровь исследуют?

Я хмыкнул, улыбнувшись.

— Они сильно удивятся. И у ваших эскулапов возникнет много вопросов к владельцу такой крови. Потом они ведь начнут переливать её свинкам, мышам и получат любопытные результаты, которые их ещё больше удивят.

— Какие результаты? — спросил Андропов.

— Результаты омоложения. Когда я узнал о том, что у меня изменилась группа крови, я попросил Джона Сомерсета провести испытания на некоторых его пациентах. Получилось то, что я и предполагал. Кстати… Товарищ генерал, тоже подвергся этому эксперименту, но не знает об этом. Как он на ваш взгляд выглядит?

Андропов крутнул головой, хмыкнул.

— До неприличия молодым.

— И это не пластическая хирургия, Юрий Владимирович.

— Интересно. Я подумаю над твоим предложением. Переговорю с генералом. Много ему перелили твоей крови?

— Около полулитра.

— Прилично. Не жалко крови для гэбэшника?

Я прищурился.

— Для будущего генсека, Юрий Владимирович, который постарается удержать СССР от развала.

— Однако, Леонид Ильич стал чувствовать себя значительно лучше. Сбудется ли твой прогноз теперь.

Я пожал плечами.

— Кроме вас, там есть кому, его травить. Он же всё равно пользуется снотворными средствами?

— Привык, — вздохнул Андропов.

— Черненко, Тихонов, другие члены Политбюро…Все ему снотворное носят.

— Цвигун, вроде, контролирует. Мы говорили с ним об этом.

— Надеюсь, не о суровом будущем СССР?

— Именно о нашем суровом будущем и говорили, но не о твоих прогнозах. О них не знает никто. Кстати. Давай поговорим, наконец-то о том, ради чего я тебя позвал. О твоей работе. У тебя здорово получилось продвинуть микро-транзисторные технологии. Если я правильно понял, и так говорят наши научные эксперты, это технологии не сильно удалённого будущего, но без их освоения, что-то более новое не освоить. Но ведь тебе видны технологии дальнего будущего, или нет?

— Нет. Сильно дальнего не видны. Наверное, всё таки я должен понимать принципы. Например, в голове есть информация о квантовых технологиях, принципы которых я не понимаю, а поэтому и реализовать не могу.

Я почти не врал. Мозг моего реципиента хорошо воспринимал технологии девяностых годов, но категорически не воспринимал более современные мне, хотя разум воспроизводил какие-то схемы и даже теоретические выкладки. Откуда он, мозг, их брал — мне понятно, так как я лично в своей «той» жизни ни этих схем ни справок точно не видел. Но об этом я молчал.

— Того, что я дал — пока предостаточно. Освойте. Не сможете освоить, зачем давать вообще что-то? Логично?

— Логично, — ответил Андропов, тяжело вздохнув. — Осваиваем.

— Я писал, что очень важно освоить технологию резки кремния. Нужно бросить все силы на разработку резательной техники и соответствующего инструментария. Это кажется не главным, однако не главного в данном производстве нет. Что-то упустите, а потом будете стоять с протянутой рукой. И причём, надо разрабатывать пилы большого диаметра. До четырёхсот миллиметров. Не останавливаться на достигнутом и ни в коем случае не «почивать на лаврах». Те успехи, что сейчас делает ваша наука и техника — это мизер, по сравнению с тем, что надо сделать.

— Наша наука и техника, — поправил Андропов.

— Чего? — не понял я. — Ах, да! Наша, конечно!

— Не всё в наших силах, но своих сотрудников, курирующих соответствующие предприятия, мы активизировали. Хозрасчёт мешает, чтоб ему пусто было!

— «Что нам мешает, то нам поможет», помните фразу из фильма? — спросил я, имея ввиду «Кавказскую пленницу». — Объявите конкурс, назначьте премии…

— Не можем мы так вмешиваться в производство, — скривился Юрий Владимирович.

— Поговорите с комсомольцами, коммунистами. Они — движущая сила.

— Ты серьёзно так считаешь? — удивился Андропов.

— Конечно, — кивнул я. — Даже с музыкантами. Дайте комитетам комсомола команду взять шефство над ними. Пусть работают с хиппи, панками, фашистами. Дискутируют. Пусть они создадут площадки. Только не отпускайте их в свободное плавание. Там сейчас пройдёт основная линия идеологического фронта. Она уже идёт, эта война, и, к сожалению, мы её проигрываем. Готовьте молодёжь. Если партия не может, или не хочет готовить, готовьте вы.

— К сожалению, и у нас нет таких специалистов. Забыли коммунисты труды Ленина, Маркса и Энгельса. Извратили. В том-то и беда, Женя, что некому учить молодёжь. Туда редко идут случайные люди. Это если на переферии… На заводах и фабриках. И то… А здесь все места заняты сынками и дочками руководителей, которых не заставишь учиться марксизму-ленинизму. И уж точно не отправишь дискутировать с фашистами или даже хиппи.

— А вот вы знали, например, как прошёл первый рок-фестиваль в Соединённых штатах Америки? — спросил я.

— Это какой, коммерческий или свободный? — переспросил Андропов.

— О, как! Подготовились, значит?

— Подготовился! — хмыкнул руководитель КГБ СССР. — Да я перечитал все справки за последние десять лет по этому, мать его, рок-н-ролу и хэви металу. Хотя у меня и других дел по горло. Веришь?

— Верю, Юрий Владимирович, но отмечу, что не ожидал.

— Ну, так и что, про фестиваль?

— А то, что информации о том, что на коммерческом фестивале шестьдесят седьмого года в Калифорнии спецслужбы США испытывали на своих гражданах наркотики в наших средствах массовой информации не было. Как не было и того, что этим всем безобразием занималось недавно созданное ЦРУ и ряд тоже недавно созданных организаций, позиционирующих себя, как «левые». Это: так называемая «Франкфуртская школа», «Тавистокский институт», «Институт политических исследований» и ещё ряд других.

— Хм! — странным тоном хмыкнул Андропов и с интересом посмотрел на меня. — Откуда известно сие тебе даже не спрашиваю. Скажешь: «Оттуда», как в «Брилянтовой руке»?

— Так и скажу. Это, судя по всему, что-то из будущего. Какие-то публикации.

— Что тебе ещё известно про «Вудстоксский фестиваль»?

— Финансирование фестиваля осуществлял Джон Робертс, владелец фармацевтической империи «Block Drugs», базирующейся в Пенсильвании. Они и поставляли наркотики и другие сильно действующие психотропные препараты. Это был проект ЦРУ «МК-Ультра», имевший целью поиск и изучение средств манипулирования сознанием, например, для вербовки агентов или для извлечения сведений на допросах, в частности с помощью использования психотропных химических веществ (оказывающих воздействие на сознание человека). Вы должны знать об этом.

Я посмотрел на Андропова выжидающе.

— Я знаю об этом, — хмыкнул он. — Странно, что ты знаешь это, но… Воспримем сей факт, как данность. В семьдесят пятом году сенаторы инициировали расследование этой программы Конгрессом США, но большинство документов уже было уничтожено. И что ты хочешь? Чтобы мы об этом рассказали советским гражданам? Зачем? Чтобы прорекламировать наркотики?

— Чтобы уберечь от наркотиков. Это тоже проблема элиты СССР. Кстати, как с Высоцким? Что-то попытались сделать?

— Попытались, — Андропов снова скривился. — Ещё в семьдесят шестом, когда он только начал, его взяли с кокаином. Сажать не стали. Закрыли в клинику по согласованию с Мариной Влади. Но… Он словно делает всё специально. Сейчас он перешёл на морфий.

— Ему нельзя играть в театре, — проговорил я сокрушённо кивая головой.

— Так и это говорили с ним, и Высоцкий этим летом ушёл из «Таганки», а Любимов, чтобы тот вернулся, предложил ему роль Свидригайлова в «Преступлении и наказании».

— Охренеть, — не выдержал я. — Они все вокруг него там, что, его смерти хотят?

Андропов пожал плечами.

— Артисты, мать их. Странный народец. Они все поголовно или пьют, или на кокаине. И установка от Леонида Ильича этих народных наркоманов не трогать. Даже за более серьёзные преступления.