Глава 4

— Ты, ты, ты, — что-то пыталась сказать Сьюзи, но не могла, потому, что дослушав мой перевод, она снова разрыдалась.

— Да ты чего, в самом деле? — разозлился я. — Ну, что за сопли, Сьюз?! Это же просто песня!

— Ага, песня! Ы-ы… А зачем ты именно сейчас её спел? Ы-ы-ы… Чтобы что?

Я присел рядом с ней на кровать, приобнял за плечи, притянул к себе и стал целовать её голову. Потом я притянул её к себе ещё ближе и получилось, что она леглана мои руки, словно маленький ребёнок. Почему-то, видимо рефлекторно, я начал раскачиваться вперёд-назад, словно укачивая её.

Она всхлипывала и молчала, я тоже молчал и думал, что у нас с ней будет дальше. Так продолжалось минут десять. Уже и спина моя стала наливаться свинцом. Да и ей было не очень удобно, хоть она и развернулась, положив ноги на кровать и прильнув по мне грудью и закинув руки мне на шею.

— Эта песня, больше похожа на мою жизнь, — вдруг сказала она.

— Почему? — спросил я.

— Долго рассказывать. Меня в юности часто обижали и бросали. Мы же с детства с сестрой и братом по кабакам играли. И наш отец был музыкантом. Мой старший брат очень хороший музыкант. Это он меня научил играть почти на всех инструментах. Даже на барабанах.

— Да, ты здорово стучишь! Наверное, лучше меня.

— Ага! Не надо врать! Ты стучишь круто!

Она вздохнула.

— Ты всё делаешь круто! Почему! Откуда ты? С Луны свалился? Или с Марса? Ты, наверное, инопланетянин? Так не бывает, чтобы зубрила был музыкантом. А ведь ты зубрила, раз собрал компьютер. Я узнала, что это такое. Чтобы его собрать, нужно знать физику, а её у нас в классе знали только три человека. Учитель и два зубрилы.

— Школы разные бывают. Вот в нашей, то есть этой, которая здесь в Лондоне, собрались почти все зубрилы по физике, математике, химии. Все очень способные ребята, которые хотят знать больше и потом применять свои знания в своей профессии. С этого года к нам приедут даже из Европы. О! Кстати про Европу… Знаешь для чего я спел эту песню?

Сьюзи уже успокоилась было, но тут вдруг вспомнила, что уже давно не плачет и снова стала всхлипывать. Я решил продолжить не смотря на сырость.

— Ты права, итальянские песни очень лирические. Они или сумасшедше весёлые, или безумно грустные, Хочешь спою весёлую песню?

— Не хочу — капризно буркнула Сьюзи.

— Ну, хорошо не буду. У меня есть ещё несколько песен на итальянском. Как-то я баловался с этим языком. Там смешная рифма получается. Так, что, можно записать несколько итальянских песен и выпустить синглы в Италии Есть у меня и на французском языке. Я много прикалывался.

— Ты и французский знаешь?

— Ерунда! Так же как и итальянский. Эти песни имеют такой смысл, что можно петь поочереди. Сначала ты, потом я, потом снова ты. И наоборот. Даже эту, что я спел, можно так спеть.

— Не-не! Эту песню должен петь только ты. Все девчонки будут рыдать у твоих ног.

Она чуть отстранилась и заглянула мне в глаза и вдруг сказала.

— Я себя ненавижу!

— Чего вдруг? — удивился я. — Нельзя так говорить про себя! Нас и так мало кто любит. А если и мы сами себя не будем любить, тогда зачем вообще жить?

— Я тоже часто себе задаю этот вопрос.

— Э-э! Ты прекращай!

— Ну, ты же сам сказал, что меня не любишь.

— Ну-у-у… Наконец-то железная Сьюзи заговорила о любви. Что ты мне тогда говорила, когда мы с тобой первый раз поцеловались? Что терпеть не можешь эти слюни. Эти щенячьи нежности… Говорила? Ну? Скажи? Говорила?

— Отстань. Подумаешь? Когда это было. Я тогда тебя совсем не знала и думала, что ты такой же, как и все парни.

— А теперь узнала? — спросил я и хмыкнул.

— Узнала, — прошептала она.

— И что, другой? — спросил я.

— Другой, — прошептала она. — Точно — другой. Я же говорю, — ты инопланетянин.

— Ха! И в чём же выражается моя инопланетность?

Сьюзи некоторое время молчала, потом сказала:

— Ты заботливый, как моя мама. Не как отец, а как мама. Ребята у нас все эгоисты. Думают только о себе. Да все у мес думают только о себе. А ты, с какого-то хера, заботишься обо мне, о Ленни, об этих пидорах. То водичку вскипятишь в чайнике не на себя одного, а на всех, мать твою. То начнёшь поднимать нам всем настроение разными прикольными историями, когда всем тошно. Не думаю, что ты хочешь таким способом задобрить нас. Тебе, я вижу, по херу, играешь ты с нами или нет. Тут что-то другое. Думаю, это — привычка. Это, наверное, ты у индусов набрался вежливости. Они там, кажется, даже коров не едят. А буддисты веником перед собой метут, чтобы жучков не раздавить.

Она снова отстранилась от меня и я для равновесия тоже вынужден был отклониться назад, чтобы не завалиться вместе с ней вперёд. Вот была бы «хохма»! Видно, что она ждала ответа на вопрос. А я понял, что она меня раскусила, как тонкую скорлупу арахиса.

— Просто ты мне очень нравишься. Давно нравишься.

— Как давно? — спросила она кокетливо шмыгая носом и снова пряча лицо у меня на грудь.

— Мне кажется — вечность, — прошептал я.

— Небось, похабничал на мой постер? — хмыкнула Сьюз, как всегда назвав вещи своими именами не стесняясь в выражениях. Видно было, что она выросла среди мужиков. Меня это раньше шокировало, но теперь я уже привык к её похабщине. Но сейчас решил её проучитб, ибо она затронула мои чистые стороны души.

— Я срисовывал тебя с конвертов пластинок. Потом сделал плакат в полный твой «великанский» рост. Клал его на пол и…

— Фу-фу-фу! — фыркнула Сью. — Не хочу слышать!

— Ха-ха! Да, пошутил я! Успокойся! Картинка была маленькой, как и конверт пластинки. Даже меньше, зато она помещалась под размер школьного дневника и постоянно была со мной.

— Что за дневник? Записная книжка?

— Бля, — выматерился я. — У них же нет дневников в нашем понимании этого слова. Им туда не ставят отметки и не пишут замечания.

— А где теперь эта картинка?

— Со мной. В вещах лежит, — соврал я.

— Покажешь?

— Обязательно, но потом. Мне нужно набраться смелости. Она не очень хорошо получилась. Я тогда только учился рисовать.

— Ну, покажи-покажи, — заканючила Сьюз и даже стукнула меня кулачком в грудь.

— Нет, моя хорошая. И не капризничай.

— Ты защищаешь от меня своё личное пространство? Значит ты мне ещё не веришь?

— А ты мне?

Она промолчала.

— Вот видишь! У нас с тобой ещё всё впереди. И радости, и печали. Это, если ещё будет это «у нас».

— Радости и печали…

Сью задумалась, а потом как-то крутнулась, развернувшись на моих руках, снова опустив ноги на пол, оттолкнулась ими и завалив меня на спину, расположилась на мне в полный рост.

— А ты точно этого хочешь? — спросила она прищурив правый глаз.

Она была «леворукой» и точно таким образом целилась из револьвера, из которого научилась стрелять лет в четырнадцать.

— Не знаю, — честно сказал я.

Она вскинула брови.

— Не знаю, готов ли я стать подкаблучником?

Её брови вскинулись ещё выше.

— Зачем тебе становиться подкаблучником? Будь самим собой. А я буду самой собой.

— Тогда будут лететь искры, — улыбнулся я.

— И пусть летят! — с упрямой ноткой через нижнюю губу бросила она. Надоело командовать!

— Ха-ха! — хохотнул я и её слегка качнуло. — Это тебе только так кажется, что ты готова подчиниться. Кто привык командовать от власти добровольно не откажется. Хотя… Можно ведь попробовать? Вдруг получится?

Сьюзи разулыбалась, сползла по мне чуть ниже и с облегчённым выдохом положила голову мне на грудь. Она выдохнула, а я напрягся, так как наши интимные места соприкоснулись.

— Хе-хе-хе, — злорадно хихикнула она. — Кто это тут у нас взволновался? Ха-ха! Не подними меня на шест, Джони.

— Левсы крепкие, выдержат, — буркнул я, злясь на себя, что не могу управлять «процессом».

— Ну-ну, ха-ха, — проговорила Сьюз и потёрлась о «восстающий холм».

— Злодейка, — прошептал я, кладя ладони на её маленькую, но кругленькую и упругую попку.

* * *

— Так, что ты говорил про итальянские и французские синглы? — спросила Сьюз, затягиваясь первой сигаретой после бурного секса.

— У Джона Сомерсета во Франции наверняка полно клиентов, которым он ровнял физиономию, из артистических кругов. Возможно, среди них найдётся и продюсер. Ну, или кто-то, кто его знает. Он покажет ему наши песни и «ву а ля!» Мы в Европейских чартах!

— Ага! — скривилась Сьюз. — Думаешь, это легко?

— С французскими и итальянскими песнями? — переспросил я. — Легко! Хочешь, я наиграю тебе из французского репертуара?

— Наиграй, — сказала она и хмыкнула. — Если ты не наденешь трусы, это будет совсем по-французски. Ха-ха!

Хмыкнув, я лишил её удовольствия полюбоваться мной голым и с гитарой, натянув джинсы, но больше ничего надевать не стал. Включил всё своё оборудование, встал за синтезатор, и, встроившись в ритм драм-машины, тронул клавиши и запел:

— Et si tu n’existais pas, dis-moi pourquoi j’existerais.

Pour traîner dans un monde sans toi, sans espoir et sans regrets…[8]

— Ах, — едва вымолвила Сьюзи и закрыла глаза. — Ещё хочу.

Я, лишь слегка «наморщил ум» и, изменив ритм, начал:

— Salut, c’est encore moi! Salut, comment tu vas?

Le temps m’a paru très longloin de la maison j’ai pensé à toi…[9]

Музыка кончилась.

— Ещё… Пожалуйста… — прошептала Сьюз!

— A toi… A la façon que tu as d’être belle…

A la façon que tu as d’être à moi…

A tes mots tendres un peu artificiels quelquefois…[10]

— Какие прекрасные мелодии, — проговорила Сьюзи.

Она давно открыла глаза и с напряжением смотрела на меня.

— Я даже не спрашиваю их перевод. Немного поняла. Всё про любовь. И ты хочешь сказать, что это всё ты написал для меня?

— Да, это всё я пою для тебя, посвящаю тебе и дарю тебе. Бери любую. Из этих, или каких других. Все песни тебе.

Сьюзи нахмурилась.

— Ты коварный змей искуситель! — наконец выдавила она, явно через силу. — Так нельзя. Мы… Я… Я пока не разобралась в себе. Мне дороги мои ребята… Ленни… Мне нравится играть тяжёлую музыку. Да и им вряд ли понравится играть так. А ты… Зачем тебе я, как музыкант? Ты спокойно можешь хоть сейчас выпускать синглы в Европе. Это, то, что ты исполнил, готовые шлягеры. Я здесь где? Мои ребята здесь где?

Она потупилась.

— Неважно, что ты придумаешь и с кем останешься, — подумав, сказал я. — Я сказал, что моя музыка — принадлежит тебе.

— Почти вся, я позволил себе усмехнуться. — Половина. Половина тебе, половина мне.

— И всё потому, что ты меня…

— Это всё потому, что ты мне очень нравишься и то, что ты лучшая и достойна этого.

— Да, — совершенно споуойно сказала она, — я лучшая. Президент «Электра Рекордс» сказал, что я могла стать новой Дженис Джоплин. А Мики Мост, мой продюсер, предложил отвезти меня в Англию и сделать первой Сьюзи Кватро. Правда, я не хотела быть чем-то новым и не понятно каким. Да и сам Мики Мост не знал. Он целый год держал меня в отеле и развивал «мои навыки».

Она криво усмехнулась.

— Заодно, я взрослела. Тогда мне шёл двадцать первый год. Тогда мне тоже пришлось выбрать между своей личной карьерой и судьбой группы «Крадл». Мики они тоже были не нужны, как и тебе.

— Зря ты так. Это мы им станем не нужны, если начнём заниматься европейской музыкой. Хотя, можно их об этом спросить.

— Ты правду говоришь? — моментально встрепенулась Сью. — Надо их спросить об этом.

Она замолчала.

— Значит, ты, в общем, не против?

— Чтобы мы были вместе? — Она при этом вопросе глубоко затянулась сигаретным дымом и на выдохе сказала. — Не против. Ты более перспективен, чем Майкл и Ники. Мне твои песни нравятся больше чем те, что пишут они.

— И отлично! Давай я наиграю тебе пару итальянских песен, которые мы сможем сейчас записать. Так… Вот тебе слова одной.

Я вынул из шкафа несколько листов, скрепленных стиплером.

— Она называется «Sara Perche Ti Amo» и на очень весёлая. В ней поётся про…

— Ой! Да понятно! — Сьюзи зашевелила губами читая и переводя. — Так… Возможно, потому, что я тебя люблю, э-э-э, это чувство, все крепнет и крепнет. Ага… Обними меня крепко, придвинься ближе, Ого! Хе-хе! Мне хорошо, возможно, потому, что я тебя люблю. Отличная песня! Я пою в такт твоим страстным вздохам… Круть! Это весна, возможно, потому, что я тебя люблю. Падает звезда, скажи мне, где мы? Нет никакой разницы, возможно, потому, что я тебя люблю.

Сьюз восхищённо посмотрела на меня.

— А ну ка спой ка…

Я снова встал за синтезатор.

— Тут ты, между прочим, начинаешь первой.

— Ага.

Я запел:

— Смущаюсь, возможно, потому, что я тебя люблю.

Это чувство, что все крепнет и крепнет.

Обними меня крепко, придвинься ближе. Мне хорошо.

Возможно, потому, что я тебя люблю.

Я пою в такт твоим страстным вздохам. Это весна!

Возможно, потому, что я тебя люблю.

Падает звезда, скажи мне, где мы?

Нет никакой разницы, возможно, потому, что я тебя люблю.

Летать, летать умеем, все выше и выше.

Полетели, полетели со мной, потому что мир сошел с ума.

И если нет любви, хватит одной песни,

Чтобы создать путаницу вокруг тебя и в тебе.

После всего, что в этом странного?

Это песня, возможно, потому, что я тебя люблю.

Если наступит конец света, что ж — отсюда переедем.

Если и наступит конец света, то, возможно, потому, что я тебя люблю.

Обними меня крепко, придвинься поближе,

так хорошо, что кажется нереальным.

Если мир сошел с ума — что в том такого?

Безумный от сумасшествия, по крайней мере, мы друг друга любим.

Летать, летать умеем, все выше и выше.

Полетели, полетели со мной, потому что мир сошел с ума.

И если нет любви, хватит и одной песни,

Чтобы всколыхнуть бурю за окном и в душе.

Лети, лети — «летается», Возможно, потому, что я люблю тебя.

Полетели со мной, придвинься поближе.

И если нет любви, скажи мне, где мы?[11]

Со второго куплета Сьюзи начала понемногу подпевать, а к третьему куплету слезла с постели, накинула на голое плечо ремень бас-гитары, положила листок с текстом на пюпитр и выдала отличную партию совмещённого с басом вокала. Она повернулась ко мне и пела мне, а я не придумал ничего другого, как начать песню заново. Ещё бы. Во-первых, на голую Сьюзи Кватро, играющую на бас-гитаре и поющую голой я мог смотреть вечно, во-вторых, мне хотелось запечатлеть этот «клип» в памяти на всегда. Мало ли что будет завтра, послезавтра и потом… Да-а-а… Это был лучший видео ролик, увиденный мной когда-либо.

— Записано, — крикнул я и нажал кнопку синтезатора.

У меня прямо на него была выведена система пуска и автоматической синхронизации записи.

— Ты записал? — воскликнула радостно Сьюзи. — Вот молодец! Послушаем?

Мы послушали. Получилось очень даже неплохо. Бас был плотный и весёлый, а вокал Сьюз, обычно излишне крикливый, его иногда называли «базарный», тут был мягче. Наверное потому, что веселее. Когда она пела песню заново, она, глядя на меня, тоже подпрыгивала и веселилась вовсю.

— Ну, круть! Если покажем Мики и Нику, не поверят, что это я. Ха-ха!

— Давай, ещё одну, сразу?

— Давай.

— На!

Сьюзи взяла лист со словами «Come vorrei» и пробежала текст глазами. Когда она подняла взгляд сл зы снова наполняли её глаза.

— Ну, Сьюзи, ты только не начинай кукситься. Эту песню тоже надо петь жизнерадостно, ведь всё проходит и она вернётся к нему. Поняла?

— Поняла. Покажи, как?

Нажал кнопку синтезатора, начал рояльное вступление, запел. Тут первый куплет был моим.

— Есть дни, когда я не сплю и думаю о тебе, сижу дома, и тишина — мой единственный друг.

В то время как за стеклами падает снег, я тебя жду здесь около огня.

В этой зиме что-то не так. Рождество не такое, каким оно было когда-то.

Но это было лишь год назад, надеемся, что не закончится.

Как бы мне хотелось, как бы мне хотелось, любовь моя…

Как бы мне хотелось, чтобы ты меня любила, как я тебя.

Чтобы этот вечер, слишком грустный, слишком обычный, не был больше без тебя.

Как бы мне хотелось, как бы мне хотелось, любовь моя, как бы мне хотелось,

Чтобы эта любовь, которая уходит, не растаяла бы, как снег под солнцем — без слов.

Должен бы тебя понимать, когда вижу, что ты уходишь

и не любить бы тебя, когда не хочешь, чтобы тебя любили.

Без «падения» в ревность вновь, которую только ты вызываешь.

Как бы мне хотелось, как бы мне хотелось, любовь моя…

Как бы мне хотелось, чтобы ты меня любила, как я тебя.

Чтобы этот вечер, слишком грустный, слишком обычный, не был больше без тебя.

Как бы мне хотелось, как бы мне хотелось, любовь моя…

Как бы мне хотелось, чтобы эта любовь, которая уходит,

Не растаяла бы, как снег под солнцем без слов.

И в этот раз другая женщина не придет стереть твой отпечаток на подушке.

Даже луну об этом попросил, но она не согласна, не хочет больше быть со мной.[12]

Загрузка...