Джошуа.fb2

Джошуа — Димa [12]

Мне снится Джошуа. Впервые за много лет.

Я вижу нас обоих со стороны: мы без сознания, плывём в грязно-зеленом пространстве, медленно опускаемся на дно Мензы. Нам девять, я выгляжу одетым в точно такую же курточку с рисунком Гуфи на спине, в какой щеголял в третьем классе. А Джошуа… Не могу разобрать. Он похож на образ. Я как будто таким его и помню: образным, почти эфемерным, без четких линий. Словно он набросок.

Вода мутная и очень холодная. Я чувствую, как меня морозит, и хочу вытащить из воды нас обоих, но не могу пошевелиться. Беспомощно бросаюсь вперед, но не приближаюсь ни на метр. Ненавижу такие сны.

Просыпаюсь еще до будильника. Понимаю, что не могу спать из-за боли: в висках давит, в ушах — звенит, как будто похмелье.

Я долго лежу, не открывая глаз. Чувствую: если это сделать, солнечный свет больно ударит по голове. Но когда тёплые пальцы касаются моей щеки, мне хочется разлепить ресницы. Посмотреть на него. На Влада.

И я смотрю — чуть-чуть, через щелки. Он, подперев голову рукой, разглядывает меня сверху-вниз и выглядит обеспокоенным.

Сонно спрашиваю:

— Что такое?

А он спрашивает:

— Ты в порядке?

— Голова болит, — отвечаю.

Но, кажется, он не об этом. Словно нарушен какой-то другой порядок.

Я с усилием открываю глаза, морщась от избытка света.

— Что-то случилось?

Он потерянно смотрит, пытается что-то прочесть по моему лицу. Говорит:

— Ты… был странный ночью. Ты не помнишь?

Пытаюсь вспомнить ночь. Мы занимались сексом? Оглядываю себя. На мне трусы, а после секса я засыпаю голым. Но всё ведь к этому шло? Мы стояли вот здесь, возле кровати, жались к стене, целуясь, и я тянулся к шкафу — там, на дверце, висели мягкие хлопковые веревки. Хотел попросить связать меня. Но не попросил?

Признаюсь:

— Я не помню.

Жду, что он тяжело вздохнет, как это делает всегда, если речь заходит о моей памяти, но он начинает извиняться:

— Это я виноват. Прости.

Не понимаю:

— В чём виноват?

— Я сделал… в общем, не надо было так, наверное.

Начинаю тревожиться.

— Что ты сделал?

— Я хотел, чтобы ты посмотрел мне в глаза.

— И я посмотрел?

— Я снял ленту. И ты посмотрел.

Тревога разрастается. Я не могу смотреть в глаза, когда занимаюсь сексом. Это кажется физически невозможным, как выворачивать стопы, выгибать пальцы к кисти, распадаться на атомы. Действие за пределами моих возможностей. Я даже не пытаюсь, я сразу прошу: не надо.

И Влада просил. Тогда зачем он?..

— Прости, — виновато повторил он, в сожалении сводя брови. — Просто так иногда сложно…

Не знаю, за что он извиняется. Не могу на него злиться, потому что ничего не помню. Это пугает. Я себя пугаю.

— И что было? — уточняю, боясь услышать ответ. — Когда это случилось…

— Ты отшатнулся… Стал какой-то другой. Говорил странные вещи.

Замечаю, что он уходит от ответа, и настаиваю:

— Какие? Расскажи по порядку. Я не помню ничего.

И он рассказывает.

Этой ночью мы занимались сексом. Это я помню. Я попросил закрыть мне глаза и связать (ага, всё-таки попросил). Влад так и сделал, зафиксировал мои руки за спиной. Началась прелюдия, всё как обычно: он помог опуститься перед ним на колени, я попытался зубами расстегнуть ширинку на его брюках (мы даже смеялись!), он сам вытащил член и поднес его к моим губам. Потом это случилось. Он потянул за ленту, чтобы посмотреть мне в глаза, и я сначала застыл («Как магия, знаешь, в Гарри Поттере: «Ступефай!» или что там», — говорит Влад), а потом начал испуганно отползать, пока не уперся спиной в кровать. Влад спросил, что случилось, а я сказал… Тут Влад запинается, но всё-таки договаривает. Я сказал:

«Ты какого хрена со мной делаешь?»

Он подумал, что я так расстроился из-за ленты, предложил завязать глаза обратно, но я разозлился еще сильнее:

«Издеваешься? Ты сраный насильник, ты какого хрена меня связал?!»

«Я не… я не насильник, — Влад, конечно, удивился моим заявлением (я тоже, слушая, удивляюсь). Он сказал: — Давай я развяжу»

Из-за того, что я ужасно нервничал и елозил, натирая веревками руки, Влад решил освободить меня как можно быстрее и взял для этого складной нож, с которым мы обычно выбирались за город. Он обрезал веревки и, когда закончил, я вырвал у него нож и стал угрожать.

На этом моменте я ему не верю. Но Влад очень серьёзно говорит, что я смотрел ему в глаза и говорил: «Я убью тебя».

Я перебиваю:

— Такого не может быть. Ты, наверное, преувеличиваешь. Может, я другое говорил?

— Ты держал лезвие возле моей глотки. Вот здесь, — он точным движением показывает на себе.

По коже бегут мурашки. Еще ничего не понимаю, но уже всё чувствую: внутренние органы подбираются к горлу.

Шепотом спрашиваю:

— И что потом?

— Ты отрубился.

— Отрубился?

— Да. Как будто выключили. И спал до утра.

— И ты остался со мной? — не верю своим глазам.

— Ну да. Тебе же… явно было плохо.

Поднимаюсь с постели, чувствую, как трясет. Подхожу к нашему шкафу, открываю дверцы (веревок там уже нет — теперь их только выкинуть), закрываю, иду обратно к кровати, сажусь, встаю, иду к окну. Бессмысленные действия, которыми я измеряю комнату, а в голове: «Я сумасшедший… Я сумасшедший…»

Говорю вслух:

— Я псих. Рядом со мной опасно.

— Стой, малыш, стой, — он поднимается, перехватывает меня на середине комнаты за плечи, заглядывает в глаза. — Может, ты просто устал? Это, наверное, какое-то перенапряжение. Что у тебя на работе? В городе какой-то треш. Еще и эта машина в реке…

Да, машина в реке. Накануне я говорил Владу, что переживаю об этом: у последней жертвы нашли Тиндер, настроенный на мужчин. Среди других жертв женат только один, остальные — взрослые и одинокие. Внешне. Но вдруг кто-то правда… кто-то правда убивает геев?

Эти мысли меня выматывают. Но не настолько же…

— Что говорит твой терапевт? — продолжает Влад. — Ты рассказывал ей?

Я с раздражением вспоминаю Алию.

— Она говорит: «Ох, мама вас недолюбила!».

— А ты рассказывал ей вообще… — он замолкает, убирает руки с моих плеч, — ну, как мы занимаемся сексом?

Я отвожу глаза. Это та странность, которую я предпочитаю оставлять при себе. И при Владе, раз уж он тоже участвует. Но больше никого туда не впускаю.

— Что бы я ни рассказал, она всё равно сведет это к матери, — недовольно отвечаю.

— Но ты рассказывал?

Качаю головой. Влад вздыхает.

— Ты с ней не очень-то откровенен. Она тебе не нравится? Можно найти другого терапевта.

Я поднимаю на него взгляд. Не понимаю, почему он стоит здесь и разговаривает со мной, как будто я нормальный. Разве не очевидно, что у меня едет крыша? Господи…

— Я правда подставил нож к твоему горлу? — всё ещё не верю, что мог сделать это.

Влад кивает. Я подношу ладони к лицу, давлю на глаза, щеки, нос. Давлю. Потом обессиленно бросаю руки вниз.

— Как это вообще возможно…

Владу хочется меня оправдывать.

— Ты выглядел очень напуганным.

— Чего я мог напугаться? — усмехаюсь. — Тебя? Бред какой-то…

Он смотрит на меня с искренним сочувствием. Ночью я чуть не убил его, а он сочувствует мне. Я хочу плакать, потому что мне так жаль… Мне так жаль.

Он очень хороший. Мягкий, заботливый, справедливый. Когда он обнимает меня, я чувствую себя защищенным со всех сторон, как в крепости. Хотя Влад не большой — мы, пожалуй, одной комплекции. Мы оба небольшие. Когда кладу руки ему на лопатки, они шевелятся под моими ладонями, как два тонких крылышка. И руки у него тонкие, как у музыканта (может, потому что в школе играл на скрипке?). Даже удивительно, сколько в этой хрупкости силы.

Звонит будильник. Значит, уже семь-тридцать. Мы долго смотрим на включившейся экран мобильного, слушаем успокаивающую птичью трель, пока Влад не подходит к тумбочке первым, и не смахивает звонок. Говорит:

— Хочешь, возьму выходной? И ты возьмешь. Скажем, что заболели. Побудем вместе. Хочешь?

Хочу больше всего на свете. Но устал быть неудобным.

— Не знаю…

— Значит хочешь.

Он меня понимает. Уже начинает звонить начальнику, сейчас будет врать, что проснулся с температурой. Так и делает: наговаривает что-то с деланной хрипотцой и подмигивает мне.

У меня на работе только один начальник. Я пишу маме.

Когда мы оказываемся освобождены от работы, Влад велит мне лечь в постель, говорит, что сейчас принесет телек из гостиной, а потом закажет пиццу, и мы будем валяться под сериалы до самого вечера. Говорит, мне нужно расслабиться.

Я неловко предлагаю:

— Могу в магазин сходить, купить что-нибудь выпить.

Он отмахивается:

— Отдыхай.

Ведет себя, как будто я заболел.

Потираю подушечками пальцев гудящие виски. Может, я правда болен?