Джошуа.fb2

Джошуа — Димa [14]

Мы с Владом переиначиваем правила игры: я прошу его не развязывать меня, если снова впаду в то странное состояние. Прошу уйти. Вызвать скорую. Я не обижусь, если он вызовет скорую.

Ему не нравится, что я такое предлагаю, он считает, я слишком строго к себе отношусь. Не понимаю:

— А ты — почему не строго? Я чуть не убил тебя.

Он долго смотрит, прежде чем сказать:

— Это был не ты.

— Кто ж еще…

Он встаёт передо мной. Я сижу на кровати, смотрю на узоры постельного белья: серые вентили на белом. Влад берет моё лицо в ладони, поднимает к себе, наклоняется. Негромко говорит:

— Я тебя знаю. Ты бы так не сделал.

Он берет с постели и надевает мне маску на глаза: мы купили её вместо атласной ленты. Ленте больше не доверяем — она может развязаться в любой момент.

Я протягиваю к Владу руки, вытаскиваю полы рубашки из-под ремня, расстегиваю пуговицу снизу-вверх. Каждое моё движение ловкое и безошибочное — я знаю его тело наизусть. Задрав рубашку, начинаю целовать живот, он напрягается и расслабляется под моими губами. Кладу руки на ремень. Прежде чем расстегнуть, прислушиваюсь к себе: всё же будет нормально?

Нормально, да?..

Да, нормально. Всё проходит нормально. Но мне не по себе от того, что вообще приходится об этом думать. Получается, такой у нас секс: с учетом неадекватности одного из партнеров.

Влад ложится рядом, целует меня в губы, устраивается на подушке. Чувствую, как он разглядывает меня — значит, хочет что-то сказать. Жду.

Он кладёт руку на мою грудь, нежно поглаживает под ключицами. Я перехватываю его пальцы, подношу к губам и целую. Тогда он, наконец, заговаривает.

— Может, сходить к… врачу?

— К какому?

Знаю, к какому. Но пусть сам скажет. Мы оба должны это признать.

— К психиатру.

— Ладно, — соглашаюсь сразу, потому что думаю об этом последние дни.

Я заранее смирен с любым диагнозом. Наверное, даже обрадуюсь, окажись болен каким-нибудь биполярным расстройством — говорят, оно сглаживается терапией. С шизофренией может быть сложнее.

А у меня, скорее всего, она. Я псих с ножом, направленным против любимого — на что это похоже?

Сглатываю, сообщая одну из главных своих тревог:

— Я могу лишиться работы, если… если вдруг что.

— Давай сходим в частную, — предлагает Влад. — Они сведения не передают.

— Но мне, наверное, правда не стоит работать в органах, если я… псих.

— А я думал, это главное условие для работы в органах.

Он шутит, но мне не смешно. Влад обрывает усмешку, извиняясь:

— Прости. Просто не думаю, что ты… псих, — он утыкается носом в мою шею, по коже разбегаются мурашки от его дыхания. Он шепчет: — Думаю, тебе просто скажут, что ты устал.

Интересно, кого из нас двоих он утешает: себя или меня? Вздыхаю, отстраняясь, тянусь к наручным часам на тумбочке. Почти девять вечера. Говорю, что хочу принять душ, и Влад убирает руку с груди. Когда встаю, он, оглядывая меня, произносит:

— Может, выберемся куда-нибудь?

— Куда?

— В бар, например. Хочу, чтобы ты чаще отдыхал.

Думаю, что нужно соглашаться. Кажется, никак иначе достичь расслабления не получается: даже секс становится фактором напряжения. Может, хотя бы алкоголь?..

Мы принимаем душ — по очереди. Сушу волосы, стоя у зеркала с феном, пока за шторкой Влад, намыливаясь, рассказывает про дело, с которым приходится работать. Из-за шума воды расслышать получается только часть истории, но суть улавливаю: мужчина изнасиловал свою подругу после отказа заняться с ним сексом. Влад хмыкает:

— Вот таких козлов иногда приходится защищать.

Не понимаю, почему он считает свою профессию чище, чем мою. Разве правда не в том, что такие козлы должны сидеть в тюрьме?

Спрашиваю:

— А если бы мы нашли этого серийника, — откладываю фен, беру гель для волос, — ну, который убивает мужчин… Ты бы стал его защищать?

Влад задумчиво отвечает:

— Да, наверное… Это же моя работа.

— Даже если он убивает геев? — уточняю, поворачивая голову к задернутой шторке. — Из ненависти.

Влад вздыхает:

— Даже если.

Я тоже вздыхаю, и начинаю укладывать волосы на бок.

Мы идём в бар на улице Гастелло — это наше любимое место: мало посетителей, пустынный зал, тихая музыка, проще уединиться вдвоём. В городе нет гей-клубов, в городе нет ничего с приставкой «гей-», нам приходится быть изобретательными.

Садимся за столик в углу, Влад говорит, что принесет коктейли. Прошу «Манхэттен» — достаточно крепкий, чтобы вернуть телу вялую расслабленность (как давно я такого не чувствовал), и достаточно мягкий, чтобы после не болела голова. Знаю: Влад возьмет себе мохито. Любит послабее.

Пока жду его, разглядываю зал: никого, кроме официанта и бармена. Только из противоположного угла на меня смотрит девушка. Так долго смотрит, что это становится почти некомфортным, но в настоящую проблему превращается, когда замечаю: идёт ко мне.

Начинаю испытывать странное беспокойство, словно чем-то могу быть перед ней виноват. А она, кажется, и считает меня виноватым.

Потому что, остановившись рядом с нашим столиком, долго смотрит на меня сверху-вниз, словно ожидает чего-то. А я смотрю на неё. По внешнему виду пытаюсь определить социальное положение: может она просто не в себе? Но выглядит хорошо: под джинсовыми шортами колготки в крупную сетку, на ногах — легкие берцы, сверху — толстовка. Глаза жирно подведены тенями, ей идёт. Был бы гетеросексуалом, влюбился.

— Ну? — нетерпеливо спрашивает она, будто подгоняя.

Я ищуще смотрю ей в лицо.

— Что… «ну»?

— Ничего не хочешь мне сказать?! — голос такой, как будто сейчас закричит.

Опасливо смотрю на Влада: он разговаривает с барменом в ожидании заказа. Замечая мой взгляд, хмурится, как бы спрашивая: «Что такое?», а я растерянно вожу глазами, как бы отвечая: «Не знаю».

Пытаюсь врубить деловитость, с которой обычно работаю над гражданскими обращениями:

— А… вы по какому вопросу?

— Ты издеваешься?! — она злится, и это начинает выглядеть комично. — Сначала игноришь неделями, а теперь делаешь вид, что мы не знакомы?

Из всего, что происходит, вычленяю самое очевидное:

— По-моему, вы меня с кем-то перепутали.

Пока она говорит, что перепутала меня с «адекватным человеком, способным на серьезные отношения», приходит Влад с нашими коктейлями, и ставит Манхэттэн передо мной. Не садится, а поворачивается к девушке и, отпивая из трубочки мохито, вежливо уточняет:

— Что-то случилось?

Она с удовольствием ему сообщает:

— Ваш друг — придурок, больше ничего не случилось.

Влад, не выпуская тонкую трубочку изо рта, с любопытством оборачивается на меня, затем снова смотрит на неё. Не вижу его лица, но чувствую в голосе беззлобную усмешку:

— Это мой парень.

Невольно отворачиваюсь к стене: ненавижу, когда он так делает. Ему со своей работой в частной конторе легко быть открытым геем, а я вообще-то прокурор. Лицо закона. И у этого лица, как считается, должен быть светлый, не замутненный гомосексуальностью взгляд.

Владу смешно, когда мы об этом спорим, а для меня — важно. Любимая тема, чтобы поругаться.

Но сейчас не до этого. Наша собеседница то ли радуется словам Влада, то ли удивляется, но начинает как-то нехорошо смеяться:

— Так ты голубой что ли? Пиздец, стоило догадаться! — она ставит руки на бедра, отходит, будто собирается уйти, потом опять возвращается, и снова взмахивает руками: — Жесть! Я думала… я думала, что ты с какой-то другой дурой мутишь, но что с мужиком!

Я не понимаю, о чём она. Всё происходящее кажется нелепым, даже пугающим, мне хочется побыстрее отделаться от этой сумасшедшей, но Влад всерьёз спрашивает:

— Что это значит?

— Я не знаю!

— Конечно, не знаешь! — саркастически хмыкает она. И уже обращается к Владу: — Если хочешь знать, мы трахались с ним последние полгода, с первого дня, как встретились.

Я задыхаюсь от возмущения:

— Это неправда! — тоже встаю, раз уж они стоят.

Замечаю, как за нами наблюдают официант и бармен: наверное, ничего интересней за рабочий день не случалось. В тот момент они становятся мне противны: слетелись на скандал, как стервятники.

Влад медленно ставит стакан с мохито на стол. С недоверием смотрит на меня, и я не понимаю, как он может сомневаться?! Она же городская сумасшедшая, а я — его парень, почему он вообще это слушает?

Негромко говорю, глядя ему в глаза:

— Слушай, я гей. Мне не нравятся женщины. Да я, — оборачиваюсь на неё, прежде чем сказать, и сильнее понижаю голос: — я вообще не могу никого трахнуть, ты же знаешь.

Влад также тихо отвечает:

— Технически она и не говорит, что ты её трахал…

Смотрю ему в глаза: не понимаю, шутит он или нет. А она кудахчет за спиной:

— Трахал! Именно это он и делал! Не знаю, что он там тебе рассказывал, но мне…

Мне плевать, что она говорит. Встаю к ней спиной, беру Влада за плечи и вкрадчиво говорю, глаза в глаза:

— Это неправда. Всё, что она говорит — неправда. Ты же понимаешь?

Его потерянный взгляд перемещается с моего лица за спину — наверное, на неё. Неожиданно он становится очень серьезным, даже хмурым, решительно берет меня за руку и подводит ближе к себе, как будто ограждая от неё. И тогда я успокаиваюсь: он мне верит.

Закрывая собой, он делает шаг вперед, спокойно отвечая ей:

— Спасибо за информацию, я приму к сведению. Можете идти.

Она разочарованно вздыхает:

— Ты ему поверил?

— А кому еще? Женщине, которую я вижу впервые в жизни?

Он издевательски выплевывает слово «женщина», и она, кажется, обижается: девушка выглядит не многим старше двадцати. Посмотрев в сторону, словно о чём-то подумав, она скрещивает руки на груди и неожиданно выдает:

— У него небольшой размер, сантиметров двенадцать, маленькая родинка у основания члена, шрам после аппендицита, — с вызовом смотрит на бледнеющего Влада. Я тоже бледнею. — Хочешь услышать еще какие-то подробности или достаточно?

Он поворачивается ко мне. Я качаю головой: хочу сказать, что это всё… ложь. Но одновременно с тем понимаю, что это правда: всё, что она назвала — правда. И Влад тоже это понимает.

Как такое возможно?

Она не без удовольствия смотрит на наши лица — насмешливо и отстраненно, как победительница. Кажется, прямо сейчас у меня рушатся отношения с лучшим из живущих на этой планете людей — с самым любимым, с самым желанным на свете мужчиной, — но мне не до этого.

Я смотрю, как она уходит. Нужный вопрос сам рождается в голове, и я окликаю её:

— Стой!

Она оборачивается. Сглотнув, я спрашиваю:

— Как меня зовут?

Она снова фыркает:

— Издеваешься?

Боже, только не сейчас. Не теперь. Я на пределе: у меня шалят нервы. Если пришла разрушить мою жизнь, так пусть доводит начатое до конца. Пусть поможет мне убедиться, что вся моя жизнь — ничего не стоит.

Я почти кричу на неё:

— Просто скажи моё имя! Это что, так сложно?!

Она сопротивляется:

— Не ори на меня!

Я отодвигаю Влада в сторону — грубее, чем хотел бы, — обхожу, и иду прямиком к ней. Мне кажется, я способен её ударить, оттаскать за волосы, убить. Но, приближаясь, заставляю затормозить на расстоянии полуметра, и сквозь зубы повторяю просьбу:

— Просто. Скажи. Имя.

Она долго разглядывает моё лицо, прежде чем отвести взгляд, насмешливо бросив:

— Джошуа.