Джошуа.fb2

Джошуа —??? [24]

Стою у забора, вцепившись в сетку. Единственное место, которое я узнаю — здание спортивного комплекса. Больше ничто не похоже на себя.

Я ходил домой, но ключ, который я нашел в кармане, не подошел к двери. Я стучался, стучался, стучался, и тогда открыл какой-то злой дед. Он закричал: «Чего тебе?!», я испугался, потому что… не знаю этого деда. Непонятный дед в моём доме. Я спросил: «Где моя мама?», а он сказал: «Наркоман что ли?» и захлопнул дверь. Не понимаю ничего. Где мой дом?

Вышел на улицу, прямо под снег — ветер щиплет за щеки и пробирается под мою одежду. На мне странная куртка — она даже не похожа на куртку. Пальто что ли? У мамы есть похожая вещь. Как из ткани какой-то, а не из куртки. Не понимаю: это она мне купила? А почему я согласился это носить?

Пошел к школе, петляя дворами — дворы знакомые, а школа — нет. Старые стены выкрашены в желтый, изрисованы большими ромашками и бабочками, и теперь школа больше похожа… на детский сад. Малыши на площадке не старше пяти лет — не выглядят даже как первоклассники. Школы тоже больше нет? Больше нет… ничего?..

Я начал плакать: мне страшно, я не знаю, куда мне идти. Сел у забора на корточки и рыдал, а взрослые, проходя мимо, смотрели на меня и ничего не делали. Даже не подходили. Дураки. Мне нужна помощь! Отведите меня к маме! Я хотел докричаться до них своими мыслями, но ни к кому подойти не решился. А что, если кто-то из них оказался бы плохим человеком?.. Как он.

Когда подумал о нём, понял, что остаётся только один вариант. Пошел к спортивному комплексу в надежде, что хотя бы там всё по-старому. Может, там где-нибудь мама, или другие ребята, или… хотя бы он. Вдруг он согласится отвести меня к ней? Даже если сначала сделает со мной то же самое, как тогда, может, потом он отвезет меня домой?

Теперь я стою тут, вцепившись в забор. Через шлагбаум меня не пропустили: охранник спросил: «Вы к кому?», я сказал: «Просто…», он махнул головой, мол, уходи. Никуда меня не впускают. Плачу так долго, что мокрые ресницы покрываются льдинками, а слёзы на щеках — застывают. У меня ведь больше нет других вариантов. Если это какой-то страшный мир, где больше нет никого, кого бы я знал, значит, я умру в нём… от холода. И голода. Я хочу кушать.

Слышу голос за спиной:

— Вы в порядке?

Оборачиваюсь. Передо мной какой-то пацан с футбольным мячом под мышкой. У него шапка набекрень и расстегнутая куртка, выглядит красным и запыхавшимся. Думаю, он моего возраста — не старше, — и решаю, что с ним можно поговорить. Наверное, не все пацаны такие тупые, как на дзюдо.

Честно говорю ему:

— Я… не могу вернуться домой.

Он прислоняется спиной к забору, заинтересованно смотрит на меня:

— Почему?

Достаю из карманы ключи, показываю ему:

— Не подходят. Пошел домой, а там какой-то мужик…

Он кивает, посмеиваясь:

— Наверное, жена замки сменила и привела какого-то хахаля.

Хмурюсь, не понимая его шутки.

— Что?

— Не обижайтесь, я просто шучу.

Ничего себе он вежливый, конечно. Даже на «вы».

— Я в одном сериале такое видел, — продолжает он. — Бабушка смотрит.

— А моя смотрит только какие-то религиозные передачи.

Он удивляется:

— У вас тоже есть бабушка?

— Ну да, — меня начинает бесить его странная манера разговаривать, и я прошу: — Давай на ты.

Он пожимает плечами:

— Ладно.

Не хочу, чтобы он уходил. Мне опять станет страшно и одиноко. Смотрю на мяч в его руках, думаю, чего бы ещё такого сказать, чтобы он остался.

— Ты… занимаешься футболом?

— Ага. Здесь, — он кивает на здание комплекса.

— А я дзюдо.

Он с сомнением смотрит на меня, как будто не верит:

— Тренер типа?

Пугаюсь: он говорит о нём?

— Что? — переспрашиваю.

— Что? — как будто передразнивает.

— Дзюдо занимаюсь, говорю.

— Вы слишком взрослый для дзюдо, — он так и не переходит на «ты».

— Да не, нормальный. Я в старшей группе.

— Для взрослых что ли? — недоумевает он. — Такая есть?

— Ну… да.

— Прикольно, — он, отталкиваясь от забора, все-таки говорит: — Лан, мне домой пора. До свидания. Надеюсь, жена замки не меняла.

На прощание он улыбается так, что проступают ямочки на щеке, и я чувствую, как в животе становится щекотно. Какой красивый. Хочу увидеть его ещё раз. Надо будет снова прийти, если… если я, конечно, не умру тут в вечной мерзлоте.

До самого вечера хожу по городу, не зная, куда деваться. Иду к маме на работу, и там меня наконец-то узнают, говорят:

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич.

Это на посту охраны. Не понимаю, почему так официально — он так шутит? Спрашиваю у усатого дяденьки:

— Извините, вы не знаете, где моя мама? Она еще на работе?

Он отвечает:

— Нет. Она уже ушла.

— Домой? — спрашиваю с надеждой.

Он неуверенно шевелит бровями:

— Ну… наверное.

Скорее бегу обратно домой, но там всё повторяется: ключ не подходит к двери, какой-то дед орёт, что я уже задолбал, чтобы я проваливал. Ухожу и снова начинаю плакать. Как же так: где мой дом?! Мама что, переехала, а меня не взяла?

Шарю по карманам: хочу найти свой Нокиа, но его нигде нет. И нет рюкзака, в котором я его носил обычно — в боковом кармашке. Да блин… Если я потерял мобилу, мама меня убьёт. Он был новый, с камерой.

Во внутреннем кармане пальто нащупываю что-то громоздкое и прямоугольное. Вытаскиваю и вижу… странное. Какой-то экран. Сбоку нащупываю несколько кнопок, давлю по одной, и экран зажигается. Офигеть! Появляется картинка какого-то парня: он, подперев голову рукой, смеется, сидя за столом. Я его не узнаю, но, думаю, он актёр. Слишком красивый.

Я тыкаю в экран, вылезают какие-то точки, вверху надпись: «Введите графический ключ или воспользуйтесь отпечатком пальца для разблокировки».

Руки начинают отмерзать, и я решаю выйти из дворов: зайду куда-нибудь погреться — там и попытаюсь разобраться с этой фиговиной. Выбираю кофейню на углу — новая, раньше такой не было — и сажусь за столик. Надеюсь, меня не попросят ничего купить, а то у меня нет денег. Обычно они в рюкзаке лежат — ну, те, что мама даёт.

Вытаскиваю экран, начинаю снова давить на все кнопки. Когда опускаю большой палец на самую маленькую, точки неожиданно исчезают и появляются иконки: сообщения, интернет, контакты…

Контакты. Может, это такой телефон? В моём телефоне тоже есть «контакты». Я выбираю их и вижу кучу имён-отчеств. Листаю вниз, на букве «М» нахожу маму. Обрадовавшись, звоню ей, и она отвечает:

— Алло.

Я хватаю экран, прикладываю к уху, не совсем понимая, куда правильно говорить, и нервно спрашиваю:

— Мама, ты где?

— Дома.

— Дома? — ничего не понимаю. Начинаю жалобно лепетать: — А как мне туда попасть? У меня не подходят ключи, и там какой-то дед на меня орёт постоянно…

Она перебивает меня строгим голосом:

— Дима.

— Что?

— В пьяном виде мне звонить не надо, ладно? Новый год новым годом, но пора бы уже в себя прийти, — и бросает трубку.

Я в изумлении смотрю на экран. Я — пьяный?! Что она несет, мне же двенадцать!

Листаю «контакты» ниже, хочу найти папу, он в другом городе, но, может, он приедет, заберет меня отсюда, и… Пролистываю «П». Папы нет. А где он? Проматываю вверх на «О». Ни папы, ни отца. Почему? Возвращаюсь к «А», но все «Алексеи» — тоже не мой папа. У них другие отчества.

И в момент, когда я снова готов расплакаться, экран начинает звонить. Котик и сердечко. Мне звонит котик… с сердечком. Написано «проведите вверх». Я провожу, и оттуда слышится вопросительное:

— Малыш?

Это я? Вообще-то мне уже двенадцать.

В этот раз не беру аппарат в руки, а наклоняюсь к нему и неуверенно спрашиваю:

— Что?..

— Подними глаза. Я тебя вижу.

Поднимаю. Через витражные окна кофейни, завешанные гирляндами, вижу того самого красавчика с заставки: он стоит по другую сторону стекла и смотрит прямо на меня. Ой.

Он такой красивый, что я начинаю смущаться.

— Выйдешь ко мне? — спрашивает он. Тон у него странный, какой-то… игривый? Не знаю. Со мной никогда не говорили… игриво.

Подбирая экран со стола, я убираю его в карман пальто и, делать нечего, выхожу. Нервничаю. Не хочу выглядеть дураком перед ним.

Когда спускаюсь с крыльца, он подходит ко мне близко-близко, и тихо спрашивает:

— Ну, как прошел твой день? — едва касаясь талии, будто направляет идти за собой.

Я иду рядом с ним, и он убирает руку, когда мимо нас проходят люди. Говорю ему:

— Нормально.

А что ещё сказать? Я даже не понимаю, кто он.

— Сегодня на работе обсуждали ту новость в газете, — сообщает он. — Ну, из-за которой ты переживал — про пропавшего ребёнка. Короче, там всё нормально в итоге.

Не знаю, что отвечать, и уточняю из вежливости:

— Что?..

— Моя коллега знает эту семью. Просто семейная ссора, он разозлился и убежал из дома, прятался сутки у друга. Она как раз тётя этого друга, так что… Никаких похищений детей, можешь расслабиться.

Класс. А мне-то с этого что? Меня вот кто-то похитил похоже. Или похищает прямо сейчас.

Когда мы сворачиваем с главной улицы в переулок между домами, он берет меня за руку, и я выхватываю свою ладонь из его ладони: я не маленький, чтобы водить меня за ручку. Он странно смотрит на меня:

— Да брось, тут же никого нет.

Говорит как он. Может, это новый мамин парень? Может, она сказала ему меня забрать? Надеюсь, он не будет делать ничего… плохого.

Я возвращаю руку в его ладонь, потому что он, кажется, этого хочет, и осторожно спрашиваю:

— Ты же… нормальный?

— В смысле?

— Ты меня… не будешь обижать?

Он останавливается, разворачивает меня к себе. Долго смотрит в глаза, и я жалею, что спросил. Кажется, он недоволен.

— Конечно не буду, — наконец отвечает он. — Ты… почему такое спрашиваешь?

Я пожимаю плечами, не зная, что сказать, а он, приблизившись, наклоняется и целует меня в губы. Как он.

Я зажмуриваюсь от страха, но не решаюсь оттолкнуть, потому что боюсь, что будет хуже, если сопротивляться. Взрослые всегда врут. Сказал, что не будет, и тут же сделал это.

Он целует меня, и я не шевелюсь, стараясь думать о мальчике с футбольным мячом. Представляю, что это он меня целует. Хочу попробовать так по-настоящему.

Иногда очень-очень долго сплю, а потом просыпаюсь в незнакомой квартире. Чаще всего в постели с маминым новым парнем. Похоже, он такой же, как предыдущий.

Только добрее. Он пока ничего такого со мной не делал. Только целует и обнимает, и всегда говорит при этом, что я напряженный. А один раз хотел сделать то самое, но я застыл, как статуя, и он спросил: «Ты не хочешь?», и я сказал: «Нет». Он ответил: «Ладно», и мы просто легли спать.

Не понимаю, где мама. Почему я с ним живу? Он ведет себя со мной, как будто я взрослый. Один раз сказал:

— Купи, пожалуйста, эклеры, когда будешь возвращаться с работы, — поцеловал в щеку, и ушел.

А я остался один в недоумении: чего сделать? После чего? Какие эклеры? Какая работа? У меня денег нет! Мама уже сто лет мне их не давала. И я её столько же не видел.

Я вышел из дома и снова пошел бродить по городу (выучил, что ключи в моем кармане подходят к этой квартире, а не прежней). К трём часам собирался пойти к спортивному комплексу (в это время заканчивается тренировка Рашида, того футболиста), и мы с ним гуляем. Только тогда не получилось: в девять-тридцать позвонила мама и накричала на меня за то, что я не на работе. Потом темнота какая-то, ничего не помню.

Рашида в тот день не увидел.

Но это ничего. Мы уже пять раз виделись. Со мной до него никогда никакие мальчики столько не общались. Они все думают, что я странный и похож на педика, а он такого не говорит. Может, он как я? Я мечтаю, что когда-нибудь поцелую его, и может, даже… Предложу что-нибудь такое. Как он со мной делал. Со ртом, например.

В один из дней просыпаюсь в незнакомом месте. Еще более незнакомом, чем та моя-не-моя квартира. Потолок слишком низкий, какая-то… приборная панель. Понимаю, что в машине. На водительском кресле. Пугаюсь: я же не умею ездить! У меня даже ноги еле-еле достают до педалей.

Машина стоит возле спортивного комплекса, и я смотрю на время: почти три. Я… приехал к Рашиду? Меня кто-то подвез? Я… сам?

Снова хочу расплакаться: я устал ничего не понимать! Когда поворачиваю голову, вижу Рашида, он смотрит в окошко и что-то говорит. Хочу открыть окно, но не знаю, куда жать, поэтому открываю дверь. Он веселый, улыбается ямочками, говорит:

— Клёвая тачка! Ваша?

Кажется, это вызывает у него восторг, и я почему-то вру ему:

— Моя.

— Можно покататься?

— За рулем что ли?

Он кивает:

— Я умею, честно. Меня папа учил.

Отлично. Я как раз не умею. Перелезаю на соседнее кресло, отдавая ему место у руля. Мне немного тревожно, что мы можем разбираться и умереть, потому что наверняка это ненормально — водить машину в двенадцать, но я очень хочу ему понравиться. Хочу быть обладателем крутой тачки, который пустил его за руль.

Мы едем, он уверенно держит руль, а я не могу свести с него взгляд. Он такой красивый. У него закручивающиеся ресницы на концах, смуглая кожа, маленькая родинка на щеке. Когда он сосредоточен, то высовывает язык изо рта, и это вызывает у меня ужасные мысли. Нехорошие.

Я прошу его:

— Сверни к сосновому бору.

— Зачем?

— Я тебе кое-что покажу там. Приставку. Она… спрятана.

— Нинтендо что ли? — то ли с надеждой, то ли с усмешкой спрашивает он.

Не знаю, о чём он, но киваю. Я хочу уединиться с ним, чтобы сделать то, о чём давно мечтаю. Сделать то, что делали со мной, но по-нормальному.

Последнее, что помню: как отворачиваюсь, зябко ежусь, сую руки в карманы толстовки и… нащупываю пистолет.

Когда прихожу в следующий раз — трудно сказать, сколько прошло времени — Рашид со мной больше не разговаривает. Говорит, что я псих. Думаю, я всё-таки поцеловал его или сделал что похуже, и теперь он считает меня… педиком. Только почему я этого не помню?..

По дорогу в мою-не-мою квартиру меня перехватывает какая-то девушка и возмущенно говорит, что ждала меня в другом месте. Дергает за руку, тащит за собой, а я подчиняюсь, как тряпичная кукла, потому что… что я могу? Я ничего не понимаю об этом мире. Я уже даже не верю, что где-то в нём есть мои родители. Может, это злая параллельная планета, как в одной из серий «Джимми Нейтрона»?

Она болтает всю дорогу о чём-то, а я молчу и киваю. С Котиком-сердечко обычно тоже так делаю, он тогда реже всего говорит, что я странный. Потом мы приходим к ней домой, она говорит разуваться и проходить на кухню.

Я подчиняюсь, и когда иду за ней, вдруг сталкиваюсь в коридоре… с ним. Даже выдыхаю от участившегося вдруг сердцебиения.

Это самый красивый мальчик на свете. Он даже лучше, чем Рашид. Он кудрявый, и у него темно-синие глаза, и белые-белые зубы, как из рекламы пасты, и… Я тут же забываю, как переживал о Рашиде.

Теперь я хочу поцеловать его.