Джошуа.fb2

Джошуа — Джошуa [7]

Это место похоже на спортивный зал, где проходили уроки дзюдо, только здесь никогда не загорается свет. Единственный его источник — окно под потолком. Из него бьют солнечные лучи, падая на мягкие маты прожекторными полосками, и для того, чтобы стать главным, нужно подойти к нагретому квадрату под окошком, а потом посмотреть вверх. Свет будет резать глаза, нужно перетерпеть с полминуты, пока пространство вокруг не начнёт исчезать, а тело обретать форму. Ощущения, как после долгого пробуждения: ты приходишь в себя, шевелишь одним пальцем, затем другим. Начинаешь чувствовать.

Ночью он спит, и под лучом в спортивном зале никого нет; я могу легко приходить и уходить, когда захочу.

Но сейчас там стоит он. Мне придется вытолкнуть его, чтобы занять место. Придется сделать ему не по себе.

Я легок и бестелесен: могу взмывать вверх и стелиться по полу, проходить сквозь объекты и принимать любую форму, влетать в его тело и окутывать тревогой. Могу всё.

Когда приближаюсь ближе, слышу шум голосов, шорох бумаги, звуки работающего принтера. За пределами сознания простилается канцелярский мир, я еще никогда не был к нему так близко.

Занимаю место под солнечными лучами — там же, где стоит он, как будто его здесь нет. Пытаюсь слиться с его телом, но чувствую сопротивление: он не пускает меня. Слышу голос, его голос — он с кем-то говорит.

— Мама, ты что, не понимаешь… — звук, словно через сломанный радиоприёмник, не могу полностью разобрать речь.

Я думаю: «Не нужно с ней разговаривать. Мама тебя не любит». Он слышит мои мысли, он считает, они — его. Чувствую, как сопротивление слабеет, его легко растревожить. Прежде, чем я влечу в сознание, присваивая управление себе, он успеет сказать ей: «Мама, хватит…», а потом — расплакаться.

Я врываюсь в его мир, обнаруживаю себя с мобильным в руках, и жму отключение вызова. На моих щеках неприятная влага, я вытираю лицо рукавом, и перед глазами мельтешит синяя ткань прокурорского пиджака. Понимаю, что мне тесно, я скован в движениях: когда поднимаю руки, пиджак тянется за мной, а рубашка норовит выбиться из-за пояса. Опускаю взгляд, осматривая себя: вижу погоны с двумя звездами и пуговицы с гербами Российской Федерации. Форма для тех, кто не любит рыпаться.

Смотрю вокруг: длинный дубовый стол с двумя мониторами, кожаное кресло, и еще два — по краям, для приёма посетителей. Слева от стола — книжный шкаф, переполненный папками-скоросшивателями, в углу — флагшток с триколором, рядом с ним — герб, за спиной — портрет президента. Боже…

Как ты дослужился до этого к двадцати шести, мальчик?

И когда в кабинет влетает она, я понимаю — как. Его мать.

Она врывается, полы судейской мантии подлетают в воздух и тут же опускаются под громкий хлопок двери. Она взвинчена, выбившиеся из высокой прически пряди падают ей на лицо, она тычет в меня пальцем и начинает орать:

— Не смей бросать трубку, когда я с тобой разговариваю, ясно?!

Молчу. Дать проораться — безошибочная стратегия.

— Я сейчас иду на суд, но потом разберемся! — обещает она, и покидает кабинет с таким же хлопком, с каким сопровождалось её появление.

Отлично. Я рад, что она будет говорить не со мной.

Как только она выходит, кидаюсь к столу, ощущая, с каким трудом даются движения, словно я двигаюсь в воде. Расстёгиваю пуговицы на пиджаке, расправляю рубашку, ослабляю галстук, взлохмачиваю волосы, и чувствую, как приближаюсь к себе. Так гораздо лучше. Так проще дышать.

Пересматриваю сложенные на краю стола папки: не то. Осматриваю шкаф: сотни дел, всё зашифровано под номерами, за какое тянуть — непонятно, всё равно, что искать иголку в стоге сена. Но шкаф похож на архив. Если с Кривоусом разбираются сейчас, значит, он должен быть где-то под рукой.

Открываю ящики стола: есть! Его папка самая верхняя.

Пролистываю: нахожу несколько дисков, смотреть некогда, решаю, что уничтожу каждый. Под одним из них распечатка скриншота с камер — номер моей машины. Забираю. В углу скриншота дата: шестое мая. Прошло больше двух недель — скорее всего, с городских систем видеонаблюдения запись уже стёрта. Они не хранят их больше семи дней — я проверял.

Смотрю на компьютер: осталось убедиться, что у ментов и прокураторы нет других копий. Щелкаю мышкой, чтобы сбросить спящий режим, вижу папку по Кривоусу, выделяю, подношу руку к клавише «Delete» и…

Нет. Нельзя. Это сеть, наверняка у них настроен аудит. Нужен другой компьютер.

Отхожу от стола, замечаю, как бешено стучит сердце. Мне жарко в этом пиджаке: сбрасываю его на кресло, закатываю рукава рубашки, еще сильнее ослабляю галстук. С опаской смотрю на дверь: я должен выйти и осмотреться, но если со мной кто-то заговорит… Не знаю, что буду делать. Я не говорю на прокурорском.

Но других вариантов нет.

Рывком открываю дверь, выхожу, и оказываюсь в еще одном кабинете. Кабинет в кабинете. Он скромнее, похож на приемную, за столом, обложенным бумажками, сидит молодая девушка. У неё есть компьютер.

Она поднимает голову, когда я появляюсь, и мы в изумлении смотрим друг на друга. Не знаю, что у меня на лице, но она спрашивает:

— Дмитрий Алексеевич, вы в порядке?

Киваю. Нужно выглядеть нормальным. Обычным. Как будто я прокурор. Как будто я никого не убил.

Кладу руки в карманы, подхожу к столу, стараясь выглядеть непринужденно. Нужно понять, кто она такая. Приближаясь, я разглядываю её, и она теряется под моим взглядом. Чёрт, кажется, я её пугаю…

Сделай нормальный взгляд. Нормальный взгляд!

Остановившись, я кладу локоть на монитор компьютера, наклоняюсь и смотрю на девушку со всей мягкостью, на какую способен.

Спрашиваю:

— А ты… вы… что тут?..

Сбиваюсь, потому что не знаю: на «ты» или на «вы».

Она напрягается:

— Что?

— Ты… Вы… — чёрт, кем она может быть, — секретарь… ша?

Глаза её округляются от удивления (или испуга?), но она кивает:

— Я практику прохожу…

— Отлично.

Улыбаюсь и отхожу от стола. Пытаюсь быстро сообразить, что делать дальше. Послать за кофе? Со студентами можно делать что угодно…

Возвращаюсь в свой кабинет, случайным образом беру одну из папок и снова иду к девушке. Протягивая ей дело, говорю:

— Отнесите это, пожалуйста… следователю.

Она в растерянности смотрит на папку, но берет. Уточняет:

— А… что сказать?

— М-м… Ничего. Он поймет.

Девушка уходит, и я второпях обхожу стол, чтобы подобраться к компьютеру. Нахожу папку — точно такую же, как у Димы, у них действительно сеть — и удаляю. Затем иду в коридор, пытаюсь сохранять нормальность, но чувствую, как все смотрят. Я удивляю их. Почему?

Увидев знак с человечком на двери, сворачиваю в уборную и делаю, что задумал: распечатку со скриншотом разрываю на мелкие куски и смываю в унитаз, а диски разламываю и выкидываю в мусорное ведро. Чтобы они не бросались в глаза, отматываю туалетную бумагу и кидаю сверху.

Кажется, теперь всё.

Умываюсь холодной водой, чтобы прийти в чувства, дышу глубже, чтобы угомонить сердце. Напоминаю себе: бояться — глупо. Они тупицы, они не хотят работать, и это мне на руку.

Выхожу из туалета, сталкиваюсь в коридоре с каким-то мужчиной: грузный, бритоголовый, костюм похож на прокурорский, но другого оттенка — темнее. Погоны тоже другие. Осматриваю его бегло, а мысли скачут в панике: «Кто ты такой?».

Но быстро понимаю.

— А ты зачем мне папку по Суханову передал?

Самое главное — не теряться. И глазом не моргая, говорю:

— Я ничего не передавал.

— В смысле? Наташа пришла, сказала…

— Она, наверное, что-то перепутала, — вздыхаю, мол: ты же знаешь этих секретарш.

Он хмыкает. Я не планировал это, но неожиданно решаюсь на отчаянный шаг:

— Слушай, я смотрел копию постановления по Кривоусу.

Понимаю по голосу, что это следак, который звонил мне, что он — «Сергей Уг. Рзск.»

— Я не думаю, что это убийство. Не советую возбуждать дело.

Он удивляется, начинает загибать пальцы:

— Всех опросили, причин уходить нет, деменции нет, ни с кем не ссорился…

Перебиваю его:

— У тебя слишком мало улик.

— Слушай, ты же знаешь, что бывает, если с этим затянуть, уже сколько времени прошло, мне оттуда уже начали на мозги капать…

Мне не нравится его уверенный напор, я чувствую, что должен отступить, пока не засыпался, и вскидываю руки:

— Я просто высказываю своё мнение! Мне кажется, ты роешь не туда, зачем кому-то… убивать какого-то деда?

Он, прищуриваясь, смотрит на меня:

— Ты не забыл, что по городу рыскает псих, убивающий мужиков?

Мне обидно, я возмущен такому определению себя.

— Почему сразу псих… — бурчу себе под нос, он не слышит.

У него звонит мобильный, мы расходимся, кивнув друг другу, и я спешу в кабинет. Пролетаю мимо Наташи, она быстро сообщает, что передала папку, я показываю палец вверх — класс, мол, — она снова удивлена. Когда её заподозрят в удалении важных для следствия файлов — удивится еще больше. Я думаю, выкрутится: она всего лишь студентка, нажала не на ту кнопочку — ой, бывает.

Оказавшись в кабинете один, я плотно закрываю дверь и опираюсь на неё спиной. Только тогда замечаю, какой мандраж во всём теле: я словно заведенный. Как механическая черепашка. Дз-з-з-з.

Перевожу дыхание, стараюсь успокоиться, но начинаю улыбаться: эйфория от хорошо сделанной работы накрывает с головой, мне трудно сдерживать смех. Пройдя к столу, падаю в кожаное кресло и хихикаю, уткнувшись в пиджак, оставленный здесь же — на спинке. Неожиданно меня подстёгивает желание пошалить, я не хочу уходить просто так, и решаю оставить ему записку.

Отрываю клейкий стикер (розовый, какая прелесть) от блока, беру ручку и вывожу:

«Главное в следственных действиях — не выйти на самого себя».

Отодвигаю ящик стола и клею записку на дело Кривоуса.

Шалость удалась.